Красная строка. Современная проза

В огороде, в небольшой луже, внимание юного следопыта привлекли головастики. Они были живыми, суетливыми и проворными. На клумбе для цветов маленький исследователь обнаружил ветвистый щетинистый стебелек, он заметно отличался от других растений широкими, упругими листьями. Смельчаку на влажной земле никто не мешал набираться сил. Любопытный внук, с радостью сообщил бабушке о своей находке.

Увидев «незнакомца», удивленная бабушка всплеснула руками:

– Батюшки! Незваный гость!

Засучив рукава, она схватила беззащитное растение за его «пышную бороду», изо всех сил потянула, приговаривая:

– Только тебя и ждали!

Упрямец не поддавался. Его острые зубчатые листья напрягались и кололи пальцы.

– Тьфу! – сплюнула бабушка и на секунду отпустила непокорное растение. Потом еще раз потянула «самозванца» из земли, продолжая сердиться. Наконец выдернула его, вместе с длинным, глубоко вросшим в землю корнем.

– Барин! – с облегчением вздохнула, измученная и уставшая бабушка, отбрасывая несчастного в дальний угол, к забору.

Услышав про «незваного гостя», Алеша подбежал к грядке. Бабушка с видом победителя стряхивала с рук прилипшую влажную землю и приговаривала:

– Вот как забираться туда, куда не следует! Так тебе и надо!

Алеша посмотрел на бабушку, затем на беспомощно лежащего «незваного гостя», осторожно расправил его поникшие листочки и подумал:

«Зачем этот храбрец забрался на грядку для бабушкиных роз?»

Он осторожно присыпал корень бедного растения рыхлой землей и решил, что папа, когда приедет на дачу, увидит растение и обязательно расскажет о «незваном госте», и почему бабушка рассердилась и так жестоко с ним обошлась.

День, как никогда, пролетел быстро. Солнце почти скрылось за высокими деревьями, его ярко-оранжевые лучи еще дотягивались до окон веранды и растворялись в вечерней прохладе. Бабушка снова вспомнила о детсадовской шапке

– Алеша, где твоя теплая шапочка?

Опустив глаза, Алеша тихо произнес:

– Шапка под подушкой.

– Где? – переспросила бабушка.

– Под моей подушкой, – тихо произнес Алеша.

– Под подушкой дома? В Москве?

Алеша, не поднимая глаз, согласно кивнул.

– Как, дома, этого не может быть! Мама положила твою теплую шапочку в сумку. Ну, что ж, едем в Москву, домой. Без теплой шапочки на даче оставаться нельзя.

Бабушка быстро собрала необходимые вещи, закрыла дверь домика, посмотрела на часы и строгим голосом сказала:

– Алеша, мы опаздываем! Опаздываем на электричку.

Как нарочно, во двор вбежала маленькая собачка и уселась перед верандой, словно хотела познакомиться, но бабушка крепко взяла внука за руку, и они быстрым шагом направились к станции. Алеша заметно отставал от бабушки, спотыкался и постоянно оглядывался.

Обратная дорога в город показалась скучной. За темным окном электрички мелькали небольшие домики, деревья, огоньки. Под монотонный стук колес мечтатель-следопыт дремал и с грустью вспоминал таинственный, загадочный, какой-то совсем другой мир и маленькую соседскую собачку.

Домой путешественники вернулись поздно. Мама с папой уже готовились ко сну. Когда в прихожей показались бабушка с Алешей, мама с испуганными глазами подбежала к ним.

– Что? Что случилось? Вы здоровы? – с тревогой в голосе еле выговорила мама.

– Шапка, теплая Алешина шапка, где она?

– Какая еще шапка?

– Детсадовская, – Алеша опустил голову, подбежал к своей кроватке и достал потерю из-под подушки.

Ему было не только стыдно, но прежде всего жалко маму, бабушку и папу.

– Больше никогда, никого не буду обманывать, – решил Алеша. На следующий день к подъезду снова подъехало такси. Только устроились на заднее сидение машины, пристегнули ремни, как бабушка вспомнила, что на столе забыла свои очки.

Мама с папой быстро поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру. Очков на столе не оказалось.

– Ох, уж этот переезд на дачу! – тяжело вздохнула бабушка.

Михаил Кромин

Это мы на дачу приехали?

За свою жизнь я много раз переезжал – и с квартиры на квартиру, и на разные дачи, съемные и свою. Но больше всего мне почему-то запомнились переезды на дачу, особенно один. В 50-х годах эти переезды были весьма знаковыми событиями, аналогичными новоселью. В те времена на даче на зиму не оставляли ни постельные принадлежности – матрасы, одеяла, подушки, тем более, белье, ни кухонные принадлежности (кастрюли, мясорубки, ведра), ни посуду. Причина этого мне неизвестна – так было принято. Видимо, опасались воров, пожаров и прочего.

Переезд обычно намечали на конец мая, когда у школьников младших классов (у меня) начинаются каникулы. Готовиться к переезду начинали дней за десять – доставали дачные матрасы, подушки, одеяла, сворачивали все это в тюки, перевязывали веревкой. В последние выходные перед переездом мы с дедом ездили на дачу проверить, все ли в порядке, немного прибирались. Накануне переезда мама и бабушка собирали кастрюли и посуду. В день переезда вся прихожая была завалена вещами.

Наконец, наступал день переезда. Грузовое такси тогда не заказывали, по-моему, их и не было. Иногда пользовались услугами знакомого шофера, но, как правило, в восемь утра дед ходил к Белорусскому вокзалу и «ловил машину». Часов в девять он приезжал на «пойманной» машине, они грузили вместе с шофером вещи, и все ехали. Первая партия дачников – дед, моя мама, мой пятилетний брат и я. Отец служил в армии и приезжал в отпуск только в начале августа, бабушка стерегла своих трех кошек. Дед сидел в кабине, показывал дорогу, а мы – в кузове на откидных лавках или тюках. Ехали недолго – километров сорок по Ярославскому шоссе. Наконец, приезжали к своему участку и начинали разгружаться. С нами часто ездил наш знакомый Кудякин – он помогал с вещами, приходил помогать «дядя Витя» – тоже знакомый, он снимал дом недалеко от нашей дачи.

*

В тот год дед решил провести на участке поливочный водопровод и накупил много труб. При их разгрузке Кудякин взял на плечо несколько труб и пошел было на участок, но его окликнул дед, Кудякин повернулся и концами труб задел дядю Витю по лбу. Дядя Витя хотел ему сказать что-то, поругаться, но, поскольку сильно заикался, кроме мычания ничего не получалось. Кудякин постоял, послушал, потом сказал:

– Ладно, приду, доскажешь, – и ушел с трубами. Дядя Витя страшно обиделся и тоже ушел, держась за лоб.

Наконец, все разгрузили, расстелили матрасы, подушки, одеяла. Упакованное в чемоданы белье еще не доставали – поздно. В тот год майские дни, а особенно вечера были холодными. Печки не было, и спать ложились во всей одежде, сверху покрывались одеялами и какими-то пальто, которые жили на даче. Брат устал и уснул раньше всех, а мы немного поговорили и тоже заснули.

Проснувшись утром, брат увидел на себе гору одеял и всяких вещей, почувствовал, что холодно и спросил:

– Мама, это мы на дачу приехали?

Нина Кромина

Солдатики

После очередной болезни Сашеньку с Донской отвозили к бабушке на Новослободскую. Выходили из подъезда, проходили двором до остановки пятого автобуса на Ленинском проспекте у булочной и прямиком до места назначения, до «Обувного». Переходили улицу и через темную арку и тополиный двор поднимались на второй этаж старенького флигелька. Коммуналка встречала запахами, клетчатой дедушкиной рубашкой и гречневой кашей из заботливых бабушкиных рук. Сутки через трое бабушка уходила на дежурство, и до пяти часов вечера мальчик оставался с дедушкой. В пять приходил отец, выходил с сыном на прогулку, а позже, уложив Сашеньку на бочок, уезжал на Октябрьскую. Утром приходила бабушка и начинался день.

Завтрак, обед, ужин, прогулка, во время которой они нет-нет да заходили в «Юность» на Лесной. В небольшом отделе игрушек мальчик выбирал себе маленькую машинку и одного-двух солдатиков в добавок к тем, которые хранились у него под кроватью в старинной со следами светлого лака деревянной коробочке. Этот, зеленый, крупнее других, с красным знаменем, дядькин, побывал когда-то в подводье, отравив бабушкиных рыбок; этот – весь оловянный, не раскрашенный – мелковат, но прильнул к пулемету, очень нужный типаж в тайных играх возле оклеенной обоями голландки; этот – от родственников, так понравился, что был зажат в кулачке, они и отдали. Были еще и отцовские, один-два, его родители больше взять не разрешили: приедешь к нам, во что играть будешь… А другие, штук десять, собственные, бабушкой купленные в том же магазине, что и машинки.

Дед часто лежал, у него давление зашкаливало, а Сашенька – все больше в солдатиков… Правда, деду иногда поболеть не удавалось. То Сашеньку покормить, то проследить, чтоб в форточку не выглядывал: ишь, что придумал после отита, только течь прекратилась, на реабилитацию, так сказать, привезли к деду с бабкой, а он стул подставил и давай задвижку крутить, в форточку высунулся, дед к нему, а он возьми деда и оттолкни, дед упал, хорошо, что в тот день с Молодежной тетка, сестра деда, приехала. Она деда и поднимала.

А тут еще переезд нагрянул, уже и ордер получили, и квартиру обглядели. На деда и бабушку однушку выделили. Правда, кухня большая, можно считать, что и двушка. Далековато от центра, конечно. От Рижской полчаса на автобусе. Вот дед, пока бабушка на работе, старье, что за шестьдесят лет накопилось, сортировал, что на выкидку, что с собой, уж, так не хочется старьем новье забарахлять, да и не поместится все их добро в одной комнате. Много мороки у старика с переездом.

А тут еще лето нагрянуло, июнь. В семейных традициях – переезд на дачу. Съемную. Чтоб Сашеньку оздоровлять. Два грузовика друг за другом протянулись. В одну, дачную, Сашеньку на колени к отцу в кабину, в другую деда, тоже в кабину. Вдруг дед сорвался, руками первому машет, мол, подожди, подожди и бегом по лестнице. Ну, что же солдатиков-то забыли?

– Сашок, Сашок, на, держи! – и коробочку деревянную со следами стершегося лака в кабину внуку из рук в руки и передал.

Тронулись грузовики через старый двор тополиный, по которому дед с фронта, внук из роддома. Один свернул за Савеловский, другой покатил по Волоколамке. Разошлись пути. Детеныш в жизнь, старик в смерть. Больше не виделись. Старик всего три дня и прожил. А Сашок в то лето на двухколесном научился, по лужам гонял, в пруду купался. Правда, в июле, а в июне опять ухо…

Лариса Мезенцева

Ангел Боря

– Ну зачем ты так переживаешь, – говорил один Ангел другому – все будет хорошо.

– Ты просто не понимаешь, я с Катюшей с самого рождения, с самых пеленок. Можно сказать, вырастил, выпестовал. А тут это назначение к другому сложному ребенку.

И полились слезы из его глаз, которые на лету превращались в жемчужинки и тихо стукали по полу.