Измена в 45. Моя горькая сладость

Милана Усманова

Измена в 45. Моя горькая сладость

Глава 1. Я готовила ужин

Я готовила ужин, когда моя жизнь закончилась.

Это был четверг, обычный февральский вечер – за окном темнота, слякоть, мокрый снег. Такая погода, когда кажется, что весна не наступит никогда. Я стояла у плиты в фартуке, подаренном Александром три года назад. На фартуке были вышиты маленькие красные сердечки: девочковый, наивный узор для женщины сорока пяти лет. Но мне он нравился. Сердечки напоминали о том времени, когда муж ещё замечал такие мелочи.

Сегодня была наша годовщина.

Двадцать пять лет вместе.

Серебряная свадьба. Четверть века, которую мы прожили как одно целое: Александр и Вера, Вера и Александр. Кольца, квартира, машины, сын, который сейчас живёт отдельно, общие друзья, графики отпусков, привычки, раздражения, радости. Всё общее. Общая жизнь.

Я проверила утку в духовке, помешала соус из апельсинов и коньяка. Александр любил этот соус, хотя в последние годы всё чаще говорил о холестерине и правильном питании. Но сегодня можно.

Сегодня праздник.

Я улыбнулась своему отражению в окне. В сорок пять я выглядела хорошо: волосы всё ещё русые, фигуру держу, морщины только в уголках глаз. Я старалась сохранять свою молодость всеми возможными способами, даже не ради себя, больше для мужа, который женился на двадцатилетней студентке филфака и, возможно, до сих пор видит меня такой.

Телефон лежал рядом с разделочной доской. Я в третий раз набрала Сашу. Гудки, долгие и безнадёжные, как февральский дождь за окном.

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия…

Да, сегодня у мужа важная встреча. Я знала. Он говорил утром. Китайские инвесторы, большой проект, возможно, придётся задержаться. Но не в такой день. Я поправила скатерть на круглом столе в гостиной. Белая, накрахмаленная, с кружевной каймой – реликвия от моей бабушки. На ней стояли тарелки из сервиза, что мы купили в первый год брака. Тогда ещё не было денег на дорогой фарфор, но нам казалось важным иметь "семейный" сервиз. Сколько раз я доставала его за эти годы? Десять? Пятнадцать? Только по особым случаям, чтобы не разбить.

Свечи – длинные, кремовые – ждали своего часа в серебряных подсвечниках. Подарок свекрови на пятилетие свадьбы.

"Храните огонь," – сказала она тогда.

Я хранила. Последние полгода огонь едва тлел, но я верила: это временно, это усталость, это возраст, работа, что угодно, но не конец.

В половине восьмого я открыла вино: красное, сухое, выдержанное. Бутылка дышала на столе, раскрывая аромат. Часы на стене тикали неторопливо, словно говорили: у вас всё время мира впереди.

В восемь я снова позвонила. Без ответа.

В половине девятого я отправила сообщение: "Ужин остывает. Ты скоро?"

В девять я сняла фартук, выключила духовку. Утка стала жёсткой. Ничего. Подогреем.

В десять я села у окна, всматриваясь в ночь. За двадцать пять лет я выучила звук его шагов, скрип половицы у двери под его весом, характерный щелчок замка, когда он поворачивал ключ особым движением запястья.

Я ждала этих звуков, как спасения. Ещё не зная, что спасения не будет.

Он пришёл в одиннадцать двенадцать. Я запомнила время, потому что взглянула на часы, когда услышала его шаги. Эти цифры отпечатались в сознании, как на негативе фотоплёнки: 23:12. Время, когда закончились двадцать пять лет нашей совместной жизни..

Александр вошёл, весь промокший, с каплями дождя на тёмных волосах, в которых уже серебрилась седина. Красивый, мой, уставший, поздний, но всё-таки вернувшийся.

– Прости, – сказал он, не снимая пальто. – Задержался.

– Ничего, – я улыбнулась. – С годовщиной нас. Раздевайся, я подогрею ужин.

Он остался стоять в коридоре. Не проходя в комнату, не смотря на стол со свечами, на бутылку вина, на всю эту декорацию, которую я готовила почти с самого утра. Он просто стоял, как чужой человек, у порога нашего дома, и смотрел куда-то мимо меня.

– Вера, – сказал он тихо. – Нам надо поговорить.

Я знала. Ещё до того, как он произнёс эту фразу – самую страшную фразу в семейной жизни – я знала. Что-то в напряжении его плеч, в том, как он избегал моего взгляда, в том, как впервые за двадцать пять лет не наклонился поцеловать меня в щёку, когда вошёл. Я знала, но всё ещё цеплялась за жизнь, которую считала своей.

– Конечно, – сказала я слишком бодрым голосом. – Давай поговорим за ужином. Я утку запекла, с апельсиновым соусом, как ты любишь.

– Вера, – он наконец посмотрел мне в глаза. – Я ухожу.

Два слова. Они повисли между нами, тяжёлые, как бетонные плиты. "Я ухожу" – такие простые слова, мы говорим их десятки раз в день: я ухожу на работу, я ухожу в магазин, я ненадолго выйду. Но когда в них нет продолжения, нет "и скоро вернусь" – они означают только конец.

– Куда? – глупо спросила я, словно он собирался в командировку.

Александр вздохнул. В этом вздохе было всё: усталость, сожаление и облегчение человека, наконец решившегося прыгнуть с высоты.

– К Ольге. Моей… – он запнулся.

– Секретарше, – закончила я за него. – Вы давно?..

– Восемь месяцев, – ответил он просто.

Восемь месяцев. Двести сорок дней. Я мысленно перебирала эти дни, как чётки: отпуск в сентябре, День рождения сына, новогодние праздники, обычные вечера, воскресные завтраки. Во всех этих днях, оказывается, была ещё она. Я никогда не видела эту Ольгу. Только слышала о ней вскользь. Ей двадцать восемь, она закончила экономический, прекрасно владеет английским, незаменима в работе с иностранными партнёрами. Теперь она ещё и незаменима в постели моего мужа.

Боль была такой острой, что я не почувствовала, как уронила бокал, который всё ещё держала в руке. Стекло разбилось о паркет. Тонкий хрустальный звон. Осколки у наших ног – как символ.

– Я хотел сказать тебе раньше, – продолжал Александр, не двигаясь с места. – Но всё ждал подходящего момента.

– И нашёл его. В нашу годовщину, – я рассмеялась. Смех вышел ломким и чужим, будто смеялся кто-то другой.

– Я забыл, – пробормотал он. – Прости.

Так просто. Он забыл. А я готовила ужин.

– Я переночую в гостиной, – сказал он. – А завтра соберу вещи. Мы можем обсудить все детали позже, когда ты успокоишься.

Успокоюсь. Как будто это просто эмоциональная буря, которая пройдёт. А не снос несущей стены в доме всей моей жизни.

– Вера, – он сделал шаг ко мне. – Я никогда не хотел делать тебе больно.

Я отступила, впервые за двадцать пять лет избегая его прикосновения.

– Не надо. Просто… не трогай меня.

Он кивнул. Мы стояли в нашей прихожей, среди осколков разбитого бокала, как чужие люди. Между нами была пропасть шириной в четверть века.

– Ты уверен? – спросила я тихо. – В том, что хочешь разрушить всё, что у нас было?

– Я больше не люблю тебя, – ответил он просто. – Не так. Прости.

Удивительно, как одна фраза может изменить всё. "Я больше не люблю тебя". Она расползлась во мне, как яд, парализуя все чувства, кроме боли. Я не помню, что ответила. Кажется, ничего. Кажется, просто кивнула, словно он сообщил о перемене в расписании, а не в нашей жизни.

Он прошёл мимо меня в гостиную, осторожно обходя осколки. Я осталась стоять на месте, глядя на закрытую дверь. За ней был человек, с которым я прожила половину жизни. Теперь – чужой. Теперь – случайный постоялец в доме, нашей теперь уже бывшей крепости.

Я вернулась на кухню. Утка в духовке почернела и съёжилась, как мое сердце. Вино в бутылке выдохлось. Свечи остались незажжёнными. Я механически убрала со стола, смахнула крошки, вытерла несуществующие пятна. В голове звенела пустота. Я двигалась, как заведённая кукла, выполняя привычные действия с неестественной точностью.

Потом прошла в ванную, закрыла дверь. И только там, под шум воды, чтобы он не услышал, я позволила себе упасть на колени и завыть – беззвучно, зажимая рот ладонью. Это был даже не плач – это был первобытный вой животного, попавшего в капкан. Капкан одиночества, пустоты и предательства.

В зеркале напротив отражалась женщина, которую я едва узнавала. Растрёпанные волосы, покрасневшие глаза, бледное лицо с пятнами румянца на скулах. Женщина, которая час назад была женой, а теперь… кто она теперь?

Вода лилась и лилась из крана. Я смотрела на свое отражение и думала о том, как странно устроена жизнь. Двадцать пять лет вместе оборвались за несколько минут разговора. "Я больше не люблю тебя". Фраза, убивающая прошлое и будущее одновременно.

А я-то думала, что самое страшное в жизни – стареть. Какая глупость. Самое страшное – остаться одной, когда тебе сорок пять и ты не умеешь жить иначе, чем вдвоём.

Позже, много позже, лёжа без сна в спальне, я слышала, как он ходит по гостиной. Знакомые шаги, звук открываемого шкаф. Он уже собирал какие-то свои вещи. Торопился уйти из жизни, которую мы строили вместе. К молодой женщине, которая ждала его где-то в городе, в своей квартире, со своими надеждами.

А я лежала, глядя в потолок, и пыталась понять, где именно мы сбились с пути. В какой момент его "я люблю тебя" превратилось в "я больше не люблю тебя". И почему я не заметила этой перемены?

Под утро, когда февральская тьма начала сереть, я наконец уснула. Мне снилось, что я готовлю ужин. Всё тот же ужин, снова и снова. Проклятая утка с апельсиновым соусом, которую никто никогда не попробует.

Я проснулась от звука закрывающейся двери. Он ушёл, не попрощавшись. Двадцать пять лет и один день – всё, что нам было отмерено.

Так я осталась одна. В квартире, наполненной его вещами, его запахом, нашими общими воспоминаниями. С разбитым сердцем и пустыми руками.

Я готовила ужин, когда моя жизнь закончилась. А теперь мне предстояло выяснить, что будет дальше.

Глава 2. Двадцать пять лет и один договор

Утро встретило меня безжалостной ясностью. Солнце било сквозь неплотно задёрнутые шторы, которые я забыла закрыть вечером. Первые секунды после пробуждения были милосердны: сознание ещё плавало в тумане, не помня о вчерашней катастрофе. Но потом реальность обрушилась на меня всей своей тяжестью.

Саша ушёл.

Я лежала в нашей супружеской постели, теперь слишком просторной для меня одной, и пыталась осознать этот факт. Ушёл. К другой женщине. Молодой. Которая не варила ему по утрам кофе четверть века. Которая не знает, что он морщится от запаха лаванды и не выносит, когда в супе слишком много соли.

Первое, что я сделала – потянулась к телефону. Внутри дрогнула глупая надежда – вдруг он передумал? Вдруг всё, что произошло вчера – чудовищная ошибка, помутнение рассудка, временное безумие? Вдруг сейчас он позвонит и скажет, что возвращается?

Но на экране не было оповещений ни в виде сообщений, ни в виде пропущенных звонков.

Я сама набрала его номер. Один гудок, второй, третий…

– Вера, – его голос звучал устало и отстранённо. – Извини, я сейчас не могу говорить. На совещании.

Конечно. Совещание. Бизнес не ждёт. Даже когда рушатся семьи.

– Ты… – голос предательски дрогнул. – Ты правда ушёл? Насовсем?

Пауза. Я слышала его дыхание в трубке, негромкие голоса где-то на фоне.

– Да, – наконец ответил он. – Мы поговорим обо всём позже. Я позвоню.

Короткие гудки. Я смотрела на экран телефона, словно на нём могло появиться что-то ещё. Какое-то объяснение, способное сделать происходящее менее болезненным.

Квартира была непривычно тихой. Обычно в это время я уже готовила завтрак, слушала новости, планировала день. Сейчас же я просто сидела на кровати, не в силах заставить себя встать. Зачем? Для кого?

Взгляд упал на фотографию на прикроватной тумбочке – мы с Александром в день нашей свадьбы. Я, двадцатилетняя, в простом белом платье, с цветами в волосах. Он – худой, лохматый, в костюме с чужого плеча, смотрит на меня так, словно я – чудо, которое каким-то образом досталось ему. Кто те люди на фотографии? Я их больше не знаю.

***

Мы познакомились на дне рождения общего друга. Я училась на филфаке, Саша на экономическом. У него уже тогда был маленький бизнес, какая-то торговля компьютерными запчастями, которые он возил из Финляндии. Он выделялся среди моих однокурсников – целеустремлённый, серьёзный, с ясными планами на будущее. В то время, когда мы все жили сегодняшним днём, он уже строил завтрашний.

– Я хочу свою компанию, – говорил он мне на наших первых свиданиях. – Настоящую, большую. Знаешь, как у западных бизнесменов. Чтобы люди работали, чтобы создавать что-то важное.

Я слушала, затаив дыхание. В его словах была энергия, притягивающая меня как магнит. Он не просто мечтал, он знал, как воплотить мечты в жизнь. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком.

– А ты? – спрашивал он. – Чего хочешь ты?

– Писать книги, – отвечала я. – Или преподавать литературу. И… семью. Детей.

Он улыбался и целовал меня: нежно, с обещанием.

– Мы всё успеем. И твои книги, и мой бизнес, и детей. Мы будем командой.

Я верила. Как можно было не верить этому уверенному молодому человеку с горящими глазами?

Предложение он сделал через полгода. Без кольца в коробочке (на него тогда не было денег), без ресторана и шампанского. Просто однажды вечером, когда мы сидели в его съёмной комнате на Петроградской и пили дешёвое вино из пластиковых стаканчиков.

– Выходи за меня, – сказал он. – Я знаю, что мы ещё студенты, что нет денег, что родители будут против. Но я чувствую – мы должны быть вместе. Мы справимся. Вдвоём.

Я согласилась, не задумываясь. Это казалось таким правильным: быть с ним, строить будущее, рисковать, верить. Мы были молоды и полны надежд. Мир лежал перед нами – неизведанный, готовый к покорению.

Свадьбу играли скромную в студенческой столовой, с друзьями и несколькими родственниками. Моя мама плакала – она считала, что мы торопимся. Отец Саши, молчаливый инженер с суровым лицом, – выпил за наше здоровье и вручил конверт с деньгами. Мы были счастливы.

***

Я встала с кровати, подошла к шкафу. Его вещей действительно не было: костюмов, рубашек, галстуков. Он всё забрал, пока я спала тяжёлым сном изнеможения. Остались только какие-то мелочи – старая футболка на дне ящика, домашние тапочки у кровати, бритва в ванной. Те вещи, что не жалко оставить.

На столике у входа лежал его ключ от квартиры. Последний жест – символическое завершение совместной жизни. Я взяла ключ, холодный металл обжёг пальцы. Хотелось выбросить его, но сдержалась титаническим усилием воли.

Телефон в кармане халата зазвонил, заставив меня вздрогнуть. Наталья, моя старая подруга, единственная, кто остался из университетской компании.

– Вера? Ты как? Саша звонил Сергею вчера, сказал, что вы… – она запнулась.

– Расстались, – закончила я за неё. – Да. Он ушёл.

– Боже мой, – выдохнула она. – К этой…

– К Ольге. Своей секретарше.

– Какой мерзавец, – в голосе Наташи звучало неподдельное возмущение. – Ты как? Хочешь, я приеду?

Хотела ли я? Мне нужно было с кем-то поговорить, выплакаться, но картина Натальи в моей квартире, её сочувственные взгляды, неловкие объятия – всё это вдруг показалось невыносимым.

– Не сейчас, – ответила я. – Мне нужно… собраться с мыслями.

– Конечно, – она помолчала. – Но ты звони в любое время, слышишь? Днём, ночью – неважно.

Я пообещала. Повесила трубку и пошла на кухню. Заварила крепкий кофе, как любил Саша. По привычке. Достала из холодильника сыр, хлеб. Механические действия, выполняемые телом по многолетней памяти, пока разум пытался осознать новую реальность.

Взгляд упал на папку, лежащую на краю стола. Наш брачный договор. Александр явно достал его вчера из сейфа, когда собирал документы.

***

– Нам нужен брачный договор, – сказал Александр через месяц после свадьбы.

Мы сидели на кухне нашей первой съёмной квартиры – крошечной однушки на окраине города, с текущими кранами и вечно шумящими соседями. Я только что вернулась с занятий, уставшая, с пачкой конспектов. Сашенька встретил меня непривычно серьёзным.

– Брачный договор? – я удивлённо подняла брови. – Как в американских фильмах?

– Ну не так, – он поморщился. – Вообще это нормальная практика. Деловая. Мы же серьёзные люди, нужно всё оформлять правильно.

– А что оформлять-то? – я рассмеялась. – Наши богатства? Эту квартиру мы снимаем, машины нет, твой бизнес только-только начался…

– Вот именно, – он наклонился ко мне через стол, глаза загорелись знакомым огнём. – Сейчас у нас почти ничего нет. Но будет, Верочка! Я чувствую – скоро всё изменится. Этот контракт с финнами, новые поставки… Я стою на пороге чего-то большого.

– И при чём тут брачный договор?

– Это для защиты. Бизнес – штука рискованная. Если что-то пойдёт не так, я не хочу, чтобы ты пострадала.

Я смотрела на него с недоумением. Тогда, в двадцать лет, я не понимала ничего: ни что такое этот его бизнес, ни тем более не разбиралась в юридических тонкостей. Я просто любила своего молодого мужа и гордилась его амбициями.

– Это на всякий случай, – продолжал он. – Я хочу оградить тебя от кредиторов и иных обязательств… Нужно чётко разделить, что моё, что твоё.

– А разве не всё наше? – спросила я, и в голосе невольно проскользнула обида. – Мы же семья. И даже если возникнут какие-то проблемы, я готова нести ответственность наравне с тобой.

Он обошёл стол, опустился передо мной на колени, взял мои руки в свои.

– Конечно, всё наше! Но юридически лучше всё оформить правильно. Послушай, – он заглянул мне в глаза, – что бы ни случилось, мы – команда. Всегда. Этот договор ничего не меняет между нами. Он просто даёт страховку прежде всего тебе. На всякий случай.

Я сдалась. Частично потому, что верила ему, частично потому, что весь этот разговор казался таким далёким от реальности. У нас не было ничего ценного, кроме нашей любви. И я была уверена, что так будет всегда.

Через неделю мы встретились с юристом – знакомым Александра, солидным мужчиной с аккуратной бородкой. Он объяснял мне пункты договора, а я кивала, почти не вникая. Основная суть была проста: бизнес и всё, что с ним связано, принадлежит Александру. В случае развода я не претендую на его долю. Тогда это казалось разумным: ведь это был его бизнес, его риск, его работа.

Я подписала договор, не читая. С улыбкой. Даже пошутила: "Надеюсь, нам никогда не придётся к нему возвращаться".

Александр поцеловал меня и пообещал: "Никогда".

***

Я сидела на кухне, перечитывая эти страницы – пожелтевшие от времени, с выцветшими чернилами. Два десятилетия назад казалось, что этот документ – просто формальность. Теперь он превратился в приговор.

За двадцать пять лет маленький бизнес Александра вырос в серьёзную компанию. Квартира, в которой я сейчас сидела, машина, дача, счета в банках – всё было оформлено на него. Я, поглощённая домом и воспитанием Максима, не задумывалась об этом. Зачем? Мы же были семьёй. Командой. Всё было общее.

Оказалось – ничего общего нет.

Я отложила договор и впервые за утро по-настоящему заплакала. Не беззвучно, как вчера в ванной, а в голос – с рыданиями, всхлипами, с физической болью, раздирающей грудь. Я оплакивала не только уход мужа, но и собственную наивность. Двадцатилетняя девочка, подписавшая свою судьбу, не глядя, – она всё ещё жила во мне. И сейчас ей было больнее всего.

Телефон снова зазвонил. На этот раз – незнакомый номер.

– Вера Алексеевна? – мужской голос, сухой, деловой. – Меня зовут Игорь Михайлович, я адвокат вашего мужа. Нам нужно встретиться для обсуждения деталей вашего расставания.

Вот так просто. "Детали расставания". Как будто речь шла о расторжении делового контракта, а не о крушении целой жизни.

– Я… – голос охрип от слёз. – Мне нужно подумать.

– Конечно, – в его тоне проскользнуло что-то похожее на сочувствие. – Но лучше не затягивать. Александр Николаевич хотел бы решить всё… цивилизованно.

Конечно. Цивилизованно. Как он всё всегда делал. Я вдруг вспомнила, что на прошлой неделе мы обсуждали планы на лето – поездку в Италию, которую давно откладывали. Он улыбался, говорил, что нам обоим нужен отдых. А сам уже, наверное, знал, что уйдёт. Что никакой Италии не будет. По крайней мере, не со мной.

– Я позвоню вам завтра, – сказала я адвокату и нажала отбой.

Оглядела квартиру: просторную, с дизайнерским ремонтом. Каждая вещь здесь была выбрана мной, каждый уголок хранил воспоминания. И всё это теперь, вероятно, придётся оставить.

Я должна найти себе адвоката. Кого-то, кто объяснит мне, на что я могу рассчитывать. Что мне вообще теперь делать.

Но сначала – звонок Наталье. Мне всё-таки нужен был кто-то рядом. Кто-то, кто просто подержит за руку, пока рушится мир.

– Наташа? – сказала я, когда она взяла трубку. – Приезжай, пожалуйста. Я не справляюсь.

– Уже выхожу, – без лишних вопросов ответила она. – Держись, Вера. Ты сильнее, чем думаешь.

Правда? Я сильная? Всю жизнь я опиралась на Александра, на нашу семью, на то, что "мы – команда". А теперь команды нет. Только я одна – сорокапятилетняя женщина с филологическим образованием. Своими знаниями я никогда всерьёз не пользовалась, без собственных доходов, без карьеры, с сыном, который уже взрослый и живёт отдельно.

И брачный договор, подписанный четверть века назад наивной влюблённой девочкой, верившей в "навсегда".

Я сделала ещё один глоток остывшего кофе и взглянула на экран телефона. Надо позвонить Максиму. Рассказать. Но что именно? Как объяснить сыну, что его отец ушёл к женщине немногим старше самого Максима? Как вообще начать этот разговор?

За окном начался мелкий, февральский дождь с примесью снега. Серое небо затянуло тучами. Погода идеально соответствовала моему настроению. Я смотрела на капли, стекающие по стеклу, и думала о том, что, возможно, это не конец света. Люди разводятся. Начинают всё сначала. Учатся жить по-новому.

Может быть, и я научусь.

Но сначала нужно было разобраться с этим проклятым брачным договором. Понять, что именно я подписала тогда своей беспечной рукой. И чего мне это будет стоить сейчас.

Я снова взяла в руки пожелтевшие страницы, на этот раз с твёрдым намерением прочитать и понять каждое слово. Каждое чёртово слово, которое перечёркивало двадцать пять лет моей жизни.

Глава 3. Наш сын – его отражение

Наташа просидела со мной до вечера. Она принесла вино, заказала пиццу и слушала мои сбивчивые рассказы о том, как всё рухнуло. Я плакала, злилась, снова плакала. Потом мы вместе перечитывали брачный договор, и Наташа, бухгалтер с двадцатилетним стажем, качала головой и тихо ругалась.

– Нужен хороший юрист, – сказала она твёрдо. – Я узнаю контакты, у меня есть знакомый адвокат по семейным делам.

Когда она ушла, я осталась один на один с тишиной квартиры и необходимостью позвонить сыну. Откладывать было нельзя – лучше, если Максим узнает от меня, а не от отца.

Я нажала на его номер в телефоне. Длинные гудки. Он мог быть на тренировке или с друзьями, или с той девушкой, о которой говорил в последнее время. Как же её зовут? Алиса? Арина?

– Мам? – голос сына звучал слегка удивлённо. Мы обычно созванивались по выходным, не среди недели.

– Максим, привет, – я старалась говорить спокойно. – Ты сейчас очень занят?

– Да так, в спортзале, – в трубке слышался гул голосов, музыка. – Что-то случилось?

Я глубоко вдохнула.

– Нам нужно поговорить. Это важно, – я помолчала. – Папа ушёл от нас.

Тишина. Даже фоновые звуки, казалось, стихли.

– Что значит «ушёл»? – наконец спросил он.

– К другой женщине. Вчера вечером он собрал вещи и уехал.

– Подожди, – его голос изменился, стал напряжённым. – Ты можешь рассказать нормально? Я сейчас не могу говорить. Приеду через час, хорошо?

Я согласилась. Отключилась и стала ждать.

За этот час я попыталась привести себя в порядок. Умылась, причесалась, даже нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть следы слёз. Не хотелось, чтобы сын видел меня разбитой. Он и так будет переживать.

Максим приехал через полтора часа. Позвонил в дверь, хотя у него был свой ключ – это уже говорило о многом. Дистанция, которую он обозначил. Я открыла дверь и замерла на пороге.

Мой сын, мой мальчик – высокий, широкоплечий, так похожий на отца в молодости. Те же тёмные волосы, та же линия подбородка, даже поворот головы – всё как у Александра. Двадцать три года, а уже весь в делах, амбициях, планах. Он работал в компании отца последние два года, после окончания того же экономического факультета.