Выжили только влюбленные

– Ни в коем случае, иначе обо всем прознают копы, и начнется та еще тягомотина.

Остальные с ним согласились и, хромая, направились к своему транспорту. Новости о схватке, должно быть, уже облетели район, потому что какой-то мальчишка, явно не из кодлы, выкрикнул им вслед:

– Держитесь подальше отсюда! Будете знать, как цепляться к нашим девчонкам!

Самых пострадавших напоили чаем и приступили к обсуждению планов на обратный путь. Сесть за руль были способны лишь двое – остальные мотоциклы и мопеды пришлось оставить на стоянке. Стоя под нависающим над головами серым замком, они скинулись на проезд, поделив несколько завалявшихся в карманах шиллингов.

– Когда-нибудь, – пробормотал Эрни, – я вернусь сюда с хорошими бойцами и разделаю этот городок под орех.

Никто ему не ответил, и банда, пошатываясь, двинулась к остановке общественного транспорта.

3

Элф Соседски, сидя на совещании, слушал редактора.

– Ты просто не представляешь себе всей картины, Элф.

– Разумеется, полной не представляю – об этом я и говорю. А населению так и вовсе невдомек, что на самом деле происходит. Именно поэтому мы должны делать все возможное. «Прекратите заговор молчания, расскажите нам правду – если вы способны ее принять, то и мы сможем!» Как вам материал под таким заголовком?

– Им это не понравится, Элф.

– Надо думать! Только подобный подход противоречит нашей политике, как я ее понимаю. Если вы тоже намерены обрушить критику и на правительство, и на оппозицию, то вот, пожалуйста: «Профессиональные политики боятся открыть рот! Кто поднимет голос за Британию?»

– Конечно, вы, Элф, тут и рассуждать нечего. Я хочу сказать другое: как именно следует приступить к делу? Не нужно говорить со мной так, будто я один из ваших читателей, просто послушайте. Точно ли у вас достаточно информации? Что, по вашему мнению, происходит?

– Повторяю: все больше и больше людей решают поставить точку в своей жизни, а министерство здравоохранения, за которым стоит правительство, отчего-то не желает признавать печальный факт. Это просто национальный позор!

Элф сделал паузу и слегка улыбнулся, собрав остатки обаяния, так помогавшего ему в прошлом.

– И на этот раз я абсолютно согласен с тем, что говорю.

– Насколько, по-вашему, выросла доля самоубийств?

– Точно не скажу, я ведь не занимаюсь статистикой. Пожалуй, на один-два процента за последнее время.

– Один-два? По меньшей мере на десять, Элф. И коэффициент продолжает увеличиваться.

– Не может быть…

– Еще как может! Статистика жертв равномерно раскидывается по разным статьям. Некоторым приписывают гибель в дорожном происшествии, другим – смерть от несчастного случая, от хронической болезни… Подобная подтасовка началась не вчера. У медиков имеется четкое распоряжение, и они его выполняют. В любом случае они привыкли держать язык за зубами – в отличие от нас. А теперь правда вдруг выйдет наружу… Как же последнее время нас, редакторов, водили за нос! Ничего подобного не было со времен отречения[12]. Вот какая мысль пришла мне в голову, когда я посетил званый ужин, где присутствовали все редакторы и половина владельцев газет: неужели опять что-то неладно с королевской семьей – развод или нечто в этом духе? Что ж, я был не прав.

– Что за званый ужин?

– Боюсь, не вправе разглашать, Элф. Но смысл в том, что мы достигли договоренности предать происходящее гласности в эту пятницу. Разумеется, последует заявление от правительства с попыткой заретушировать скандал, однако сейчас слово за нами. Что вы об этом думаете?

– Мы должны проработать свои ходы так, чтобы иметь преимущество перед остальными газетами, и тут дело не только в моем имени. Нужно кое-что более значимое…

– Более значимое, чем ваша подпись под статьей?

– Сейчас не время для шуток. Мы не хотим стоять в стороне и ждать, пока народу скормят крохи информации из официальных источников. С одной стороны, нам следует показать, что мы выполняем свой долг перед государством, а с другой – добыть максимум секретной информации, которую другие получить не смогут.

– Легко сказать…

– Вот, например: «Центр помощи Элфа Соседски». Выделим на рубрику две полные полосы.

– Одну.

– Две, две. Письма, интервью с семьями чокнутых самоубийц, с людьми на улице: «Почему вы до сих пор не поставили точку?» или «Что скажет молодежь?». Трагические прощальные записки покончивших с собой – если надо, текст сочиню. Занудный бред от какого-нибудь епископа, от самого известного, какого только сможем залучить: «Господь ждал своего часа, и мы должны следовать его примеру». Привлечем психологов. Обязательно ввернуть сексуальный подтекст. Позже действительно создадим реальные центры помощи – будем арендовать какие-нибудь конторы на один вечер в неделю, как делают члены парламента в своих округах. «Поговорите с Элфом, прежде чем поставить точку» – что-то в этом роде. Коммерческая служба нам посоветует, где лучше организовать приемные.

– Для начала пойдет, – кивнул редактор. – Только имейте в виду – одна полоса.

– Надо же с чего-то начинать, – вздохнул Элф.

В обращении премьер-министра говорилось, что серьезнейшая национальная проблема по существу является международной, ибо есть основания полагать: другие страны также испытывают аномальный рост количества самоубийств. По приглашению правительства в целях расследования аномалии и выдачи рекомендаций Лондон посетила делегация ВОЗ.

Министр решил напомнить парламенту, что, несмотря на отмену закона о самоубийстве в шестьдесят первом, суицид в состоянии вменяемости вновь становится уголовно наказуемым деянием, влекущим за собой наложение взыскания на имущество самоубийцы. Правительство консультировалось с экспертами из налогового управления, говорил он, и выражает надежду на принятие в самом ближайшем будущем нового законодательства, позволяющего изымать имущество таких преступников и переводить его в доход государства. Местные апелляционные коллегии, работающие в тесном сотрудничестве с управлением по оказанию государственного вспомоществования, будут наделены полномочиями исследования жалоб на реальные трудности вовлеченных в процесс семей и смогут выдавать соответствующие рекомендации. Национальной службе гражданской обороны поручено оказывать содействие местным властям, и она к этому поручению отнеслась с полным пониманием, с радостью решив размять мышцы и показать свои лучшие качества. Предложено ассигновать дополнительные средства, с тем чтобы волонтеры, работающие на условиях частичной занятости, перешли на полную ставку. Правительство признает необходимость дальнейших дебатов и предлагает выделить время для обсуждения законопроекта на следующей неделе, сразу после рассмотрения во втором чтении закона о субсидиях на добычу камбалы и билля о маркетинге.

Последовали острые вопросы: в курсе ли премьер-министр, что ассоциация предприятий Британии протестует против оплаты работников службы гражданской обороны по несоразмерно низким ставкам? Не возникнет ли тут угрозы диспропорции? В какие суммы обошлись правительству проживание и развлечения делегации ВОЗ? Разве нет веских причин уделить внимание ценообразованию на гробы? Множество людей отравились газом в предрассветные часы, так нельзя ли организовать отключение газа на ночь?

Премьер-министр решил, что все эти вопросы подождут до дебатов. Впрочем, он сразу заявил: намерений регулировать цены у правительства нет. Поставки сосны и дуба вполне обеспечивают потребности производителей; он уверен, что экономика справится в условиях чрезвычайной ситуации, сохранив дух служения обществу и справедливого отношения к потребителю.

Новости ввели общество в то состояние, какое обычно возникает при начале войны; есть о чем поговорить и есть чего бояться, хотя страх скрывается под наносным слоем возбуждения.

Элф Соседски написал:

«Не ставьте точку, пока не прочитаете этот материал, приятели. Опытная команда исследователей, работающая под эгидой “Центра помощи Элфа Соседски”, подвела кое-какие итоги – не те, о которых вы сейчас подумали, – и вот каков мой совет: продолжайте жить в родной стране, берите пример с подростков и, если желаете кого-нибудь прикончить, за исключением некоторых известных вам лиц, – вперед.

В любом городе мира процент тех, кто выбирает досрочный уход, выше, нежели в сельской местности. Он в четыре раза выше в возрастной группе от сорока пяти до пятидесяти пяти, чем в среде молодых людей. В мире отношение убийств к самоубийствам варьирует в пределах коэффициента от двух до двадцати пяти, однако везде он обратно пропорционален: чем больше убийств, тем меньше случаев суицида. Мотив, по сути, один и тот же: месть себе или другому человеку. Не спешите ставить точку, друзья – сперва обратитесь в ближайший “Центр помощи Элфа Соседски”. Наши адреса вы найдете на третьей полосе. Если больше не чувствуете в себе желания жить – напишите мне, друзья. Напишите, умоляю вас.

О том же просит вас и наш активный любитель живой дискуссии – епископ Стоктона, обращение которого вы прочитаете на пятой полосе…»

Банда встретилась в «Тропической ночи».

– Что такое «обратно пропорциональный коэффициент», Кэти? – осведомился Эрни.

Он не стеснялся задавать ей вопросы, которые никогда не задал бы учителю. Кэти объяснила, и Эрни покачал головой.

– Получается, как ставки на скачках. Чем больше ставят на одну лошадь, тем меньше на ней выиграешь.

– Точно, – ответила Кэти.

– Знаете, что я думаю? – встрял Чарли, небрежно разглаживая складки короткого пальто из верблюжьей шерсти, брошенного на стойку с хромированной отделкой. – По-моему, хрычи просто сдаются. Я хочу сказать, что они, похоже, ни от чего толком не получают удовольствия, кроме как от пива, бассейна, телика и тому подобных тупых занятий.

Он примолк под пристальным взглядом чистых серых глаз Кэти – той словно не терпелось что-то рассказать, а может, наоборот, не хотелось проговориться.

– Ну, продолжай, – хмыкнул Эрни, соскользнул с табурета и принялся изгибаться под ритмы музыкального автомата, будто боксер, сражающийся со своей тенью.

Кэти вовсе не собиралась сбивать Чарли, однако его голос теперь вызывал у нее в памяти вид белой кожи под располосованными джинсами, смоченными дождем и кровью. Она невольно видела, как Чарли в ту ночь, когда случилась заварушка в Виндзоре, шел к мотоциклу, гордо отказываясь от помощи. Он никогда не заговаривал на эту тему, зато Эрни без умолку твердил, что ничего не забыл и еще разделается с теми гадами, когда вернется с подходящей компанией.

– Так вот, – продолжил Чарли, – по-моему, они реально подняли лапки. Даже нами не пытаются больше командовать.

Банда энергично замотала головами, поскольку это утверждение было довольно далеко от истины.

– Не хотят поднять задницу и включиться. Их, похоже, вообще ничего не волнует.

– Им не хватает воли, – вставил нескладный Роберт Сенделл.

Роберта банда серьезно не воспринимала, то и дело подвергая унижениям, однако он все равно держался в ее рядах, желая быть поближе к Кэти, хотя та его просто не замечала.

– Да что нам о них волноваться? – бросил Эрни. – Из наших предков никто точку не поставил, кроме мамаши Чарли.

– Наверное, потому что все остальные – примерные дочери и сыновья, – съязвил Чарли.

– Ты имел в виду пока не поставил, – сказала Кэти.

– Мой отец говорит, что важные шишки никогда такого не сделают – им есть что терять. Их не особо тяготит работа, во всяком случае, они не вкалывают по девять часов в день.

– Мой папаня на сокращенном рабочем дне, – вздохнула Кэти. – Телики сейчас не особо покупают.

– Примета времени, – заявил Чарли, вытянув ногу в обтягивающих брючках и разглядывая острый носок ботинка.

Заметив пятнышко, он протер его о штанину.

Кэти вдруг вспомнилось, как отец, вернувшись домой, повесил пальто и вздохнул, обращаясь к матери: «Перевели на сокращенку». Больше он ничего не добавил, но мать бросила на него понимающий взгляд, и оба кивнули.

«Все возвращается», – коротко ответила мать, а когда Кэти спросила, что она имеет в виду, родители лишь бросили: «Не о чем беспокоиться, Кэт». Она любила отца с матерью всей душой, однако те обращались с ней так, словно дочь до сих пор была маленькой девочкой.

– Тебе хорошо говорить, – вдруг огрызнулась Кэти. – Твой отец в порядке.

– Если хочешь знать, мой вообще безработный, – вспыхнул Чарли.

– Ничего, устроится на электростанцию. Там столько народу поставило точку, что у них теперь не хватает рабочих рук. Поэтому на днях и отключали электричество.

– Автобусы и п-поезда в метро т-т-теперь ходят реже, – запинаясь, пробормотал Роберт.

Кэти из жалости соизволила обратить на него внимание, а Эрни, сделав вид, что хочет дать мальчишке подзатыльник, пожал плечами.

– Тоже мне новости… – Помолчав, он заговорил голосом киношного еврея из Бронкса: – Ха, может, в этом все и дело? Хрычам просто надоело часами ждать автобуса. Как вам такая теория? Мне, пожалуй, стоит податься в дискуссионный клуб религиозной молодежи!

– Не примут тебя в клуб, Эрни, – буркнул Чарли.

– Зачем так говоришь? – осадила его Кэти, которой замечание приятеля показалось несправедливым. – Откуда тебе знать, примут или нет? А если серьезно, – продолжила она, – что все-таки у нас творится? Почему они уходят один за другим?

– Я ведь сказал: устали стоять на остановках…

– Они выпадают из современной жизни…

– Их просто достало заставлять нас верить в то, во что сами не верят. Ну, типа «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь» и все такое…

– Угу, это ты довел Теллена до ручки насмешками над его шляпой. Наверное, его здорово задело…

– Хватит уже, я не шучу…

– Да уж какие тут шутки…

– Все оттого, что они начали воспринимать происходящее слишком серьезно, и круг замкнулся, – вставил свои два пенса Роберт.

– Твоего мнения никто не спрашивал, – отрезал Эрни.

– Прекрати, Эрни, это несправедливо! Почему он не может поделиться своими мыслями? – встала на защиту Роберта Кэти.

После ее выпада кто-то начал тихонько напевать вступительную песенку из телешоу «Мнение твоего соседа», в котором Элф Соседски сталкивал лбами людей, яростно спорящих по несущественным вопросам. Потом переключились на песни из других шоу и сериалов, и тема была закрыта.

Еще через час все направились по домам. На темном фоне низких туч высокие многоквартирные башни сияли кубическими узорами освещенных окон с задернутыми занавесками – люди отгораживались от мира, обсуждая новости. В доме, где жила Кэти, все было иначе: жильцы, несмотря на холод, повысовывались из окон, а у подъезда собралась небольшая группа. Двое полицейских стояли к ней спиной, загораживая вход. К бордюру приткнулась длинная «Скорая помощь» с распахнутыми дверцами, бесстыдно демонстрируя белый салон и ярко-красные одеяла, освещенные синей лампочкой.

Ощутив укол страха, Кэти перешла на бег. Лифт был то ли занят, то ли, как всегда, застрял между этажами. Она одним махом проскочила четыре пролета, остановилась, тяжело дыша, сбросила неудобные туфли на высоком каблуке и бегом поднялась еще на два этажа.

Нет, только не у нас…

Завернула за угол с кружащейся головой и рвущимся из груди сердцем, все еще пытаясь себя обмануть – мол, обман зрения. Протиснулась в коридор, ведущий к их квартире. Кто-то сказал:

– Все в порядке, это дочь.

Миссис Браун, живущая этажом ниже и постоянно жалующаяся на громкую музыку из комнаты Кэти, вздохнула:

– Иди к маме, детка… Я заварила чаю, положила вам обеим побольше сахара.

Господи, о чем она говорит?

Посреди десятка чужих физиономий Кэти увидела застывшее лицо матери. Бледное, напряженное, с темными немигающими глазами…

– А, Кэти… – пробормотала она. – Где ты была? Тебя искали повсюду… – Затем ее голос набрал силу: – У него не было права ставить точку, тем более ты еще учишься в школе!

Позже, когда все стихло и народ разошелся, они вместе плакали. Мать сказала:

– Он не должен был, Кэти… Мы с ним пережили времена стократ хуже. Подумаешь, ненадолго перевели на сокращенный день… Да, конечно, тогда мы были молоды, разница есть. Теперь же он чувствовал себя никчемным стариком, а каково мне?

– Только не вздумай следовать его примеру! – перебила Кэти.

– Это вряд ли, – ответила мать. – По-моему, в основном добровольно уходят мужчины.

– В четыре или пять раз чаще, чем женщины, – согласилась Кэти, изучавшая медицинские справочники для подготовки к школьным дебатам.

Миссис Уильямс, видя осведомленность дочери, начала задавать ей наводящие вопросы, хотя душой была с покойным мужем, лежащим теперь в холодном помещении с кафельными стенами.

Они вместе прибрались в квартире, испытывая потребность в привычной физической нагрузке – так кошка неторопливо умывается, едва спасшись от угрозы. Потом Кэти перебрала свои диски, проставив на конвертах тех, что больше нравились, чернильные звездочки, а мать уселась вязать. Они несли странную ночную вахту, ощущая надвигающуюся катастрофу – будто муж и отец еще не покончил с собой, но вот-вот выпрыгнет из окна.

Вечерние сборища банды теперь проходили несколько иначе. Сперва образовался дефицит кофе, потом сахара; больше не было свежих пирожных. На бензин ввели лимиты, появился черный рынок нейлоновых чулок, кожаной обуви и автомобильных шин.

Происходящие события вносили беспокойство в их ряды, и уже невозможно было спокойно просиживать вечера в «Тропической ночи». По перекрестку теперь то и дело проезжали армейские грузовики, приписанные к службе санитарной утилизации; порой на проезжую часть выбегал какой-нибудь хрыч и прямо при всех бросался под колеса автобуса. Старикашки избегали говорить о «Кризисе», как стали называть нынешние события. По мере того как его признаки становились все более явными, любые упоминания о нем все больше воспринимались как дурной тон. Пропасть между поколениями значительно углубилась и расширилась – молодые люди, в отличие от старших, все время обсуждали лавину самоубийств. Частенько бросали недоброжелательным кондукторам, учителям, полицейским и продавцам: «Поставь точку, хрыч!» Раньше, «до Кризиса», или когда «коэффициент был в пределах нормы» (модный эвфемизм), сказали бы просто «Отвали!».

По вечерам дороги пустели – законопослушные хрычи экономили бензин для самых необходимых поездок. Целые участки скоростных шоссе стали использоваться для гонок на мопедах и мотоциклах, проводимых организованными бандами подростков по строго определенным дням и часам. Патрульные автомобили уцелевших полицейских подобные соревнования игнорировали. Чарли Бэрроуз рассказывал о разговоре с одним копом: «Если вы, юнцы, будете гробить себя на дорогах, – заявил тот, – это поможет восстановить равновесие. Мы на проблему смотрим именно так».

Эрни возглавил новую банду, набранную частично из старой школьной компании, но больше из тех, кто перебивался случайными подработками, промышлял воровством и спекуляцией дефицитными товарами. Ребята эти жили в пустующих домах и квартирах тех, кто поставил точку. Служба санитарной утилизации имела полномочия опечатать такое жилье, если не удавалось найти выживших родственников, о чем уведомлялся КК – Комитет по контролю. После регистрации факта дальнейшая судьба опечатанного жилья никого не интересовала. Ничейные квартиры оставались пустыми, покрываясь слоем пыли; в некоторых еще попахивало газом. Захватить такие жилища было раз плюнуть.

– Поехали ко мне, – предложил Эрни. – У меня новая хата. Шикарная, черт! Кресла и огромный диван, все обтянуто белой кожей, никакого тебе дерматина. Электричество и отопление я наладил, все работает. Питание провел из подвала. Выпивку купим по дороге.

Они запрыгнули на мопеды и мотоциклы. Еще у них появился микроавтобус: рынок подержанных автомобилей рухнул, и некоторые автодилеры ушли на вечный покой, глотнув джина и подставив голову под выхлопную трубу по старой, еще докризисной причине банкротства.

Новое жилье Эрни представляло собой перестроенную старинную конюшню в некогда самом престижном районе Челси, неподалеку от Парадайз-уок и Флад-стрит.

– Ого, смотрите! И правда кожаные кресла! – воскликнула Кэти.

– Думала, я вру? – проворчал Эрни.

– Конечно, нет. Просто восхищаюсь, вот и все, – пожала плечами слегка шокированная Кэти.

Пожалуй, впервые она заметила за Эрни новое качество: ему стало небезразлично, что думают о нем люди, особенно девушки.

Они закатали толстый ковер и принялись танцевать под поп-музыку, перемежаемую твистами – в квартире имелся проигрыватель. Западный ветер, дующий с верховьев Темзы, стонал между заброшенными домами. Люди при деньгах предпочли покинуть Лондон, как делали во время чумы или при бомбежках: в сельской местности процент самоубийств оставался довольно низким. Тем временем в ярко освещенной квартире полным ходом продолжались веселые, ставшие популярными среди молодежи ригодоны[13] и хороводы. Девушки скинули туфли, мальчики – куртки. Сидр и пиво лились рекой, образуя на полу липкие лужицы. Утомившись, все сели перекусить холодными печеными бобами – Эрни натащил банок из запасов ближайшего магазина, владелец которого на прошлой неделе поставил точку. Наевшись, разбились по парам. Несколько парней, оставшихся без девушки, последний раз приложились к пиву и вышли на тихую улицу в поисках другой вечеринки.

Эрни разыскал Кэти. Все же есть нечто особенное в том, когда на тебя кладет глаз главарь банды… Они прошли с царственным безразличием в спальню в глубине квартиры, сопровождаемые шорохами и стонами в темных комнатах.

– Потрясающий ковер, – заметила Кэти. – Кем был жилец?

Эрни хмыкнул, возясь с пуговками ее блузки и с застежкой лифчика. Его бездумный и безыскусный напор даже внушал Кэти симпатию: во всяком случае, ее кавалер был предсказуем – большая редкость по нынешним небезопасным временам. Во время предварительных ласк Кэти любила поболтать о чем-нибудь отвлеченном и не слишком важном; нежными словами они никогда не обменивались.

– Архитектором, – наконец отозвался Эрни. – У него имелось парусное судно. Однажды в субботу он погрузил запасы еды, ящик бренди и отчалил куда глаза глядят. Вот такой новый способ поставить точку.

– Дождался выходных, значит… Типично для хрычей, – пробормотала Кэти.

Оставшись в одних трусиках, она расстегнула на Эрни рубашку и прижалась к его груди, продолжая щебетать о пустяках, но уже спустя несколько мгновений глубоко вздохнула и задержала дыхание.

В одиннадцатом часу утра бледные лучи мартовского солнца проникли в комнаты, и парочки начали потихоньку просыпаться. Парни, плеснув в лицо пригоршню воды, несколько рисуясь, приступили к бритью, а девушки на добрых полчаса погрузились в расчесывание волос.

– Сколько здесь зеркал! – воскликнула Кэти. – Замечательная квартира, наверное, одна из самых роскошных в Челси.

Ковер был заляпан пятнами от раздавленных бобов и разлитого пива, а для того, чтобы пройти к раковине на кухне, приходилось лавировать между осколками тарелок и чашек. Последнее из полотенец, использованное с утра, валялось на кафельном полу рядом с остальными.

Эрни протер глаза и, изображая из себя ковбоя, провел тыльной стороной ладони по заросшему щетиной подбородку.

– Осторожнее, диски! – услышал он, войдя в гостиную.

Поздно – он уже наступил каблуком на кучку виниловых пластинок, но, сделав вид, будто так и задумано, небрежно отшвырнул осколки ногой.

– Ох, Эрни… – вздохнула Кэти.

– Что ты хочешь сказать? Не нравится беспорядок? Да ты оглянись, посмотри хоть на ковер.

Парочка наиболее скромных членов банды тут же начала заметать мусор под диван, и Эрни вдруг расхохотался:

– Знаете что? Пожалуй, мне просто пора сменить хату! Давайте закончим с этой, а потом свалим отсюда.

Они тут же принялись за работу, поставив на проигрыватель единственную нетронутую пластинку. Лади-ду, лади-да, ты прекрасна, да-да-да… Собрав уцелевшие тарелки, чашки, керамические статуэтки и вазы, свалили их в кучу посреди испорченного бобами и пивом ковра. Парни испробовали силы на мебели и выломанными с мясом ножками разнесли к черту застекленные картины на стенах. Эрни выжег сигаретой свои инициалы на спинке обтянутого белой кожей дивана и, не слишком удовлетворившись результатом, искромсал обивку разделочным ножом.

С багетов сорвали занавески и разбили окна. Обломки и осколки свалили в кучу посреди все того же ковра и попытались устроить костер, однако пламя толком не занялось, зато все раскашлялись от едкого дыма тлеющей мебели.

Наконец разгром был закончен, и банда вышла из гостиной.

– Ну вот, – бросил Эрни, – хозяин покончил с собой, а о хате забыл, но мы помогли.

Тяжело дыша, они двинулись по улице, и холодный влажный воздух освежил их разгоряченные тела.