Милана Усманова

– Лена, – она остановилась напротив меня, – я всё могу объяснить. Я посмотрела на неё, такую красивую, слегка растрёпанную, с припухшими от поцелуев губами. Мария Ковач, моя лучшая подруга на протяжении пятнадцати лет. Человек, с которым мы делили се…

- Вера, - сказал он тихо. - Нам надо поговорить. Я знала. Ещё до того, как он произнёс эту фразу - самую страшную фразу в семейной жизни - я знала. - Конечно, - сказала я слишком бодрым голосом. - Давай поговорим за ужином. Я утку запекла, с апельсин…

Я поднялась в спальню, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Медленно сняла серьги, отстегнула колье, стараясь не делать резких движений. Роман наблюдал за мной, как кобра за мышью, сидя в кресле у окна. На журнальном столике перед ним стоял…

Я поднялась в спальню, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Медленно сняла серьги, отстегнула колье, стараясь не делать резких движений. Роман наблюдал за мной, как кобра за мышью, сидя в кресле у окна. На журнальном столике перед ним стоял…

Он настойчив и уверен. Она — замкнута и осторожна. Их встречи похожи на дуэль: искры, сомнения, бегство. Но каждое сообщение, каждый взгляд, каждое прикосновение делают шаг навстречу неизбежному. Он знает, чего хочет. Она — только учится это признава…

– Вера, – сказал он тихо. – Нам надо поговорить.Я знала. Ещё до того, как он произнёс эту фразу – самую страшную фразу в семейной жизни – я знала.– Конечно, – сказала я слишком бодрым голосом. – Давай поговорим за ужином. Я утку запекла, с апельсинов…

— Я видела тебя сегодня утром, — сказала я спокойно. — У детской площадки. С женщиной и ребёнком. Его улыбка дрогнула, но не исчезла. Вместо этого она стала какой-то механической, застывшей. — А, это… — начал он, и я буквально услышала, как в его гол…

— Лена, — она остановилась напротив меня, — я всё могу объяснить. Я посмотрела на неё, такую красивую, слегка растрёпанную, с припухшими от поцелуев губами. Мария Ковач, моя лучшая подруга на протяжении пятнадцати лет. Человек, с которым мы делили се…