Наследие разума

Но постепенно занятия наскучили. Утолив жажду из небольшого ручья, пробегающего неподалёку, Вилиур заглянул в запасы их общих продуктов. Его глаза загорелись жадностью при виде жаренной рыбки и блестящих яблок. Он набросился на еду, как голодный волк. Съев столько, сколько смог, он с удовольствием улёгся на землю, раскинув руки и ноги.

Небо было бесконечно синим, пушистые облака лениво плыли по нему. Вилиур лежал и смотрел на это великолепие, забыв о своём кинжале. Он чувствовал себя сытым, свободным, расслабленным.

Но и это состояние через какое-то время надоело ему. Вскоре ему снова захотелось потренироваться. Он встал, взял кинжал и снова начал махать им. Он продолжал до тех пор, пока вдали не услышал знакомые голоса – это возвращаются Адель и Еуриэль. Вилиур быстро улёгся на землю, снова изображая болезненную слабость. Хитрая улыбка исчезла с его лица, её сменила гримаса страдания.

– Ой, как я плохо себя чувствую… – простонал он, закрыв глаза, когда они подошли.

Его стоны были настолько убедительными, что Еуриэль, запыхавшись от похода, сразу же бросилась к нему, спрашивая о самочувствии. Она осмотрела его, заметив лишь лёгкую бледность и слегка повышенный пульс.

Адель, заботливый и добрый, стал помогать ему подняться, поддерживая его под руку. Он предложил ему воды, а Еуриэль принесла из своих личных запасов последний плод груши. Вилиур, притворяясь слабым, принял помощь, благодарил их шепотом, и продолжал стонать, описывая свои недуги с убедительной подробностью.

Весь оставшийся вечер он пролежал около костра, притворяясь больным. Он слушал рассказы Еуриэль о походе, о видах с горных вершин. Но втайне он ликовал. Его маленькая хитрость сработала. Он один остался на месте, у него была вся еда и время для совершенствования своего мастерства владения кинжалом.

Ночь прошла неспокойно. Вилиур, продолжая создавать впечатление болезненного состояния, не мог уснуть.

Когда утром он открыл глаза, Адель спросил его:

– Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше, – ответил Вилиур.

Адель, не привыкший о чём-то просить, с едва заметным стеснением в голосе начал разговор:

– Вилиур, хотел бы я с тобой поговорить, посоветоваться немного…

Его слова повисли в воздухе, словно стрекозы, зависшие над цветком. Вилиур, прищурившись, как хищная птица, оценивающе посмотрел на Аделя, молчаливо приглашая к продолжению диалога. В этом молчании чувствовалась нескрываемая напряженность, ожидание чего-то важного, возможно, даже неприятного.

– Когда я смотрел, как ты делал свой кинжал… – продолжил Адель, голос его звучал уже увереннее, – в целом все понятно, но некоторые моменты не до конца мне ясны…

Он замолчал, ожидая поддержки, понимания, но вместо этого получил резкий, неприкрытый отказ.

Вилиур отрезал, нетерпеливо махнув рукой:

– Сам разбирайся с этим. Я не знаю и знать не хочу. У меня нет времени на твои уточнения. Пойду-ка я в лес, воздухом подышу.

Его слова прозвучали грубо, резко, как удар холодного ветра. В них не было ни капли сочувствия, ни малейшего намёка на желание помочь.

Адель, с его добрым отношением, застыл, даже не найдя, что сказать в ответ на эти слова. Горькая обида сжала его сердце. Взгляд его упал на Еуриэль, которая с нежностью кормила своего лохматого волка.

Вилиур, заметив этот задумчивый, полный немых вопросов взгляд, также повернулся к Еуриэль. Однако его лицо выражало не сочувствие, а холодное раздражение.

– Мне кажется, – проговорил он с явным недовольством, – что это животное слишком много ест. Пустая трата еды.

Волк, будто бы почувствовав неприязнь в его голосе, медленно поднял голову, оскалив зубы. Вилиур, вздрогнув, поспешно отступил назад. Страх перед клыками Вульфа, хоть и скрываемый, был очевиден. Схватив свой кинжал, он ушёл. Перешагнув через расщелину в земле, исчезая в глубине леса, оставляя Аделя с его неразрешёнными проблемами.

Солнце, весь день лениво ползшее по небу, уже подбиралось к закату, начиная окрашивать небо в багряные и фиолетовые тона, когда Адель наконец присел на землю чувствуя, как ломит спину и устало горят мышцы. Весь день прошёл в напряжённой работе. Сначала – долгая, кропотливая работа с глиной. Его грубые руки лепили и мяли форму, вкладывая в неё всю свою силу и терпение. Каждая бороздка, каждый изгиб был результатом нелёгкого труда, борьбы с непривычным материалом, который то и дело сопротивлялся. Глина, постепенно превращалась в заготовку, обещающую рождение прекрасного и острого изделия.