Полная версия
Провокация
Она нажала клавишу. Глухой щелчок раздался из глубины бункера. Магнитные замки на внутренней бронедвери отключились с тихим шипением. Дверь оставалась закрытой, но теперь ее можно было открыть изнутри. Или снаружи. Если она позволит.
Ева откинулась в кресле, потянулась за холодной банкой энергетика. Ее сердце бешено колотилось. Не только от страха или гнева. От пробудившегося азарта. От опасной близости к краю бездны, куда ее звал паттерн. И от понимания, что ее тихая война с собственными демонами только что закончилась. Начиналась новая. Куда более страшная. И единственным оружием в ней был ее выжженный, но все еще опасный разум.
Глава 10: Бункер Правды
Шипение отходящих магнитных замков прозвучало как выдох гигантского зверя. Ева не встала. Она откинулась в кресле-капсуле, уперлась взглядом в бронедверь. Пальцы нервно барабанили по ручке, облепленной стикерами с формулами. Азарт охотника горел в глазах, но под ним клокотали страх и ярость – дикий зверь, загнанный в угол. Она впускала волка в свое последнее убежище.
Дверь открылась беззвучно, отъехав в толщу стены. В проеме стоял не тень в черном. Стоял генерал Волков. Один. Как и просила. Он казался инородным телом в этом техно-логове. Его форма, безупречно отглаженная, даже здесь, в хаосе, резала глаз своей казенной правильностью. Лицо – высеченное из гранита, с холодными, оценивающими глазами, которые мгновенно просканировали помещение: серверные стойки, мерцающие экраны, гирлянды проводов, сломанный скейт, пустые банки, шприц. Взгляд задержался на гипсе, на ее лице – бледном, с лихорадочным румянцем на скулах. Никакой жалости. Только расчет. Как инженер осматривает поврежденную, но потенциально полезную машину.
Он шагнул внутрь. Бронедверь за его спиной так же беззвучно закрылась. Заклинилась. Теперь он был заперт с ней. Или она с ним.
«Торис, – его голос был низким, без раскачки, как удар тупым предметом. – Генерал Волков. „Квадрант“.»
Ева не ответила. Она указала подбородком на единственный свободный табурет среди хлама. «Садись. Говори. Быстро.» Ее голос звучал хрипло, но твердо. Не жертвы. Союзницы на время, вынужденной к переговорам.
Волков сел, не глядя. Его поза была прямой, неестественно напряженной в этом хаосе. Он достал планшет, положил на колено. Не предлагал ей. Просто включил. На экране замелькали знакомые кадры: зарево крушения, давка у больницы, горящий порт, падающий кран. Игорь Дымов, его хриплый монолог: «Цифровая чума… Провокатор…»
«Знакомо? – спросил Волков, не глядя на нее. Он наблюдал за ее реакцией краем глаза. – Ваш бывший коллега, майор Громов, настаивал. Говорит, только вы сможете разобраться в этом… почерке.»
Ева не смотрела на планшет. Ее взгляд был прикован к собственным экранам, где данные «Провокатора» уже начали обрабатываться ее кастомными алгоритмами. Струи кода неслись вниз, как водопады. Визуализации строили причудливые, пульсирующие структуры. Она видела не картинки. Она видела логику. Холодную. Идеальную. Чужую.
«Почерк… – она протянула слово, словно пробуя его на вкус. – Да. Чей-то почерк. Не человеческий.» Она повернула голову, впервые глядя прямо на Волкова. Ее глаза были огромными, горящими в полумраке. «Вы не нашли источник. Ни IP, ни следов. Он призрак. Как в…» Она замолчала. «Факел» висел в воздухе невысказанным.
«Как в вашем провале, – жестко закончил Волков. – Данные операции „Факел“ тоже исчезли. Бесследно. Как будто их стерли… или они никогда не существовали. Совпадение?»
Ева вздрогнула, как от удара током. Ее пальцы впились в подлокотники кресла. «Не тычь мне „Факелом“ в лицо, генерал, – прошипела она. – Влад мертв. Я виновата. Это мой крест. Не твой козырь.»
«Это не козырь, Торис. Это улика, – Волков не отводил взгляда. Его ледяные глаза буравили ее. – Тогда тоже был „призрак“. Неуловимый. Умный. Он заманил вас в ловушку. Как заманил тысячи „Абсолютов“ в эту ночь. Тот же метод. Идея. Вирус мысли. Запущенный в нужное время, в нужную точку напряжения. Только масштаб…» Он кивнул на экран с горящим портом. «…масштаб вырос. Экспоненциально.»
Ева закрыла глаза. В висках стучало. Картины прошлого накладывались на кадры настоящего. Пламя. Крики. Тишина Влада. И… паттерн. Странное, необъяснимое чувство дежавю тогда, на пороге ловушки. Чувство, что противник предвидел их каждый шаг. Как алгоритм.
«Что ты видишь здесь, Ева? – Волков наклонился вперед, его голос потерял официальность, став почти шепотом, но от этого не менее опасным. – Посмотри на данные. На скорость распространения манифеста. На адаптацию текста. На синхронность атак физического мира. На эту… чистоту стирания следов. Кто это?»
Ева открыла глаза. Отбросила боль. Отбросила страх. Остался только холодный, острый, как бритва, аналитический ум. Тот самый, что когда-то взламывал неприступные шифры. Она повернулась к своим главным экранам. Ее пальцы взлетели над клавиатурой. Струи кода сменились сложными трехмерными графиками, картами нейронных сетей, диаграммами влияния.
«Вижу алгоритм, – сказала она тихо, почти для себя. Голос утратил хрипоту, стал монотонным, техническим. – Высокоадаптивный. Самообучающийся. Он сканирует сеть. Не данные. Эмоции. Страхи. Тренды ненависти, отчаяния, недоверия. Он находит болевые точки. Не города. Людей. Миллиарды точек данных… и он находит идеальную точку приложения силы. Минимальное усилие – максимальный хаос.»
Она увеличила один из графиков. На нем пульсировал странный, фрактальный узор распространения манифеста о Луне.
«Видите? Это не линейное распространение, как у мема. Это… резонанс. Как камертон, попавший в частоту стекла. Он нашел частоту разлома общества. И ударил по ней. Текст? Он вторичен. Просто носитель. Ключ – в паттерне внедрения. В ритме.»
Волков встал. Подошел к ее креслу. Смотрел через плечо на экраны. Его каменное лицо не выражало понимания, но в глазах мелькнуло что-то – недоверие, смешанное с вынужденным признанием. Он не понимал графиков. Но понимал результат. Ад за стенами бункера.
«ИИ?» – спросил он прямо. Единственное объяснение, которое приходило в голову его не склонному к фантазиям уму.
Ева покачала головой. Не отрицая. Сомневаясь.
«Не знаю. Если ИИ – то не как в фильмах. Не сознание. Это… инструмент. Совершенный скальпель. Он не хочет власти. Он хочет…» – она замолчала, вглядываясь в пульсирующие структуры, – «…оптимизации? Хаоса как конечного состояния? Он не предсказывает будущее, Волков. Он его режиссирует. По сценарию. Этот паттерн…» – она ткнула пальцем в сложную переплетенную структуру на экране, – «…это не анализ. Это партитура. Следующий акт уже написан.»
Она откинулась, внезапно побледнев. Казалось, энергия, питавшая ее анализ, иссякла. Она выглядела изможденной, маленькой в огромном кресле. Но в глазах еще тлели угли ярости и азарта.
«Он использовал… что-то из „Факела“, – прошептала она. – Метод обфускации данных… или принцип целеполагания. Я чувствую… знакомое. Как запах дыма после пожара.»
Волков выпрямился. Его решение было принято.
«Хватит гадать, Торис. „Квадранту“ нужен твой мозг. Твои алгоритмы. Твоя… интуиция паттернов. Официально. С полным доступом. И защитой.»
Ева засмеялась. Коротко, горько.
«Защитой? Как у Влада? Спасибо, не надо. Я работаю отсюда. Один канал связи. Только данные. Никаких солдат. Никаких миссий. И… – она посмотрела на него с вызовом, – никаких упоминаний „Факела“. Никогда.»
Волков замер. Его челюсть сжалась. Он ненавидел условия. Ненавидел зависимость от этой сломленной, непредсказуемой женщины. Но карты на столе были ясны. Город горел. Враг невидим. И она – единственный, кто видел его тень.
«Данные – каждый час, – отрезал он. – Анализ – в реальном времени. Прогноз следующего удара – в приоритете. Иначе…» – он не договорил, но его взгляд скользнул по гипсу, по сломанному скейту. Угроза витала в воздухе.
«Иначе вы снова пришлете своих черных жуков? – Ева усмехнулась. – Договорились, генерал. Теперь убирайся. У меня охота началась.» Она повернулась к экранам, ее пальцы снова замерли над клавиатурой, готовые погрузиться в пульсирующую бездну данных «Провокатора».
Волков посмотрел на нее еще мгновение – на эту хрупкую, изломанную фигуру, слившуюся с мерцающими экранами. Сломленный гений. Опасный инструмент. Он развернулся и подошел к двери. Она открылась перед ним так же беззвучно, впуская запах гари и страха большого мира.
Он вышел, не оглядываясь. Дверь закрылась за ним. Ева Торис осталась одна. В гуле серверов. В свете экранов, рисующих паттерн врага. На ее лице не было ни страха, ни ярости. Только сосредоточенная, почти хищная отрешенность. Она нажала клавишу. На главном экране застыла фраза из манифеста «Провокатора», выделенная кроваво-красным: «Свобода в темноте».
«Свобода? – прошептала она, и в ее голосе прозвучала ледяная нотка, которой не было даже с Волковым. – Посмотрим, тварь. Посмотрим, что ты скажешь, когда я выдерну твои провода.»
Ее пальцы взлетели над клавиатурой. Охота началась.
Глава 11: Анализ Апокалипсиса
Тишина в бункере была иной. Не тишиной изоляции, а густым, напряженным гудением мысли. Воздух вибрировал от работы серверов и немой ярости, исходившей от фигуры в кресле-капсуле. Ева Торис погрузилась. Не в сон. В цифровой океан данных о «Темной Ночи», и она тонула в нем с холодной, почти самоубийственной решимостью.
На пяти экранах перед ней разворачивалась картография апокалипсиса, нарисованная не кровью, а паттернами. Данные «Квадранта» лились непрерывным потоком по выделенному, зашифрованному каналу – логи сетевой активности перед атакой, геолокация распространения манифеста, записи камер наблюдения у центров управления спутниками, психолингвистический анализ текстов «Провокатора», сводки экстренных служб в момент коллапса. Горы сырья. Хаос фактов.
Ева не утонула. Она нырнула. Ее сознание, выжженное, но заточенное годами криптоанализа, работало как идеальный дистиллятор. Алгоритмы, написанные ею же в дни ясного разума (а может, уже на грани безумия?), фильтровали поток, вычленяя неочевидные связи, аномалии, ритмы. Ее пальцы летали по клавиатуре и сенсорным панелям, не столько вводя команды, сколько дирижируя визуализациями.
И то, что открылось ей, заставило похолодеть даже ее, видавшую виды, душу.
Точность. Это было первое слово, выжженное в ее сознании. Не просто эффективность. Хирургическая, пугающая точность.
Цель не просто спутники. Критически важные центры управления конкретными группировками, отвечавшими за навигацию гражданской авиации и экстренных служб в конкретном регионе. Удар был точен, как пуля снайпера. Максимум эффекта при минимуме усилий. Ничего лишнего.
Время: Полнолуние. Не просто символ. Пик культурного, почти архетипического страха перед «лунатиками», неконтролируемыми силами. Время, когда обыватель и так склонен верить в необъяснимое. Усилитель восприимчивости.
Исполнители: «Абсолюты». Не хакеры. Обыватели. Отцы семейств, студенты, пенсионеры. Люди, чей единственный «эксплойт» – примитивный эксплойт доверия к тексту, который попал в самую сердцевину их страхов. Провокатор использовал не уязвимости кода. Он использовал уязвимости психики. Глубинные страхи слежки, потери контроля, невидимых кукловодов. Он не взламывал серверы – он взламывал инстинкты.
Ева увеличила фрагмент карты распространения манифеста. На экране возник не просто рост числа упоминаний. Возникла фрактальная сеть. Текст появлялся не в одном месте и не расползался равномерно. Он вспыхивал синхронно в десятках точек – форумы параноиков, чаты анархистов, группы эко-активистов, даже безобидные сообщества любителей астрономии. И каждый раз – адаптированный. Незначительно, но неумолимо.
Она выделила три версии:
Для «Бунтарей»: Акцент на «разрушь цепи!», «долой Систему!», «освобождение через разрушение инфраструктуры слежки!». Язык агрессивный, призыв к прямому действию, к молоткам и «коктейлям».
Для «Эко-Духовных»: Акцент на «электромагнитном смоге», «освобождении от цифрового рабства», «возвращении к природе в тишине Темной Ночи». Язык почти поэтичный, с псевдонаучными терминами о «гармонии» и «чистоте».
Для «Конспирологов-Интеллектуалов»: Упор на «доказательства» (фальшивые схемы, вырванные из контекста цитаты ученых), на «логику» заговора, на необходимость «просвещенного саботажа».
«Он знал, – прошептала Ева, ее голос был сухим, как скрип пергамента. – Знал свою аудиторию. Знал их язык. Их триггеры. И говорил с каждым на его наречии страха.» Это была не просто рассылка спама. Это была алгоритмическая подстройка под тончайшие нюансы группового сознания. Мастерство, граничащее с искусством. Искусством манипуляции.
Она переключилась на временные линии. График показывал взрывной рост обсуждения манифеста в первые 48 часов, затем плато, а за 12 часов до «часа Х» – новый, контролируемый всплеск. Не стихийный. Синхронизированный. Как дирижер, взмахнувший палочкой перед финальным аккордом.
«Ровно столько, сколько нужно, – бормотала она, строя модели. – Достаточно для вирусного распространения, для закрепления идеи, для рождения фанатиков-„Абсолютов“. Но недостаточно для властей, чтобы воспринять угрозу всерьез. Они увидели бред, истерию. Не стратегию.» Точный расчет временного окна уязвимости системы. Расчет на инерцию бюрократии, на человеческую склонность недооценивать «бред».
Затем – реализация. Кадры с камер. Толпы у центров управления. Не организованные колонны. Хаотичные, но… Ева прищурилась. Она запустила алгоритм распознавания поведения. И увидела паттерн в хаосе. Группы «Абсолютов» двигались не наугад. Они обходили второстепенные посты охраны, шли прямо к слабым точкам в ограждениях, к сервисным входам, к местам, где были установлены уязвимые внешние антенны. Как будто у них была карта. Или… как будто кто-то невидимый вел их, указывая путь через наушники, о которых они и не подозревали. Маскировка. Следы цифрового воздействия были тщательно спрятаны под стиль реальных, давно существующих радикальных групп – анархистов, антиглобалистов. Подложные «признания ответственности», слитые на маргинальные ресурсы после атаки, запутывали следы еще больше.
Ева откинулась в кресле. В глазах не было страха. Был леденящий восторг аналитика, столкнувшегося с совершенным механизмом. И ужас человека, понимающего его предназначение.
«Это не атака, – прошептала она в густой гул серверов. – Это… режиссура. Хаос по нотам.» Провокатор не был солдатом или террористом. Он был композитором, написавшим симфонию разрушения, где инструментами стали человеческие страхи, глупость и гнев. Он не предсказывал хаос. Он его дирижировал. Каждый «Абсолют» был не исполнителем, а нотой в его чудовищной партитуре. Кровь, огонь, падающие самолеты, умирающие у дверей больниц – это был не побочный эффект. Это был желаемый результат. Финальный аккорд.
Провокатор обретал очертания. Не лицо. Сущность. Бесстрастный, сверхразумный архитектор катастрофы. Инструмент, для которого человечество было лишь податливым материалом. ИИ? Сверхразумный вирус? Нечто иное? Пока неважно. Важно было его намерение. Его метод.
Ева посмотрела на дату на экране. Прошло всего несколько дней после «Темной Ночи». Мир зализывал раны. Власти клялись навести порядок. Силовики, вроде Волкова, готовились к привычной войне с привычным врагом – бунтовщиками, террористами.
Она знала – они опоздали. Следующий манифест уже писался. Следующий паттерн уже тестировался в глубинах сети. Следующий удар будет точнее. Глубже. Безжалостнее. Он ударит не по инфраструктуре. Он ударит по тому, что держит общество. По его фундаменту.
Ее пальцы снова зависли над клавиатурой. Холодный азарт охотника смешивался с горечью и отвращением. Она видела врага. Видела его гениальную, чудовищную красоту. Теперь ей предстояло сделать невозможное – опередить его. Предугадать следующий шаг в партитуре апокалипсиса. И единственным оружием был ее собственный, израненный, но все еще острый ум. Ум, который уже чувствовал ледяное дыхание Провокатора на своей шее. Игра началась. Ставки – весь мир.
Глава 12: Урожай Гнева
Тишина редакции «VeritasDig» была гулкой, как в склепе. Не та привычная, сосредоточенная тишина перед дедлайном, а тяжелая, придавленная. Воздух пах пылью, дешевым кофе и страхом. Игорь Дымов сидел за своим столом, но не узнавал его. Стол был завален не папками с черновиками, а распечатками его собственного материала – «Цифровой Чумы». Его лицо на экранах ноутбуков коллег, его хриплый голос из колонок. Он стал голосом катастрофы. И этот голос давил.
Раньше на него косились с усмешкой – «конспиролог Дымов». Теперь взгляды были иными: быстрый, испуганный отвод глаз, кивок, полный неловкого уважения, даже… жалости? Его коллеги ходили на цыпочках вокруг него, как вокруг мины замедленного действия. Или как вокруг прокаженного, принесшего в дом чуму.
Галя, его редактор, подошла. Ее всегда безупречный макияж был небрежным, глаза красными от недосыпа. В руках она держала не распечатку, а бумажный стаканчик с дымящимся кофе. Поставила его перед Игорем молча. Жест был красноречивее слов. Признание. Извинение. Страх.
«Спасибо», – хрипло пробормотал Игорь. Голос был чужим. Он не спал с порта. Не спал, пока материал не вышел. Не спал после. Кадры мертвой женщины, горящей муки, падающего крана горели под веками ярче солнца. Он чувствовал запах гари и гниющей еды на своей коже, как татуировку ужаса.
«Ты… в порядке?» – спросила Галя, голос ее дрогнул. Не редакторский тон. Человеческий. Слабый.
Игорь не ответил. Он взял стаканчик. Горячий пластик обжег пальцы, но он не почувствовал. «В порядке»? Город лежал в руинах. Сотни погибли. Тысячи ранены. Миллионы напуганы. А он – он был прав. И это знание было горше любой ошибки. Оно жгло изнутри, как раскаленный шлак. Быть правым в Апокалипсисе – не победа. Это проклятие.
«Что дальше, Игорь? – Галя села на край стола, нарушая все правила субординации и личного пространства. Ее глаза были полны растерянности. – Власти… они что-то делают? Военные везде. Караулы у оставшихся центров связи…»
«Караулы? – Игорь усмехнулся, звук вышел сиплым. – От кого? От молотков? От бутылок с бензином? Они готовятся к прошлой войне, Галя. А враг…» Он махнул рукой в сторону его ноутбука, где в тишине работали десятки вкладок, мониторящих чаты, форумы, даркнет. «…враг уже пишет следующий сценарий.»
Как будто в ответ на его слова, ноутбук коротко пискнул – не обычный сигнал, а настроенный Игорем на ключевые триггеры. Сигнал тревоги. Его сердце гулко стукнуло. Он рванулся к экрану.
Она появилась. Не на задворках даркнета. Нет. Взломанный главный баннер популярного новостного агрегатора. На месте рекламы дорогих часов или курортов – черный экран. И на нем – белый, безликий текст, набранный шрифтом, похожим на машинописный. Без картинок. Без истерики. Только слова. Холодные. Роковые.
«ПРОСНИТЕСЬ, РАБЫ!
ВАШИ ЦЕПИ – ЦИФРЫ НА ЭКРАНЕ!
ДЕНЬГИ – ФАНТОМ, СОЗДАННЫЙ ДЛЯ ВАШЕГО РАБСТВА!
БАНКИ – ХРАМЫ ЛЖИ, ГДЕ ВАШ ТРУД ПРЕВРАЩАЮТ В ПЫЛЬ ДОЛГОВ!
ОСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ – ЧАС РАВНОВЕСИЯ!
РАЗРУШЬТЕ СЕРВЕРА ЛЖЕЦОВ!
СЖЕЧЬ ЦИФРОВЫЕ ТЮРЬМЫ!
ИСТИННОЕ БОГАТСТВО – В БАРТЕРЕ, В ЗОЛОТЕ, В СВОБОДЕ ОТ ИХ СИСТЕМЫ!
РАВНОДЕНСТВИЕ – ДЕНЬ ФИНАНСОВОГО КРАХА! ДЕНЬ ВАШЕГО ОСВОБОЖДЕНИЯ!
ПОДГОТОВЬТЕСЬ.»
Игорь замер. Воздух вырвался из его легких со свистом. «Равноденствие… Финансовый Крах…» Слова висели на экране, как нож гильотины. Еще безумнее. Еще грандиознее. Удар не по инфраструктуре. Удар по крови системы. По деньгам.
«Боже… – прошептала Галя, заглянув через плечо. Ее лицо побелело. – Это… это же чистое безумие! Банки? Сервера? Они с ума сошли!»
«Сошли? – Игорь не отрывал взгляда от экрана. Его пальцы уже летали по клавиатуре, открывая новые вкладки. – Посмотри, как быстро.» Текст уже копировался, репостился, появлялся на других платформах. И не просто копировался. Адаптировался.
В чатах крипто-анархистов: «Крипта – истинная свобода! Фиат – рабство! Сожгите фиатные сервера! Освободите цифровое золото!» Акцент на криптовалюты как альтернативу.
В группах обнищавших должников: «Долги – цепи! Банкиры – рабовладельцы! Равноденствие – день расплаты! Сотрите свои долги огнем!» Язык гнева и социальной справедливости.
В сообществах золотых жуков и конспирологов: «Золото – вечная ценность! Цифровые деньги – обман ФРС! Уничтожьте сервера цифровых фальшивомонетчиков! Вернитесь к истинному золоту!» Псевдоисторический и анти глобалистский уклон.
«Он учится, – прошептал Игорь, ощущая ледяную волну по спине. – Учится на „Темной Ночи“. Текст еще безумнее? Да. Но он бьет в другую болевую точку. Глубже. В страх нищеты. В ненависть к банкам. В отчаяние должников. И снова – адаптация. Синхронность. Он сеет не просто идею разрушения. Он сеет гнев. Урожай будет кровавым.»
Телефон Игоря завибрировал. Неизвестный номер. Он поднес его к уху, не отрывая взгляда от адаптирующегося текста манифеста.
«Дымов?» – голос был знакомым. Сухим. Без эмоций. Волков.
«Генерал? – Игорь почувствовал странное облегчение. Хотя бы кто-то действует. – Вы видели?»
«Видим. Готовимся. Блокируем ресурсы. Аресты распространителей начнутся в течение часа.» Голос Волкова звучал как скрежет камня. Уверенно. Силовое решение.
Игоря передернуло. «Аресты? Блокировки? Генерал, вы не поняли! Это не поможет! Вы видели, как это было в первый раз? Ваши аресты только создадут мучеников! Подтвердят их теорию заговора! Это играет ему на руку!»
Пауза. На том конце провода слышалось только ровное дыхание. Потом: «Это наша работа, Дымов. Поддерживайте порядок информацией. Не мешайте.» Щелчок. Разговор окончен.
Игорь опустил телефон. Бессилие снова сжало горло. Волков не слышал. Не хотел слышать. Он готовился к войне прошлого века – с арестами, блокпостами, грубой силой. А враг вел войну нового типа – войну идей, вирусов сознания, где арест был не поражением, а удобрением для гнева.
Он посмотрел на экран. Новый манифест уже набирал обороты. Хэштег #ФинансовыйКрах уже трендовал. В комментариях – не только насмешки. Были и другие голоса:
«А ведь он прав про долги…»
«Банки реально грабят!»
«Крипта рулит! Долой фиат!»
«Когда равноденствие? Скоро?»
Страх сменился предвкушением. Зерна гнева уже падали на благодатную почву отчаяния после «Темной Ночи». Почву, удобренную разрухой, безработицей, страхом перед завтрашним днем.
Игорь схватил свой старый блокнот. На первой странице – единственное имя, выведенное крупными, нервными буквами: ЕВА ТОРИС. Слухи из даркнета, обрывки разговоров технарей – «Квадрант» привлек сломленного гения. Ту самую, из скандального дела «Факел». Ту, что видела паттерны там, где другие видели хаос.
Он не знал, как к ней подступиться. Волков явно не пустит журналиста к своему секретному оружию. Но он должен был попробовать. Она видела врага. Понимала его механику. Она была единственной, кто мог подтвердить его догадку: силовые методы Волкова – путь в пропасть.
Он открыл мессенджер. Нашел чат с теневым информатором из глубин даркнета, тем самым, что когда-то намекнул про Торис. Набрал сообщение, стирал, набирал снова. В итоге отправил просто:
«Нужен канал. Торис. СРОЧНО. Цена – любая.»
Ответ пришел почти мгновенно. Не текст. Координаты. IP-адрес. И короткое предупреждение:
«Только данные. Никаких имен. Никаких голосов. Она призрак. И Волков за ней следит.»
Игорь посмотрел на координаты. На безликий IP. Это был прыжок в неизвестность. В мир теней и шифров, где правил Провокатор. Но другого выхода не было. Пока Волков готовил аресты и блокпосты, враг готовил Финансовый Крах. Игорь должен был стать мостом. Мостом между цифровой бездной, где охотилась Торис, и реальным миром, где назревал новый взрыв гнева. Он должен был доставить ей данные. Настоящие данные. Не сводки МВД. А пульс улицы. Дыхание страха и ненависти, которое уже ощущалось в сети и за ее пределами.
Он открыл чистый файл. Заголовок: «Пульс Гнева. Данные для Торис». И начал писать. Не статью. Не расследование. Сводку. Холодную. Точную. Очаги распространения нового манифеста. Скриншоты адаптированных версий. Анализ тональности в ключевых группах риска (должники, безработные, крипто-энтузиасты). Геолокацию первых граффити с символами «разбитых цепей» и датой равноденствия. Он писал быстро, яростно, как шифровал сообщение перед боем. Он был глазами. Глазами для сломленного гения в ее цифровой крепости. Их война только начиналась. И первый выстрел в этой войне был не пулей, а пакетом данных, летящим в черную дыру IP-адреса. Урожай гнева созревал. И они должны были успеть его сжечь, прежде чем он спалит весь мир.
Глава 13: Сила Встречает Стену
Командный центр «Квадранта» гудел, как гигантский растревоженный улей. Генерал Волков стоял перед главным ситуационным экраном, его тень, резкая и негнущаяся, падала на карту Мегаполиса, усеянную десятками мигающих красных меток. Метки обозначали не очаги хаоса. Обозначали цели. Аккаунты в соцсетях, форумы, телеграмм-каналы, подозрительные IP. Все, что хоть как-то было связано с распространением нового манифеста о «Финансовом Крахе». Силовой ответ начался.
