Земля влюбленных

В бригаде всем за сорок. Все прошли тюрьму и лагерь. Лишь бригадир не судим. В Хасыне работал прорабом. Семья, дети. Берчинский уговорил Журавля Рыжего, так мы звали за глаза бригадира, организовать работу на участке в тайге. Бригадир Журавлев выше всех ростом. На Агане Журавль Рыжий с бригадой в командировке. Бригада его сработанная. Костяк виден. Заметно стало, кто останется бригадиром на зиму. Бывший шурфовщик Славка Гуран забайкальский заметно выделялся умом и опытом, его прочил бугром бригады Вадим Берчинский. Дед Гена тоже зимой не шурфовал, годы уже не те, чтобы ноги морозить из-за длинных рублей. Плотничал дед помаленьку в бригаде рядом с другом Славкой. Экспедиционные рабочие годами вкалывали в разведочных партиях. Это их жизнь. Другой не предвидится. Дружбу со Славкой Гураном забайкальским и дедом Геной казанским я не терял.

– Я же говорил, что Ромка – коммунист! – хрипло напомнил дед Гена Гурану забайкальскому, когда узнал, что шкуру медведицы я отдал Чирухе.

– Так мы же охотились вместе, – удивился я упреку.

Славка Гуран забайкальский ржет:

– Такая медвежья шкура пятьсот рублей стоит! Мы столько за месяц на шурфах не зарабатываем.

– Ну и что? Чируха мой друг. Я ему продавать что-то должен?

С некоторых пор с Генкой Чирковым мы стали друзьями не разлей вода. Чируха привозил на Аган взрывчатку, продукты и обязательно для меня из своей теплицы зеленые огурцы и спелые красные помидоры. Теплицы на Колыме шикарные, с подогревом земли железными трубами с горячей водой от печи. Теплицы высокие, под стеклом, изнутри обтягиваются пленкой. Арбузы Генка выращивал в закрытом грунте своей теплицы до десяти килограммов каждый. Я натаскал из леса много маслят, гирлянды сушеных грибов висели на складе. Мне нравилась таежная жизнь. Отсрочка в армию до весны.

Управились до снега поднять сруб барака под крышу. Даже потолок засыпали. Чируха полный кузов золы из котельной в Хасыне привез на «крабе».

Дизельная электростанция по-прежнему на мне. В бараке поставили остекленные рамы, настелили полы, при входе укрепили большую печь, сваренную из бочки. Провода электрические протянули к бараку от дизельной электростанции. На «крабе» подвезли к бане сухих дров. Свет электрический от станции проведен и к бане.

Для своего зимовья наготовил дров впрок до Нового года. Ближе к весне я собрался уехать из Хасына в Якутию. Колымская автомобильная трасса заканчивалась на Индигирке. В поселке Усть-Нера, районный центр Оймяконского района. Знал все это от Чирухи. Рыбалка и охота в Якутии известная. Работа там найдется в Верхне-Индигирской экспедиции. Я написал летом в Томск. Предупредил о своем решении не возвращаться. Письмо отослал Лидии Ивановне Миленко. Просил перевести меня на заочное отделение. Получил в конце августа ответ: переведен на заочное отделение. Не век же мне пробы дробить, вздыхал с тоской, когда дробилка надоела до тошноты. Остатки летних штуфных проб Чируха увез в Хасын в экспедицию.

Ночами подмораживало до ледка в лужах. Дизель на станции заводился заводной ручкой. Масло в поддоне дизеля от холода густело. Поставили в июне дизель без подкладок. Поэтому, кроме банки из-под селедки с горящей ветошью от солярки, под поддон дизеля ничего не втиснуть для разогрева застывшего масла. Заводной ручкой маховик не провернешь, когда масло густое.

В субботу сунул банку с горящей ветошью под дизель. Подался к бане. Из реки воды натаскал в бочки, которые нагреваются рядом с раскаленной печью. Печка укрыта речными голышами до притолоки вокруг буровой трубы. Полок парилки поднят высоко: в декабре на полу бани лед, а паришься – уши от жара скручиваются. Народ парится кедровым стлаником, купаются мужики после парилки в ледяной воде в яме под прижимом.

Солнце уже невысокое на чистом осеннем небе. Желтая хвоя на лиственницах осыпается в воду и вызывает тоску. Присел на порожек бани передохнуть. И подскочил от сильного взрыва в районе склада. Терраса там гористая, под дерном гравий и вечная мерзлота. Берчинский на разводе поручил взрывнику Чикалке берег слегка взрыхлить взрывом. Лопатой сделать ступени, а то не подняться к бараку. Я совсем забыл о банке с огнем под дизелем. Дизельная электростанция к зиме закрыта от холодов каркасом вагончика. Взрыв мерзлоты тряханул дизель на эстакаде. Из банки под поддоном дизеля выплеснуло солярку, край горящей ветоши перенес огонь на пол. Внутри мгновенно пол и стены охватило огнем. Черный дым над макушками деревьев виден далеко. Я побежал к эстакаде, по лесенке вскочил до двери в станцию, распахнул и слетел вниз. Буйное пламя вырвалось из дверей. Тушить никто не пытался. Бригада плотников прибежала из барака, стояли с отсветом пламени на лицах. Все понимали, что «электричество кончилось, и кина не будет». Я объяснил Берчинскому причину пожара.

Вадим вздохнул.

– Проводим ревизию в партии. Придется списать.

Этот пожар еще более укрепил меня в мысли уехать весной в Якутию.

Желчь высохла в мешочке в тени навеса, обдуваемая ветерком. Отвез отцу в Канск. Родители вернулись из Невинномысска жить в Сибирь. На Кавказе для сибиряков климат не тот.

В конце февраля покинул Хасынскую геофизическую экспедицию. Мой путь лежал по колымской трассе на Индигирку.

Часть 2

Зеленый иней

Заполярье

В мае пошел массовый гусь. Тундра стыла под спрессованными снегами, лишь на редких буграх скупое тепло весны оголило землю. Тяжелые и безмолвные косяки гусей держались на черных от бурового шлама разведочных линиях, оставленных в тундре геологами. Отдыхала птица.

Горный гусь шел из Канады косяком на весновку, не орал, как водится. Некрупный, но выносливый к холодам тундры, когда она еще укрыта апрельским снегом. В тундре канадский гусь отдыхал. И отрывался к югу, к далеким на горизонте горам. Там уже тепло. На горных озерах гусь гнездился и выводил потомство. И кричал этот «канадец» осенью так, прощаясь с родиной, что хотелось плакать человеку.

Весной гусь не кричал. Оберегаясь, он не выдавал свое присутствие в местах скопления. Буровики птицу не жалели, добывали гусей в пуржистую пору мешками. В такое время его можно брать голыми руками.

Непогода давит птицу с небес. Гуменник переживает пургу, камнем свалявшись под белым одеяльцем. Вожак сторожит стаю. Сереет валуном, вытянув шею. При опасности уводит. Человек да песец – враги для птицы в тундре.

Вторую неделю находился в буровой бригаде. И никак не мог привыкнуть к варварству буровиков. В детстве, помню, в сильный снегопад приземлилась масса диких гусей на луг перед стрельбищем Первого военного городка. Бабы из окрестных домов сторожили их от нас, подростков. Первый зазимок – снег густой и тяжелый. Прояснилось небо, и гуси загоготали, вытянули шеи. Разбежались серой массой и дружно взмыли в голубое небо. С благодарным криком русской женщине. Без милосердия мир не устоит.

Буровики выделили нам пустующий вагончик на санях из буровых труб. Приехали с геофизиком Лопаткиным налегке, рассчитывая управиться за пару дней. А пурговали две недели. После чего на дизельном вездеходе вернулись ночью на Мыс Шмидта в общежитие.

В комнате мы жили вдвоем с Володей. Мыс Шмидта находится на побережье Восточно-Сибирского моря. От него до острова Врангеля 240 км или 130 морских миль. За поселком пологая тундра в снегах к горизонту. Белое безмолвие.

Барак общежития стоит под крышу в снегу. Прилетел на Мыс Шмидта в апреле из Магадана по направлению Геолкома. Погранзона. Морское арктическое побережье за Полярным кругом. Забраться непросто без направления и пропуска.

Время романтиков кончилось в восьмидесятых. И на меня коллеги глядели, как на сумасшедшего. В Якутии оставил семью и махнул на «пуп земли». «Пуп» этот в Арктике ощущается. Небо рядом: рукой трогай. А при движении по тундре рождается чувство катания с горки, будто по глобусу едешь.

Обычно «летунами» в экспедициях были «алименщики». Кто работал до первого и длительного запоя. Народ на северах крепко пьющий. Бескорыстный. Люди в своем деле спецы. Их знали в лицо, легендарных берегли.

В тундре привычно жить, имея терпение. Работал на побережье Моря Лаптевых. Жил в якутских поселках. Делал геофизику в колымских болотах Зырянки. Сезон отпахал гравиметристом в тундре от Чаунской экспедиции в Певеке, на знаменитой «Территории» писателя Олега Куваева. Объехал на бульдозере «Территорию» вдоль и поперек. Ногами «ощупал» болотистую Чукотку, работая на Палявааме.

Нервная погода в тундре, дожди. Постоянно дует ветер. Сырость и холод в продуваемых палатках. Болото. Бульдозер тонет. Вагончики на санях зимой доставляются. В летнее время стоят базой на берегах рек и озер. Кругом топь. Куда их потянешь? Вертолет – роскошь для переброски. Передвижение бригады по тундре в «пене» – прицепом за трактором.

Мобильные отряды геофизиков живут в палатках. Щитовой пол устилается рубероидом. На консервных ящиках – «примусы» и «шмели». Работают на керосине. Греют пламенем помещение палатки. Спальные мешки влажные от сырости. Под сапогами чавкает вода. Вода в тундре везде. Оттаивает верхний слой вечной мерзлоты. Спать приходится на надувном матраце. Спальные мешки впихиваются вкладышами в олений куколь. Трубчатая шерсть от оленьих шкур и в супе, и в каше. Лица чумазые от копоти керогазов, глаза лихорадочные от недосыпа. Кажется, сырость и холод вошли в тело навсегда. И баня не поможет. Парная на базе в вагончике.

И становишься частью тундры, начинаешь жить. Даже бываешь счастливым. Текучка кадров. Бежит народец.

На Мыс Шмидта упал прямиком с Индигирки.

Ключ от комнаты с Володей общий. Держали на вахте в отъезды. Володя бурил в бригаде через две недели. Ключа на вахте нет. Дверь комнаты заперта изнутри. На мой тихий стук отозвалась Валя. «Вьет гнездо с Володей». Живет в комнате с Эрикой. Переночевать в общежитии тундровиков не проблема. Вечно кого-то нет. Постоянно люди в тундре на буровых. Места за геологами в общежитии закрепляются.

Одежда пропиталась угольной копотью тундрового вагончика. Скинул бушлат в общем умывальнике. Оттер лицо и руки от сальной дорожной грязи.

«Значит, Валя у нас. Эрика одна!» – не давала покоя вздорная мысль.

«Правильная по жизни женщина, – уважительно отзывались о ней буровики. – На Мысе Шмидта три года Эрика Лейбрандт. И ни с одним мужиком не спуталась…»

В общежитии тесно для тайн. И «бабой» ее окликать ни у кого язык не поворачивался. Тундровики выбирали попроще.

Эрика никого к себе не подпускала, слыла человеком строгим. Скрытная, как и все немцы, сама себе на уме. Она жила в общежитии, была по-русски хлебосольная и приветливая. В экспедиции на нее молились, как на специалиста и просто хорошего человека. Работала старшим экономистом.

Сбежала она от мужа из города Каратау Джамбульской области Южного Казахстана. Тайком от родителей получила вызов в Магадан от знакомых на Мысе Шмидта. И в двадцать два года рванула из райской Азии в такие края, где с крутого бережка за кромкой океана в ясный день виден Северный полюс!