Книга отца и сына. Последние битники

Вы привычно терпите друг друга, считая, что иного не дано. Вы связаны нейронными связями, вы связаны чем-то таким, что невозможно объяснить. Вы не учитесь в одной школе, не работаете на одном производстве, живете не по соседству, но вы – всегда рядом. Вы знаете друг о друге все, благодаря социальным сетям, переписке в мессенджерах, телефонных звонкам. Чтобы расстаться, надо изменить «точку сборки», повернуть жизнь вспять. Клаус говорил мне, что распрощался с дамой, с которой имел отношения восемь лет. После того, как хлопнул дверью, больше ее никогда не видел. Они жили в маленьком городе, где невозможно не встретиться. Но они больше не виделись. Что-то произошло. Магнитное поле разорвалось. Их голос был услышан на небесах. Повезло. Большинство несчастных вынуждено через пару дней вернуться на прежние круги ада.

Отец по молодости избегал меня. Он избегал всю семью, потому что нейронных связей с ней не имел. Матери я не помню. Я должен был ее помнить, но она растворилась в памяти как облако, стала пустым местом. Меня это не смущало. Я понимал, что у всех детей есть мама, но у меня в этой области чувств всегда оставался какой-то зияющий пробел. Папаша, хоть и редко появлялся дома, в сознании присутствовал. Когда он появлялся, я пытался с ним дружить. Один раз предложил посмотреть вместе боевик с Брюсом Ли, но он нехорошо улыбнулся и посадил меня на шкаф. Так, чтоб я не мог оттуда слезть. Потом допил свою водку, собрал вещи и уехал. Дорога позвала его в путь.

Я решил не думать о нем, и у меня это почти получилось. Мы разошлись, переместились в параллельные миры. Но однажды эти миры соприкоснулись и стали единым целым. Мы оба почувствовали взаимное притяжение, хотя не обмолвились об этом ни словом. Это случилось задолго до ограбления пристанционного буфета или до попадания Клауса в морг. Наши миры могли объединиться в момент, когда отец болтался где-нибудь в Америке или Перу. В линии судеб что-то сдвинулось, и дорога позвала в путь нас обоих. Бродя с пани Гнучек по городу, я знал об этом, но молчал, чтоб не расстраивать ее. Нейронных связей с ней у Клауса Вагабонда ещё не появилось. Она об этом не знала, а я знал.

Пилотка

Вместо Америки отец повез меня в Израиль. Отправил пани Гнучек эсэмэску, что его срочно вызывают по работе. После пятидесяти он стал относиться к человеческим связям экономнее. Многие друзья его спились, умерли от неизлечимых болезней, были убиты в драке или по заказу. Пропащие люди тоже могут перейти кому-нибудь дорогу или мешать кому-нибудь жить. Я бы не удивился, если кто-нибудь устроил покушение на моего Клауса. С чужой собственностью он обращался, как со своей. Язык за зубами держать не умел. Дураков называл дураками. Это большая роскошь. Даже ради нее имеет смысл стать бомжом. Вагабонд был бомжом блистательным. В Тель-Авив летел в новой фетровой шляпе с пером какой-то разноцветной птички, костюме-тройке из дорогой комиссионки, и пел всю дорогу «Эвейну шалом алейхем».

Он выглядел репатриантом, возвращающимся на историческую родину. Вчера он был русским, сегодня стал евреем. Завтра мог превратиться в португальца. Жить от этих мировоззренческих перемен было интересней, тем более отец всегда объяснял преимущества одного народа перед другим. Он не говорил об интеллекте евреев, изворотливости ума, специфическом юморе (всего этого ему хватало в себе самом). Он напирал на особую теплоту ближневосточных телок. После белокурой Литвы его потянуло на брюнеток с маленькими ладошками. Я радовался, что мы будем жить у моря. Не у такого моря, в котором можно купаться только летом, а у такого, в котором можно купаться круглый год.

– Дайте мне «Исраэль хайом», – попросил он стюардессу, когда самолет пошел на посадку.

– Вы читаете на иврите? – удивилась девушка.

– Нет, мне нужно выписать телефоны девушек из эскорт-сервиса, – серьезно ответил отец.

Стюардесса покраснела, с сомнением посмотрев на меня. Папаша, получив газету, полистал ее несколько секунд и потом довольно ловко сделал из нее пилотку, которую напялил на меня.

– Здесь все мужчины носят головные уборы, – объяснил он.

Я вспомнил, как один раз мне пришлось спасать его на авиарейсе. Мы летели в Катманду из Дели на каком-то маленьком самолетике, который шел по самым верхам Гималаев. Пересадка в Дели оказалась долгой, и Вагабонд успел надраться как следует. А тут – парад планет в виде стюардесс всех азиатских племен и национальностей. Они удивительно разные, и лицом, и телом. Красивые. Я бы хотел иметь такую красивую мать.

От изобилия женской красоты, Клаус расслабился. Пользоваться алкоголем азиаты не умеют – наливали папаше по полному стакану виски, словно чай. Вскоре он начал хватать их за задницы и хлопать ладонями себя по груди.

– Я – Клаус! Я здесь самый лучший.

На телесный контакт барышни не обижались, но, когда Вагабонд покурил несколько раз в туалете, всполошились. К нам пришел командир корабля, забрал посадочный талон папаши и сообщил, что на Катарские авиалинии путь ему теперь заказан. В Непал летали только эти авиалинии. Клаус задумался, как он вольется своей душой в индусскую духовность.

– Ты должен будешь сжечь меня и отпустить в плавание по вонючей реке. Сам будешь жить с цыганами. Они собирают на продажу круглые камни по берегам. Традиционный промысел. Тебе эта работа понравится.

Он бы продолжал свой бред, если бы я не сходил к стюардессам и не рассказал им нашу душещипательную историю. Меня обласкали. Посадочный талон вернули. Из черных списков убрали. Вагабонду пообещали больше не наливать. Вот и славненько!

Яффо

В аэропорту Тель-Авива мы взяли машину на прокат, доехали до ближайшего мотеля, чтобы ранним утром мотануть в Эйлат. Средиземное море зимой оказалось холодным, мы решили ехать на Красное. Прогулялись до Яффо, где я потерялся. Я засмотрелся на жестянщика и потерял Клауса из вида. Встретились только через два часа, на парковке. Папаша был взбешен. Молча усадил меня на пассажирское место и рванул в пункт назначения. Пустыню преодолели в дневные часы, погладили диких коз на перевале, осмотрели проржавевший египетский танк, подбитый во время Шестидневной войны.

Офра Хаза

Вечером спустились с Клаусом в бар. Он успел основательно накачаться перед этим каким-то паленым бурбоном.

В пабе разорался, что у него стоит на мировую скорбь и начал приставать к еврейкам. Ходил вдоль барной стойки и нагибался у каждой девушки, чтоб заглянуть в лицо. Они реагировали снисходительно, но он точно бы схлопотал, если бы распустил руки.

В кабаке на входе сидело двое вышибал с бычьим головами, у многих девиц были бойфренды, которые стояли поодаль.

Папаша лез к женщинам со своими комплиментами. Говорил что-то про страдание, которое передаётся из поколения в поколение. По мне, все живущие в этих местах одинаковы. В еврейках, как минимум, я ничего особенного не видел. Представляю, как бы отец рассвирепел, если бы я сказал ему об этом.

Он выпил ещё, и окончательно забыл, где мы находимся.

Он заявил, что готов платить за любовь. Если раньше мне было смешно, то сейчас стало страшно. Я боялся, что его отмудохают, что уже не раз случалось, и он не сможет вести машину обратно в Тель-Авив.

Я был ему благодарен за поездку. Я, если хотите, им гордился. Глуповатые студентки, полуоблезлые матроны с усиками, чванливые ортодоксы с молочными коктейлями – и тут такой маразматик-герой.

Говорил на испорченном английском, но говорил настолько борзо и легко, что мог бы переговорить любого кокни. Если бабы понимали его, лез целоваться, задирал юбки. Барные стулья, по его мнению, созданы для того, чтобы трахаться. Девушки отшучивались.

– Мы не встречались с вами в Сингапуре? – подсел он к рыхлой брюнетке в соломенной шляпе. – У меня хорошая память на лица.

Для секса она была непригодна. Бесформенное мясо в короткой кожаной юбке и ярким карнавальным макияжем. Папаша спьяну занижал планку. Эта с позволения сказать дама должна была быть счастлива, что на неё польстился такой мужик, как Вагабонд. Он хорошо выглядел. И огонёк у него в глазах горел не такой, как у прочих. И манер хватало, и находчивости.

Вместо знака внимания эта бандерша залепила ему увесистую пощёчину, видимо, отыгрываясь за всех, и отец, отпрянув, ударился затылком о стояк фонаря, которыми была утыкана стойка. После удара толстуха трагически закрыла лицо руками.

Отец виновато отошёл в сторону и сел на пластиковый ящик от пива, осмысливая случившееся. Я подошел к бармену и попросил рома с кока-колой.

– Документ, подтверждающий возраст, есть?

Я посмотрел ему в глаза и сел рядом с отцом, который все еще валялся на полу.

– Мы действительно встречались в Сингапуре, – прошептал папаша.

– Пойдём отсюда выспимся, – сказал я. – У нас давно не было такого шикарного номера.

– В том-то и дело, – вновь загорелся отец. – У нас такой номер, что в него не стыдно привести саму Офру Хазу.

Я не стал спрашивать, кто это такая. Папаша закатывал глаза, словно речь идёт о королеве красоты.

– Она здесь? – спросил я, изображая интерес.

– Я жду, что она появится, – ответил он. – Назначил встречу.

– А зачем тогда лезешь к этим?

– Я люблю всех, – серьезно ответил он. – Эти женщины – прямые потомки Евы. Они созданы из моего ребра. Ну и потом, надо же кого-нибудь трахнуть. Целый день болтаемся здесь без толка.

– Я не знал, что мы болтаемся здесь из-за этого.

Он отвернулся от меня, не желая продолжать беседу, но я все-таки влез с вопросом.

– А я тоже так родился? Я никогда не спрашивал, где ты познакомился с мамой.

Он зло посмотрел на меня, уверенный в том, что в этом деле давно поставлена точка.

– Я тогда был молодой, – ответил он уклончиво. – Когда ты молодой, у тебя все по-другому.

К отцу подошёл вышибала, приобнял его и что-то сказал на ухо.

– О, вот это разговор, – обрадовался Вагабонд, и отсчитал мужику несколько ассигнаций. – Еврейка или арабка?

Мы отправились к себе на этаж, папаша прихватил в баре бутылку бурбона, и гроздь бананов. Он немного воспрянул духом и даже пробормотал нечто о скорой женитьбе. На большее его не хватило. В комнате он моментально осушил стакан и, раскинувшись на диване, захрапел.

Девушка появилась минуты через три. В дверь стучались настойчиво и громко, и, открывая, я ожидал увидеть сутенера. Она пришла одна. Хорошенькая, миниатюрная, намного симпатичней дурочек из бара. Зайдя в номер и увидев папашу, с детским озорством расхохоталась.

– Давай ему нарисуем фломастером усы, – сказала она. – Или намажем лицо зубной пастой.

Мы пытались растолкать папашу, поливая его минералкой. Девушка разочарованно похлопала его по щекам и собралась уходить. Она была настолько красива, что мировая скорбь еврейского народа пронзила и меня. Я умоляюще взглянул на неё.

– А куда я пойду? – улыбнулась она. – У вас отличный номер. Я никогда не была в таких. – Она плеснула себе стакан «Кентукки», и взяла меня за руку. – Пойдём в спальню.

Мы разделись до нижнего белья. Легли на огромную кровать и включили телевизор. Поначалу я лежал как бревно и смотрел американские мультики. Потом положил руку к ней на живот.

– Ты Офра Хаза? – спросил я, вспомнив имя, которое слышал сегодня.

– Ты мой хороший, – сказала она. – Давай я тебя поглажу.

Она привычно гладила меня по голове, целовала глаза и лоб. Я хотел удовлетворить своё любопытство и довольно неуклюже лапал её в разных местах. Она пела колыбельную на своём языке так, что заслушаешься. Слова были непонятные, но нежные. Наверное, так и пела первая женщина, которую сотворил Господь. Она еще не должна была знать мировой скорби, но могла ее предчувствовать.

Я подумал, что секс в жизни у меня ещё будет, а вот материнская ласка – навряд ли. Лёг к ней на плечо и, накрутив на указательный палец длинную чёрную прядь её волос, сладко уснул.

Израильский флаг

– Тебе нельзя лазать по горам, – сказал папаша, когда мы оба поднялись метров триста вверх по склону. – Не помнишь, что говорил врач? Ты можешь сломать ногу в любой момент.

Со зловещим шорохом осыпались складки известняка. Небо было черным и отполированным, как столешница из темного камня. Звезды поэтому казались чем-то лишним, мусором на столе.

Мы присели отдохнуть. Внизу виднелся освещенный блокпост израильско-иорданской границы. Отсюда он казался игрушечным. Машинки подъезжали к шлагбауму, останавливались и через несколько минут исчезали во тьме арабских территорий. Там было хорошо и уютно. Я с удовольствием оказался бы сейчас в таком авто или в будке пограничника.

– Тут есть змеи? – спросил я.

– Есть, – ответил Вагабонд. – И змеи, и тарантулы, и скорпионы.

– Отлично. Будем охотиться на змей.

Лезть на гору в новогоднюю ночь захотел я. Ночь с Офрой Хазой прошла на удивление спокойно. Папаша проспал до утра. Заказал нам завтрак на троих, шутил, рассказывал анекдоты. Договорился с Анжелой, что она придет к нему завтра.

– Я приду к нему, – кивала она в мою сторону.

Приближался новый год. Мы съездили в город, где купили грузинского вина местного розлива, шашлык, хачапури. Решили отмечать праздник в кавказском стиле. Вечером сходили на море. Я искупался, хотя вода оставляла желать лучшего. Потом мне приспичило посмотреть на новогодний фейерверк с высоты. Мы и не думали, что восхождение будет столь утомительным.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Привет. Спасибо. Офигеть. (лит.)