Лодка

Лодка

Майкл Янг

Автор выражает благодарность

Владимиру Ефименко за помощь и поддержку при работе над этой книгой

© Майкл Янг, 2025

ISBN 978-5-0067-6564-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Россия. Дальний Восток. 1992 год

Когда человек умирает, вокруг него оживает все то, что раньше казалось мертвыми и необязательными декорациями жизни.

И сейчас, сидя в полузабытьи на пассажирском сидении своей собственной машины, через наполовину приоткрытое окно Андрей слышал, несмотря на шум мотора, не только пение птиц, но и какой-то шепот, доносившийся к нему со всех сторон и поначалу звучавший тихо, почти сливаясь с шумом щебенки под колесами.

Но постепенно шепот становился все громче и отчетливее, а главное – он уже звучал словно отдельно и от хруста щебня, и навязчивой мелодии из магнитолы, и даже его собственного тяжелого дыхания. И в какой-то момент Андрей понял, что с ним разговаривают, просто он никак не может разобрать слов этого странного языка.

Cтарая «Хонда» уверенно шла по ухабистой дороге, которую, судя по всему, строили не дорожники, а лесорубы. Это была обыкновенная просека, по сторонам которой стояли две стены соснового леса, казавшихся Андрею створками какого-то огромного саквояжа, готового в любую минуту сомкнуть свои половинки и поглотить узкую полоску неба между ними. Навсегда.

Они ехали на запад, и время от времени, после очередного поворота дороги, на узкой полоске неба появлялось клонящееся к закату солнце и его лучи били прямо в глаза Андрею, обжигая и словно встряхивая его, и возвращая память о том, что он должен был еще успеть сделать. Обязательно успеть сделать – ведь он обещал!

Машина справлялась с дорогой, хотя такое разбитое лесовозами «шоссе» не могло даже присниться «Хонде» в ее прошлой жизни, в Японии, в самом страшном автомобильном сне. Однако у нее был серьезный запас прочности.

А у него, еще пять дней назад здорового тридцатипятилетнего мужика, безвольное тело которого удерживал в кресле только пристегнутый ремень безопасности, такого запаса прочности не оказалось.

Андрей умирал.

Укус клеща он просто проморгал. Мало ли в уссурийской тайге разной кусачей твари, готовой поживиться теплой кровью? Их с Павлом, забравшихся сразу после похорон матери Андрея на неделю в таежную глушь, на рыбалку, подальше от людей, больше беспокоила мошка в воздухе и змеи под ногами.

Тело от укусов мошки чесалось в нескольких местах одновременно, и на это уже на второй день таежной жизни все перестают обращать внимание. А начавшиеся головокружение и рвоту Андрея они с Павлом приняли сначала за отравление (банка тушенки, доставшаяся Андрею, могла оказаться испорченной), а потом – за укус одной из змей, которые именно в этот день атаковали территорию их маленького лагеря.

Но следа змеиного укуса на теле не было, и только тут они поняли, что зудящее красное пятно с уплотнением под кожей за ухом Андрея – это укус клеща. Прыгнув в машину, они помчались к ближайшему поселку в поисках врача.

Спустя пару лет этот же Михал Михалыч, невысокий, рано облысевший бывший военврач, вернувшийся после увольнения в запас в родную, забытую богом деревню в ста двадцати километрах от райцентра, наверняка смог бы им хоть как-то помочь. Но это был 1992 год, страна балансировала на грани голода, лекарств у него не было даже самых простых, не говоря уже о противоклещевой сыворотке. Михал Михалыч развел руками и посоветовал ехать домой и прощаться с близкими. Он был циником, который много лет лечил все солдатские болезни мазью Вишневского, но он был честен. По всем признакам клещ был энцефалитным, укус за ухом – едва ли не самое плохое, что в этой ситуации могло произойти, да и все сроки для борьбы со смертельно опасной болезнью они пропустили.

Шансов остаться жить не инвалидом у Андрея не было. Шансов остаться жить инвалидом было немного, но тут уже – Михалыч снова развел руками и, узнав, сколько им ехать до дома, посоветовал не терять времени.

Дорога становилась чуть ровнее, и Павел прибавил скорость.

– А это что такое?! – доносится до Андрея голос Павла. Андрей думает, что его товарищ тоже слышит шепот голосов на непонятном языке и спрашивает об этом. Но слегка приоткрыв глаза, он видит в ста с лишним метрах от машины какое-то маленькое существо, медленно выходящее из придорожных кустов на проезжую часть. Машина приближается, а существо, перебирая лапками, уже вышло на середину дороги и… остановилось.

Павел несколько раз сигналит. Но существо не двигается с места.

Дальнейшее Андрей видит как в замедленной съемке: чертыхаясь, Павел жмет на тормоз, но поздно. Машина приближается к птице (а уже видно, что это большая птица), а она, не двигаясь с места, медленно поворачивает голову в их сторону и смотрит прямо на него, на Андрея… Удар…

Закрыв глаза, Андрей откидывается на спинку сиденья. Слышит звук открываемой двери, а открыв глаза, видит, как Павел подбирает птицу с дороги, обходит машину. Слышит за спиной звук открываемого багажника. Багажник захлопывается, Павел садится в машину.

– Тетерев… Остановился и стоит… И голову еще повернул к нам… Ты видел? – Павел поворачивается к Андрею.

– Видел, – Андрей слабо кивает. Закрывает глаза. – Поехали.

И снова услышал шепот – да, это был тот же самый шепот! Голосов было много, но с ним разговаривал только один из них. Тихий нежный голос что-то говорил Андрею. Слов было не разобрать, но он откуда-то знал, о чем его спрашивают. И кивнул в ответ, уронив голову на грудь.

2

У открытой двери квартиры Павел о чем-то очень тихо говорит с бывшей женой Андрея, Ритой, с которой жили их дети. Стоящий за его спиной, опершись рукой на перила лестницы, Андрей смотрит на пакет в руках Павла, в котором лежит мертвый тетерев. Павел поднимает руку с пакетом, показывая на него растерянной женщине, опускает руку и поворачивается боком к Андрею так, чтобы он был виден Рите.

Андрей и Рита смотрят друг на друга. Она чуть отступает в квартиру, и Андрей, оттолкнувшись спиной от перил, делает три неуверенных шага и переступает через порог. Проходя мимо Риты, говорит на выдохе:

– Бульон свари…

Дальнейшее он помнит как в тумане. Лежащего на кровати, его сажают, придерживая, чтобы не упал. Поят бульоном.

Лица детей, жены, снова дети… И он теряет сознание.

3

Один из островов Малой Курильской гряды. 1947 год

Каждый раз, когда лодка уходила в море, мальчик играл в эту игру.

Он смотрел на высокий дом, стоящий напротив причала, смотрел, не поворачивая головы ни вправо, ни влево, на то, как остров удаляется от них, словно отплывает в другую сторону.

С каждым взмахом весла, лопасть которого раз за разом равномерно появлялась из воды рядом с мальчиком, уплывая назад по воздуху, его неподвижный взгляд охватывал справа и слева все больше и больше домов, стоящих вдоль всей береговой линии. И в тот момент, когда его взгляд, по-прежнему направленный на высокий дом, охватит уже всю видимую часть острова, так, что даже размытые поначалу пятна с крайних точек справа и слева превращались в четко различимые постройки и деревья, лодка должна была остановиться.

Это было место, где жила рыба.

Было прохладно, и мальчик, сидящий на лавке – доске от борта до борта, поежился под очередным порывом ветра. Ветер с моря и летом всегда нес прохладу, а сейчас, ранней осенью, становился словно тяжелее, плотнее, настойчивее. От него хотелось спрятаться, укрыться за чем-то прочным и теплым.

Исао представил себе, что он и сейчас внутри дома – их небольшого, но крепкого и уютного дома, стоящего на второй от берега улице поселка. В доме были мама и его младшая сестра Йоко, которая тут же начала забрасывать Исао вопросами обо всем, что приходило ей в голову или попадалось на глаза. Йоко была уверена, что брат знает все, потому что он уже большой, ему почти десять лет, и он ходит в школу. На половину вопросов сестры Исао не знал ответов и просто придумывал их.

В доме было хорошо, и ветер уже не казался таким противным. И только слегка покачивающийся под ногами пол напоминал, что он по-прежнему сидит в лодке и смотрит в сторону берега.

Летом вдоль береговой полосы всегда были видны крошечные фигурки играющих у воды детей. И иногда ветер даже доносил до рыбацких лодок их голоса. Он представил, как кто-то из сидящих в такой же лодке рыбаков слышит голоса Исао и его сестры, играющих с другими детьми рядом с причалом. Голоса их были почти неразличимы, и тем более нельзя было разобрать никаких слов, однако голоса все-таки были слышны. Но Исао не помнил, чтобы хоть раз ветер донес до берега хотя бы отзвуки слов тех, кто рыбачил, сидя в лодках. Взрослые люди жили какой-то своей жизнью – далекой и непонятной.

А сейчас берег был пуст, и Исао сидел в лодке с отцом – Хиро.

Весло справа от Исао почти беззвучно поднялось из воды и медленно уплыло по воздуху назад.

Мальчик немного сдвинулся по лавке в сторону борта и опустил ладонь в прохладную воду.

Впереди была долгая осень, затем зима и долгожданная весна, постепенно, день за днем прогревающая прибрежную воду, чтобы наконец летом они с Йоко и другими детьми снова могли ловить крабов и даже купаться в самые теплые дни.

Недалеко от лодки на воду село несколько чаек. Мальчик вспомнил слова отца о том, что в солнечную ясную погоду чайки всегда летают низко и часто садятся на воду. Отец не сказал, почему так происходит, но Исао думал, что чайкам просто неудобно сидеть на воде, когда по ее поверхности идут волны, пусть даже небольшие.

Исао вспомнил Белое крыло.

Обычно мальчик почти не обращал внимания на птиц, которых видел на острове с самого рождения. Но однажды, около года назад, среди севших на воду недалеко от лодки чаек его внимание привлекла одна из них – она была вся белая. У остальных чаек – тех, кого он мог разглядеть, были темно-серые крылья. А эта была вся белая, без единого темного пятнышка. Чайка (мальчик назвал ее Белое крыло) вела себя так же, как и остальные птицы: беспокойно дергала головой, как будто оглядываясь по сторонам в ожидании опасности, встрепенувшись, делала несколько взмахов крыльями, словно собираясь взлететь, но все еще оставаясь на воде, а затем резко била клювом вниз, в воду… Мальчик знал, что рано или поздно в клюве птицы окажется добыча. Наверное, Белое крыло, как и отец Исао, точно знал – в каком месте живет рыба.

С тех пор белая чайка не появлялась. Наверное, она жила далеко отсюда и оказалась рядом с их лодкой случайно. Вот только Исао почему-то очень часто вспоминал Белое крыло – и не только когда выходил с отцом в море, но и на берегу, при виде парящих в небе птиц, и даже просто услышав доносящиеся откуда-то крики чаек.

В короткой жизни Исао уже были моменты, случившиеся два, три, четыре года назад, которые он время от времени вспоминал, но все они были связаны с чем-то имеющим самое непосредственное отношение к его жизни.

В пять лет он сильно порезал ногу, играя отцовским ножом, а через год Хиро, к удивлению Исао, подарил ему на день рождения именно этот нож. Исао заметил, что маме не понравился этот подарок, но она ничего не сказала ему, а спустя некоторое время, глядя на то, как Исао вырезает этим ножом маленькие деревянные фигурки, похвалила его и, кажется, успокоилась.

Исао помнил тот солнечный день, когда в доме появилась Йоко и когда впервые отец взял его с собой в море. Помнил день, когда первый раз подрался по настоящему, до крови, и это было понятно – почему он запомнил тот день. Но почему… Внезапно Исао захотелось спросить об этом отца и прямо сейчас: почему он вспоминает белую чайку? Но в следующее мгновение он услышал свой голос, произносящий совершенно другие слова…

– А почему мы с Йоко, когда купаемся в море, то говорим, что плаваем…

Рука мальчика проводит ладонью по воде в такт веслу, но с противоположного борта. Еще взмах весла, и детская ладонь делает еще один гребок ему в такт.

– …А ты, как другие взрослые, говоришь, что ходишь в море?

Справа от него, в воде, снова появилась лопасть весла и остановилась, словно задумавшись над вопросом мальчика.

Сзади него раздается мужской голос.

– Наверное, потому, что моряки в море ходят по палубе. Так и говорят, что ходят в море…

Мальчик смотрит на весло, которое осталось в воде и будет там еще некоторое время, пока лодка совсем не остановится. Он знал это, потому что только что остров стал таким, что глядя на дом, стоящий напротив причала, Исао отчетливо видел оба его края.

Нехотя помахивая крыльями, чайки медленно поднялись над водой и зависли, словно в ожидании команды – куда лететь дальше, кружа и наполняя воздух резкими криками.

Хиро:

– Ходим и ходим… Для меня выйти в море так же просто, как другому пойти в магазин за едой. Четыре поколения наших предков кормит это море.

Мальчик наклоняется за борт лодки, вглядывается в воду.

– Значит, море – доброе?

Мальчик наклоняется еще ближе к воде и видит раскрытую пасть какого-то чудовища, готового броситься на него…

– А!

Резко отшатываясь, мальчик распрямляется, отодвигаясь от борта. Оборачивается к отцу.

– Я видел там! Что-то страшное!

Мужчина переводит взгляд от мальчика на ровную, едва колышущуюся гладь воды, смотрит несколько секунд, пожимает плечами.

– Никто не бывает только добрым или только злым. И море тоже. Подай мне мешок.

Мальчик резко встает, одновременно перекидывая ногу через лавку, на которой сидел, и, оборачиваясь на то место в воде, где ему привиделось чудовище, оступается и едва не падает, с трудом удерживая равновесие.

Исао:

– Моряки ходят по палубе! А у нас же нет палубы! Как тут ходить?! Почему ты раньше ловил рыбу на своей большой лодке с мотором, а теперь мы плаваем в этом ящике?

Мальчик обводит взглядом «лодку» – большой просмоленный ящик. Нагибается и подает мужчине мешок со снастями.

Лицо мужчины мрачнеет. Он молча берет мешок из рук сына, садится, и взгляд его застывает на какой-то точке, появившейся на горизонте. Он прикладывает к глазам старенький бинокль.

Хиро:

– Пришло время, и у нас изменилась жизнь. Теперь мы живем так.

Исао:

– А она может еще раз измениться? Или уже нет?

В видоискатель бинокля мужчина видит контуры парохода, идущего в сторону острова.

Хиро:

– Никто не знает своей судьбы…

4

На палубе парохода, встающего на рейд, стоит мужчина в серой шляпе и длинном объемном утепленном сером драповом пальто. Поеживаясь на ветру, он раскуривает папиросу, вглядываясь в береговую полосу с постройками, хорошо различимыми в прозрачном, слегка подкрашенном солнечными лучами воздухе.

– Товарищ Фролов, разрешите?

Чуть повернув голову в сторону, Фролов видит подходящего к нему мужчину, кутающегося в демисезонное светлое полупальто и несколько раз обернутый вокруг шеи коричневый зимний шарф.

Фролов отворачивается от мужчины и снова смотрит в сторону берега.

– Что у вас, Казин?

– Просто… постоять, рядом.

Фролов снова поворачивает голову к Казину.

Казин:

– Боюсь стоять у борта один. Кажется, что могу сигануть… – он делает слабое движение головой в сторону воды. – Туда.

Усмехнувшись, Фролов отворачивается.

– Не знали, что такое морская болезнь?

Казин делает два шага и опирается на борт в двух шагах от Фролова.

– Знал.

– Так сидели бы дома. С женой и детьми.

– Меня в Первый отдел вызвали. Сказали, что… – он делает неопределенный жест рукой в воздухе. – Ответственное поручение партии. Ну и я, – у него вырывается нервный смешок, – решил не отказываться. Жена и дети.… Хотелось бы увидеть, как дети вырастут.

Фролов:

– Не преувеличивайте опасность для страны от собственной персоны. Кому вы нужны?

Казин:

– Да вот оказался же нужен! А как они там на острове общаются, если нет никого, кто знает японский?

Фролов:

– Есть. Есть штатный переводчик, и сам комендант – бывший военный переводчик. Учительница есть одна… – по лицу Фролова словно пробежала тень какого-то воспоминания. – Японский знает. Может, и еще кто-то. А лично вы … – он с наслаждением затягивается папиросой, – нужны мне, – не поворачивая головы, Фролов бросает взгляд на глядящего вниз Казина. – А общаются.… Да через детей в основном. Дети учатся в одной школе. И те, которые живут здесь, в основном поселке, и те, кто в другой части острова. В нескольких километрах отсюда. Ну и они как-то быстро начинают понимать друг друга.

Казин:

– Надо же, – он качает головой, – в одной школе… жизни.

Фролов:

– Плохо это… Просто другого здания не было подходящего.

5

Приливная волна мягко подталкивала к берегу ящик-лодку, в которой сидели Хиро и Исао. Мальчик знал, что отец всегда выходил в море во время отлива, а возвращался вместе с началом прилива. Отлив и прилив случались по два раза в сутки, и Исао больше любил рыбачить с отцом утром, но это было возможно только во время каникул в школе. И то не всегда! Потому что и занятия, и каникулы в школе были чем-то определенным, привязанным к определенным дням и часам, а время приливов и отливов каждый день смещалось на час-полтора.

Еще несколько взмахов весла в руках Хиро, и хорошо различимая часть острова снова сузилась до высокого дома за причалом и нескольких домов по обе его стороны.

Причал, к которому Исао привязывал ящик-лодку, пока Хиро выгружал улов и снасти, был в форме развернутой к берегу русской буквы «Т», как и тот, что стоял в ста шагах слева от них, и те два, что были справа. Исао представил себе на месте этих трех причалов другие русские буквы, прочитал все слово, улыбнулся и заметил двух мужчин, идущих слева, от причала – последней буквы слова.

6

Мужчины уже сошли со своего причала и шли по дороге вдоль берега моря. Оба держали в руках снасти и садки с уловом.

Один из них – Кей, худой и долговязый, шел быстрее второго и время от времени останавливался, чтобы подождать отстающего – коренастого, приземистого Тонори. И снова шел вперед, и снова останавливался, ждал, и нетерпеливо показывал жестами, чтобы Тонори шел быстрее – и тот начинал быстрее переставлять ноги, но только до того момента, пока не поравняется с Кейем.

Мужчины уже проходят мимо идущих от своего причала Хиро и Исао и останавливаются, дожидаясь их. Заметив это, Хиро что-то говорит мальчику, и тот со снастями в руках бежит в сторону поселка.

Мужчины дожидаются Хиро, и все трое не спеша идут вслед за мальчиком.

Хиро:

– Каждый раз, когда я вижу, как вы идете после рыбалки домой, мне кажется, что Тонори лучше чувствует себя в воде, чем на суше.

Кей:

– Кому суждено жить в воде, тот рождается рыбой. Должен родиться! И плавать там, пока его не сожрет какая-нибудь акула.

Хиро хитро улыбается:

– Наверное, у Тонори акула живет дома, и он не очень хочет туда возвращаться?

Кей смеется.

Тонори:

– Вам хорошо. У вас жены нормальные. А у меня … – он машет рукой.

Мужчины доходят до улицы и идут вдоль ряда домов. Кей показывает рукой в сторону моря:

– Видел пароход на рейде?

Хиро кивает:

– Видел.

Тонори:

– Наверное, снова привезли людей на остров?

Кей:

– Может, за нами?

Тонори:

– Зачем ему стоять на рейде? Если за нами – причалил бы сразу!

Хиро:

– Если привез людей – тоже незачем стоять там.

Тонори:

– Такая большая страна… Зачем их вообще везут сюда?

Кей:

– Зачем везут – понятно. Теперь это их остров, и надо, чтобы кто-то здесь жил. А вот почему эти люди сами сюда едут? Не понимаю. Почти никто из них не умеет ловить рыбу!

Тонори:

– Этот Степан, который плавает теперь на твоей лодке – он кем был на материке?

Хиро:

– Охотником. В горах. Где-то на Алтае.

Тонори:

– Так и охотился бы себе дальше!

Хиро:

– Говорит, что на войне был снайпером. И понял, что теперь не может стрелять даже в белку.

Мужчины молча идут дальше.

Кей:

– Рыбу тоже, что ли, жалеть? – он смотрит на еще дергающуюся рыбу в проволочном садке. – Я видел белку: маленькая, пушистая, как детская игрушка. Но если попробуешь забрать у нее шишку – превращается в злую крысу вот с такими… – он показывает размер свободной кистью, – зубами. И рыба тоже добрая, пока не увидит рыбу поменьше.

Тонори смотрит на улов в садке.

– Да куда еще меньше! Уже знаю, что скажет жена – скоро весь твой улов будет влезать на одну сковородку!

Хиро покачивает головой:

– Скоро.… Если у женщины нет проблем сегодня, она их заранее придумывает на завтра, чтобы было о чем попереживать.

Кей:

– Да нет – хороший год! Еще месяц будет много рыбы, а у меня все бочки уже забиты, – он поворачивает голову к Тонори: – Ты обещал мне две бочки!

Тонори:

– Да кто же солит рыбу в бочках?!

Кей:

– Я! А ты – обещал мне две штуки!

Тонори кивает:

– Обещал… Но дам одну. Во вторую – жену посажу до весны. Или сам от нее там спрячусь.

Мужчины смеются. Хиро делает прощальный жест рукой и поворачивает в проулок, в котором чуть раньше скрылся его сын.

7

Белое крыло летел низко над водой, держа в клюве пойманную рыбу. Холодная вода и прогретый солнцем воздух не давали восходящих потоков, и лететь в тихую солнечную погоду всегда было немного труднее, чем в непогоду.

Природа играла свою симфонию сразу на бесчисленном количестве инструментов, а люди слышали только один-два из них и, глядя на сидящих на воде чаек, предсказывали хорошую погоду. На самом деле в такую погоду и насекомые летали намного ниже над водой – их тянули вниз потяжелевшие от испарений крылья, и рыба поднималась ближе к поверхности, в более теплые слои воды, да и многое другое проходило незамеченным для человеческого глаза. В такие дни Белое крыло легче находил добычу, чем тогда, когда ему, как и другим птицам, приходилось долго парить в воздухе, высматривая изредка всплывающие к поверхности моря косяки рыб.

Чайки гнездились в нескольких километрах от поселка, в котором жил Исао, на скалах, отсекающих от острова узкую песчаную полоску земли, почти полностью уходящую под воду во время приливов. И подлетая к скалам, Белое крыло уже видел беспокойно озирающуюся по сторонам чайку – ту, что ждала его, сидевшую рядом с одним из десятков гнезд, внутри которого копошились два маленьких комочка.

8

Невысокий коренастый мужчина лет сорока стоял у верстака с инструментами, под навесом, во дворе двухэтажного дома-барака на несколько квартир, светлые, еще не потемневшие под солнцем и ветром стены которого говорили о том, что дом построен совсем недавно.

Слегка прикасаясь к топорищу, мужчина полировал уже почти идеальную поверхность обрывком наждачной бумаги. Сдул с топорища едва заметную пыль – стружку и провел по нему ладонью.

Каждый раз, делая мебель или какое-то другое изделие из дерева, Николай пытался представить, как им будет пользоваться тот, кто ему заказал этот предмет. И тогда каждое изделие в его руках само собой приобретало какие-то особенности, словно подлаживаясь под будущего владельца. И сейчас, глядя на топорище, он видел, как оно, как влитое, лежит в руке Виктора – долговязого соседа Николая. Топорище и было длиннее тех, что Николай делал другим, под стать росту соседа, и ручкой – такой, в которую бы идеально легла его крупная кисть с длинными и необычно тонкими, как у музыканта, пальцами.

О, легок на помине! Николай видит, что мимо забора, слегка прихрамывая, проходит Виктор. И машет ему рукой:

– Заходи! Готово все!

Виктор останавливается, удивленно покачивает головой и проходит в калитку.

Николай кладет топорище на стоящий рядом свежевыструганный табурет.

– Забирай!

Виктор подходит к Николаю. Мужчины пожимают руки. Виктор смотрит на табурет с топорищем.

– Ну, ты даешь! Когда успел? Я-то просто мимо шел… и не ждал, что сегодня, – он разводит руками.

Николай пожимает плечами:

– Да что тут долго возиться? Четыре часа работы.

Виктор:

– Вот что значит у тебя ремесло! И руки золотые. Нигде не пропадешь! И забор вокруг дома сделал такой, что сразу как-то по-домашнему стало, – он обводит рукой двор перед домом. – А я, – он с досадой машет рукой, – все на заводе да на заводе. А на войне – сапер! – он разводит руками, оглядываясь по сторонам. – Ну и что тут взрывать?!