Коллекция Энни Мэддокс

– Может, пудрятся? – предположила директриса, доедая последнюю галету. – Скажите доктору Гиллеспи, пусть осмотрит всех троих. В среду девочкам подавать обед для комитета, они очень этого ждут.

– Ещё Марджори разбила любимую куклу Присси, и та обругала её грязной… Нет, не буду повторять, дорогуша, вам это не понравится. В школе недовольны Мэри. Передали со старшими записку, что она делает много ошибок и дерзит в ответ на замечания. Учитель арифметики сомневается, что она сдаст экзамен, – и гувернантка, питавшая искреннюю приязнь к Мэри Хиггинс, жизнелюбивой и обаятельной особе десяти с половиной лет, огорчённо вздохнула.

– Что ж, мисс Гриммет, Присси – лошадка с норовом, но каждому Господь уготовил свой щит и меч. Да и Мэри небезнадёжна, а то, что у неё есть характер, только плюс, а никак не минус. А как там Лиззи? Что-то девочка опять замкнулась в себе.

– Да всё этот школьный хор, будь он неладен, – всплеснула руками гувернантка. – Опять к ним на прослушивание какой-то важный индюк из Совета графства заявился. Выставили её перед всем классом и петь заставили. Ну, она и брык, как обычно, в обморок. То ли притворяется, то ли что, поди, проверь. Счастья своего не понимает, глупышка.

– Счастье счастью рознь, мисс Гриммет. Одна из главных жизненных задач – понять, кто ты и чего ты не хочешь. Чего нам хотеть, с детства за нас решают другие люди, и с течением лет мы либо счастливо следуем выбранному за нас маршруту, либо находим в себе мужество избрать собственный. А вот если мы всю жизнь делаем то, чего не желаем, то в конечном счёте теряем все ориентиры и зря растрачиваем данные нам Богом силы. Это и есть подлинное несчастье. Так что сходите к ним завтра, мисс Гриммет, и скажите, пусть оставят Лиззи в покое. Не хочет петь в хоре – и не надо. Напомните мне чуть позже, я напишу записку для школьного руководства, – директриса отставила поднос с опустевшей посудой на край стола и вновь раскрыла коленкоровую тетрадь. – Как новенький? Не плакал? Его покормили?

Кресло под гувернанткой скрипнуло. Послышался один из фирменных вздохов мисс Чуточки, в арсенале которой были вздохи огорчённые, вздохи раздосадованные, вздохи обиженные и ещё с дюжину разновидностей шумных проявлений чувств самого разного толка.

Мисс Эппл отвлеклась от таблицы доходов и расходов, затребованной комитетом к утру. В резком свете простой конторской лампы её глаза за линзами очков казались сверкающими голубыми стёклышками, и отчётливо были видны покрасневшие веки и сеточка воспалённых сосудов.

– Что с ребёнком, мисс Гриммет? Его что, ещё не привезли? А ведь мистеру Адамсону было строго приказано вернуться с ним к чаю.

Гувернантка суетливо пригладила волосы, похожие на тонкую ржавую проволоку, и жалобно затараторила:

– Ох, мисс Эппл, миленькая, вы ж знаете, как мне ябедничать-то не по душе! Мистер Адамсон такой приятный молодой человек, и к деткам подход имеет, а недавно… В общем, нету их до сих пор. Ни того ни другого.

– Вы должны были первым делом сообщить мне об этом, мисс Гриммет. Время седьмой час, скоро ужин, а ни мистера Адамсона, ни ребёнка до сих пор нет, и я лишь сейчас об этом узнаю?

– Вы думаете, с ними что-то случилось? – округлила глаза гувернантка. – Господи помоги… Вчера в газетах писали: шайка бандитов с Собачьего острова грабит всех кого ни попадя, а одну мисс, она в положении, бедняжечка, была, так её так напугали, что она…

– Достаточно, мисс Гриммет, – директриса потянулась к телефону и по памяти набрала номер школы-интерната в Уайтчепеле. Попутно она распорядилась: – Лучше поспрашивайте остальных, вдруг кому-то что-то известно. Только осторожно, хорошо? Все и так на нервах, а лишние волнения нам ни к чему. Я же пока попытаюсь выяснить, что смогу.

Младшая гувернантка мелко закивала и деловито отправилась исполнять поручение. Мисс Эппл, слушая гудки в телефонной трубке, проводила её взглядом и мрачно сдвинула брови, отгоняя нехорошее предчувствие.

***

Как это часто бывает, серьёзные проблемы притягивают рой мелких неурядиц, набрасывающихся сообща именно в тот самый момент, когда ни времени, ни сил на их решение нет. Однако мисс Эппл, без малого пятнадцать лет стоявшая у руля приюта «Сент-Леонардс», была опытным капитаном и умела держать курс, невзирая на погодные условия. Гай Юлий Цезарь, которому молва приписывает умение исполнять несколько дел одновременно, без сомнения, склонил бы увенчанную лавром голову в благосклонном кивке коллеге, пусть решающей и не такие глобальные задачи, как древнеримский полководец.

Младшая гувернантка едва успела удалиться, а в кабинет тут же ворвались два рыжеволосых вихря в одинаковых платьях из шотландки. В этот момент мисс Эппл как раз упрашивала кого-то простуженного и никак не желавшего представиться пригласить к аппарату мисс Вулич, управляющую уайтчепелским интернатом, за которой водился кое-какой должок. В седьмой раз она поясняла, что вопрос срочный и не терпит отлагательства, но разговор шёл по кругу, всякий раз возвращаясь в исходную точку. Наконец, её просьбам вняли и в трубке прогундосили, что попробуют найти мисс Вулич, хотя и ничего не обещают.

Две притихшие лисички всё это время сидели молча, опустив медногривые головки, и даже не болтали ногами. Одна из них держала правую ладошку в кармане передника, и мисс Эппл изо всех сил надеялась, что там не жаба, не жук-плавунец и не кто-нибудь похуже. В доме, где обитали тридцать шесть сорванцов обоего пола, было бы сущим самоубийством обнаружить свою боязнь земноводных или членистоногих.

 Прикрыв трубку рукой, директриса кивнула девочкам, и те, перебивая друг друга, едва не подскакивая на месте от праведного гнева, обрушились на неё с жалобами в адрес Энни Мэддокс, наставницы средней группы.

В конце обвинительной речи одна из них предъявила доказательство: на тыльной стороне ладони, повыше костяшек, багровела узкая полоса, оставленная железной линейкой для раскроя ткани.

– Мы хотим перейти, мисс. Мы обе. Мисс Чуточка нас не прогонит. Если вы позволите. – Подруга пострадавшей была настроена решительно, но всё же самообладание ей изменило, и она сбилась на гневливый речитатив: – Она злая, мисс, злая и всех ненавидит! И Дикки ничего плохого не делала, только засмеялась от щекотки, когда я ей по шее бархатным шнурком провела, а она подумала, что мы смеёмся над ней, и как схватит Дикки за руку, и как хрясь ей по руке, а у самой глаза злющие…

Дикки в это момент очень натурально всхлипнула, ссутулив узкие плечики, и сердце у мисс Эппл сжалось от сострадания ко всем участникам конфликта, и правым, и виноватым.

– Но, дорогие мои, подумайте сами, что будет, если я позволю? Если можно одной, то можно и остальным. И кто останется с мисс Мэддокс? Логичнее поговорить с ней, правда же? Уверена, она и сама сейчас… – тут в телефонной трубке заскрежетало, будто её тянули за шнур по дощатому полу, и директрисе пришлось отвлечься: – Мисс Вулич, вы меня слышите? Добрый вечер, мисс Вулич! Это говорит мисс Эппл из Сент-Леонардса. Мисс Вулич, у меня к вам просьба, не терпящая отлагательства! Мне нужно, чтобы кто-то из ваших старших мальчиков сбегал на Олд-Монтегю-стрит и узнал, во сколько сегодня забрали племянника мисс Роудин. Это совсем рядом с вами, полмили, не больше. Да, да, мисс Вулич, прямо сейчас! Да, вы меня очень обяжете, мисс Вулич! Да, я буду ждать у аппарата, сколько потребуется!

Отлично. Мисс Эппл, еле удержавшаяся от того, чтобы не назвать собеседницу «миленькой» или «дорогушей», с облегчением положила трубку. Хотя бы эта проблема в ближайшее время прояснится. Она посмотрела на девочек, ожидающих решения своей участи, и тяжело вздохнула. Никак нельзя было позволить им перейти от Энни, просто никак. Это стало бы началом неисчислимого количества жалоб и прошений, которые парализуют работу учебных мастерских. Ох, но и оставлять всё как есть тоже не годится… Мисс Эппл прикрыла глаза, помассировала виски и напомнила себе, что Господь дважды даровал ей жизнь вовсе не для того, чтобы она впадала в уныние, а значит, распускаться нельзя. Когда директриса вновь обратила взгляд на просительниц, голос её был бодр и исполнен сочувствия:

– Я очень сожалею, Дикки, малышка, что мисс Мэддокс так с тобой поступила. Уверена, она и сама сейчас ужасно переживает.

– Ага, как же! Она пирог трескает на кухне! – Дикки по-прежнему держала ладошку высоко, почти у самого лица, видимо, чтобы директриса вдосталь налюбовалась боевым ранением.

Мисс Эппл покачала головой:

– Давайте мы поступим следующим образом. Я поговорю с мисс Мэддокс, чтобы она держала себя в руках, а вы, дорогие мои, дадите ей ещё один шанс. Нужно уметь прощать, без этого в жизни никак, согласны? Энни не питает к вам ненависти, наоборот, она сама мне недавно сказала, что вы обе делаете большие успехи, и она вами довольна.

Девочки смотрели на директрису в упор. В их глазах – у искательницы правды тёмно-карих, у Дикки светло-голубых – плескалось недоверие. Приняв молчание за согласие, мисс Эппл поспешила закрепить успех и вынула из ящика стола по шоколадному апельсину3.

– Только после ужина, договорились? И не выдавайте меня мисс Данбар, а то она и так считает, что я вас слишком балую.

– А вы не расскажете Злюке, что мы просились к Чуточке? – Дикки всё ещё хмурилась, но лакомство приняла и сразу упрятала в карман. – Если она узнает, то жуть как обозлится и снова меня треснет.

– Хорошо, Дикки, это будет наш секрет. Мисс Мэддокс о нём не узнает, если только вы сами ей не скажете. А теперь бегите и умойтесь перед ужином! И про сладости – молчок!

Мисс Эппл ласково улыбнулась девочкам и вынула из нижнего ящика пухлую записную книжку. Открыв её с лицевой стороны, на которой большими буквами было выведено «Для срочных дел», она записала крупным и чётким почерком: «Поговорить с Энни. (Дикки, линейка.) Соединить классы Энни и Гриммет? Взять у доктора хлорал?»

***

Несмотря на позднее время, поток посетителей в кабинете мисс Эппл не иссякал. Дважды заглянула младшая гувернантка, чтобы узнать новости о пропавшем секретаре, при этом она с ужасом округляла глаза, что не могло не действовать на нервы. Затем появилась кухарка, сообщившая о пропаже из кладовой двух коробок свечей, после чего мистер Бодкин принёс на подпись список покупок для столярной мастерской и долго и нудно доказывал необходимость приобретения нового насоса для ремонтируемого бассейна. Получив распоряжение как следует проверить старый, прежде чем ввергать приют в непредвиденные расходы, он, недовольный и хмурый, ушёл.

Ударил гонг, призывавший воспитанников в столовую, за окном уже сгустилась вечерняя тьма, отчётная таблица для комитета была почти готова, а телефон всё молчал.

Когда, наконец, раздался звонок, мисс Эппл стремительно схватила трубку, приготовившись к худшему. В этот же момент в кабинет вошла высокая молодая девушка с модной короткой стрижкой. Одета она была в отлично скроенный дорожный костюм из благородного коверкота, и только опытный взгляд заметил бы, с каким искусством он перешит из мужского.

Жестами посетительница показала, что подождёт, и скромно расположилась в кресле, глядя в окно. В ярком свете лампы её гладкие волосы походили на шапочку из блестящего тёмного шёлка.

Мисс Эппл, нахмурившись, слушала собеседницу, а когда та закончила, устало смежила веки.

– Нет-нет, мисс Вулич, дорогуша, – ненавистное слово всё-таки вырвалось на свободу, и она едва не чертыхнулась, – не Олд-Касл-стрит, а Олд-Монтегю-стрит! Да, Олд-Монтегю-стрит, 19! Нет, никак до завтра не ждёт, мисс Вулич, дорогу… Нужно именно сегодня! Да, я буду ждать! Да, спасибо вам огром…

Связь прервалась, и мисс Эппл, будучи по натуре вспыльчивой особой, что обычно тщательно скрывала от окружающих, не выдержала:

– Ну до чего глупая женщина!.. Неужели так сложно записать адрес? Там идти-то пять минут, не больше! – и она в сердцах постучала карандашом по стеклу наручных часиков. – Что вы хотели, мисс Лавендер? – переключилась она на посетительницу. – Вы опять куда-то собрались? Что на этот раз? – тон её был весьма прохладен.

Девушка вздрогнула и резко обернулась. Веки её слегка припухли, но приличный слой пудры скрывал красноту, отчего тёмные глаза казались ещё выразительнее. Пудра покрывала всё лицо – очень красивое, тонкой лепки, с изящной узкой переносицей и широким разлётом тёмных густых бровей, – и всё же не могла скрыть синеватое пятнышко чуть ниже правой мочки уха.

– Мисс Эппл, мне срочно нужно уехать. Моя тётя заболела, и ей становится хуже. Разрешите мне отлучиться до завтра, прошу вас, – наставница старших девочек держалась с достоинством, но сквозь спокойствие прорывались умоляющие нотки.

– Тётя? В прошлый раз тоже была тётя. Кажется, она сломала ногу. Это та же тётя? Или другая? Сколько их у вас, мисс Лавендер?

– Две с материнской стороны и ещё сестра отца. Я понимаю, мисс Эппл, что злоупотребляю вашей добротой, но мне совершенно необходимо уехать! Я вернусь завтра, к ланчу, и проведу занятия, как обычно.

– И в январе тоже была тётя, только с приступом желудочного гриппа, – мисс Эппл тщательно расчерчивала последний лист для таблицы, голос её был тих и задумчив. – А в прошлом году все тёти по очереди переболели ангиной… – она отложила линейку и карандаш, сняла очки и помассировала веки. – Завтра у нас важное собрание, мисс Лавендер, а ещё мы провожаем Мэттью Перкинса в Элмфилд. Надеюсь, вы об этом помните? Я, конечно, не могу запретить вам навещать родных, но Сент-Леонардс нуждается в сотрудниках, которые верны чувству долга. Как вы думаете, почему в нашем уставе номером седьмым идёт запрет к приёму на службу женщин, состоящих в браке, а восьмым – непременное требование постоянного проживания в стенах приюта? – директриса надела очки и внимательно посмотрела на собеседницу.

Эвелин Хелен Лавендер, дочь разорившегося баронета из глубинки, о чём она предпочитала умалчивать, пожала плечами, но дерзости в этом жесте не было, скорее растерянность. Она не понимала, к чему клонит директриса, да и мысли её в эту минуту были далеки от приютского устава.

– Потому, мисс Лавендер, что воспитанники ежечасно и ежеминутно нуждаются в нашей любви и заботе. И днём и ночью. А для визитов к родственникам каждому сотруднику предоставляется ежегодный отпуск и два выходных в месяц. Разве этого недостаточно? Все, кто служит в Сент-Леонардсе, живут и трудятся для того, чтобы наши воспитанники получили всё душевное тепло, на которое мы способны. Мы тут как служители ордена, давшие обеты безбрачия и нестяжательства. Это не просто работа, мисс Лавендер, это служение. Вы понимаете это?

Мисс Лавендер с готовностью кивнула, но понимания в её глазах директриса не увидела. Вздохнув, мисс Эппл более не стала тратить время и подытожила:

– Я в очередной раз отпущу вас, мисс Лавендер, но вы должны обещать, что поразмыслите на досуге о моих словах. Вы женщина молодая и чрезвычайно привлекательная, и я понимаю, жизнь манит вас соблазнами… Нет-нет, только не надо оправданий! – она устало поднесла руку к виску и на секунду прикрыла глаза. – Прошу, услышьте меня, мисс Лавендер, – продолжила она, когда внезапный приступ головной боли утих. – Я не хочу, чтобы пребывание здесь воспринималось вами как повинность. Да, не скрою, приют нуждается в ваших услугах. Вы, несомненно, талантливы, и то, что вы даёте нашим девочкам на своих занятиях – это крайне ценно для их будущего. И дети вас любят. Из-за этого я готова закрывать глаза на кое-какие нарушения распорядка. Но бесконечно такое длиться не может, понимаете? Смею напомнить, оплата вашего труда вчетверо превосходит жалованье остальных, и Сент-Леонардс вправе ожидать от вас безукоризненного выполнения своих обязанностей. Вы так не считаете?

– Да, мисс Эппл, я понимаю. Вы абсолютно правы, и мне очень нужна эта работа, поверьте. Я… я постараюсь уладить свои дела, – мисс Лавендер встала и одёрнула узкий жакет.

– Вот и славно. Хорошо, что мы друг друга поняли, – мисс Эппл вновь вернулась к таблице, хотя цифры и линии уже двоились перед её утомлёнными глазами.

– И ещё, давно хотела сказать… – мисс Лавендер остановилась на полпути и замялась. Решившись, она оглянулась на дверь и понизила голос: – Кто-то из детей таскает зеркала. Уже несколько штук пропало. Иногда их возвращают на место, а иногда нет, и тогда приходится просить мистера Бодкина нарезать новых. Само по себе это не страшно, материала у нас много, но вот золочёная проволока, из которой я плету рамки, идёт по фунту за катушку.

– Вы кому-нибудь говорили об этом? Гувернанткам или мистеру Бодкину?

– Нет. Они непременно решат, что зеркала стащил Энди. А вдруг это не он? О мальчике и так пошла дурная слава воришки, и мне очень не хочется прибавлять к ней голословные обвинения.

Мисс Эппл, поразмыслив, кивнула, а когда мисс Лавендер покинула кабинет, сделала очередную пометку в записной книжке: «Зеркала у Энди? Обыскать комнату младших?»

***

Племянника мисс Роудин, маленького Джима, лишившегося обоих родителей из-за обрушения ветхого дома в трущобах близ Собачьего острова, так и не забрали с Олд-Монтегю-стрит. Ребёнок уже спал, а его тётка продолжала ждать приютского секретаря, сидя у окна и приготовив чемоданчик со скудными пожитками мальчика.

Мисс Эппл сообщили об этом без четверти девять, и звонок прервал её беседу с Энни Мэддокс, наставницей младших девочек.

– Что?! Мисс Вулич, вы уверены, что не перепутали опять адрес? Понимаю, да, понимаю… Что ж, спасибо вам огромное, мисс Вулич, теперь я в долгу перед вами… Нет, о чём вы, никаких неприятностей! У нас всё в порядке, не беспокойтесь. В полном, полном порядке! Да-да, доброй ночи, мисс Вулич! Ещё раз спасибо!

Трубка вернулась на рычаг с таким грохотом, что аппарат чуть не раскололся надвое.

Мисс Эппл лукавила, чтобы не давать повода для слухов. Это были именно неприятности. Хотя… Могло быть и хуже – если бы секретарь исчез вместе с ребёнком, пришлось бы извещать комитет или полицию.

– Нет, ну это безобразие, конечно. Он к ним даже не явился! – лицо мисс Эппл с острым, выдающимся подбородком сохраняло всегдашнюю невозмутимость, но тот, кто хорошо её знал, заметил бы гнев, затаившийся в складках возле тонких губ. Гнев и немного страха. – И кто поедет за мальчиком? – постукивая кончиком карандаша по телефонной трубке, директриса принялась вполголоса рассуждать, позабыв, казалось, о девушке, сидевшей напротив: – Сама мисс Роудин плохо ходит, мальчик ещё слишком мал, чтобы отправить его одного. Завтра?.. Завтра у нас собрание и проводы Мэттью. А что, если он попал под машину?.. В среду? А если его ограбили?.. В среду большой обед для комитета, и ещё нужно съездить в банк, а мы теперь, по всей видимости, остались без секретаря…

– Мистер Адамсон попал в неприятности.

Энни, не моргая, смотрела на директрису, не выказывая ни беспокойства, ни удивления.

– Надеюсь, что нет, милая, – мисс Эппл покрутила шеей, затёкшей от долгой писанины, и ласково попросила: – Будь добра, принеси мне бортовой журнал. Хочешь не хочешь, а записи нужно вести подобающе.

Бортовой журнал, как его привыкли называть в Сент-Леонардсе с лёгкой руки мистера Бодкина, представлял собой летопись всех значимых событий и происшествий, случавшихся в стенах приюта. Вёлся он большей частью по требованию комитета, но со временем записи стали хроникой, способом запечатлеть историю приюта в деталях.

Вот и сейчас мисс Эппл пролистала журнал до матерчатой закладки, покрытой искусной вышивкой (подарок Мышек на прошлое Рождество), и чётким уверенным почерком записала:

«Мистер Адамсон, состоящий в должности секретаря, 9 марта 1936 года отбыл из Сент-Леонардса, предположительно в направлении Олд-Монтегю-стрит, дом 19, Спиталфилдс. Не выполнив поручения, не явился в приют. При личной встрече у мистера Адамсона будет запрошено письменное объяснение, также из его жалованья будет удержана сумма в размере оплаты…»

– …одного… рабочего… дня. – Произнесла вслух директриса, поставила точку и захлопнула журнал.

– Миссис Мейси говорит, что на мистера Адамсона напала банда с Собачьего острова. Они его по голове стукнули, и ему сразу память отшибло начисто, вот он и позабыл новенького забрать.

– Господи, детка, что за ужасы ты говоришь?! – директриса, отложив журнал, вздрогнула. «Ну, миссис Мейси! Ну, балаболка! Попробуйте ещё раз выпросить у меня лишний выходной!» – подумала она, и, пожалуй, лишь усталостью можно было оправдать несвойственную ей мстительность.

– Интересно, приедет ли кто-нибудь за его вещами? – Энни, по-прежнему без каких-либо эмоций, задумчиво склонила голову к плечу и расправила ловкими пальчиками смятую оборку на своём нарядном платье. – Если нет, я хочу забрать его театральный чемоданчик. Можно? Там столько всего интересного – и накладные бороды, и коробка с гримом, и…

– Не годится так говорить, Энни, – мисс Эппл строго посмотрела на девушку. – Во-первых, с мистером Адамсоном всё будет хорошо, вот увидишь, а во-вторых, чужие вещи брать нельзя, мы сто раз это обсуждали.

– Я ему не нравилась! – Энни упрямо дёрнула одним плечом, а затем её правая рука медленно приблизилась к лицу, и указательный палец лёг на застарелый бугристый шрам, стянувший нежную кожу на щеке. – Я ему не нравилась, – повторила она спокойно, легко касаясь безобразного рубца. – Я никому здесь не нравлюсь. Меня любите только вы, мисс Эппл, а больше никто. И я давно решила, что здесь, в Сент-Леонардсе, я буду любить только вас. Когда мои родители вернутся, я расскажу им, как вы обо мне заботились, и они по-королевски вас наградят. – Она с безмятежной улыбкой начала перечислять щедрые дары: – Купят вам сто красивых платьев, сто коробок шоколадных конфет, сто…

– Энни, детка, для меня будет лучшей наградой, если ты научишься быть счастливой и никого не обижать. Зачем ты ударила Дикки линейкой?

– Она дразнила меня – гладила себя по щеке. Вот так, – и Энни принялась быстро-быстро водить пальцем вокруг шрама. – Я их наставница, они не имеют права меня дразнить. Правда же, мисс Эппл? – и лицо её жалобно скривилось. – Я должна была наказать Дикки. Гадкая девчонка получила по заслугам, и урок пойдёт ей на пользу.

– Ох, Энни, милая…

Бессилие – самое ненавидимое Гертрудой Эппл в этом мире чувство – будто придавило её к земле. Заныли плечи, и пульсирующая боль в голове вернулась. Какая же тяжкая обуза – прошлое, как сложно уберечь будущее от его тлетворного влияния, подумалось ей. Прервать порочный круг обид и возмездий, разрубить эту цепь, выкованную руками людей – не обстоятельств, нет! Мозаика обстоятельств – лишь фоновый рисунок, на котором прорастают узоры людских судеб. И как в этом полотне отыскать нить каждой заблудшей души, как вытянуть её на свет и вышить ею новую судьбу? Как вернуть в замёрзшие на стылом ветру сердца покой и свет?

Мисс Эппл не знала этого. И потому сделала единственное, что могла: вышла из-за стола, неловко подволакивая одну ногу в высоком кожаном сапоге и, приблизившись к Энни, обняла её так, как обнимают любимое дитя, когда нет другого способа развеять боль. Она сжимала в объятьях тщедушное тельце в нелепом шелковом платье, гладила шрам, держа маленькое упрямое личико в ладонях, и шептала, шептала – пыталась словами и лаской растопить кусок льда, что искорёжил душу юной Энни подобно раскалённой каминной решётке, соприкосновение с которой обезобразило её кожу.

– Я разбила зеркальце. Из домика испанской королевы. – Энни, всё ещё прижимаясь к директрисе и вслушиваясь в успокаивающий стук её сердца, сообщила это слегка виновато. – Даже два, – она чуть заметно отстранилась, готовая отпрянуть, но мисс Эппл продолжала ласково перебирать пряди её тонких светлых волос.

– Ай-яй-яй! Так вот куда они деваются. А мисс Лавендер подумала на Энди.

– Вы не сердитесь? – Энни всмотрелась в любимое лицо, стараясь уловить в его чертах малейшую перемену.

– Нет, милая, не сержусь. А вот мисс Лавендер это расстроило. Давай ты не будешь больше их брать, хорошо?

– Вы ведь ей не скажете?

– Ты боишься, что она будет ругаться? И зря, мисс Лавендер добрая.

– Это к другим она добрая, а ко мне никто не добрый, кроме вас, – буркнула Энни и тут же просияла счастливой улыбкой: – Я так боялась, что и вы на меня разозлитесь! Но вы не злитесь, мисс Эппл, правда?

– Не злюсь. И мисс Лавендер, если ты так хочешь, ничего не скажу. Это будет наш секрет.

– Да, это будет наш секрет, – Энни с очень серьёзным видом кивнула, а потом улыбнулась счастливо, радостно, словно получила подарок. – Я ничего никому не скажу, честно, мисс Эппл! Не выдам наш секрет! А как вы думаете… – Энни опустила взгляд и прошептала так тихо, что директрисе пришлось наклонить голову, и её шею снова пронзило болью: – Неприятностей из-за этого не будет?

– Ну что ты, детка, – мисс Эппл, казалось, была искренне тронута. – У нас в Сент-Леонардсе всё будет хорошо. Очень-очень хорошо, вот увидишь. Мы со всем справимся, и никто не сможет нам навредить, – и она пропела несколько строк из старой песенки: