Карусель

Внутри, плывя по человеческому потоку, они пробирались на верхние ярусы, поднимаясь по высоким ступенькам наверх. С улицы послышались хлопки салюта, а в нос Пиона ударил кислый запах пота, смешанного с духами, исходящий от тысяч и тысяч проходящих мимо людей.

Наконец, когда они оказались на одном из верхних ярусов, перед ними предстала внутренняя часть арены – песчаный круг, очерченный барельефами, на которых могучие атлеты забивают быков копьями, мечами и шпагами. В полыхающее небо летели фейерверки, взрывающиеся сотнями чёрных искр.

– Я никогда не видел ничего подобного, – сказал Пион, – и это… Так прекрасно!..

– Пожалуй, что и тот, кого мы ищем, думал так же, – возразил Гиацинт, ставший особенно хмурым.

Мухоморра же, когда очередная партия салютов была запущена, вдруг радостно завизжала и запрыгала, хлопая в ладоши.

– Если бы хоть одному зверю такое удовольствие доставляли надвигающиеся человеческие страдания! – с обидой и даже некоторым отчаянием простонал омар.

Только сейчас Пион вспомнил, что праздник медленно движется к казни, ради которой, через открывшиеся напротив главных ворота, в круг арены впустили троих человек, закованных в кандалы. Один из них нахмуренно смотрел в землю карими, слегка прищуренными глазами, на плечах его был чёрный плащ, а под ним – серый мундир. Вслед за осуждёнными на арену вышел высокий человек в жёлтых штанах, чёрных маленьких туфельках и оранжевом кителе с золотыми галунами. В руке он сжимал свиток, украшенный печатью с мордой быка. На нижних трибунах в роги и трубы задули музыканты в такой же форме, разве что с эполетами на плечах. Гул толпы затих.

– Эти, что без одежд позорных, – начал звонким голосом человек со свитком, указывая на узников, выведенных вперёд, за исключением того, кто был в чёрном плаще, – были разбойниками, покусившимися на жизни человеческие и их имущество, и за то должны быть казнены.

Загремели барабаны. Из боковых ворот арены на песок вышли верхом двое пикадоров, одетые в алые мундиры и шляпы, держащие в руках пики. Разогнавшись как следует, подняв песок в воздух лошадиными копытами, они съехались, и на пике каждого оказалось по снесённой человеческой голове. Толпа и Мухоморра разразились ликованием, Гиацинт с совершенно мёртвым взглядом смотрел на происшедшее, а Пион от ужаса закрыл глаза рукой и отвернулся.

– Сей же, – продолжил глашатай, указывая на оставшегося приговорённого, – повинен в том, что из ложной идеи, принижая человеческое достоинство и величие, погубил настоящего мастера тавромахии, выпустив на волю боевых быков. За то полагается ему быть позорно растерзанным!

Толпа загудела ещё громче, звучали аплодисменты, а из боковых ворот выбежали двое красных быков с чернющими глазами. В этот момент Пион открыл глаза и взгляд его столкнулся со взглядом осуждённого на смерть. Пион открыл рот и протянул вперёд руку, будто надеясь дотянуться до него, но в этот момент узник перевёл взгляд на одного из быков, спокойно и расслабленно улыбнувшись ему. Бык разогнался, заревел и в следующий миг поднял на рога человека, изо рта и живота которого полилась кровь. Следующим взмахом головы бык уронил его на песок, после чего второй тут же подбросил его в воздух, разорвав его бок. Зрители взорвались овациями, а трубы торжественно загудели.

“Судьба!” – прозвучало в груди Пиона. В тот момент чувство, преследовавшее его от встречи с Гиацинтом, закричало в нём, закричало одно-единственное слово – судьба. “Я встретился и с ним для чего-то”, – повторял себе он, когда пазл в голове стал складываться. В это время арена затихла, лишь лёгкая и напряжённая барабанная трель висела в воздухе, пока из главных ворот не выплыла мощная фигура в красном плаще, увенчанная шлемом из бычьего черепа.

– Это он! – воскликнула Мухоморра.

Пион опомнился, встряхнул медовой гривой и вновь обратил взгляд на происходящее на арене. На песок вновь выскочили пикадоры, держа в руках яркие багровые знамёна. Под гул толпы, пение труб и гром барабанов они выскакивали круг, приветствуя главную фигуру представления. Выйдя в центр, герой вечера одним движением руки сдёрнул с себя плащ, бывший внутри розовым. Тот, за кем охотился Пион, стоял теперь перед ним, словно одетый в само торжество. На его чёрном мундире блестели коралловые галуны, на руках сияли гранатовые наручи и наплечники, а мощные ноги плотно облегали пурпурно-розовые шоссы, поверх которых были надеты высокие чёрные сапоги.

Гиацинт щёлкнул клешнёй возле одного из зевак, восторженно смотрящих на арену. Мужчина повернулся и вопросительно посмотрел на омара.

– Кто это? – спросил Гиацинт, указывая клешнёй на арену.

Мужчина даже немного впал в ступор от вопроса. Пару секунд он тупо смотрел на омара, вздрогнув затем и протараторив:

– Как же! Не знать его? Ах, вы не из нашего мира, но ведь слава его доходит и к далёким звёздам! Это лучший из матадоров, тот, кто подчинил себе дикую природу! Никто не почитается так, как он, даже городские власти считаются с ним!

– Но нам даже не известно его имя, – сказал Пион, посмотрев на мужчину.

Тот ещё больше раскрыл глаза и открыл рот, совсем сражённый таким невежеством.

– Не знать Зверобоя!.. – полушёпотом проговорил он, отворачиваясь от Гиацинта и Пиона.

Между тем сам Зверобой встречал входящих на арену быков. Двое громадных животных смотрели на тысячи зрителей испуганными глазами. Пикадоры бросились к быкам, размахивая перед ними знамёнами и бросая им в глаза песок из-под конских копыт. Туры взбесились, стали подниматься и брыкаться, один из них, разогнавшись и встряхнув рогами, влетел в лошадь, одним движением головы перевернув её и вспоров её брюхо. Пикадор, оказавшийся под тяжёлой тушей, уже не мог выбраться, а прочие разбежались. Когда матадор остался один на один с разъярёнными турами, он взмахнул шпагой, накинув на неё свой плащ, вытянулся в струнку и взглянул на одного из быков исподлобья. Взгляд его, кажется, был столь же остр, сколь и шпага. Бык вновь разогнался и побежал на матадора, чем ближе они становились друг к другу, тем тише становилась заворожённая толпа, а в момент, когда бык едва не поднял Зверобоя на рога, тот развернулся вокруг себя так, что бычья голова прошла всего в сантиметре от его бедра, и тогда толпа взорвалась ликованием. Тогда тореро вновь взмахнул шпагой, приглашая к удару следующего тура, который уже вовсю летел на него. На сей раз матадор, вновь выждавший до самого последнего момента, подпрыгнул невероятно высоко, оседлав быка. Алый тур, испуская из раздувающихся ноздрей пар, крутился вокруг себя, прыгал и вертел головой, пытаясь сбросить матадора, но тот прочно держался на его спине, раскинув руки в стороны и наслаждаясь всеобщим ликованием. В следующий миг он вновь грациозно подпрыгнул, на сей раз плавно встав на бычью спину и вновь изящно раскинув руки, ожидая оваций.

Пион смотрел на всё так, словно его заколдовали. Он не мог оторвать глаз от движений матадора, не мог понять, как ему удаётся держаться на быке, уходить от его рогов в последний миг. Всё это заставляло сердце Пиона биться в восторге, но разум его говорил: “Всё это – совсем не правильно”. Зверобой же продолжил своё представление, подняв вверх шпагу и, оттолкнувшись самыми носочками от спины дикого животного, он перевернулся в воздухе и вонзил клинок в позвоночник тура, пройдя до самого сердца. Сражённый бык упал на песок, подняв пыльное облако, а матадор легко приземлился рядом, победоносно достав из туши окровавленную шпагу.

– Он выстроил свою славу на пустой жестокости, – проговорил, покачав головой, Гиацинт. В его маленьких глазках-бусинках ясно читалось сожаление и сочувствие.

Тореро же вернулся к первому быку, вновь взмахнув своим плащом, приглашая зверя к атаке. Тот лишь осторожно бродил вокруг матадора, встряхивая рогами и топая тяжёлыми копытами. Тогда сам Зверобой сделал шаг вперёд, взмахнув шпагой, удар которой бык легко парировал лёгким движением головы. Сразу после этого животное перешло в контратаку, намереваясь поднять матадора над землёй. Зверобой сделал шаг влево, но нога его оказалась под ударом. Всего одним касанием тур рассёк голенище его сапога, уронив самого тореро, выронившего своё оружие, на песок. Следующей атакой бык намеревался насадить на рога лежащего на песке человека, глаза которого, однако, сверкали твёрдостью и решимостью. Когда зрители вновь затихли в ужасе и напряжении, матадор коснулся ногой бычьих рогов и совершенно лёгким движением отвёл его морду в сторону, после чего животное затормозило головой о землю. Пион подпрыгнул и взял на руки Гиацинта, прокричав восторженно:

– Человеку такое невозможно!

Зверобой вскочил на ноги, подняв свою шпагу с плащом и нацелив клинок на животное. Тур, яростно мыча, вновь бросился в атаку, а матадор закрыл один глаз, концентрируясь на точке между головой и шеей. Ужасающая сила, гневный вихрь, весом в тонну, невероятно быстро мчался на тореро. Взгляд Зверобоя всё ещё блестел, дыхание его было совершенно ровным и спокойным. Секунды стали идти дольше, Зверобой чувствовал, будто каждый шаг бык делает минуту или две. Тишина на арене давила на тореро, перерастая в звон в его ушах. Ещё мгновенье, другое, третье. Бык оказался достаточно близко и опустил голову, чтобы затем взмахнуть ею, подняв Зверобоя в смертельном ударе. Тот, в свою очередь, сразу сделал шаг вперёд и вбок, чтобы толкнуть свою шпагу в бычью шею.

Оба участника состязания скрылись в этот миг за песчаным облаком. Мухоморра, Пион и Гиацинт переглядывались, толпа едва ли не переваливалась через ограждения, вглядываясь в круг арены. Наконец, когда облако стало опускаться, перед всеми предстал вытянувшийся в струнку матадор, стоящий совсем рядом с тушей быка, из спины которого торчала шпага и на главе которого лежал окровавленный плащ. Все, даже Пион, взорвались аплодисментами, лишь Гиацинт остался хмур.

– Позор! – прорычал он необычайно громко, перебив и гул толпы, и пение труб.

Тысячи ртов умолкли и тысячи глаз обратились к троице.

Энс