«Колыбельный шепот ветра»

– Как выглядел мужчина, с которым уехала Элизабет?

– Хорошо одетый, статный, с коротко остриженными светлыми волосами. Но вид у него был немного усталый, знаете, бледность, круги под глазами и щетина на лице… почти как у вас.

Маккензи кивнул и задумчиво пожевал губами, а миссис Брайант продолжала:

– Он был вежлив и, как мне показалось, образован. Он заплатил за неудобства, вызванные неожиданным отъездом Элизабет и сказал, что позаботится о своей работнице. Потому я решила, что, должно быть, это был ее агент из театра. Я слышала, что Элизабет называла сего молодого человека Томасом.

– Вы сообщили то же самое тем головорезам, что приходили справляться об Элизабет?

Управляющая покачала головой.

– Нет. Хотя они и пытались рядиться джентльменами и представились сыщиками Скотланд-Ярда17, их облик и манеры не оставляли сомнений, что они отнюдь не джентльмены. Я заметила на руках одного наколки, горло второго было покрыто шрамом, как у висельника. Он пытался скрывать его под воротником рубахи, но это удавалось ему с переменным успехом.

– О чем еще они спрашивали?

– Они спрашивали об Эдит Тейлор. Как она выглядела, не возвращалась ли сюда, видел ли ее кто-то из прислуги. Спрашивали про Анну, про то, как долго Элизабет с дочерью проживали здесь и в какой комнате они селились. Потом они поднялись и осмотрели комнату Элизабет. Тогда еще в ней не было новых постояльцев, и одна из горничных как раз прибиралась, посему я позволила им войти.

– Могу ли я осмотреть комнату?

– Исключено! В нее уже заселились новые жильцы, и я не хочу, чтобы их беспокоили! – управляющая с раздражением ударила ладонью по стойке. – Послушайте, мистер детектив, я понимаю, что пропажа девочки – дело серьезное. Но мой пансионат и так потерпел достаточные убытки из-за всего этого! Многие жильцы съехали, потому что устали от постоянного присутствия полиции, всевозможных обысков, опросов и наблюдений.

– Я все понимаю, миссис Брайант. Прошу у вас прощения за беспокойство.

Женщина кивнула, черты ее лица заметно смягчились.

– Желаю вам удачи, сэр, – сказала она. – Я не очень близко знала мисс Стоун, но поверьте, я знаю, что такое потерять ребенка! Ей пришлось нелегко. Я надеюсь, вам удастся хотя бы пролить немного света на это трагическое происшествие. Никто не заслуживает такого… Никто.

Маккензи кивнул, попрощался с управляющей и вышел на оживленную улицу. Он сразу поймал проезжающий мимо кэб и поехал в контору. Пока повозка тряслась по проплывающим мимо улицам, в этот час забитым всевозможным транспортом, от маленьких кэбов до роскошных карет и груженных товарами телег, устраивающих заторы на мостах, ему удалось немного вздремнуть. Добравшись в Уайтчепел и поблагодарив извозчика, он расплатился, посмотрел на часы, показывающие четверть девятого, и медленно побрел по скудно освещенным улицам к своей конторе, обдумывая возникшие обстоятельства дела и куря сигарету.

В целом, он посчитал первый день расследования достаточно плодотворным. Не то чтобы он раскрыл какие-то новые факты, но ему удалось создать для себя общую картину и узнать некоторые подробности, которые ему не сообщила бы Элизабет. Единственное, что отдавалась в его груди неким постукивающим чувством тревоги, это ее неожиданный отъезд из пансионата. Он понимал, что спешка наверняка была вынужденной. Быть может, она заметила, что за ней следят. Но кому нужно было следить за женщиной, потерявшей ребенка? Возможно, Джон Уинслоу недооценил степень участия банд в этом деле. Возможно, именно они похитили Анну, а теперь пытались запугать ее мать, чтобы она не продолжала поиски.

Но что было в этой девочке такого особенного, что заставило бандитов похитить именно ее?

Маккензи достал ключ и хотел было открыть дверь конторы, но заметил, что она уже была приоткрыта. Пробубнив ругательство, он прислонил трость к стене и достал коробок спичек. Чиркнув концом спички, Джеймс прикрыл огонек ладонью и осмотрел грубо взломанный замок. Это была не тонкая работа искусного взломщика, использующего инструменты – дверь протаранили чем-то тяжелым, едва не выбив замок из гнезда и откромсав часть деревянной панели.

Джеймс прислонился спиной к стене и сунул руку в глубокий карман пальто, оборудованный специально вшитой кожаной вставкой, имитирующей холстер для его «Ремингтона 1890»18. Рифленая рукоятка из темного ореха легла в ладонь. Плавным движением он вынул длинноствольный револьвер из кармана. Черная вороненная сталь блеснула в свете газового фонаря.

Это был исключительно редкий образец, купленный за баснословные деньги у пьяного американца, проигравшегося в карты в пабе на Стрэнде. Американец по имени Сэм ввез револьвер в обход таможни, подкупив нужного человека по прибытию. Налакавшись виски, он поведал детективу, что собирается убить жену, сбежавшую с неким молодым местным аристократом. Сэм обивал пороги его особняка несколько дней, держа «Ремингтон» за пазухой и собираясь показать этому наглому англичанишке, что такое настоящий ковбой, прострелив ему колени из своего грозного оружия. В итоге, вместо того чтобы сделать дело, он напился, снял проститутку и проиграл все деньги ирландским шулерам, в связи с чем был готов использовать револьвер уже против них.

Маккензи удалось отговорить Сэма от этих рискованных замыслов. Он снял американцу комнату в ночлежке, а наутро убедил его отдать револьвер взамен на сумму, за которую тот смог бы добраться до Ливерпуля, отплыть в Нью-Йорк, а затем железной дорогой вернуться в родной Техас. Тогда, три года назад, дела у Маккензи шли хорошо, к тому же у него была возможность продать некоторые оставшиеся фамильные ценности, что держало его на плаву, когда клиентов было не так много. Он не пожалел о своем приобретении ни на минуту. За это время револьвер еще ни разу не выстрелил в кого-либо, хотя детектив время от времени упражнялся на стрельбище и регулярно чистил и смазывал оружие. Закупка американских патронов «Уинчестер» крупного калибра для револьвера оказалась нелегкой задачей, но со временем ему удалось сыскать поставщика, ввозившего товары из-за океана, и детектив купил три коробки патронов про запас.

Теперь, стоя в полумраке на безлюдной улице у взломанной двери в собственную контору, он взвел курок большим пальцем и напряг слух. Из-за двери не доносилось ни звука, но если даже кто-то пришел, чтобы убить его, взломщик мог затаиться за столом или в углу возле камина.

Джеймс вышел из укрытия и со всей силы пнул дверь так, что она отлетела к стене. Прежде чем дверной проем открылся, он возвратился на прежнее место. Ни выстрела, ни какого-либо шороха не последовало, тогда детектив, держа массивный револьвер перед собой и вынув из ножен кортик, ступил в темноту, низко пригнувшись и стараясь не шуметь.

Он сразу понял, что именно не так: из угла, где располагался камин, шел сильный жар, несмотря на то, что дверь была приоткрыта. Внутри стоял тяжелый землистый запах с примесью серы. Это объяснялось тем, что в очаге пылал почти весь его недельный запас угля вперемешку со стопками бумаги и даже книгами в твердых переплетах. Остатки угля, что не вместились в очаг, были рассыпаны по ковру.

Убедившись, что в конторе никого, Джеймс убрал кортик в ножны, быстро подскочил к камину и прикрыл заслонку, чтобы уменьшить приток воздуха, распалявшего топливо ещё сильнее, и, подняв с пола кочергу, потрогал её конец. Он был ещё теплым. Ублюдки, что вторглись в его контору, покинули её не так давно.

С помощью кочерги Маккензи равномерно распределил уголь по решетке, распрямился и вытер пот со лба. Его руки чуть дрожали. Неверными движениями он достал из кармана портсигар и прошёл к столу, стараясь не натыкаться на опрокинутые стулья со сломанными ножками.

– Вот же дьявольщина, – почти бесстрастно промолвил Маккензи и обхватил губами сигарету.

Он зажег спичку, сначала прикурил, а затем поджег фитиль висящей над столом масляной лампы. Первым, что бросилось в глаза, когда он посмотрел на стол, была неровная надпись, вырезанная на столешнице острием ножа:

«ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ».

Огорченный хозяин положил револьвер на стол и со вздохом поднял с пола любимое кресло. Как он и ожидал, кожаная обивка была истерзана ножом, рваные полосы шли от самого верха спинки до сиденья. Уже присев, он заметил, что ящики в столе отсутствуют. Скорее всего они тоже лежали где-то на полу разбитыми грудами.

Маккензи снял с головы цилиндр, достал из кармана пиджака платок и протер взмокшие виски. Табак постепенно свел дрожь в руках на нет, успокоил разум и привел его в равновесие. Он взял тяжелый револьвер в ладонь и, направив ствол в потолок, аккуратно спустил курок большим пальцем в прежнее положение. Затем он приоткрыл зарядное окно и прокрутил барабан до тех пор, пока пустая камора, оставленная незаряженной для безопасности, не встала напротив бойка. После этого простого действия Джеймс вернул оружие на покореженную столешницу. Он был даже рад, что не пришлось использовать его против кого бы то ни было. Пусть даже взломщики разгромили ему контору, стрелять в человека было крайней мерой.

Ему захотелось выпить, но поход к бару оставил Маккензи еще более разочарованным. Весь небольшой запас выпивки, а именно, пара бутылок виски и початая бутылка бренди, отсутствовали, а под подошвой его ботинок хрустели осколки разбитых бокалов. Теперь сомнений в том, что это дело рук отъявленных бандитов, не оставалось. Только им бы пришло в голову не разбить, а унести алкоголь с собой. Джеймс был почти уверен, что те двое типчиков, что посещали пансионат миссис Брайант, посетили и его контору, оставив после себя жесточайшие разрушения. Что же, по крайней мере управляющая и бармен составили для него достаточный список примет, по которым он мог хотя бы постараться разыскать этих ублюдков: мятые костюмы, шрам висельника и наколки на руках.

Джеймс сходил на улицу за тростью, прикрыл за собой дверь и повесил пальто и цилиндр на вешалку. Он собирался приставить к сломанной двери кресло и провести ночь в конторе, устроившись на узкой потертой тахте у стены, а уже наутро найти мастера, который бы починил замок и пригласить горничную для уборки. Благодаря гонорару, выплаченному Элизабет, он был в состоянии покрыть эти расходы.

Маккензи сделал быструю уборку, вернув разбросанные книги на полки и собрав рассыпанный уголь обратно в ведро. Груду обломков, что раньше была парой приличных стульев, детектив сложил рядом с камином, намереваясь использовать их как топливо.

Наведя возможный порядок, он разложил на столе то немногое, что у него было касаемо нынешнего дела. Газетная вырезка с объявлением Элизабет, фотография маленькой Анны и литографический портрет няньки Эдит Тейлор. К этому добавилась листовка из театра «Лирик» и описание пары бандитов, что Маккензи держал в голове. Не так много для одного дня расследования, но если события продолжат развиваться так же стремительно, возможно, ему удастся пролить хоть какой-то свет на суть происходящего. Теперь, после того, как Элизабет в спешке покинула пансионат, Джеймс уверился в правоте слов Уинслоу. Вероятнее всего, клиентка что-то скрыла от него. Но почему?

Закурив, Джеймс не разуваясь прилег на тахту. Он смотрел во мрак, за пеленой которого скрывался потолок его конторы, и напряженно размышлял, понимая, что этой ночью ему не уснуть.

Глава VI.

17 августа 1889 года.

Перо дрожит в моей руке, чернила расплываются на бумаге вместе с моими слезами. Я пытаюсь вести записи, изливая душу единственному собеседнику, коему могу довериться – своему дневнику, но слова кажутся столь пустыми и тщетными перед лицом случившегося.

Мы сделали это. Выполнили ритуал. Мерзость, от коей меня тошнит не только телесно, но и душевно, преследует меня каждую минуту. Я чувствую себя грязной, оскверненной. Прежде чем мы совершили это с Артуром, был Эдвард и его неуклюжие, полные отчаяния попытки. Теперь я не ведаю… чье дитя растет во мне? Эта мысль терзает меня, не дает покоя ни днем, ни ночью. Я словно разрываюсь на части между отвращением и надеждой, между страхом и… чем? Неужели я все еще способна на любовь? Или мои чувства к Эдварду – это притворство, иллюзия, а причиной этому остается моя наивная надежда на приличный брак? Хотя, как этот брак может быть приличным? Особенно после всего, что случилось.

Эдвард до сих пор терзается своими безответными чувствами к миссис Д. Вчера я слышала, как он плачет во сне, одурманенный вином и лауданумом. Порой он пытается что-то писать, но, мне кажется, что чаще чем романы, он сочиняет стихи или очередные письма, которые потом сжигает. Так как он стал реже отлучаться из дома, я понимаю, что его встречи с ней на этом завершились. Хотя бы это во благо!

Мы с Эдвардом делаем вид, что у нас наконец получилось. Иногда он приходит ко мне по утрам и целует меня в живот. Мой живот еще не подрос, но мне кажется, что я уже чувствую, как внутри меня зарождается жизнь. Все это сопровождается множеством иных изменений, кои я подмечаю в себе. Сперва я полагала, что это состояние вызвано пережитым и тем, о чем я узнала почти три месяца назад, но доктор подтвердил, что я жду дитя. Эта весть одновременно обрадовала и напугала меня. В первое время я перестала есть, но Марта, моя дорогая Марта, очень старалась радовать и отвлекать меня. Только с ее помощью мне удалось восстановить аппетит, и теперь, сидя в своей комнате, глядя в окно, за которым я вижу, как природа постепенно меняет свой лик с летнего на осенний, я предвкушаю завтрак почти с тем же наслаждением, с коим я предвкушала его в то злосчастное утро, когда мои наивные мечты рассыпались в прах.

Артур ведет себя как заботливый родитель, готовящийся стать дедушкой. Он не прикасался ко мне с тех пор, как узнал, что я наконец беременна, но созвал соседей и партнеров на праздничный ужин, чтобы обнародовать эту весть. На ужине присутствовали мои ничего не подозревающие родители. Они выглядели счастливыми, а мой отец, как мне показалось, будто вздохнул с облегчением.

Моя сестра Элизабет не присутствовала. Ее ссора с отцом из-за отказа выйти замуж и побега из дома заставила отца вычеркнуть ее имя из нашего рода. Поначалу я осуждала и не понимала легкомысленный поступок сестры, хотя, конечно, не переставала любить и скучать по ней, но сейчас, когда мое собственное положение настолько ужасно, я жалею, что не последовала за ней, когда она звала, и даже восхищаюсь ее смелостью. Мать шепнула, что они с Элизабет поддерживают тайную переписку, и что Элизабет живет в Лондоне под чужим именем и работает официанткой в пабе. Я молюсь за нее каждую ночь.

С того ужина прошло уже две недели, Артур больше не посещал меня, но приставил ко мне нового слугу, который прибыл в поместье недавно. Это молодой чернокожий мужчина по имени Гектор. Я ничего не знаю о нем, но Марта говорит, что он прибыл из доков Ливерпуля, где стоят корабли Артура. Из рассказов других слуг, она узнала, что этот Гектор плавал на корабле Уитмора. Должно быть, Артур подобрал его в Африке еще мальчиком, но теперь этот молодой молчаливый мужчина стоит за моей дверью, почти не отходя от нее. Из всех слуг он единственный, кому разрешено не носить униформу, поэтому я постоянно вижу его в обычном повседневном костюме, как у Эдварда или самого Артура. Похоже, остальные слуги его боятся.

Большую часть времени я провожу дни в уединении с моими думами, лишь порою пытаясь отвлечься книгами, краткими прогулками или уроками на фортепиано, но все это уже внушает мне отвращение. Я чувствую, что сойду с ума, если не найду своему времени некое полезное применение. Сегодня я собираюсь сама пойти к Артуру и обсудить с ним мое будущее. Еще я хочу убедиться в том, что моей семье больше ничего не угрожает. Артур Уитмор должен пообещать мне, что он простит отцу его долги, когда я рожу ему сына! Или, вернее, рожу внука, ведь о нашей тайной связи никто и никогда не должен узнать…

***

Эмили захлопнула кожаный переплет дневника и уставилась долгим взглядом на надвигающиеся издали тяжеловесные глыбы туч, за коими пряталось полуденное солнце. Теперь ее утро начиналось поздно, потому что большую его часть она проводила в постели, стараясь забыться, не думать, не существовать.

Сегодняшнее хмурое утро не стало исключением. Пробудившись рано, она попила воды из графина на туалетном столике, спешно справила нужду в ночной горшок и опять зарылась в перину.

Когда она проснулась окончательно, Марта сызнова разожгла очаг, добавила к углю немного поленьев из свежей хвои, как просила Эмили, дабы придать своей одинокой обители хоть какой-то уют за счет аромата и потрескивания древесины в камине. Умывшись в раковине у стены, миссис Уитмор ожидала позднего завтрака и писала изящным почерком строку за строкой в дневнике, чему мог бы позавидовать даже ее супруг Эдвард. Вдохновение нахлынуло на нее с особой силой, когда за окном засверкали молнии и раздались первые далекие грохотания небесной колесницы.

Подле письменных принадлежностей на гладкой поверхности стола стояла изящная шкатулка из слоновой кости – подарок супруга на минувшее Рождество. Шкатулка закрывалась на маленький замок, ключик от которого Эмили всегда носила при себе. Она прятала шкатулку под подушкой, надеясь, что столь важный предмет, хранящий ее тайны и мысли, никогда не обнаружится кому-то постороннему. Учитывая то, что именно было в нем изложено за последние месяцы, она не смогла бы доверить написанное даже самым близким людям, таким как мать или сестра.

– Гектор все еще у двери? – нарочито громко вопросила Эмили, когда Марта отворила дверь, неся тяжелый поднос. – Он до сих пор считает себя сторожевым псом? Не пора ли ему заняться другими делами?

Служанка закрыла за собой дверь и поставила поднос на стол перед Эмили. Аромат травяного чая наполнил комнату. На подносе стоял чайный набор из фарфора, молочник и легкий завтрак из вареного яйца в изящной подставке и свежих нарезанных фруктов и овощей.

– Он и не отходил от нее, Эмили, – Марта наконец научилась называть хозяйку по имени, на это ушло время и несколько вспышек гнева. – Думаю, и не отойдет. Он даже завтракает у вашей двери. А когда ему все же требуется отойти, его заменяет помощник.

Эмили покачала головой и ударила чайной ложкой по яйцу, а затем принялась медленно и осторожно счищать с него скорлупу. От горячего яйца шел пар.

– Я намереваюсь обсудить это с Ар… с лордом Уитмором. Меня смущает присутствие чужих мужчин за моей дверью. Эдвард говорит, это ради моей же безопасности, но я очень сомневаюсь, что дело в этом. Да и какая опасность может мне грозить?

Марта, проверив очаг и поворошив в нем кочергой, распрямилась и пожала худыми плечами.

– Это знает только лорд Уитмор, – Марта улыбнулась. – Наверняка он просто проявляет заботу о своем будущем внуке.

– Излишнюю заботу, – мрачно промолвила Эмили. – Ты свободна, Марта. Я желаю побыть одна. Закончишь здесь, когда я покину комнату.

Служанка поклонилась и удалилась, тихо прикрыв за собой дверь.

Эмили отложила недоеденное яйцо и вновь уставилась в окно. Она старалась выглядеть беззаботной и непринужденной, но это выходило у нее не всегда. В это утро она чувствовала себя особенно взволнованной, ведь впервые за долгое время она вновь намеревалась остаться с Артуром наедине.

Ее взор невольно упал на вьющуюся к горизонту дорогу, ведущую к дальнему уголку поместья – охотничьему домику Уитмора, его иной обители, где он любил уединяться, когда не пребывал в своем кабинете или покоях. Именно туда он повез ее в то проклятое утро.

Это случилось рано, еще до рассвета, небо только начинало светлеть. Экипаж ожидал снаружи, вся прислуга была собрана в главном зале под зорким присмотром камердинера. Его задачей было удерживать там обитателей, пока Артур не разрешит их выпустить. Причины не объяснялись. Эдвард спал в своем кабинете, Эмили слышала его храп, когда покидала комнату, одетая в длинную темную накидку, стыдливо спрятав лицо под вуалью, хотя по пути ей никто так и не попался.

Артур ждал во дворе. Он сам управлял лошадью, пока Эмили, трясясь, сидела внутри за закрытой дверью, которую он предусмотрительно запер на замок на случай, если молодая леди вдруг решится на глупость. По пути она старалась не мыслить, куда и с какой целью лорд везет ее, но чувство, что она едет на собственную казнь, не покидало до того самого момента, когда подвеска экипажа скрипнула, остановившись на щебневой насыпи перед двухэтажным каменным строением.

– Мой отец оставил мне кучу долгов, ветхий дом и этот охотничий домик с угодьями, полнившимися куропатками, фазанами и зайцами, – он подал ей руку в перчатке и помог слезть с подножки. – Как ты понимаешь, Эмили, мне пришлось отстраивать все заново, чтобы моя семья жила лучше, чем жил я, когда был членом семьи Уитмор под управлением моего отца.

Эмили глубоко вдохнула свежий воздух и обозрела раскинувшуюся перед ней местность с холмами и полянами, отделенными густыми, но редкими перелесками. Домик располагался на холме, под которым стелился густой туман, скрывающий дорогу назад. Женщина обернулась и посмотрела на домик из камня, больше напоминающий башню старинного замка с небольшими окнами, защищенными решетками, и массивной арочной дверью из темного дуба. Из дымохода валил дым, кто-то подготовил дом заранее.

– В юности я любил это место более, чем собственный дом, – продолжал Артур, держа ее за руку и ведя к двери. – Этот дом давал мне уединение, покой и вдохновение. Здесь я планировал свои будущие операции, что обеспечили мой род солидным капиталом. Ты ведь слышала, что когда-то я занимался торговлей в Африке?

Эмили кивнула, всеми силами стараясь заставить свою ладонь не дрожать в его костлявых пальцах, прикосновение которых ощущалось даже сквозь ткань перчаток. В горле у нее пересохло и, казалось, было нечем дышать. Она пожалела, что не выпила несколько порций виски, перед тем как выйти во двор. Это бы помогло ей пережить показавшуюся долгой поездку куда легче.

Артур отпустил ее и засунул руку в карман пальто.

– Не страшись интерьера, Эмили, – связка ключей звякнула у него в ладони, – он может показаться тебе несколько диким. Я привозил с собой бесценные дары и трофеи африканских племен, с коими имел те или иные дела. Они выглядят пугающе, но совершенно безобидны.

Он открыл тяжелый замок, откинул засов и отворил дверь с негромким скрипом. Она вошла первой, слыша только стук собственного сердца в груди. Хотела бы и она быть такой же спокойной и невозмутимой, как старший Уитмор, но испуг почти наверняка читался на ее лице невооруженным глазом, и Артур видел его и без очков. Нет, он даже не видел, он чувствовал, как хищник чувствует страх настигнутой жертвы.

Половицы заскрипели под ее стопами. Запах внутри был тяжелым и густым, с примесью пыли, дыма и чего-то, как и предупреждал Артур, дикого и звериного. Эмили видела пылающий огонь в камине, перед которым лежала шкура экзотического животного, судя по всему, льва, ибо она заметила что-то схожее с гривой. Над камином, прямо под закопченным дымоходом, висели три деревянных маски, грубо вырезанные и раскрашенные поблекшими от времени желтыми и синими красками. Черты масок были искажены злобными гримасами, пустые глазницы, толсто обведенные красным, будто пристально следили за вошедшей.

– Господи… – одними губами промолвила Эмили и ухватилась за воротник, дабы облегчить дыхание.

Однако легче ей не стало.

В углу, вмонтированные в доски пола и закрепленные цепями к стенам, стояли два гигантских слоновьих бивня, пожелтевших от времени. Их острые искривленные концы, направленные друг на друга, образовали что-то вроде арки. Над бивнями на железных кованых держателях красовались длинные копья с острыми каменными наконечниками.

– Ну как? – с самодовольной улыбкой спросил старший Уитмор. – Впечатляет, не правда ли?

Эмили кивнула и продолжила осмотр, пройдя вглубь комнаты, добрую часть которой занимал гигантский кожаный честерфилд19. Подле стоял обшитый шкурой барабан, служащий вместо столика. На его плоской поверхности гостья заметила бутылку вина и пару бокалов.

Артур Уитмор, как истинный джентльмен, принял у Эмили накидку и повесил ее на вешалку из рогов антилопы.

– Присаживайся, дорогая, я налью тебе вина, а сам схожу наверх и переоблачусь. Чувствуй себя как дома.

Вино было очень кстати. Оставшись одна, Эмили без промедлений осушила бокал. Голова пошла кругом, и ей стало душно. Ведая, куда и с какой целью направляется, леди избрала весьма скромный наряд: блузку оливкового цвета с длинным рукавом и высоким воротом и велосипедную юбку, под складками коей скрывались разделенные штанины, подобные панталонам. Она надеялась, что такой костюм, обычно используемый для поездок на велосипеде, отобьет у лорда всякое желание осуществить задуманное. Правда, теперь она убедилась, что Артур куда более жаждет получить наследника, чем ее саму, а потому, вероятнее всего, ее внешний вид не имел никакого значения.