Печать Мары: Пламя. Книга I

За спиной Силина Анна суетливо поправляла шапку на голове недовольной, нахмуренной дочки. Савелий, с медвежьей маской, зажатой под мышкой, улыбался и смотрел на женщину. Потом он заметил, как Силин, отряхивая снег, двинулся в их сторону. В этот момент ряженый снова надел свою личину, бросив перед этим еще один взгляд на Анну.

– Бежим за Масленицей! – крикнул Силин, схватил Настю за руку и, не оглядываясь, бросился вслед за толпой, спешащей за санями.

Недовольная Анна хотела крикнуть что-то мужу вдогонку, но махнула рукой и оглянулась на неподвижно стоящего Савелия. Тот сделал движение в направлении к ней. Но Анна подхватила подол тяжелого зимнего сарафана и побежала догонять семью. Она пробежала мимо мужчины, быстро перебирая ногами в небольших вышитых валенках.

– Николка, Настя… Подождите!

#

Василь приехал вместе с Силиным в Устюжну. Но он не стал бродить вместе с его семейством по шумной праздничной толчее. Еще на подходе к масленичному гульбищу он уловил знакомый до боли аромат. Пьянящий запах меда и душистого пива. Гжанец. Горячее пиво со специями. Тепло, уют, долгие посиделки в сельской господе, позабытые уже лица родных и друзей… Дом… Родина.

Наскоро простившись с Силиным, Василь заспешил на запах. Протолкнувшись через веселую и хмельную толпу, подошел к небольшой палатке, где краснощекая крепкая девка щедро разливала из парящего котла ароматный напиток по глиняным кружкам. Не торгуясь и не охая на высокую цену, Василь отсчитал девке пять копеек. Получив свою долю жидкого «хлеба», отошел в сторону. Окунул нос в клубившийся на морозе пар. Первое, еще легкое разочарование кольнуло сердце. Нет. Не то. Запах был другой, непривычный. Осторожно, чтобы не обжечься, отхлебнул немного тягучей, темной жадности. Тепло, сдобренное специями, разлилось по небу, потом – приятной, теплой волной пошло внутрь. Василь даже закрыл глаза от удовольствия. И хотя питное пиво на гжанец было похоже весьма отдаленно, Василь быстро прикончил первую кружку и заспешил за второй.

Эту он уже пил не спеша, роскошествуя над каждым глотком. Жмурился, как кот на яркое солнце, только что не урчал от удовольствия. Пока кто-то не окликнул его по имени.

– Василь! Василь!

Литвин нехотя обернулся на голос. Рядом с ним стоял улыбающийся мужичок. Тот самый любопытный староста из Омутишь, который так живо интересовался заграничным житьем на застолье у Силина. Дождавшись, когда литвин обратит на него внимание, старик раскрыл объятия:

– Здорово-о-о, Василюшка!

От старосты густо пахло чесноком и перегаром. Василь пробовал отстраниться, но не вышло. Старик крепко, как родного, прижал его к пропахшему дымом тулупу. С трудом Василь высвободился из пьяных объятий и с грустью посмотрел на пролитое в снег пиво. Староста перехватил его взгляд и, махнув рукой в сторону палатки, бросил:

– Угощаю!

Правда, услышав, сколько стоит напиток, его пыл немного поугас. Но, увидев усмешку, мелькнувшую в глазах литвина, староста решил не ударить в грязь – или, вернее, в снег – лицом и идти до конца. Гулять – так гулять! Поняв, что от старика ему не отделаться, Василь смиренно принял из его рук свою кружку и приготовился к новой порции расспросов.

Но тут на гульбище показались сани. На них, прямо за возницей, стояла Масленица. Кукла, возвышаясь над толпой, смотрела на народ широко раскрытыми нарисованными углем глазами. Ее скрученное из сухой соломы тело казалось живым. Множество тряпичных лоскутов и ярких лент, которыми она была украшена, шевелились на ветру. Голову украшал повязанный по-бабьи платок, а над ним – венец из прутьев и засушенных трав. Рот, вычерченный углем, как и глаза, улыбался. Но улыбка эта показалась Василю не веселой, а угрожающей. Руки из прутьев и соломенных жгутов раскидывались в стороны, будто приглашая всех к пляске, к веселью… или к прощанию. Зима – хозяйка холода и мрака – уходила в прошлое.

– А! Лепота! – староста по-панибратски хлопнул Василя по плечу. – Нет у вас там, в Литве, такого! А? Ну нет же!

– Почему нет, есть.

– Как? – старик удивленно захлопал глазами. – И Масленица есть?

– Есть. Из соломы так же делают. И хороводы водят. Только не сейчас, а на Купалу.

– На Купалу, – староста разочарованно протянул слова. – Чудно, правда. А что на Купалу-то? Зима-то уж кончится. Что жечь-то ее? К чему?

– Так и не жгут.

– Это как?

Василь улыбнулся, глядя, как захлопали от удивления глаза старосты.

– Да просто. Топят ее! Относят на речку и топят!

Старик был так удивлен, что не нашелся, что сразу сказать. А когда собрался с мыслями и отрыл было рот, около телеги высокий бабий голос затянул:

– Прощай, Масленица, прощай, весёлушка! На тот год приезжай, наша душенька!

Сани сдвинулись с места. Ленты и лоскуты пришли в движение. Казалось, Масленица махнула рукой, призывая всех за собой.

#

Толпа, бежавшая за санями, растянулась, двигаясь вдоль берега в направлении большого костра, который запалили правобережные недалеко от Соборной горки.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло,

Чтобы все метели разом улетели!

Чтобы птички пели, травки зеленели,

Небеса синели и колосья зрели!

Чтобы все невзгоды, холод, непогоды,

Зимние морозы, неудачи, слезы –

Пусть они сгорают, к солнцу улетают!

Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Сани с Масленицей были уже совсем рядом с костром, как вдруг среди ясного дня налетел мощный снежный вихрь. Возницу, сани, куклу и костер вмиг заволокло белой мглой. Испуганные кони понесли, возница отчаянно попытался, если не остановить, то по крайней мере замедлить движение саней. Сани неслись на толпу, которая растянутой вереницей сопровождала Масленицу. Люди бросились врассыпную. Николка на мгновение замер, а потом, схватив на руки испуганную Настю, бросился в сторону. Сани пронеслись совсем близко, обдав их волной снежной пыли.

В какой-то момент показалось, что возница справился, но не тут-то было. Сани накренились вначале на один бок, потом на другой, их мотануло, крутануло. Дуги не выдержали и с громким, как выстрел, треском лопнули. Кони выскочили из снежного вихря и понеслись по белоснежной глади реки.

…Вихрь пропал так же внезапно, как и налетел. Люди, молчаливо замершие в отдалении, бросились к перевернутым саням. Силин подбежал одним из первых. От Масленицы не осталось и соломенного пучка. Возница лежал, зарывшись лицом в снег и широко раскинув руки. Пальцы его то сжимались, то разжимались, сгребая окровавленный снег. Николка быстро перевернул его на спину. Грудь мужчины поначалу тяжело вздымалась. Потом дыхание резко остановилось, глаза начали закатываться, на губах появилась кровавая пена. Николка рванул кафтан на груди возницы, да так, что пуговицы разлетелись в стороны. Прижал ухо к груди. Сердце не билось. Вдруг возница схватил одной рукой Николку за плечо, подтянулся поближе к нему и громко, надрывно, надтреснувшим голосом крикнул ему в самое ухо:

– Мара идет! Мара…

Возница тут же рухнул на снег, как будто жизнь ушла из него вместе с этим его последним криком. Николка поначалу отпрянул от умирающего, а потом закрыл его глаза и огляделся по сторонам. Люди, только что веселые и радостные, молча стояли вокруг саней. А среди них, с выражением ужаса в широко распахнутых глазах, стояла Настя. Тело ее сотрясалось от рыданий, но в глазах не было ни единой слезинки. Силин бросился к дочери. А навстречу ему, с трудом продираясь через толпу, рвалась голосящая во весь голос молодка. Она бросилась вознице на грудь и надрывно завыла:

– На кого же ты меня оставил, окаянный! А-а-а… За что ты так со мною… Милый мой… Родненький…

Она схватила возницу за края распахнутого Силиным кафтана, прижала к себе, положила его голову себе на плечо и баюкала, как младенца. Слова ее перешли в рыдания, потом и они смолкли. Женщина тихо выла. Дико и тоскливо. Силин потянул Настю с собой, подальше от этой разрывающей сердце картины. Но девочка упиралась, как завороженная, не в силах отвести взгляд от бабьего горя. Николка подхватил ее на руки, обнял пробившуюся к ним жену и повел их прочь, подальше от этого места.

Толпа, собравшаяся около саней, подалась назад. Люди в молчании стали расходиться. Но тут вдалеке, у городских валов, бухнула пушка. Начался штурм Снежного городка. Люди оживились. Тоска, захватившая всех после смерти возницы, пропала, как будто ее отогнал гром пушечного выстрела. Люди, минуту назад угрюмо отходившие в сторону города, оживились: зашумели, перекликаясь, послышались разговоры, смешки. Кто-то ускорил шаг, дети рванули бегом, старики засеменили, опираясь на палки. Вереница черных фигурок, еще недавно спешившая за санями с Масленицей, возвращалась в Железный Устюг, на шум потешного боя.

– Чтобы все невзгоды, холод, непогоды,

Зимние морозы, неудачи, слезы –

Пусть они сгорают, к солнцу улетают!

Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Глава 6: Гнев человеческий

Случайная встреча Савелия и Анны на Масленице не прошла просто так для обоих. В душе женщины всколыхнулись уже давно позабытые чувства. Все годы замужества за Силиным она искренне старалась загнать их в самый дальний, самый сокровенный уголок своей души. Ей даже начало казаться, что у нее это получилось. Хотела быть его женой, матерью. Но… Бог не дал. Родила Настю – и все. Кончилось ее материнство. Рожала так тяжело, что уж не думала, что выживет. А после, как пришла в себя, повитуха сказала, что детей у нее больше не будет. Лишила ее дочь семейного счастья. Какая же семья без детей, а муж без сыновей-наследников? Поначалу боялась, что Силин узнает о ее беде и выгонит со двора. Но он ушел на очередную свою войну. А она… Лучше бы выгнал тогда! Не рвала бы она сейчас так душу. Как только приметила своего Савелушку, его глаза, широкую открытую улыбку, где-то внутри Анны, под самым сердцем что-то оборвалось. екнуло – и все. В один миг, старательно возводимая Анной плотина дала трещину. И готова была рухнуть под напором вновь вспыхнувшей страсти.

Она еще надеялась, что сможет справиться с загоревшимся в груди огнем, как-то затушить его. Но когда в ее открытое окно залетел камень, обернутый в бересту, она поняла, что вряд ли сумеет. Дрожащими от волнения руками она развернула необычную записку. Савелий. Да она и не сомневалась. Еще в детстве они с ним подавали друг другу весточки подобным образом. Дядька Анны был против ее общения с сыном однодворца. Все мечтал пристроить сироту-племянницу в семейство побогаче. Когда пришли сваты от отца Савелия, выставил их. Да не просто так, а с позором. Выгнал взашей, с обидой, чуть не собаками затравил. Анна тогда не знала, что он уже сговорился с Силиными. Хотя, если бы знала, то что? Что она смогла бы сделать? Наивная сирота пятнадцати лет от роду.

Слезы подкатились к глазам Анны. Она быстро развернула записку. Савелий. Савелушка. Она пробежала глазами коротенькую записку еще раз. «Коли не забыла меня и люб я тебе, приду завтра, как стемнеет, под окно твое». Анна нервозно скомкала бересту. Прижала ее к груди. Сердце затрепетало еще сильнее. По телу пробежало томление, голова закружилась. И тут Анна услышала шаги в коридоре. Заметалась, засуетилась, не зная, куда деть любовное послание, которое держала в руках. Шаги были все ближе, а Анна все еще стояла, не в силах пошевелиться. Потом бросилась к кровати и сунула бересту под горку подушек. Метнулась к двери – и наступила на камень, который остался лежать на полу. Не обращая внимания на боль в ноге, она подхватила его. Шаги были у самой двери. Анна уже ничего не могла сделать и так и стояла, сжимая камень в руке, и…

Силин прошел дальше по коридору к Насте. Анна услышала, как отворилась дверь и радостный голос дочери, встречавшей отца. Раздался глухой удар. Камень выпал из ослабевшей руки и снова упал на пол. И в этот момент Анне стало страшно. А что, если бы Силин увидел записку Савелия? Женщина бросилась к кровати, вытащила кусок бересты, подошла к горевшим над кадкой с водой лучинам. Береста весело затрещала. Огонь быстро съедал запретные буквы одну за другой. Анна не могла оторвать глаз от пламени, пока его язычки не обожгли кончики пальцев. Охнула от неожиданной боли. Остатки бересты и пепел упали в воду, разогнав по воде круги. Небольшие волны отбились от бортов кадки и начали находить друг на друга. Скоро вся поверхность воды внутри кадки покрылась мелкой рябью. Свет лучины отразился от нее. В одночасье показалось, что сама вода вспыхнула ярким огневым заревом. Анна отпрянула, прикрыв глаза руками.

Да нет, этого быть не может. Опустила руки и осторожно заглянула в кадку. Рябь на поверхности воды почти прошла. Отражение горящей лучины с каждым мгновением становилось все более четким. Анна облегченно выдохнула. Привидится же такое. Нужно прилечь. Пошла к кровати и остановилась на полпути. Увидела лежащий на полу камень. Подобрала его, открыла тяжелую неподатливую створку окна и выбросила его наружу. Воздух с улицы холодными острыми коготками пробежался по покрасневшим щекам Анны. Женщина закрыла глаза и вдохнула холодный вечерний воздух. Завтра под этим окном ее будет ждать Савелий. Ее Савелушка!

#

Смеркалось. В тени, у дальней стороны длинного усадебного дома Силина, стояли двое. На дворе было тихо. Анна как бы невзначай велела привязать собак, мол, мешают выспаться своей брехней. Савелий придвинулся к женщине почти вплотную. Анна прикрыла его рот ладошкой.