Полная версия
Жнецы Страданий
Прошлой зимой, в разгар месяца студенника́[57], когда выпал запоздалый снег, Тамир не утерпел и потащил Айлишу с Лесаной во двор, за конюшни, в сторону людских, где не могли их заметить наставники и старшие послушники. Ох и накидались они тогда снежками! А потом кто-то донёс креффу, что подопечный его вместо урока девок в снегу валяет. Кто донёс? Что уж гадать-то.
Влетело тогда Тамиру так, что вовек не забудет. Донатос сам его выдрал. А потом отвязал и приказал босиком в одних портах дважды обежать снаружи всю Цитадель. Когда ученик вернулся с коркой кровавого льда на истерзанной спине и вырывавшимся из груди свистом, крефф спросил: усвоил ли дурень урок?
Послушник на ногах-то уже держался из одного упрямства, но из того же упрямства, едва справляясь с дыханием, ответил, что не разумеет, отчего за невинную зимнюю забаву наставник шкуру с него спустить готов.
Донатос зло сплюнул себе под ноги и сказал:
– Запомни, дурень, жизнь осенённого – это труд до изнеможения. Ещё раз увижу, что вместо урока дурью маешься, при девках оголю и пороть буду уже по заднице. Поглядим, как тебе после этого захочется с ними дурачиться.
От этих слов у Тамира на душе стало так погано, что захотелось сбежать из ученичества куда угодно, хоть в стаю к ходящим. Не ждал он для себя такой будущности, без радости и веселья. Да и разве жизнь это – каждый день упокоевать мёртвых, ножи метать, мази нашёптывать да обновлять обереги? Не верилось послушнику, что нет у колдунов ни дня праздности. Да кому ж захочется бобылём бесприютным топтать дороги? У каждого человека должен быть дом, где его ждут. По дурости он брякнул это своему наставнику.
Донатос рассмеялся. Впервые искренне. Потом покачал головой и сказал, что не бывает у осенённых семей. Не позволено им домов иметь, потому как оседлый обережник – не воин, не колдун и не целитель. Семья для него будет дороже чужих нужд, а паче того – приманкой для ходящих.
После этого крефф ушёл, оставив ученика заходиться кашлем на морозе. На счастье Тамира, пока он надсадно перхал на весь двор, откуда-то со стороны дровяника появилась Нурлиса.
Старуха шла, переваливаясь на кривых ногах, тащила с собой порожнюю бадейку и на чём свет стоит[58] костерила лютую стужу. Завидев шатающегося на ветру полуголого парня, бабка напустилась на него, тряся сухим кулаком:
– Совсем вы тут очумели, оглоеды клятые? В одних портках по морозу бегать! Ах вы, захребетники неблагодарные! Как щи хлебать да мясо жрать, вы тут как тут, а как уму-разуму набираться, так нет вас! Уж и голыми по снегу кататься готовы, лишь бы хворать, а не учиться! У-у-у! А ну пошёл! Я тебя быстро к Майрико сведу. Завтра сызнова будешь за свитками своими горбиться. Ишь, чего удумал!
Поддавая парню пустой бадьёй, сварливая бабка погнала его в башню целителей. Тамир брёл, уныло слушая брюзжание карги, но в душе был несказанно ей благодарен. Донатос, конечно, не запрещал ему идти к лекарям, вот только и разрешения ведь не давал. А теперь, даже если взъестся, всегда можно сказать, что за помощью его отправила Нурлиса.
С вздорной хрычовкой не связывались даже креффы. Она жила при Цитадели так давно, что стала неотделимой её частью, вроде брехливого деревенского пса, про которого никто не знает, сколько ему вёсен и откуда он взялся.
Нурлиса безраздельно властвовала на нижнем ярусе крепости, где хранила цитадельное добро и следила за мыльнями. Но иногда она, как сегодня, выбиралась на поверхность, чтобы по пути облаять кого-нибудь из первых встречных. И кем этот встречный окажется, ей дела не было.
Говаривали, будто однажды самому Нэду перепало. И ничего, смиренно выслушал и дальше пошёл. Ибо каждый знал: если отмахнуться от вредной старухи, так она будет следом идти и брехать, пока не осипнет. Поэтому все старались отмалчиваться.
Однако нынче бабка появилась как нельзя к сроку.
Позже Тамир пытался вспомнить, как брёл к башне целителей, но не смог. Боль, усталость, озноб и страшное откровение о будущей жизни сделали своё дело: всё перепуталось, смешалось, стало смазанным, смутным. На входе он, видимо, споткнулся и упал.
Кто-то сильный тащил Тамира вверх по лестнице, а сзади бубнила старуха, рассказывая этому кому-то, какой он дурень малахольный, еле ноги переставляет, и что все они, лоси сохатые, вздумали над ней изгаляться и заставляют ходить туда-сюда, как молодую!
Едва не оборот выхаживал ученика Донатоса одноглазый крефф. Тамир тогда не знал его имени, но из слов бабки понял, что зовут целителя Ихтор. Правда, Нурлиса не преминула упомянуть, что он «кровосос, коновал и бестолочь». Но именно Ихтор, беззлобно посмеивающийся над брюзжанием бабки, избавил Тамира от лихорадки и подправил его иссечённую спину.
Много, очень много раз за ту долгую студёную зиму приходилось Тамиру туго, и не единожды случалось ему быть поротым. Донатос спуску не давал, чего уж там. Бывало, после этого лечили его истерзанную спину, как умели, Айлиша с Лесаной: меняли тряпицы с отварами да обмазывали вонючими притирками.
А ведь потом ещё отказывались от его помощи в грамоте и счёте! Смешные. Не понимали, что он рад был отплатить им за доброту. Да, эти девушки стали для него самыми близкими людьми в Цитадели. Вот только одну Тамир любил как сестру, а вторую… Вторую хотел зацеловать всю – от бровей, похожих на крылья ласточки, до пальцев маленьких ног, которые, он знал, вечно зябли.
Юноше было невыносимо горько видеть, как надрывалась в учении у Клесха Лесана. Ни единого доброго слова не говорил ей наставник, иначе как дурищей не звал, а уроки такие давал, что и парню не стыдно было пощады запросить. Мыслимое ли дело – девке в любую погоду по ратному двору бегать, через ямы скакать, ножи метать или в рукопашной с другими выучами по земле кататься?
Радовался Тамир, что его голубку ненаглядную наставница так не мучает: не грубеют её руки от меча и глаза не проваливаются от усталости. Да и наука девушке только в радость была. Сияла она, как росинка на солнце.
Стыдно вспомнить, но ведь ночь, когда они с Айлишей, не смыкая глаз, сидели над высеченной Лесаной, стала для Тамира самой счастливой! Потому что провели они эту ночь вдвоём, разговаривая, чтобы не уснуть, подбадривая друг друга, меняя тряпицы с примочками. И, казалось, во всём свете не было никого, кроме них да резких порывов ветра за окном. Стыдно это: ведь не должна чужая боль приносить радость. Но так уж получилось. Оттого глодала совесть, до трухи перемалывала парня.
А ещё хотелось Тамиру чем-нибудь побаловать девушек. В Цитадели хоть и кормили сытно, но о лакомствах приходилось лишь мечтать. Сластями же и вовсе больше года не баловались. Напечь бы пряников или сдобы какой, но ведь на поварню-то не попасть. Донатос, как назло, ни разу за провинность не отослал туда выуча, чтобы носил воду, дрова или чистил котлы.
Послушник весь извёлся, гадая, как извернуться и попасть в царство горшков и сковородок, а потом плюнул и накануне праздника Колосовика наврал старшей стряпухе Матреле, будто крефф отправил его к ней в помощники. Ночью же, начищая горшки и скобля полы, выуч молился, чтобы наставник его не хватился, чтобы никто из кухарей не нашёл закиданный ветошью горшок с опарой, притулившийся у печи, а Матрела не обнаружила пропажу меры муки и сушёных ягод. Слава Хранителям, обошлось! Пирог вышел румяный, с золотистой корочкой.
Ныне сдобное лакомство дожидалось вечера в углу смотровой площадки главной башни. Тамир завернул яство в чистую холстинку и припрятал под скамьёй. И хотя отец с матерью всю жизнь учили сына, что воровство постыдно, юноша, и так уже запустивший руки в кладовую, утащил ещё и прошлогоднего мёда.
Будет девкам сегодня радость! Пускай в Цитадели не принято провожать лето и встречать осень. Пускай наставник учит жить в труде и лишениях. Да только есть в году дни, когда надо радоваться, как предки завещали. Ну а коли поймают, всё одно кнутом угостят только зачинщика. А он за одну улыбку Айлиши готов хоть пять раз на седмице поротым быть.
Тамир зашёл в комнатушку и застыл. Прекрасная девушка при свете лучины читала свиток. Тонкие руки с длинными пальцами, белая сияющая кожа, нежная шея, пушистые ресницы, непослушные кудряшки, упавшие на лоб.
Красавица! Какая же она красавица!
Врёт крефф. Не может такая девка всю жизнь провозиться с болезными и немощными! Не может такого быть, чтобы никто не назвал её своей! Тамир стиснул зубы. Отучатся, отдадут Цитадели двухвёсенный долг служения и вернутся под родной кров, к родительскому очагу. И он сам! Сам введёт её в свой дом! И ни один ходящий ему не будет страшен! И ничьего осуждения он не побоится! Никому не позволит обидеть! Только бы набраться храбрости, открыть сердце. Лишь бы не оттолкнула. Лишь бы любила.
– Айлиша, – негромко окликнул юноша.
Чтица встрепенулась и, увидев его, расцвела:
– Тамир! Ты уже от Донатоса вырвался?
– Я его сегодня не видел, – улыбнулся послушник. – Надысь неподалёку упырь бродил, вот крефф его второй день ловит.
– Этот поймает, – убеждённо сказала девушка. – От него ни живой, ни мёртвый не уйдёт.
– Да уж, – помрачнел собеседник, однако через миг его лицо просветлело. – Встрешник с ним. Сегодня праздник, забыла?
Айлиша наморщила лоб, силясь вспомнить, какой велик день выпадает на последние дни плодо́вника, и тут же потрясённо выдохнула:
– Колосовик! Забыла…
– Совсем вы с Лесаной одичали тут, – покачал головой Тамир. – Ничего. Зато я вспомнил. Вот дождёмся воительницу нашу, и будет вам радость. Главное – к месту прокрасться незаметно.
– А ежели поймают? Вон Фебр с Лесанки глаз не сводит, как коршун следит, – испугалась Айлиша.
– Не поймают. Мы тихонько, когда все спать улягутся.
– А куда? – Её глаза загорелись любопытством.
– Не скажу, – улыбнулся Тамир и осторожно убрал с высокого чистого лба волнистую прядь. – Терпи до ночи, раз велик день проморгала.
Целительница потупилась, а потом фыркнула:
– Больно надо!
Но он-то видел, как снедает её любопытство. И становилось от этого весело.
– Скорей бы Лесана пришла, – вздохнула Айлиша и снова склонилась над свитком, надеясь учёбой скоротать время и приблизить вечер.
* * *Однако лгала себе юная лекарка: не хотела она возвращения подруги. Поняв это, девушка устыдилась себе и своим мыслям. Неужто Лесана хоть раз мешала им? Нет. Не случалось такого. Мешать не мешала, а вот лишней была.
За своими размышлениями целительница не заметила, что и на лице Тамира отразилось лёгкое разочарование. Юноша тоже жалел, что не суждено им с Айлишей побыть наедине. Но, видимо, Хранители услышали их чаяния: не пришла Лесана. Видать, Клесх задал какой-то сложный урок. И стало влюблённым от этого и радостно, и неловко одновременно.
Они смутно помнили, как впотьмах бежали босиком через пустой двор, как поднимались по крутой лестнице на площадку, оскалившуюся в чёрное небо каменными зубцами. Сердца их обмирали от ужаса, от царящей над миром ночи, от легчайшего эха, разбуженного лёгкими шагами босых ног. Рука дрожала в руке, и дыхание застревало в горле от волнения, предвкушения и близости.
И лишь теперь, когда сидели на расстеленной накидке, ели пирог и глядели на бескрайнее, усыпанное звёздами небо, двое послушников Цитадели поняли, что только ради таких вечеров стоит жить.
Тамир не ощущал вкуса лакомства, даже мёд и тот казался ему пресным. Юноша смотрел на улыбающуюся в полумраке Айлишу, а видел только отражающиеся в её глазах звёзды. Мелькавшие в чёрных зрачках серебряные искры блестели ярче тех, что сыпались с неба. Девушка встала, запрокинув голову, положила узкие ладони на каменную кромку стены и с восторгом смотрела в тёмную высоту. А звёзды сыпались, сыпались, сыпались… Казалось, будто они мерцающим инеем оседают на коротких волнистых прядях и нежной коже. И так покойно было вокруг. Только глухо стонали под ветром могучие вековые ели.
Как-то само собой получилось, что Тамир шагнул к Айлише и обнял её за плечи, закрывая от дерзкого си́верка[59]. А она не оттолкнула, повернулась и заглянула ему в глаза с такой щемящей лаской, что юноша понял: она видит в них те же падающие звёзды. Тающие, мерцающие.
Говорят: в незапамятные времена этот велик день назывался не Колосовик, а Звездопадень. Ибо только раз в год, в эту ночь, небо, как слёзы, роняло звёзды. Но то было давно, сотни вёсен назад, до того, как ночь стала принадлежать ходящим. И Тамир всем сердцем возненавидел живущих во тьме. Потому что не будь их, всё в его жизни сложилось бы иначе.
В кольце неожиданно сильных рук Айлиша согрелась. По её телу разлилась сладкая истома. Лишь сейчас девушка заметила, как изменился за этот год её друг. Злая учёба всё же сострогала с него тело. Даже черты лица, допрежь мягкие, теперь сделались жёстче. Нет, он, конечно, не превратился в ремни и жилы, из которых ныне была свита Лесана, но и от прежнего рыхлого паренька мало что осталось. Тамир возмужал. Это было видно по развороту обещающих стать широкими плеч, по тяжёлому взгляду, по жёстким складкам в уголках губ.
Айлиша смотрела на него с затаённой нежностью, а потом не выдержала и осторожно провела рукой по колючей щеке. И лицо, новой, непривычной красотой которого она только что любовалась, повернулось навстречу ладони, а тёплое дыхание коснулось озябших пальцев.
В следующий же миг и звёзды, и ночь, и ветер отступили, словно исчезли, потому что сильные руки запрокинули девичье лицо, а лихорадочные поцелуи обожгли губы, подбородок и шею. Юная целительница закрыла глаза, отдаваясь долгожданной ласке. Тамир рвал завязки её рубахи и штанов, а потом сдёргивал и то и другое, не глядя, отшвыривал прочь, обнажая горячее мягкое тело.
Айлиша опрокинулась на спину, почувствовала грубую ткань расстеленной накидки и как впились в позвоночник неровные камни. А потом руки Тамира заскользили по её плечам, груди, животу. И не осталось ничего, кроме сладкого томления, кроме жаркого тока крови.
Тяжесть мужского тела. Внезапная боль. Глухой, едва слышный девичий стон. Лихорадочное, хриплое: «Прости, прости, прости…» И снова россыпь поцелуев по лицу. И новые волны жара. Огонь, несущийся по телу. Сладкая дрожь. И чёрное бездонное небо над головой, с которого на двух влюблённых продолжали сыпаться звёзды.
* * *Они вернулись только под утро, крепко держась за руки и не пряча друг от друга глаза. Возле двери в их покойчик Тамир внезапно остановился, развернул Айлишу к себе и накрыл её губы жадным поцелуем.
– Ты жена теперь мне, – сказал он, оторвавшись. – Понимаешь?
Она в ответ кивнула и сразу же спрятала покрасневшее лицо на его груди.
Их возвращение услышала чутко спящая Лесана и приподнялась на локте, окинула сонным взглядом влюблённых: растрёпанных, босых, с опухшими губами и счастливыми лицами. Не утаилось от девушки и то, что подруга куталась в накидку Тамира, а сквозь складки ткани был виден рукав рубахи с сорванными завязками.
Выученица Клесха резко села и ахнула:
– Любились! Любились, глупые! С ума вы спятили?! Донатос же тебя закопает! А ты? Ты чем думала? Что, если дитё приживёте?
Она, словно ожившая совесть, растерянно и гневно переводила синие глаза с одного на другую, ожидая немедленного ответа. Лишь после этих её слов Айлиша окончательно поняла, что
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Цве́тень (авт.) – июнь.
2
Тын – деревянная ограда без просветов, составленная из вертикальных кольев, брёвен или жердей.
3
Весь – деревня.
4
Седми́ца – неделя.
5
Скаже́нный – безрассудный, сумасшедший, ненормальный.
6
Допре́жь – раньше.
7
На́узник – колдун.
8
Жа́льник – кладбище.
9
Кали́тка – дверка возле ворот или в воротах.
10
Сви́та (сви́тка) – название устаревшей мужской и женской длинной верхней распашной одежды из домотканого сукна.
11
Блазни́ться – чудиться.
12
Въя́ве – на самом деле.
13
Наголо́вье – капюшон.
14
Дю́жий – очень сильный, здоровый, крепкого сложения.
15
Сговорённая – сосватанная.
16
Ша́нежки – круглые открытые пирожки, подобие пышных лепёшек.
17
Подле́ток – ребёнок подросткового возраста.
18
Сомле́ть – обессилеть, быть в изнеможении, на грани обморока.
19
Ку́зов, кузово́к – плетёная из лыка или бересты корзина.
20
Серебряная куна – монета (2 г серебра), название которой произошло от шкурки куницы, ходового менового товара.
21
Та́яльник (авт.) – апрель.
22
Зеленни́к (авт.) – май.
23
Соо́тчич – земляк.
24
Заи́мка – небольшой земельный участок, занятый кем-либо по праву первого владения и расположенный вдали от основных поселений.
25
Ре́зы – (здесь) защитные знаки, буквы.
26
Тряский голос – дрожащий.
27
Разнопо́лка – юбка из шерсти (разновидность понёвы), сшитая из трёх и более тканевых полотен, разных по длине.
28
Пол-оборота (авт.) – полчаса.
29
Голи́к – веник из голых прутьев.
30
Краски – так в простонародье называли месячные.
31
Похлёбка с толокно́м – похлёбка, в которую для сытности и густоты добавляли немного толокна (муки), бывала горячей и холодной.
32
Каша из за́болони – каша из подкорья дерева. За́болонь – нежный и сочный слой древесины под корой, который можно использовать в пищу. Заболонь варили, пекли из неё лепёшки.
33
Орля́к – многолетний травянистый папоротник, молодые ростки которого можно употреблять в пищу. По вкусу напоминает грибы.
34
Пенька́ – грубое лубяное волокно из стеблей конопли.
35
Перхо́та – кашель.
36
Ону́чи – полоска плотной ткани шириной до 30 см, которой обматывали ноги от ступни до колена. Онучи были нужны для защиты ног от мозолей и для тепла. Их носили с лаптями, валенками или сапогами.
37
Соро́чица – нательная рубаха.
38
Ве́жество – приличие.
39
Плодо́вник (авт.) – август.
40
Урожа́йник (авт.) – сентябрь.
41
Ре́гулы – месячные.
42
Страда́ – напряжённая летняя работа на полях в период косьбы, жатвы, уборки хлеба. А также время, пора такой работы.
43
Распу́тица – период ранней весны или поздней осени, когда дороги становятся малопроезжими от дождей или таяния снега.
44
Вдруго́рядь – в другой раз, вторично, снова.
45
Лихома́нка – лихорадка, температура. В славянской мифологии персонифицированная в образе женщины болезнь, вселяющаяся в человека и вызывающая то озноб, то жар.
46
Остро́г – устар. тюрьма.
47
Поддёвка – одежда, надеваемая для утепления под другую одежду.
48
Охолону́ться – остыть, успокоиться, прийти в себя.
49
Ма́тица – балка, брус поперёк всей избы, на котором настлан накат, потолок.
50
Окре́ст – вокруг.
51
Посе́стра, посёстра – названая сестра.
52
Ве́жество – в данном контексте: хитрость, знание.
53
Писа́ло – остроконечная палочка, которой писали на бересте.
54
Четверть оборота (авт.) – пятнадцать минут.
55
Велик день становления зимы – в народном календаре славян этот день приходился на 4 декабря и считался первым днём зимы. Являлся большим и очень весёлым праздником, который отмечали зимними играми и катанием на санях.
56
Автор стихотворения – Татьяна Ашвина.
57
Студенни́к (авт.) – декабрь.
58
На чём свет стоит – очень сильно, не стесняясь в выражениях.
59
Си́верко – холодный северный ветер.
