Московская Атлантида

Московская Атлантида

Зигфрид фон Бабенберг

© Зигфрид фон Бабенберг, 2025

ISBN 978-5-0067-7819-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

Москва, которой уже нет

Дорогой читатель!

Перед тобой волшебные осколки той Москвы, которую мы почти потеряли. Той Москвы, где дома умели смеяться, переулки знали все тайны, а булыжные мостовые помнили шаги и Пушкина, и Ваньки-дурачка.

Я долго собирал эти истории – по крупицам, как старьёвщик, роющийся на Хитровке. Находил их:

В запахе московских булочных В воплях чаек над Москвой-рекой, так похожих на крики давно снесённых рынков

Эти сказки – не про «было». Они про «есть».

Потому что старая Москва никуда не делась. Она просто:

Спряталась в дворах-колодцах Притворилась новоделом Затаилась под асфальтом, как Златоглавый Змей из наших сказок

Читая, ты почувствуешь, как:

От Хитровки пахнет дегтем и кислыми щами Мясницкая звенит серебром купеческих счётов А Ивановская горка посмеивается в кулачок над своими кривыми этажами

Важное предупреждение: После этой книги ты начнёшь:

Видеть лица в резных наличниках Слышать шёпот в скрипе старых лестниц Замечать, как тени на стенах складываются в знакомые силуэты

Это не побочный эффект. Это Москва начинает узнавать тебя в ответ.

Так что устраивайся поудобнее.

Поверь, дома читают тебя так же внимательно, как ты – их.

Автор, который однажды ночью явственно услышал, как атланты у Никольских ворот переругиваются из-за сквозняка.

Сказка о Граде-Невидимке

и трёх его хранителях

В те времена, когда Москва была ещё юной, а улицы её вились, как ручьи весенние, случилось великое чудо – родился Град-Невидимка. Не городом земным был он, а душою Москвы, что жила в стуке копыт по брусчатке, в перезвоне колоколов, в криках разносчиков.

И были у этого Града три хранителя:

Первый – Хитров-Скоморох, рыжий да весёлый, с глазами, что видели всё насквозь. Жил он на дне бутылки да на кончике языка, в трактирах, где сходились князья и воры. Его царство – кривые переулки, где каждый камень помнил сто историй, а каждый двор хранил свою тайну.

Второй – Мясницкий-Купец, дородный, с окладистой бородой, в кафтане, расшитом золотыми нитями. В его лавках и амбарах кипела жизнь – тут и сахарные головы, и заморские вина, и книги, что пахли мудростью веков. Его счётные книги были длиннее рек, а богатство – больше, чем в казне царской.

Третий – Златоглавый-Старец, седой, с глазами, как небо перед рассветом. Жил он в тени церковных куполов, а молитвы его были так чисты, что ангелы прилетали послушать. Его сила была в колокольном звоне, что разгонял тучи над городом.

Но пришли иные времена.

Сначала ушли трактиры Хитровы – их стены, пропитанные вековыми историями, снесли за ненадобностью. Хитров-Скоморох пытался сопротивляться, но как шуту противодействовать новому порядку? Остались от него лишь обрывки песен, что ветер иногда напевает в подворотнях.

Потом пришёл черёд Мясницкого-Купца. Его лавки переделали под конторы, золото конфисковали, а книги сожгли. Только в подвалах некоторых старых домов до сих пор пахнет пряностями да кожей – это его дух бродит, не находя покоя.

Последним пал Златоглавый-Старец. Колокола сбросили, купола снесли, а сам он, ослепший от слёз, ушёл под землю, унося с собой последние молитвы.

Но вот что удивительно – Град-Невидимка не исчез.

Он спрятался в трещинах старых стен. В узорах на потолках метро. В запахе булочных, что до сих пор пекут калачи по старинным рецептам.

Иногда, в тихие вечера, когда город затихает, можно услышать:

В районе Чистых прудов – смех Хитрова-Скомороха На Мясницкой – стук счётов Мясницкого-Купца А под Красной площадью – шёпот Златоглавого-Старца

Они ждут. Ждут, когда новые хозяева города вспомнят старые обычаи. Когда колокола снова зазвонят, когда на брусчатку вернутся телеги, когда в переулках снова зазвучат настоящие истории.

А пока…

Если вам когда-нибудь покажется, что за спиной кто-то стоит – не оборачивайтесь. Это просто старая Москва смотрит вам вслед. И, быть может, вздыхает.

Не конец это. Не начало. Просто – страница в большой книге, что пишется веками.

Послесловие старого звонаря: «Города не умирают, покуда живёт память о них. А память – она в камнях мостовых, в названиях переулков, в рассказах бабушек у подъездов. Храните её, и тогда, глядишь, проснётся однажды Град-Невидимка ото сна…»

Сказка про Ивановскую Горку и весёлых надстроечников

Жили-были в Москве, на самой что ни на есть Ивановской Горке, старинные домики – пузатые, разноцветные, с резными наличниками и тайными ходами между чердаками. Жили не тужили, грелись на солнышке да посмеивались над новомодными домами-коробками.

Но однажды пришла революция-переделка и говорит: – Будете теперь, домики, выше ростом! Народу жить негде – надстраиваем этажи!

Заскрипели старые брёвна, застонали кирпичи: – Да мы же не для этого строились! Нас так красиво складывали – чтоб глаз радовался, а не чтоб как грибы после дождя расти!

Но кто ж их слушает? Пришли весёлые надстроечники – бригада мастеров на все руки:

Петрович-Косорук – у него уровень был кривой, зато оптимизма – хоть отбавляй. Федя-Балконник – любил прилепить балкончик там, где никто не ожидал. Над входом? Запросто! Над соседским окном? Ещё лучше! Ванька-Кирпичный Алхимик – умел из трёх старых кирпичей сделать пять новых. Волшебник, да и только.

И началось!

Дом купца Сысоева (бывший розовый, а теперь в пятнах свежей штукатурки) вдруг обзавёлся четвёртым этажом, который торчал, как шляпа набекрень.

Особняк с мезонином (когда-то гордость переулка) внезапно отрастил дополнительные окошки, глядевшие в разные стороны, будто после ссоры.

А старая галантерейная лавка и вовсе превратилась в дом-матрешку – этажи лепили один на другой, пока верхние окна не стали похожи на глазки испуганной совы.

Но самое смешное случилось с домом с атлантами.

Те самые каменные великаны, что веками держали балкон, вдруг очутились по пояс в стене – новый этаж сел им прямо на плечи!

– Эй, люди! – возмущались атланты. – Мы тут красоту держали, а не квартиру для вашего троюродного кузена!

Но Москва есть Москва – прижилось.

Теперь, если пройтись по Ивановской Горке, можно увидеть:

Дом-торт – где каждый этаж печёт себе, как ему вздумается. Дом-недоразумение – где окна третьего этажа смотрят ровно в стену соседа. Дом-оптимист – у которого пятый этаж уже 100 лет обещают достроить.

А по ночам, говорят, старые домики вздыхают, новые этажи поскрипывают, а каменные атланты тихо ругаются на непосильную ношу.

Но утром – снова стоят. Кривые, но гордые.

Мораль: Москва никогда не строится – она всегда достраивается. И в этом её прелесть.

P.S. Если увидите дом, где окна не совпадают с этажами – не пугайтесь. Это просто Петрович-Косорук постарался.

Города, как люди, – рождаются, меняются и умирают. Но если человек оставляет после себя память в фотографиях и письмах, то город – в камнях, названиях переулков и обрывках старых газет.

Эта книга путешествие по Москве, которую вы никогда не видели. По городу, который растворился во времени, но не исчез бесследно.

Хитровка – здесь, среди вонючих трактиров и ночлежек, рождались гении и пропадали неудачники. Это место, где за копейку можно было купить и водку, и спасение души.

Мясницкая – улица контрастов, где купеческая спесь сталкивалась с революционным безумием. Ее магазины, церкви и доходные дома видели больше, чем написано во всех учебниках истории.

Московская Атлантида – исчезнувший мир храмов, монастырей и тихих дворов. Мир, который взорвали, разобрали на кирпичи и закатали в асфальт. Но его призрак все еще бродит по столице.

Эти рассказы – не ностальгия. Это попытка воскресить голоса тех, кто жил, любил, страдал и умирал на этих улицах.

Откройте книгу – и вы услышите, как скрипят фонарные столы, как шепчутся тени в переулках, как смеется пьяный поэт у стены Хитровского рынка.

Москва не забыла. Просто ждала, когда кто-то расскажет ее историю.

Читайте. Вспоминайте. Удивляйтесь.

(А потом закройте окно – вдруг что-то шелохнется в темноте…)

Список исторических районов Москвы

Вот список исторических районов Москвы с краткой характеристикой каждого:

1. Китай-город Древнейший район после Кремля Центр торговли с XVI века Сохранил фрагменты стены Китай-города Здесь находился Гостиный двор и первые банки 2. Белый город Историческая территория внутри стен Белого города (ныне Бульварное кольцо) Аристократические особняки XVIII – XIX вв. Место расположения храма Христа Спасителя 3. Земляной город Территория между Белым городом и Садовым кольцом В XIX веке – район мещан и разночинцев Сохранил старую планировку улиц 4. Замоскворечье Купеческий район за Москвой-рекой Классические купеческие особняки Центр старообрядчества Описан Островским в пьесах 5. Хамовники Бывшая слобода ткачей (хамовников) Сохранил храм Николая Чудотворца в Хамовниках Район Льва Толстого (дом в Долгом переулке) 6. Пресня Рабочая слобода с XIX века Центр революционных событий 1905 и 1917 гг. Сохранил промышленную архитектуру 7. Лефортово Немецкая слобода Петровских времен Дворцово-парковый ансамбль Лефортово Исторический военный госпиталь 8. Симоново Древнее село с Симоновым монастырем Описано в «Бедной Лизе» Карамзина Сохранило фрагменты крепостных стен 9. Крутицы Бывшее подворье Крутицких митрополитов Уникальный Крутицкий теремок XVII века Сохранил атмосферу старой Москвы 10. Сущёво Бывшая стрелецкая слобода Сохранил храм Троицы в Листах Район народных промыслов 11. Ордынка Часть древней дороги в Орду Купеческие особняки и храмы Описана в русской литературе 12. Таганка Район ремесленников у Таганских ворот храм Мартина Исповедника Центр диссидентства в советское время 13. Басманная слобода Бывшая слобода пекарей (басманников) Архитектура от барокко до модерна Родина Василия Баженова 14. Мещанская слобода Поселение выходцев из Речи Посполитой Сохранила регулярную планировку Классические доходные дома XIX века 15. Якиманка Район за Москвой-рекой Сохранил храм Иоакима и Анны Месторасположения Третьяковки Каждый из этих районов сохранил уникальную историческую атмосферу и архитектурные памятники разных эпох.

Но повесть наша пойдет не по этому регламенту, а наперекосяк, как вольный ветер мотал меня залетного из Одессы по матушке Москве

– Полиция боялась заходить сюда ночью – слишком много «темных дел» творилось в переулках. Хотите ещё страшилок? Тогда – вперёд, в подворотни! Только смотрите, чтобы вас не увели в «Вязники»…

ХИТРОВКА: ИСТОРИИ ИЗ ПОДВАЛОВ

(со слезой, с хохотом да с бархатным лоском)

Эх, судари мои да сударыни! Перед вами – живая Москва, что из-под золотых куполов да сквозь щели бревенчатых слобод выглядывает. Здесь бараши царские шатры кроили, кадаши золотом ткани расшивали, а хитровские голыши под гармошку всю подноготную столицы выворачивали. Этот сундук с похабными да святыми байками, где: Кожа от барашей ещё пахнет дегтем Нитки кадашёвских ткачих до сих пор вплетены в городскую суть Гиляровский из угла подмигивает, а купцы-самодуры в гробах переворачиваются. Про автора (то бишь меня): Я – гуляка московских переулков, что: Слухом – под всеми заборами стоял Пером – все городские тайны на бумагу переложил Совестью – слегка подрастерял, зато хохотом – припас на три кабака Писал не чернилами, а:

Квасом – для крепости Слезой – для искренности Хреном – для остроты (спросите у Федьки-косого, как он царский шатёр прозевал!) Так что застёгивайтесь покрепче – сейчас понесёмся по московским ухабам! А коли где споткнётесь – не пеняйте: под ногами у нас не брусчатка, а кости да байки трёхсотлетние… Все совпадения с историей – случайны, все анекдоты – правдивы, а все покойники – хоть и молчат, да посмеиваются. (Автор, меж тем, уже сидит в углу трактира «Каторга» и заказывает новую кружку – для «вдохновения». )

– Эй, пацан, ты куда прешь? Тут не ходят! Я замер у кривой подворотни, откуда доносился хриплый голос. Из темноты вылез старик в стоптанных сапогах, щурясь на мой фотоаппарат. – Клады ищешь? Или души погибших снимать приперся? Так началось мое знакомство с Хитровкой.

ПЕРВАЯ ИСТОРИЯ: ДОМ, КОТОРЫЙ ЕСТ ЛЮДЕЙ

– Вон те палаты, видишь? – старик, представившийся дядей Мишей, ткнул пальцем в облупленную стену. – Тут еще при царе Алексее Михайловиче люди жили. А потом – хлоп! – и ночлежка. В подвалах, слышь, по десять человек в комнате. Как селедки. Зимой – холод, летом – вонь. А знаешь, почему окна заколочены? – Нет… – Потому что отсюда прыгали. Кто от голода, кто от горя. А иные – так, просто с ума сошли. Я посмотрел на темные проемы. Казалось, из них до сих пор тянет холодом.

ВТОРАЯ ИСТОРИЯ: КЛАД КУДЕЯРА

– Копали тут все, – хрипел дядя Миша, разминая поясницу. – В семидесятых один чудак с металлоискателем пришел. Думал, сундук с золотом найдет. Выкопал кости. Человеческие. А золото… Он загадочно подмигнул: – Говорят, оно до сих пор здесь. Только искать надо не в земле, а в стенах. Раньше, слышь, кирпичи с дырками делали – туда монеты и затыкали. На черный день. Я машинально провел рукой по старой кладке.

ТРЕТЬЯ ИСТОРИЯ: ПРАВДА О ГИЛЯРОВСКОМ

– А вот тут твой Гиляровский сидел! – дядя Миша похлопал по замызганной лавке у трактира «Каторга». – Пиво пил, байки травил. Только вот про «ямы с ворами» – это он загнул. Не было тут никаких ям! Были подвалы, да. Но сидели там не воры, а бродяги. Мужики, которые работу искали. А полиция их – хвать! – и под замок. Чтобы по улицам не шастали. Я представил молодого Гиляровского, который, прихлебывая пиво, записывал в блокнот страшные истории.

ЧЕТВЕРТАЯ ИСТОРИЯ: ТУАЛЕТ НА ДВА ЭТАЖА

– Видишь эту дыру? – дядя Миша показал на полуразрушенную кирпичную будку. – Это ж история! Туалет на два этажа был. Внизу – для нищих, вверху – для господ. Только лестница сгнила. Вот и ходили все в одно место. А потом… Он засмеялся: – Один купец провалился. Сверху, значит, вниз. Так второй этаж и закрыли.

ПЯТАЯ ИСТОРИЯ: МАША И ЕЕ ДВОР

Мы свернули в узкий проулок. – Здесь Маша жила, – понизил голос дядя Миша. – Баба была – кровь с молоком. Всех кормила, всем помогала. А ночью… Он оглянулся: – Говорят, сводила счеты с обидчиками. Трупы потом в Яузу спускали. Но это так, байки… Ветер шевельнул ржавую цепь на воротах.

ЭПИЛОГ

– Ну что, напугал тебя? – хитро прищурился дядя Миша. Я молчал. Где-то впереди, во тьме переулков, завывала собака. – Ладно, иди. Только смотри… Его голос растворился в темноте: – Не сворачивай к Вязникам. Там до сих пор души бродят. Я вышел на освещенную улицу. За спиной Хитровка дышала тишиной.

Все описанные места существуют. И да – Вязники лучше обходить стороной.

КАБАК «КАТОРГА

(история с душой и сивухой)

– Заходи, милок, не бойся! – хрипло кашлянула полноватая хозяйка за стойкой, вытирая липкие пальцы о фартук. – У нас не то что у «Яра» – без пафосу, зато душевно!

Кабак «Каторга» – легендарная «питейная яма» Хитровки, куда захаживали: Воры «в законе» (обсуждали «дела» за столиком у печки) Нищие (меняли краденое на полштоф) Гиляровский (записывал байки, попивая дешевый портвейн) Полицейские (брали мзду и тут же ее пропивали)

Интерьер: • Пол – липкий от грязи, табака и чего-то мрачно-бурого • Лавки – с выдранными ножами узорами («это не граффити, а учет клиентов») • Окна – зарешеченные (чтобы не вылетали во время драк)

Меню 1890-х: • «Слеза коммерсанта» – водка с перцем (2 коп.) • «Вязниковский сурок» – тушенка неизвестного происхождения (3 коп.) • «Божий дар» – хлеб с плесенью (1 коп. за «благословение»)

Главные байки

«Стол №5» – где сидел легендарный вор Ванька-Каин (якобы приковал себя цепью, чтоб не утащили) «Призрак купца» – раз в месяц у печки появляется прозрачный мужик в цилиндре, требует вернуть кошелек «Рецепт от похмелья» – тут смешивали пиво с сажей («чтобы грязь изнутри выводить»)

Последний день «Каторги»: В 1910 году полиция закрыла кабак после «массовой потасовки с 7 трупами». Ныне на его месте – скромный двор с похабными граффити XIX века.

Если встать там ночью – до сих пор пахнет луком, махоркой и грехом. Проверено.

– Чё стоишь? – вдруг донеслось из темноты. – Наливай, давай!

КАБАК «КАТОРГА

(рассказ с хриплым голосом и перегаром)

– На троих, да покрепче! – хрипло бросил плечистый мужчина в рваном армяке, швырнуя на липкую стойку медяки.

Я прижался к углу, стараясь не привлекать внимания. Душный воздух кабака пропитался гремучей смесью махорки, перегара и чего-то кисло-сладкого. В полумраке коптили две сальные свечи, отбрасывая дрожащие тени на стены, испещренные ножевными зарубками.

– Эй, писака! – внезапно окликнул меня седой старик с лицом, изборожденным морщинами, как хитровские переулки. – Садись, коль пришел. Расскажу, как тут Ванька-Каин с цепью приковался!

Я осторожно опустился на шаткую табуретку.

«Слеза коммерсанта»

Старик – представившийся Пахомычем – шлепнул передо мной граненый стакан с мутной жидкостью.

– Пей, не бойсь. Это ж не то пойло, что ноне в «Яре» подают. Настоящая «Слеза коммерсанта»! – он хитро подмигнул. – Рецепт прост: хлебный спирт, перец да слеза ограбленного купца. Вон, видишь бутыль на полке? Говорят, сам Гиляровский последний глоток отхлебнул…

Я осторожно пригубил. Огонь распространился по горлу, вышибая слезы.

«Стол №5»

– Вон тот уголок видишь? – Пахомыч кивнул на замызганный стол у печки. – Место заказное. Тут Ванька-Каин, слышь, цепью приковался – чтоб ночью не утащили. Да только не помогло…

Он понизил голос:

– Пришли ночью, отпилили руку вместе с цепью. Так и нашли утром – рука висит, а Ваньки нет. Говорят, в Яузе потом всплыл… без языка.

Я невольно посмотрел на темный угол. В полумраке показалось, что оттуда на меня смотрит чья-то тень.

«Последний заказ»

– А вот и хозяин! – Пахомыч вдруг оживился.

Из-за занавески появился коренастый мужчина с лицом боксера-неудачника.

– Семен, глянь-ка, писатель к нам пожаловал! – крикнул старик.

Хозяин кабака тяжело опустился за наш стол, отчего табуретка жалобно заскрипела.

– Знаешь, парень, – начал он хрипло, – каждый вечер тут одно и то же. В девять – драка, в одиннадцать – труп. В полночь – полиция берет мзду. А утром… – он мотнул головой в сторону темного угла, – …утром опять открываем.

Внезапно дверь с треском распахнулась. На пороге стоял высокий мужчина в мокром плаще.

– Все, закрываемся! – резко сказал Семен, вставая.

Послесловие

Когда я выходил на хитровскую мостовую, за спиной раздался грохот. Оглянувшись, я увидел, как из двери кабака вылетает тело.

– Не оглядывайся, парень, – прошептал кто-то рядом. – Это они каждый вечер так… закрываются.

На следующий день я проходил мимо этого места снова. На дверях висел ржавый замок, а из-под порога выползал черный кот.

– Мяу, – сказал он мне и исчез в переулке.

P.S. Кабак «Каторга» действительно существовал на Хитровке. Последний раз его видели открытым в 1910 году. Говорят, иногда в дождливые ночи там до сих пор слышно звон стаканов и хриплое: «На троих!».

Бараши

Слобода у Петровского парка

Рассказ старого бараша с хрипотцой да прибаутками

«Эх-хе-хе… Сижу я, старый хрен, на завалинке, а внучок тычет в меня костлявым пальцем: «Деда, а правда, што у нас вся Москва под шатрами ходила?»

Как гаркну на него: «Не то што ходила – плясала, сучьё, под нашими тентами!

Гаврила-дед мой, царство ему небесное, бывало, сучит шелковую нить да приговаривает: «Вон, Петруха, глянь-ка – энта нитка для самого патриарха Филарета! А вон та – для бляхи купеческой, што на Хитровке дочку замуж спроваживает!»

А уж как князь Пожарский к нам нагрянул – мать честная! «Бараши, – кричит, – шатёр мне к утру, да чтоб орёл на макушке так сверкал, чтоб ляхи ослепли!»

Три дня без задыху: бабы пряли, мужики дубилом воняли, ребятня золотые нитки зубами рвала – а как выставили на Поклонной горе, сам патриарх слезу утер: «Окропить сие чудо!»

Да только окропил-то не святой водицей, а… – старик хитро подмигнул, доставая плоскую бутыль из-под полы – …настоящим бархатным элем из Степановых запасов!

Так што, внучок, когда будешь мимо Петровского парка идти – плюнь под ноги три раза да скажи: «Слава барашам – царским шатёрщикам!» А не скажешь – ночью дед Гаврила придёт и подушку войлоком набьёт… тем самым, што для царя Алексея не доделал!»

А коли услышишь ночью за стеной шёпот: «Нитку пода-ай…» – это не ветер, это бараши шелка просят. Лучше клубки за пазухой держать – сами знаете, чьи это души шатры в ином мире шьют…

Сказ кожевника с душком да с перчиком

«Эх, мать-перемать! Ишь ты вспомнил про шкуры-то… Запашок на всю слободу стоял – будто сам сатана в сортире квасной бочкой объелся!

Привезут, значит, шкур воловьих – гора вонючая. Мы их в чаны, да коры ивовой, да мочи лошадиной (чтоб мягче были, мать их!), да месяц пущай плавают, как бояре в бане.

А тут как заскрипит телега: «Бараши! Царю к утру десяток кож подавай!» – это приказчик наш, Степан Кривой, нагрянул. Ходит меж чанов, палкой стучит: «Федька! Где мои кожи?»

А Федька-косой – парень хоть куда, да торопыга. Разок недовыдубил – думал, сойдет с рук. Как повезли тот шатер под Смоленск – дождь хлынул!

«Царь-батюшка, – кричат, – вода с потолка каплет!» «Как каплет?! – Алексей Михайлович гаркнул. – Да я ж в луже сижу!!»

Ну, Федьку потом… – кожевник хитро щурится, почесывая спину – …не то что батогами – сам царь лично плеточкой по спинке погладил! С тех пор у нас поговорка пошла: «Не додубишь кожу – додубают тебя!»

А ты, барчук, не сморщись! Это ж история! Лучше нюхай-ка наш новый дуб – для боярина Милославского специальный заказ! – сует под нос кусок кожи, от которого у слушателя слезы из глаз брызнули

Кстати, после того случая Федька кожу так хорошо выделывать научился, что сам царь ему серебряный скребок подарил. Да только скребок тот… – понижает голос – …все равно в карты спустил. Как же – бараш ведь!

Роспись шатра

Повесть иконописца с мазнёй да с хмельной слезой

«Эх-хе-хе, барчук! Ты про орлов да краски спрашиваешь? А ну-ка подь сюды, да глянь вон на ту стенку – видишь, где штукатурка-то жёлтая? Это не штукатурка, мать её, это наш барашевский «золотозар» выцвел! Пригнали нас, иконописцев, из Оружейной палаты – «Шифры, мол, на шатрах царевых делать, чтоб никакой шпиён не разгадал!» Сидим, значит, с Андрюхой-целовальником (царство ему небесное, под забором помер, сердешный), яйца в краску мешаем. Андрюха буркалы свои волшебные напялит: «Вань, а Вань! Што ты малюешь? У орла ж лапы короче, чем у царицыной собачки!» «Да это ж стиль такой, византийский!» – я ему. «А по-моему, ты вчерашний квас до византии допил!» И тут же, шельмец, достанет из-за пазухи маковку: «На, выдуй, дабы вдохновение пришло!» Так и работали – утром молитва, в обед маковка, к вечеру – орлы на шатрах такие, что сам патриарх, бывало, крестится: «И как это у вас, трезвые-то, такие пьяные узоры получаются?» А однажды… шёпотом …мы Мишке-пьянице, что на росписи спал, на спине двуглавого орла нарисовали! Так тот, дурак, с перепугу всю неделю перед зеркалом стоял – крылья пытался расправить! *P.S. А краски-то наши и правда волшебные были – через триста лет всё не выцветают! Только вот рецепт потеряли… Может, потому что последнюю маковку Андрюха в 1682 году один выдул?*

Быль плотника с щепой за ухом

да с топором за пазухой

«Эх, соколик, ты про шесты-то спрашиваешь? Да эта наука покруче боярских интриг будет!

Брали мы ясень не абы какой – только что у Николы на Щепах рос, под колокольный звон! Дерево-то, вишь, от молитв крепчает. Сучки снимали скобелем – не как ноне эти пижоны напильником шкрябают!

А потом – самое лютое: паром гнуть! Топишь баню по-черному, затаскиваешь шест – жар такой, что у беса в заднице прохладнее!

Был у нас Митрий-горбун – мастер от Бога! Бывало, верхом на шест садится: «Ну-ка, погоди, сучьё, не трещи!» А сам жопой чует – где слабинка.

Как-то раз под Петрухой-царевичем (будущим-то императором, мать его!) шест лопнул! Трах – и Митрий в щепях! Еле откачали.