Царскосельские легенды. Орфография

─ И не я одинъ, видно, эту капитанскую улыбку примѣтилъ, ─ продолжилъ Пантенъ, ─ потому что однажды ночью капитанъ тоже пропалъ.

─ Какъ, и онъ пропалъ?!

─ Было это на стоянкѣ на рейдѣ Лисса. Капитанъ имѣлъ обыкновеніе по палубѣ ходить въ любое время, когда захочетъ. Я всегда боялся, что онъ спьяну за бортъ упадетъ, и всегда велѣлъ вахтеннымъ особо за тѣмъ приглядывать. И вотъ однажды ночью слышу плескъ за бортомъ. Тутъ что-то мнѣ въ сердцѣ укололо: дай, думаю, провѣрю. Капитана въ каютѣ нѣтъ. И на палубѣ нѣтъ. На вахтѣ Лонгренъ стоялъ. Спрашиваю его, не видалъ ли капитана? Онъ молчитъ. Сказалъ бы, что не видалъ, я бы и отсталъ отъ него, а онъ молчитъ! Спрашиваю его уже грозно: гдѣ капитанъ! А онъ только ощерился нехорошо и молчитъ. Я тревогу поднялъ, стали капитана искать: на суднѣ его нѣтъ. И за бортомъ уже ничего не видно. Короче говоря, черезъ два дня трупъ къ берегу прибило. Пріѣхали полицейскіе допросили Лонгрена, да сразу и забрали. Обвинили его въ убійствѣ. А онъ молчитъ и не думаетъ отпираться! Сущій подарокъ для прокурора! Тогда на него заодно еще и убійство Ассоль повѣсили. Тутъ онъ ротъ было раскрылъ, видно, хотѣлъ сказать, что въ этомъ-то ужъ никакъ не виноватъ, но такъ и закрылъ, ничего не сказавъ. Всё равно его слушать бы не стали. Потомъ судъ былъ, и приговорили нашего Лонгрена за двойное убійство къ каторгѣ на Сахалинѣ. Онъ сейчасъ ѣдетъ вмѣстѣ съ нами на нашемъ пароходѣ на арестантской палубѣ.

─ Не можетъ быть! Такое совпаденіе!

─ Я видѣлъ списки арестантовъ. Онъ тамъ есть въ спискахъ. Но когда ихъ принимали, я спеціально ходилъ, издали его высматривалъ, но такъ и не сумѣлъ его опознать: бороды теперь нѣтъ, и головы у всѣхъ арестантовъ теперь всѣ одинаковые, страшные, наполовину выбритые.

─ А какъ вы полагаете, это онъ убилъ капитана?

Пантенъ задумался, глядя въ даль и отхлебывая пиво, потомъ сказалъ:

─ Не знаю, сталкивалъ ли онъ его за бортъ или нѣтъ: нашъ капитанъ вполнѣ могъ спьяну и самъ свезнуться за бортъ. Но я твердо убѣжденъ, что онъ видѣлъ тонущаго! И помощи ему не оказалъ! Такъ что, въ конечномъ итогѣ, можно сказать, что убилъ!

─ Но въ смерти Ассоль онъ же не виноватъ?

─ Нѣтъ, виноватъ! Пантенъ стукнулъ кулакомъ по столу, такъ что кружки подскочили. Сидящіе рядомъ обернулись. Пѣвица продолжала исполнять куплетъ:

«А кто же въ этомъ виноватъ?Конечно, капитанъ!Ой-ли, въ глазахъ туманъ,Кружится голова!Едва стою я на ногахъ,Но я же не пьяна!»

Пантенъ горячо и торопливо, сначала тихо, а потомъ всё громче и громче заговорилъ:

─ Мы всѣ виноваты, каждый по-своему. Нельзя терпѣть рядомъ съ собой пьянства! Нельзя терпѣть и лжи, гордо именующей себя романтизмомъ! Надо умѣть вовремя покидать людей, зараженныхъ этими пороками. «Къ чему умножать собой число грѣшниковъ?» ─ говоритъ принцъ Датскій, ─ «Богъ даетъ вамъ лицо, а вы дѣлаете себѣ другое. Вы пляшете, прыгаете, злословите, и будто всё по незнанію.» Нѣтъ, врете! Знаете вы всё, но упорствуете въ грѣхѣ, ибо грѣхъ привлекаетъ васъ красивой оберткой, которая именуется романтикой!

При послѣднихъ словахъ Пантенъ разволновался и такъ повысилъ голосъ, что на него стали оборачиваться сидящіе за сосѣдними столами. Лейтенантъ сдѣлалъ имъ успокаивающій жестъ. Онъ всталъ, поднялъ за плечи Пантена, и поспѣшилъ увести его прочь отъ веселой компаніи. Они вмѣстѣ прошлись вдоль борта парохода. Съ арестантской палубы вмѣстѣ со звономъ кандаловъ тоже донеслась пѣсня:

«А на утро по волнамъ,Женскій трупъ несется,А матросъ на кораблѣ,Ѣдетъ гадъ смѣется.»

Пантенъ извинился и оставилъ лейтенанта въ одиночествѣ, сославшись на неотложныя служебныя обязанности. Лейтенантъ вернулся за свой столикъ въ буфетѣ перваго класса. Веселая компанія, чокаясь бокалами съ шампанскимъ и размахивая руками, хоромъ допевала послѣдній куплетъ всё прежней, въ несчетный разъ исполняемой, пѣсни:

«Умѣйте пить, умѣйте житьИ всё отъ жизни брать!Вѣдь всё равно когда-нибудьПридется умирать!»

Надъ Краснымъ моремъ вдалекѣ виднѣлась жемчужно-розовая дымка. Лейтенантъ всталъ, подошелъ къ лееру и рѣзкимъ движеніемъ зло выплеснулъ остатки пива изъ кружки за бортъ.

Конецъ.

Въ вагонѣ перваго класса

«Всѣ богатѣютъ разными способами, такъ и мнѣ поскорѣй захотѣлось разбогатѣть». Точныхъ словъ не помню, но смыслъ, что на даровщинку, поскорѣй, безъ труда! На всёмъ готовомъ привыкли жить, на чужихъ помочахъ ходить, жеваное ѣсть. Ну, а пробилъ часъ великій, тутъ всякъ и объявился чѣмъ смотритъ…

Ѳ. М. Достоевскій«Преступленіе и наказаніе»

Поѣздъ качало изъ стороны въ сторону и дергало на рельсахъ немилосердно. Этотъ перегонъ почему-то былъ хуже прочихъ. Мягкій плюшевый диванъ нѣсколько смягчалъ толчки: комфортъ перваго класса, котораго были лишены пассажиры зеленыхъ вагоновъ, а къ бортовой качкѣ лейтенантъ давно привыкъ. Хуже было другое. Вдобавокъ къ нестерпимой дневной августовской жарѣ въ купѣ расположился архіерей, распространявшій особенный кислый уксусный запахъ.

Архіерей молча сидѣлъ подъ бронзовой табличкой, строго-настрого запрещавшей куреніе, и не снисходилъ до общенія съ лейтенантомъ. Возможно, причиной непріязни было то, что при встрѣчѣ лейтенантъ проигнорировалъ протянутую ему для поцѣлуя руку. Осуждающій взглядъ, изрѣдка бросаемый изъ-подъ кустистыхъ бровей, словно говорилъ: «Нѣтъ, голубчикъ, ни по чину, ни по возрасту тебѣ не полагается ни ѣхать первымъ классомъ, ни общаться съ высокопоставленными особами!»

Хуже одиночества ─ только одиночество вдвоемъ. Чтеніе послѣдняго номера «Русской мысли» не помогало. Размякшія отъ жары мозги ворочались вяло. Хотѣлось раздѣться до исподняго и лишній разъ ополоснуться въ умывальникѣ, но подъ взглядомъ суроваго священнослужителя это стало совсѣмъ неудобно.

Когда же лейтенантъ уже въ сотый разъ припомнилъ, что Христосъ терпѣлъ и намъ велѣлъ, что русскій человѣкъ по своей природѣ терпѣливъ, а терпѣніе всё превозмогаетъ, и что претерпѣвшій же до конца спасется, и когда онъ уже покорно смирился со своей тяжкой участью до конца путешествія, неожиданно пришло спасеніе. Къ архіерею прибѣжали суетливые служки, ѣхавшіе, должно быть, гдѣ-нибудь въ третьемъ классѣ: «Подъѣзжаемъ, владыко, подъѣзжаемъ!»

На станціи Борки архіерей важно и торжественно покинулъ купе, бросивъ искоса прощальный кивокъ случайному попутчику.

«Благодарю Тя, Господи Боже мой, яко не отринулъ мя еси грѣшнаго!» ─ возликовалъ лейтенантъ.

─ Двадцать минутъ стоимъ, ваше благородіе, ─ сказалъ заглянувшій въ купе проводникъ.

Лейтенантъ вышелъ изъ вагона и энергично зашагалъ по низенькому перрону, разминая затекшія ноги и спину. Изъ степи и полей слышался оглушительный трескъ кузнечиковъ или цикадъ (лейтенантъ былъ несиленъ въ зоологіи), такой, что почти заглушалъ шипѣніе паровоза и людской гомонъ. Лейтенантъ съ одного взгляда оцѣнилъ рельефъ окружающей мѣстности, намѣтилъ возвышенности, удобныя для размѣщенія артиллеріи, рубежи для обороны, прикинулъ направленія возможныхъ атакъ кавалеріи… Сдѣлалъ онъ это по привычкѣ, усвоенной по совѣту великаго Наполеона: изучать на предметъ возможныхъ въ будущемъ военныхъ дѣйствій любую мѣстность, гдѣ даже случайно придется находиться. Тутъ же лейтенантъ самъ себѣ мысленно усмѣхнулся: ну какіе военныя дѣйствія возможны въ самомъ центрѣ Имперіи, откуда хоть три года скачи ─ никуда не доскачешь, гдѣ послѣдніе войны навсегда закончились два или три вѣка назадъ, гдѣ мирное житье поселянъ теперь надежно обезпечено арміей и флотомъ Имперіи, твердо охраняющими священные рубежи…

Со звонкомъ онъ прошелъ въ вагонъ и спросилъ проводника, какая слѣдующая станція. Тотъ отвѣтилъ:

─ Мерефа, ваше благородіе. Тамъ мало стоимъ. А потомъ уже сразу ─ Харьковъ.

Вернувшись въ купе, лейтенантъ долго и съ наслажденіемъ плескался тепловатой водой въ умывальникѣ. Потомъ сидѣлъ у распахнутаго окна въ разстегнутой сорочкѣ и съ наслажденіемъ ловилъ набѣгавшій воздушный потокъ, будучи увѣренъ, что ему никто не помѣшаетъ, по крайней мѣрѣ, до Харькова.

Однако уже на слѣдующей станціи онъ услышалъ, какъ проводникъ въ коридорѣ говоритъ кому-то угодливымъ тономъ: «Пожалте сюда, въ третье!»

Въ дверяхъ купе показался очень высокій ─ вершковъ десяти росту ─ господинъ среднихъ лѣтъ въ шляпѣ и въ лѣтнемъ костюмѣ съ какимъ-то щегольскимъ галстукомъ.

─ Здравствуйте, ─ сказалъ новый попутчикъ, мягко улыбнувшись, ─ надѣюсь, я васъ не стѣсню?

Голосъ у него былъ низковатый и очень пріятный. Лейтенантъ поднялся съ малиноваго плюшеваго дивана, оказавшись на два вершка выше своего визави:

─ Ни въ коей мѣрѣ.

Господинъ протянулъ руку:

─ Алехинъ…

─ Шмидтъ… Лейтенантъ Шмидтъ. Дмитрій Николаевичъ.

Они пожали другъ другу руки.

─ А васъ какъ по имени-отчеству?

Господинъ съ запинкой, словно какое-то на мгновеніе задумался, отвѣтилъ:

─ Павелъ Алексѣевичъ. Помѣщикъ.

Алехинъ закинулъ въ сѣтку свой небольшой саквояжъ, повѣсилъ на крючокъ шляпу, сѣлъ на диванъ и зачесалъ назадъ растрепавшіеся довольно длинные волосы, каштановые съ легкой рыжиной. Голубые глаза съ легкимъ прищуромъ съ неуловимой насмѣшливостью ожидающе смотрѣли на лейтенанта. Тотъ рѣшился прервать затянувшуюся паузу:

─ Вы изъ мѣстныхъ помѣщиковъ?

─ Нѣтъ, ─ улыбнулся господинъ, ─ я не изъ харьковскихъ, а изъ воронежскихъ Алехиныхъ. Такъ что, ради бога, не назовите меня случайно Алёхинымъ. У насъ это считается несмываемой обидой.

─ Въ такомъ случаѣ, и вы не назовите меня случайно Димитріемъ. Я тоже этого не люблю.

Алехинъ насмѣшливо прищурился, кивнулъ, затѣмъ вынулъ изъ кармана записную книжку и сдѣлалъ въ ней карандашомъ какую-то помѣтку.

─ А вы, Павелъ Алексѣевичъ, случаемъ, не писатель? ─ поинтересовался лейтенантъ.

─ Ну кто же у насъ въ Россіи теперь ─ въ эпоху всеобщаго распространенія грамотности ─ не писатель! ─ улыбнулся Алехинъ. Вотъ и вы, признайтесь, тоже небось пописываете?

Лейтенантъ неопредѣленно кивнулъ:

─ Вы отчасти угадали, но только отчасти.

─ И что же вы пишете? Печатаетесь?

─ Морскіе разсказы. Мечтаю ихъ когда-нибудь напечатать. А печатаюсь пока въ «Морскомъ сборникѣ»: тамъ уже двѣ мои статьи по вопросамъ будущаго миннаго оружія. А вы?

─ Я тоже, было дѣло, печатался, ─ усмѣхнулся Алехинъ. Въ отвѣтъ на настойчивый вопрошающій взглядъ собесѣдника онъ добавилъ:

─ Напримѣръ, въ «Осколкахъ», если помните такое изданіе… Подъ псевдонимомъ, разумѣется.

Онъ замолчалъ и посмотрѣлъ въ окно, какъ бы прерывая начатый разговоръ, и лейтенантъ не рѣшился настаивать на продолженіи темы. Повисла долгая пауза, заполненная перестукомъ колесъ. Вдругъ Алехинъ поднялъ указательный палецъ, взглянулъ куда-то въ потолокъ и важно изрекъ:

─ Запрещаются азартныя игры въ карты и всякіе другіе. Запрещается участвовать въ азартныхъ играхъ и способствовать имъ.

Алехинъ вопросительно воззрился на своего визави. Лейтенантъ съ напускной серьезностью возразилъ:

─ Но если игра служила забавою или отдохновеніемъ съ друзьями, то…

─ Вины нѣтъ, ─ закончили оба хоромъ и понимающе улыбнулись другъ другу.

Алехинъ досталъ изъ саквояжа колоду. Лейтенантъ вытряхивалъ и перебиралъ изъ кошелька всѣ мѣдяки, а Алехинъ сходилъ къ проводнику и размѣнялъ на мѣдяки рубль. До самаго Харькова попутчики весело играли въ пикетъ.

Стоянка въ Харьковѣ была долгой: тамъ перепрягали паровозъ. Пассажиры отправились обѣдать въ вокзальный буфетъ. Лейтенанту показалось, что Алехинъ напряженно оглядывается по сторонамъ, словно боясь встрѣтить непріятныхъ знакомыхъ. Но никого, по видимости, не замѣтивъ, попутчикъ успокоился.

Въ буфетѣ усѣлись на вѣнскихъ стульяхъ за столъ, накрытый чистой бѣлой скатертью. Картина на стѣнѣ изображала толстомордаго господина, пригубившаго рюмку водки предъ уставленнымъ разнообразной снѣдью столомъ, и полового, услужливо склонившагося къ нѣму въ ожиданіи распоряженій. Передъ ними мгновенно также возникъ половой ─ пожилой, бородатый, въ чистой бѣлой рубахѣ, подпоясанной алымъ шнуркомъ, ─ вылитая копія изображеннаго на картинѣ. Алехинъ съ лейтенантомъ заказали по порціи селянки и закуски. Выпили водки, закусили селедкой съ зеленымъ лукомъ.

За обѣдомъ заговорили о ѣдѣ. Алехинъ съ глубокимъ знаніемъ дѣла разсказывалъ о разнообразныхъ блюдахъ, правилахъ ихъ приготовленія и употребленія, театрально-восторженно демонстрировалъ ощущенія отъ ихъ волшебнаго вкуса. Лейтенантъ смѣялся до слезъ и то и дѣло снова подзывалъ полового, чтобы заказать такъ смачно описываемое собесѣдникомъ блюдо. (Слово «смачно», съ удареніемъ на послѣдній слогъ, онъ также позаимствовалъ у новаго знакомаго). Въ итогѣ, въ ходѣ обѣда съѣлъ вдвое больше, чѣмъ собирался. Да и выпилъ, кажется, значительно больше, чѣмъ обычно, въ чёмъ и признался своему спутнику. Тотъ въ отвѣтъ лишь мягко улыбнулся:

─ Вотъ и я сейчасъ вначалѣ тоже совсѣмъ не хотѣлъ ѣсть, вѣрнѣе сказать, не испытывалъ чувства голода. Передъ отъѣздомъ мои хозяева по своему обыкновенію ─ по-малороссійски ─ обильно накормили меня въ дорогу. Однако же, и здѣсь я еще разъ съ удовольствіемъ отобѣдалъ. Хорошая ѣда подобна музыкѣ: это одно изъ немногихъ удовольствій, которыя рѣдко сопровождаются послѣдующимъ сожалѣніемъ. А въ отличіе отъ музыки она вполнѣ доступна всѣмъ намъ ─ господамъ средней руки.

─ Но развѣ неумѣренность въ ѣдѣ не приводитъ къ послѣдующимъ сожалѣніямъ, ─ спросилъ лейтенантъ, ─ скажемъ, отъ несваренія или отъ тучности?

─ Приводитъ иногда, ─ кивнулъ Алехинъ, ─ но мой медицинскій опытъ показываетъ, что люди убиваютъ себя раньше всевозможными другими способами, далеко не исчерпавъ возможностей своей пищеварительной системы. Нервы. Безсмыслица существованія. Скука. Онѣ убьютъ человѣка раньше, чѣмъ это успѣетъ сдѣлать водка. А чаще всего онѣ дѣйствуютъ заодно вмѣстѣ съ водкой.

─ Такъ вы, Павелъ Алексѣевичъ, врачъ?

─ Да, я врачъ… А помѣщикомъ, если можно такъ называть, я сталъ всего три года назадъ и не здѣсь…

Алехинъ снова замолчалъ, словно не желая продолжать.

Когда поѣздъ тронулся, и мимо проплылъ вокзалъ, остались вдали купола харьковскихъ церквей, Алехинъ вдругъ замѣтилъ:

─ Какое неблагозвучное названіе: «Харьковъ»! Удивительно, что у насъ его еще не переименовали въ какой-нибудь «Мѵроносицкъ». Впрочемъ, и жизнь въ Харьковѣ, кажется, достойна названія города.

─ Вы не любите Харьковъ?

─ Не люблю, ─ признался Алехинъ, ─ хотя меня очень многое съ нимъ связываетъ…

У лейтенанта отъ выпитаго за обѣдомъ клубились въ головѣ странныя мысли, которыми захотѣлось непремѣнно подѣлиться такимъ съ пріятнымъ и понимающимъ собесѣдникомъ.

─ Вотъ мы съ вами за обѣдомъ говорили… говорили о ѣдѣ и связанныхъ съ ней удовольствіяхъ… и… непріятностяхъ, ─ началъ лейтенантъ сбивчиво и замѣтно громче обычнаго, ─ но вѣдь есть же и другіе удовольствія, за которыя намъ приходится расплачиваться. Вотъ, напримѣръ, любовь… Если вы не противъ, я сейчасъ хочу вамъ разсказать… разсказать… о своей…

Онъ замолкъ, подбирая слова. Алехинъ въ отвѣтъ откинулъ со лба назадъ свои длинные волосы и насмѣшливо пропѣлъ довольно пріятнымъ баритономъ, точно по нотамъ выводя мелодію:

─ «Я хочу вамъ разсказать,разсказать, разсказать,шли дѣвицы въ лѣсъ гулять,въ лѣсъ гулять, да!Шли онѣ лѣсочкомъ,темнымъ лѣсочкомъ,темнымъ лѣсочкомъ,да повстрѣчались со стрѣлочкомъ,да со стрѣлочкомъ молодымъ!»

─ Если вы не хотите меня слушать… ─ лейтенантъ отвернулся къ окну.

─ Простите, ради бога, не сердитесь на меня! ─ сказалъ Алехинъ съ легкой извиняющейся улыбкой. Я всё-таки старше васъ, и о любви знаю не понаслышкѣ. По собственному опыту, довольно раннему, иногда сладкому, иногда горькому. Какъ врачу мнѣ приходилось лѣчить сифилисъ и другія дурныя болѣзни. Статистика по нимъ у насъ удручающая, ужъ я-то это хорошо знаю. И меня всегда удивляло и поражало, почему у насъ называютъ однимъ словомъ и плотскую любовь, и душевныя чувства и переживанія по поводу отношеній мужчины и женщины. Когда мнѣ нужно лѣчить послѣдствія плотской любви, я къ этому отношусь спокойно. Какъ врачъ. Душевными же страданіями обычно со мной пытаются подѣлиться дамы старше нѣкотораго возраста. И при этомъ онѣ дѣлятся своими переживаніями такъ нарочито, такъ экзальтированно, что слушать ихъ всегда противно. Вѣсь столъ мнѣ закапаютъ слезами. Онѣ не понимаютъ простого обстоятельства: что для нихъ представляется трагедіей, на самомъ дѣлѣ поводъ лишь для комедіи или водевиля. Обычные же люди, какъ правило, страдаютъ молча. Держатъ свои страданія внутри.

─ А почему они страдаютъ молча, вы не задумывались? ─ вскипѣлъ лейтенантъ. ─ Да потому что имъ не съ кѣмъ подѣлиться! Не съ попомъ же на исповѣди, прости Господи, говорить о такой тонкой матеріи! Человѣческому существу свойственно дѣлиться сокровеннымъ съ другимъ такимъ же человѣческимъ существомъ. Въ которомъ онъ видитъ свое другое Я. Это же такъ естественно! Но при этомъ каждый долженъ быть увѣренъ, его исповѣдь останется безъ послѣдствій. И что прикажете ему дѣлать?

Я увидѣлъ въ васъ, случайномъ попутчикѣ, человѣка, способнаго понять… И когда мы черезъ нѣсколько часовъ разстанемся, то, скорѣе всего, никогда болѣе не встрѣтимся. Мнѣ показалось, что мнѣ не придется впослѣдствіи жалѣть о своей откровенности и мнѣ захотѣлось… Простите! ─ лейтенантъ отвернулся къ окну.

─ Это вы меня простите, ради бога, ─ сказалъ Алехинъ, ─ не обижайтесь! Я васъ выслушаю и обѣщаю, что не буду смѣяться и никакъ не нанесу вамъ вреда. Разскажите мнѣ, пожалуйста, вашу исторію!

Лейтенантъ искоса взглянулъ на собесѣдника. У того во взглядѣ выразилось столько искренняго интереса и неподдѣльнаго участія, что вспыхнувшіе было гнѣвъ и боль мгновенно испарились, хотя и прежней рѣшимости разсказывать уже не было. Тогда Алехинъ сказалъ:

─ Я, пожалуй, вамъ помогу начать и для этого разскажу вначалѣ свою собственную исторію. Она незамысловата и для человѣка посторонняго, вѣроятно, не представляетъ интереса, но вамъ я всё-таки разскажу. Выслушаете?

Лейтенантъ кивнулъ.

─ Я сейчасъ ѣду домой изъ довольно страннаго путешествія. Я ѣздилъ изъ своего имѣнія подъ Москвой въ Харьковскую губернію. Въ Сумской уѣздъ… Вы, кажется, обратили вниманіе, какъ я въ Харьковѣ оглядывался по сторонамъ? Не знаю въ точности, что вы подумали, но нѣтъ, я не преступникъ и не бѣглый кассиръ. Просто мнѣ не хотѣлось, чтобы меня здѣсь случайно узнали. Никто не знаетъ, что я сейчасъ поѣхалъ въ эти мѣста. И въ дорогѣ я назывался вымышленнымъ именемъ… И я никакъ не предполагалъ, что кому-то объ этомъ стану разсказывать… Это такъ странно ─ шесть или семь лѣтъ спустя пріѣхать въ мѣста, гдѣ былъ когда-то счастливъ. Повѣрьте, не стоитъ этого дѣлать, если вамъ дороги ваши прежніе свѣтлыя воспоминанія. Тамъ у меня были знакомые… Одна семья, въ которой росла очаровательная дѣвушка. Въ ней было обаяніе юности, только лишь и всего, но ей почему-то казалось, что у нея есть другіе таланты. Теперь ихъ семья осталась прежней… почти. А я измѣнился. Мнѣ хочется вѣрить, что измѣнился въ лучшую сторону, но въ любомъ случаѣ, я уже не прежній. А очаровательная дѣвушка за прошедшіе годы растеряла очарованіе юности. Можете считать это мужскимъ эгоизмомъ, но мнѣ трудно назвать это измѣненіемъ къ лучшему. И наше возможное сближеніе, которое тогда казалось такимъ реальнымъ, стало невозможнымъ. Такъ два поѣзда, которые встрѣтились на разъѣздѣ въ степи, случайно оказались близки другъ другу. А черезъ нѣсколько часовъ они уже въ сотняхъ верстъ другъ отъ друга, вокругъ нихъ всё другое. Разъѣздъ остается тѣмъ же, но уже не имѣетъ того прежняго обаянія, которое было въ моментъ встрѣчи тѣхъ двухъ поѣздовъ. И вотъ одинъ изъ поѣздовъ возвращается на прежній разъѣздъ въ степи. Но поѣздъ уже другой. На нёмъ другіе пассажиры, возможно, даже другой машинистъ. И полная луна такъ же свѣтитъ надъ станціей, и фонари семафоровъ краснѣютъ и перемигиваются по-прежнему, и поютъ цикады… Но тамъ нѣтъ того, втораго, поѣзда. Но даже если, по невѣроятной случайности, тамъ вдругъ окажется тотъ, второй поѣздъ, то и онъ тоже уже совсѣмъ другой, съ другими пассажирами и машинистомъ, и ѣдетъ онъ по-прежнему совсѣмъ въ другую сторону… Я васъ, кажется, совсѣмъ заговорилъ и совсѣмъ запуталъ? ─ съ грустной улыбкой спросилъ Алехинъ.