Девушка с кувшином молока

– Правда?

– Да, но потом я передумал. Решил вот тебе рассказать.

Я молча кручу барабан.

– Вообще-то, ты заслуживаешь картины.

– Я? Картины?

Ну что тут скажешь? Принимаюсь крутить ручку с двойным усердием. Между делом говорю, не глядя на Яна, что сон – это ерунда. Он слегка ухмыляется, словно ожидал именно этого ответа. Ох уж мне эти его ухмылки! Причем глаза остаются серьезными. У него такой вид, словно своими возражениями я только укрепляю его в чувстве собственной правоты. Похожим образом он усмехался, когда Катарину донимал Виллем, ее бедовый братец. В тот раз ухмылка означала: «Таннеке, я уж и не знаю, как угомонить этого пьянчугу, может, подскажешь?»

– Интересно, и кто же такую картину напишет? – спрашиваю я и тут же жалею о своих словах.

– Я, конечно. Или ты боишься, что хозяйке мысль придется не по нраву?

Кладу в стопку сырую простыню, отворачиваюсь и сообщаю стене, что это мне идея не по нраву. Спустя одну простыню добавляю, что госпожа Катарина гораздо краше меня. Я уже говорила ему недавно, но напомнить не помешает. Кому захочется повесить на стену мой портрет? Я, конечно, не совсем дурнушка, но я ведь служанка с рябой кожей, сутулой спиной и мозолистыми руками. Куда мне до Катарины с ее осанкой и персиковой кожей!

– Верно, но портрет Катарины я уже написал.

Беру первую корзину с бельем и начинаю развешивать прямо у него перед носом. Ян приходит на подмогу и протягивает мне деревянное ведерко с прищепками. Благодарю его сквозь зубы и надеюсь, что мой ответ его устроит. Хоть бы маленькая Мария поскорее нас нашла!

– Кат на том портрете выглядит не очень-то счастливой. – Ян говорит спокойно, не меняя позы, словно за пару минут молчания успел подобрать доводы, которые меня убедят.

Не собираюсь ему потакать. Если Катарина выглядит несчастной, то он один в этом виноват и сам должен все решить, а меня не вмешивать.

– Она же спит, это не значит, что она так уж несчастна.