Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания

Петр Александрович Дружинин

Текст Достоевского

Историко-филологические разыскания

* * *

© П. А. Дружинин, 2025

© C. Тихонов, дизайн обложки, 2025

© OOO «Новое литературное обозрение», 2025

Предисловие

В этой книге мы публикуем наши разыскания, посвященные истории текстов Ф. М. Достоевского. Непосредственно текстологические сюжеты соседствуют здесь с историко-библиографическими, связанными уже не с текстом писателя как таковым, а с его бытованием: цензурной историей и собственно выходом в свет; отдельно мы касаемся журналов «Время» и «Эпоха», соредактором и соиздателем которых был Ф. М. Достоевский.

Текстология же сегодня является одним из наиболее острых вопросов науки о Достоевском, а расхождения позиций различных научных школ привели даже к формированию «двух типов изданий Достоевского – академического и неакадемического»[1]. Не касаясь этих неразрешимых противоречий, в настоящей работе мы предлагаем, прежде всего, собственное исследование истории одного отдельно взятого и показательного для текстологической ревизии произведения Ф. М. Достоевского – «Записок из Мертвого дома». Может показаться, что после многочисленных научных изданий «Записок», включая и два академических, готовившихся крупными научными коллективами, ревизия источников текста если и позволит сделать какие-то наблюдения, то явно мелочные и незначительные. Тем важнее познакомить читателя с результатами нашей текстологической работы над общеизвестным и доступным каждому исследователю материалом.

Не менее любопытным оказывается и рассмотрение истории текста еще одного произведения Ф. М. Достоевского – повести «Двойник», в результате которого мы также предлагаем некоторые наши наблюдения над текстом первоначального, раннего варианта этого произведения.

Другим аспектом истории текстов Ф. М. Достоевского, которому мы уделяем пристальное внимание, будет исследование его произведений через призму истории цензуры и выявление ранее неизвестных фактических данных, которые касаются Ф. М. Достоевского – писателя. Богатейшие архивные фонды цензурного ведомства, прежде всего – материалы Петербургского цензурного комитета, Главного управления цензуры Министерства народного просвещения, Особенной канцелярии министра народного просвещения, давно доступны. И хотя они и объемны, и недостаточно систематизированы, но все-таки мы полагали маловероятным, чтобы в них начисто отсутствовали многие важнейшие сведения, без которых ныне затруднительно хронометрировать жизнь столь крупного писателя, каким является Ф. М. Достоевский. Тем не менее до сих пор не были установлены точные даты выхода многих его книг, практически неизвестны фамилии не только тех цензоров, которые выдали билеты на выход книг в свет, но даже тех, кто цензуровал поданные в комитет рукописи, печатавшиеся как в отдельности, так и в составе периодических изданий.

Разбирая эти и другие вопросы, мы вольно или невольно касаемся и академической науки о Достоевском, в особенности того состояния, в котором эта наука находится сегодня.

Глава I

Источники текста и научные издания «Записок из Мертвого дома»

В академическом Полном собрании сочинений Ф. М. Достоевского источники этого произведения очерчены следующим образом:

Рукописи «Записок из Мертвого дома», кроме нескольких разнородных листков, до нас не дошли, и текст произведения воспроизводится по печатным источникам на основе общих правил публикации, принятых в данном издании[2].

Таким образом, за исключением дополнения ко II главе, не вошедшего в окончательный текст, а также наборной рукописи начала той же главы, основным источником текста «Записок из Мертвого дома» являются печатные издания.

Это внушительный перечень, превышающий число публикаций других произведений писателя. Приведем его в согласии с обозначениями, принятыми в академических Полных собраниях сочинений:

[1]. РМ(1). – Русский Мир, 1860, № 67 («Введение», гл. I).

[2]. РМ(2). – Русский Мир, 1861, №№ 1, 3, 7 («Введение», гл. I–IV).

[3]. Вр. – Время, 1861, № 4, 9–11; 1862, № 1–3, 5, 12 (полностью, включая гл. «Товарищи»).

[4]. 1862(1). – «Записки из Мертвого дома», ч. 1. СПб., 1862 (часть 1).

[5]. 1862(2). – «Записки из Мертвого дома», чч. 1–2. Изд. 2-е. СПб., 1862 (полностью, исключая гл. «Товарищи»).

[6]. 1865 – Полное собрание сочинений Достоевского, т. I. СПб., 1865 (полностью, включая гл. «Товарищи»).

[7]. 1875 – «Записки из Мертвого дома», 4-е изд., чч. 1–2. СПб., 1875 (полностью, исключая гл. «Товарищи»).

То есть при жизни Ф. М. Достоевского было опубликовано семь различных источников текста, из которых четыре – полные издания «Записок из Мертвого дома» (в двух из них по цензурным обстоятельствам изъята глава «Товарищи»). Поскольку все эти издания выходили с ведома писателя, то перед текстологами встал непростой вопрос выбора «основного», «дефинитивного» или же «канонического» текста. Дальнейшее прекрасно иллюстрирует текстологическую максиму: «при скудости источников проблема дефинитивного текста может решаться гораздо проще, чем при их изобилии»[3]. Потребовались десятилетия, чтобы к настоящему времени текстология пришла к выбору «1875» в качестве основного источника текста «Записок из Мертвого дома».

Не касаясь дискуссий о правомерности самого понятия «канонический текст», с исходящими вследствие принятия его в качестве самоцели эвристическими усилиями по поиску этого «канонического текста», рассмотрим хронологию наиболее заметных в текстологическом отношении публикаций «Записок из Мертвого дома», предпринятых учеными ХХ – XXI веков.

1 (1926)

Издание Б. В. Томашевского и К. И. Халабаева в «Полном собрании художественных произведений» Ф. М. Достоевского, подготовленном Госиздатом, – первом научном издании сочинений писателя[4] («1926»). Свойственная этим филологам скрупулезность, проявленная ими при изучении остальных произведений Ф. М. Достоевского, проявилась и в подготовке текста «Записок из Мертвого дома»: ей сопутствовала серьезная текстологическая работа, в том числе были изучены варианты изданий произведения, составлена таблица обнаруженных между ними разночтений. В результате критического рассмотрения изданий в качестве дефинитивного текста редакторы избрали первое отдельное издание (СПб., типография И. Огризко, 1862, ч. 1–2) – источник «1862(2)» с исправлениями по другим прижизненным изданиям. Однако в «1862(2)» не была помещена глава «Товарищи»: она прошла цензуру позднее, нежели остальные главы, была разрешена цензурой тоже позже, чем получили цензурное одобрение первая и вторая части в этом издании 1862 года, и даже впервые была опубликована уже после того, как издание «1862(2)» вышло в свет. По этой причине текст главы «Товарищи» приводился Б. В. Томашевским и К. И. Халабаевым[5] по первой публикации в журнале «Время» 1862 года[6]. Выбор редакторами именно полного издания «1862(2)» имеет и объяснение: «Текст слегка менялся автором до второго издания 1862 г. После этого издания изменений текста не замечается»[7].

Выбор источника основного текста имел и более общие теоретические установки, которые мы находим в основополагающем для советской текстологии труде Б. В. Томашевского «Писатель и книга», который был закончен в 1927 году, то есть как раз во время работы над изданием Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского. Рассуждая об авторских переделках ранее изданных произведений, Борис Викторович указывает:

Чем дальше автор отходит от своего произведения, тем – обычно – меньше интересуют его вопросы обработки, и обычно, если произведение издается много раз, то, начиная с некоторого момента, мы имеем простые перепечатки, и авторское участие в этих изданиях сводится к нулю. В большинстве случаев в авторских переработках преобладают чисто стилистические изменения отдельных фраз и слов. <..> Но параллельно с авторской работой при переизданиях происходит механическая порча текста последовательными перепечатываниями. Самое внимательное наблюдение не сможет предохранить текст от медленной порчи. С этой точки зрения наиболее гарантирующим от чуждых автору искажений является почти всегда первое издание[8].

Это издание, как и труд ленинградских текстологов, высоко оценили современники. В. Л. Комарович уже в 1934 году, рецензируя работу К. И. Халабаева и Б. В. Томашевского, заключил, что «редакторами осуществлена большая и ответственная задача: прочно установлен окончательный авторский текст Достоевского»[9]. Приведем в данной связи и отзыв Б. М. Эйхенбаума об этом издании, написанный им в 1952 году в проспекте неосуществленной книги «Очерки советской текстологии»:

Особенно значительным и новым для своего времени было издание сочинений Достоевского. Во-первых, до этого издания настоящей текстологической работы над его произведениями не проводилось – и при сверке обнаружилось такое же (если не большее) количество извращений, пропусков и грубых опечаток, как и в изданиях других классиков. Во-вторых, к основным текстам произведений были приложены очень интересные приложения: таблицы разночтений всех прижизненных изданий и некоторые дополнительные материалы по истории текста. Таким образом, это издание художественных произведений Достоевского (как и издание «Каменного гостя» <1919 года, с текстом, выверенным по рукописи А. Л. Слонимским. – П. Д.>), оставаясь массовым и популярным, приобрело вместе с тем научный характер, благодаря чему оно не утратило до сих пор своего текстологического значения[10].

Здесь отметим, что впоследствии и ленинградские текстологи склонялись к тому, чтобы априорно считать наиболее авторитетным источником текста писателей последнее прижизненное издание. Это можно заключить по отзыву Б. В. Томашевского на написанную Б. М. Эйхенбаумом в 1955 году статью «Текстология» для второго издания Большой советской энциклопедии (статья вышла без подписи автора в сильно переработанном виде[11]). В данной связи Борис Викторович пишет:

Я бы возразил против фразы «При установлении основного текста… последним при жизни автора». Дело не в авторитетности последнего издания, а в том, что оно содержит наиболее завершенный и обработанный текст, т. е. текст, который мы признаем наиболее совершенным отражением мысли и мастерства писателя[12].

Необходимо также сказать о том, что именно это издание сочинений Ф. М. Достоевского было подготовлено в условиях наименьшего идеологического давления на текстологию как академическую науку. В доказательство своих слов приведем цитату из рецензии К. Н. Григорьяна, написанной более чем через десятилетие после окончания этого издания, но необходимую в условиях травли Б. М. Эйхенбаума:

Довольно распространенным является взгляд на текстологию как на нейтральную область. Это – вредное заблуждение. Совершенно ясно, что идейные позиции литературоведа, его методологические принципы и здесь дают себя знать, отражаясь на результатах текстологических изысканий. Наблюдается порочная тенденция изучать текстологические проблемы в узко-специальном плане, в отрыве от рассмотрения идейно-художественной концепции произведения в целом[13].

Это издание также стало этапом в развитии научной текстологии. При этом сама текстологическая работа была в ту эпоху внове для массовых изданий, почему к этому собранию сочинений были предъявлены претензии не только в связи с предпочтением ранних редакций, хотя формально существовали и более поздние, «окончательно установленные» автором, но и в связи с внесением корректив по другим прижизненным изданиям:

Выбрав по своему усмотрению те или иные издания, с которых перепечатывались отдельные произведения, – редакция без всяких оговорок вариантами разночтений различных изданий распоряжалась, как ей заблагорассудится[14].

Кроме того, была в рецензии и откровенная напраслина, так что Б. В. Томашевский и К. И. Халабаев даже были вынуждены указать на ошибки рецензента[15].

Что касается выбора ранних редакций как источников дефинитивного текста, то даже несмотря на разъяснение в книге Б. В. Томашевского впоследствии А. Л. Гришунин, приводя некоторые положения рецензии Н. Зеленова, в целом солидаризировался с мнением, что в издании имеется «необоснованный выбор ранних редакций в качестве основного текста»[16], и охарактеризовал работу Б. В. Томашевского и К. И. Халабаева как «погоню за новациями», вылившуюся в «нездоровое „соревнование“ текстологов»[17].

Поскольку налицо довольно важный аспект истории отечественной текстологии, позволим себе некоторое отступление. В целом слова А. Л. Гришунина обнажают те противоречия, которые действительно существовали в послевоенные годы между текстологами двух столиц. Скажем, когда в начале 1955 года Б. В. Томашевский рецензировал статью «Текстология» для Большой советской энциклопедии, он указывал:

Коснусь и библиографии. Недостатком ее я считаю то, что в ней даже не упомянуты единственные две книги, посвященные специально вопросам текстологии. Это Г. О. Винокур – «Критика поэтического текста», М., 1927, и моя «Писатель и книга» (очерк текстологии), Л., 1928. Эти книги в значительной степени устарели, но до сих пор ничем не заменены. Ожидать же что-нибудь от организаторов совещания по текстологии <в ИМЛИ> 1954 г. не приходится[18].

Впрочем, на совещании 1954 года высказался сам Борис Викторович:

Ряд текстологов оспорили возможность применения в текстологии единого принципа «ненарушимости воли автора», отвергли понятие «канонический текст», как неправомерно категоричное; главным путем текстологии объявили изучение истории текста. Решительным оппонентом заслушанного на совещании доклада (В. С. Нечаевой) выступил Б. В. Томашевский. В исключительно яркой речи он сказал, что текстология не приемлет никакой рецептуры; «канонический» текст невозможно установить, потому что сама действительность не поддается канонизации; не может быть реализован и принцип «воли автора»; основа текстологии – вся филологическая наука, «понимание» писателя и его текста[19].

Б. М. Эйхенбаум в начале 1950-х годов сам работал над монографией «Очерки советской текстологии» для издательства «Искусство», которую он писал по инициативе редактора издательства А. Э. Мильчина, но замысел не был осуществлен, хотя до последних дней Борис Михайлович лелеял надежду о написании этой книги[20]. А когда он писал по заказу того же издательства предисловие для второго издания книги Б. В. Томашевского «Писатель и книга», то А. Э. Мильчин, в высшей степени благожелательно отозвавшийся о написанной статье, в письме от 13 августа 1958 года обратился к «уничижительной сноске» о текстологических работах В. С. Нечаевой и просил аргументировать эту оценку, но Б. М. Эйхенбаум ничего не изменил, и редакция сняла этот выпад из окончательного текста[21].

В очередной раз это противостояние дало себя знать 16 мая 1963 года, когда А. Л. Гришунин – сотрудник Института мировой литературы, в значительной мере отвергавший взгляды В. С. Нечаевой и ее выучеников, – защищал в Пушкинском Доме кандидатскую диссертацию «Очерк истории текстологии новой русской литературы». В результате В. С. Нечаева даже была вынуждена написать письмо директору ИРЛИ А. С. Бушмину, которое по своему примирительному тону важно и для характеристики подлинно научной позиции самой Веры Степановны:

Благодаря Ученый совет ИРЛИ за внимание, проявленное им к сотруднику группы текстологии ИМЛИ, которой я руковожу, не могу не довести до сведения Ученого совета мои самые решительные возражения против некоторых утверждений, которые позволил себе диссертант в ответе оппонентам. Он старался подчеркнуть, что якобы не был свободен в своих суждениях, изложенных в диссертации, чем и объясняются, например, его высказывания о Б. В. Томашевском, и старался подчеркнуть якобы враждебное отношение к текстологам Пушкинского дома, которое его окружало в Москве («Монтекки и Капулетти», «трудно защищать в Ленинграде диссертацию, написанную в Москве» и т. п.).

Если по поводу печатной работы Гришунина, помещенной в «Основах текстологии», его товарищи по этому коллективному труду и я, как ответственный редактор, сделали немало замечаний, принятых автором, то в представленной им диссертации он был совершенно свободен в изложении своих научных мнений. У него не было официального руководителя, и его ссылки на какой-то «нажим», помешавший ему изложить его подлинную точку зрения, не соответствуют действительности и, к сожалению, невысоко характеризуют его как ученого, так как являются признанием, что в диссертации он отразил не свое убеждение, а приспособил его к чьим-то посторонним требованиям.

Прошу Вас довести до сведения членов Ученого совета ИРЛИ, что я и сотрудники руководимой мною группы протестуем против изображения каких-то «враждебных лагерей» в советской текстологии. Разная оценка тех или иных частных явлений в текстологической теории или практике не может повлиять на чувство глубокого уважения и подлинной научной дружбы, которые мы испытываем к нашим товарищам – текстологам, работающим в Ленинграде[22].

2 (1956)

Спустя тридцатилетие состоялась публикация в десятитомном «Собрании сочинений» Ф. М. Достоевского, подготовленном Государственным издательством художественной литературы под общей редакцией Л. П. Гроссмана, А. С. Долинина и других. Как указано редакторами во вводном обращении, «тексты произведений публикуются по авторизованным изданиям с приближением орфографии и пунктуации к современным нормам»[23]. Текст «Записок из Мертвого дома» для этого издания был подготовлен и снабжен примечаниями Л. М. Розенблюм («1956»)[24].

Для отечественной текстологии это издание знаменуется сменой источника текста. Как пишет Лия Михайловна, он дан по изданию 1875 года, с исправлением опечаток по предшествующим публикациям. Текст главы VIII <«Товарищи»>, не вошедший в издание 1862 и 1875 годов, печатается по изданию 1865 года[25].

История подготовки этого собрания сочинений мало изучена, роль этого издания в истории филологической науки недооценена и в действительности почти не отражена в литературе вопроса[26]. Считается, что «реабилитация» Ф. М. Достоевского относится к 1956 году[27], тогда как история этого собрания сочинений в десяти томах (первоначально предполагалось – в двенадцати) позволяет нам сдвинуть дату как минимум к началу 1955 года. Но безусловно, что это издание смогло состояться только в эпоху оттепели и с санкции ЦК КПСС.

Избирая формальный повод для будущего издания, инициаторы связали его с предстоящим в феврале 1956 года 75-летием со дня смерти Ф. М. Достоевского. Однако на этапах подготовки возник и новый повод. Как сообщал 10 августа 1955 года зав. редакцией русской классической литературы ГИХЛ В. В. Григоренко в официальном письме члену редколлегии В. С. Нечаевой, с грифом «лично»,

по рекомендации директивных органов крайне желательно открыть подписку (с выдачей первого тома) на собрание сочинений Ф. Достоевского к началу работы ХХ Съезда КПСС, т. е. в первой половине февраля 1956 года. Эта дата совпадает и с юбилейной датой Ф. М. Достоевского[28].

Инициаторами выступил глава Гослитиздата А. К. Котов, который попросил руководство Ленинградского отделения издательства поручить В. А. Десницкому, А. С. Долинину и Г. М. Фридлендеру написать проспект издания и разработать инструкцию для редакторов томов[29]. Само начинание было поддержано зам. директора Пушкинского Дома В. Г. Базановым, и предполагалось, что издание будет осуществляться в Ленинграде. Поэтому самое первое заседание, на котором обсуждался проспект будущего издания, проходило 8 февраля 1955 года именно в Ленинградском отделении Государственного издательства художественной литературы; вел его директор издательства С. Л. Горский, председательствовал В. Г. Базанов, участие приняли Г. А. Бялый, В. А. Десницкий, А. С. Долинин, В. М. Жирмунский, Ю. Г. Оксман, В. Н. Орлов, Г. М. Фридлендер и другие[30] (отсутствовавший на заседании Б. С. Мейлах письменно подал свое мнение)[31].

Когда делу был дан административный ход в Москве, а первый секретарь правления Союза советских писателей СССР А. А. Сурков был назначен председателем Комиссии по проведению 75-летия со дня смерти Ф. М. Достоевского, предприятие приняло уже всесоюзный масштаб; и тогда В. В. Ермилов – ортодоксальный советский литературовед, обладавший большими административными возможностями, – решил вовсе оттереть ленинградцев от руководства, а также забрать у ленинградских филологов подготовку ряда томов. Дело дошло до того, что руководство Ленинградского отделения ГИХЛа вынуждено было отдельно настаивать на необходимости включения А. С. Долинина в состав редколлегии[32].

30 июня 1955 года редколлегия была утверждена[33]. В ее состав вошли: В. В. Ермилов (председатель), Л. П. Гроссман, А. С. Долинин, В. С. Нечаева и Б. С. Рюриков (главный редактор «Литературной газеты», который в ноябре будет назначен на должность заместителя заведующего Отделом культуры ЦК КПСС). 3 июля 1955 года секретариат Союза советских писателей СССР провел совещание в связи с подготовкой к предстоящему юбилею Ф. М. Достоевского[34], и с того момента все руководство работами было сосредоточено в Москве, тогда же было утверждено окончательно решение о превращении двенадцатитомника в десятитомник; и в том же году в редколлегию был введен еще один ортодокс от литературоведения – В. Я. Кирпотин, который лишь усилил бюрократическое давление редколлегии на непосредственных составителей и комментаторов издания.

Хотя это собрание сочинений и было подчеркнуто массовым, а не академическим, притом готовящимся в спешке, нужно отметить серьезную текстологическую работу, начатую теми, кто это издание инициировал. Любопытно, что первоначально именно спешка не позволила пригласить в состав редколлегии Б. В. Томашевского. Суть проблемы, которую бы представляло его активное участие, сформулирована В. М. Жирмунским на редакционном совете по обсуждению проекта будущего издания, состоявшемся 8 февраля 1955 года в Ленинграде. В ответ на реплику В. Н. Орлова о необходимости привлечь Б. В. Томашевского Виктор Максимович выразил следующее мнение:

Теперь насчет текстовой линии. Учитывая участие Томашевского в этой работе, не хотелось бы, чтобы такое большое дело, имеющее известную спешность, чтобы оно очень задерживалось текстологическими разысканиями, которые сами по себе очень ценны, но которыми в данном случае можно было бы пренебречь. Пускай не сетуют на меня филологи[35].

Тем не менее В. А. Десницкий, А. С. Долинин и Г. М. Фридлендер разработали первоначальные текстологические принципы этого собрания сочинений, изложенные в «Инструкции для редактирования» и представленные в готовом виде 28 февраля 1955 года[36]. В ней кроме прочего было провозглашено следующее правило:

Тексты, при жизни Достоевского не печатавшиеся, печатаются по последней рукописной редакции. Произведения, печатавшиеся при жизни писателя один раз, – по первопечатному (журнальному) тексту. Произведения, перепечатывавшиеся при жизни Достоевского несколько раз, печатаются, как правило, по тому последнему, прижизненному изданию, в подготовке которого, как свидетельствуют документальные данные и изучение текста, Достоевский принимал непосредственное участие (и которое является поэтому наиболее аутентичным). В случае, если историко-филологическое изучение текста приведет редактора в отдельных случаях к выводу о необходимости печатать тот или другой текст в другой редакции и по другому источнику, его выводы выносятся на обсуждение Главной редакции, которая принимает об этом мотивированное решение, заносимое в протокол[37].

При московской редакции была образована текстологическая комиссия (без участия Б. В. Томашевского), которая утверждала составлявшийся редактором каждого произведения «текстологический паспорт». В состав этой комиссии помимо членов редколлегии и редакторов конкретного тома входили: Э. Л. Ефременко, А. И. Опульский, Е. И. Прохоров, Ф. И. Евнин, М. Я. Блинчевская, К. Н. Полонская. При этом выполнялся принцип, который был декларирован еще в Объяснительной записке к проекту собрания сочинений, составленной в начале 1955 года В. А. Десницким, А. С. Долининым и Г. М. Фридлендером:

Отделов «Других редакций» и «Вариантов» настоящее издание, являющееся не академическим, а массовым изданием, не предусматривает. Отдельные наиболее важные для истории текста (или с других точек зрения) места из рукописей и первоначальных редакций должны быть приведены в комментариях к соответствующим произведениям[38].

На этапе подготовки к печати «Записок из Мертвого дома» Л. М. Розенблюм составила список предлагаемых изменений, преимущественно признанных ею опечатками в согласии с первыми публикациями в «Русском Мире» и «Времени», но были ею сделаны и «исправления по смыслу»; ряд ее предложений, впрочем, не был одобрен текстологической комиссией[39].