Провокация

«Долой Систему потребления! Свобода от рабства желудка! Очистимся огнем!»

Один такой фанатик, тощий парень в черной балаклаве, с диким воплем бросил бутылку с зажигательной смесью прямо в разбитый контейнер с мукой. Огненный шар с белым центром взметнулся вверх. Мука взорвалась, как пыль, осыпая людей горящим снегом. Вспыхнули волосы, одежда. Крики боли слились с ревом толпы.

Игорь не выдержал. Он бросился вперед, забыв о камере. Не к горящим – туда уже метнулись несколько человек с одеялами, тряпками, пытаясь сбить пламя. Он бросился к фанатику, который уже готовил новую бутылку, ликуя над хаосом.

«Что ты делаешь, идиот?! Это же еда! Люди голодают!» – заорал Игорь, хватая парня за руку.

Тот обернулся. Глаза в прорези балаклавы горели безумным восторгом.

«Еда – цепи рабства! – прошипел он, вырывая руку. – Огонь очистит! Провокатор прав! Мы строим новый мир! На пепелище!»

Он замахнулся бутылкой, как дубиной. Игорь инстинктивно отпрыгнул. Бутылка пролетела мимо, разбившись о бетон. Бензин растекся, вспыхнул. Фанатик засмеялся – высоким, истеричным смехом – и растворился в толпе, как демон в дыму.

Игорь стоял, задыхаясь. Глаза щипало от дыма. На него смотрели. Люди из толпы. Голодные, испуганные, злые. В их взглядах не было благодарности. Было недоверие. Кто он? Чей? Полицейский? Журналист? Еще один фанатик?

«Он с камерой! Шпион!» – крикнул кто-то.

«Отдай еду!» – зарычал другой, увидев рюкзак Игоря (там лежал только диктофон и пачка влажных салфеток).

Толпа сомкнулась вокруг него. Запах немытого тела, пота, страха и гниющей еды ударил в нос. Руки потянулись к нему, к рюкзаку. Глаза, полные подозрения и злобы.

В этот момент где-то совсем рядом грохнул взрыв. Мощный. Земля дрогнула. Огненный столб взметнулся к небу со стороны одного из нефтехранилищ на дальнем конце порта. Не «коктейль Молотова». Что-то серьезнее. Взрывная волна сбила с ног людей рядом. Посыпались обломки. Началась паника. Толпа, только что готовая растерзать Игоря, бросилась врассыпную с воплями ужаса.

Игорь упал на колени, прикрывая голову руками. Осколки щебня и ржавчины сыпались на него. Он поднял голову. Сквозь дым и бегущих людей он увидел, как огромная трещина побежала по стене ближайшего склада. Как медленно, с оглушительным скрежетом, начала оседать одна из гигантских портовых кранов. Она рухнула на причал, раздавив десятки контейнеров и, увы, несколько мельтешащих фигурок людей, не успевших убежать. Грохот был чудовищным.

Он вскочил. Инстинкт самосохранения гнал его прочь от этого ада. Он побежал вдоль набережной, спотыкаясь о разбросанные товары, обходя лужи масла и крови. Камера болталась на ремне, била его по бедру. Он не выключал запись. Должен был остаться свидетель. Хотя бы один.

Он добежал до полуразрушенного здания портовой конторы. Спрятался за вывороченными стальными дверьми. Сердце колотилось, как молот. Он достал камеру. На маленьком экранчике мелькали последние кадры: огонь, дым, падающий кран, лица, искаженные ужасом и голодом, безумные глаза «Абсолюта» в балаклаве. Кровь на муке. Пламя, пожирающее еду.

Он прислонился к холодной стене, скользнув вниз. Силы оставили его. Он сидел на бетоне, вонючем от мазута и разлитой еды, и смотрел на свой диктофон. Нажал кнопку записи. Голос его был хриплым, срывающимся, но он говорил. Говорил сквозь ком в горле, сквозь слезы ярости и отчаяния, застилавшие глаза:

«Порт Мегаполиса… Старый Торговый Порт… Он превращен в… в бойню. Не войну. Скотобойню. Голодные люди… они как звери. Они ломают, грабят… они убивают друг друга за банку тушенки. А полиция… они стреляют в воздух. Они не могут остановить это море. И среди них… как чума… „Абсолюты“. Они жгут. Жгут еду. Жгут припасы. Под лозунгами свободы… они сеют смерть и пепел. Провокатор… он сказал „Свобода в темноте“. Вот она. Темнота. И свобода умирать от голода. Свобода сгореть заживо. Свобода быть раздавленным краном в погоне за куском хлеба…» Он замолчал, сглотнув. Потом добавил, почти шепотом, глядя в объектив камеры, как в глаза невидимого врага: «Я найду тебя. Кто бы ты ни был. Я найду тебя и покажу миру твое лицо. Твою „свободу“. Твою тьму.»

Он выключил камеру и диктофон. Тишины не было. Порт ревел. Рев толпы, треск пожаров, гудки сирен новых полицейских машин, пытающихся пробиться, далекие взрывы – все слилось в симфонию апокалипсиса. Игорь закрыл глаза. Перед ним стояли лица: мертвой женщины у больницы, счастливых пассажиров того рокового рейса (он нашел их фото в сети до ее падения), медбрата с окровавленными руками, голодных детей в порту… и безумные глаза «Абсолюта» под балаклавой. Все это было связано. Одной нитью. Цифровой нитью, запущенной в мир чьей-то бесчеловечной волей.

Он поднялся. Ноги дрожали, но он стоял. Он посмотрел на горящий порт, на это чудовищное пиршество хаоса. Его страх сгорел. Осталось только холодное, стальное решение. Он вытер лицо грязным рукавом. В кармане лежала флешка с записью. Свидетельство. Оружие. Он повернулся и зашагал прочь из порта, в дымную ночь, навстречу своей войне. Войне с архитектором этого ада.

Глава 8: Расследование «Цифровой Чумы»

Рассвет застал Мегаполис не проснувшимся, а выжившим. Истерзанный, закопченный, истекающий дымом из сотен ран. Воздух, вместо привычной утренней свежести, нес тяжелую смесь гари, химической вони от горящего пластика и сладковатого запаха гниющей еды – эхо портового ада.

Игорь Дымов сидел на полу своей квартиры, прислонившись к стене под окном. Он не спал. Не мог. Картины ночи горели на сетчатке ярче восходящего солнца, пробивавшегося сквозь закопченное стекло. Его руки, грязные, в царапинах и пятнах засохшей не то грязи, не то крови (чужой? своей?), тряслись. Но они держали ноутбук. Держали его с мертвой хваткой утопающего, ухватившегося за соломинку.

Интернет работал. Чудом. Рывками. Как будто гигантский организм, перенесший инсульт, пытался наладить работу поврежденных нервов. Скорость была черепашьей. Связь обрывалась. Но она была. Этого хватило.

Он заливал материал. Не статью. Свидетельство. Обвинительный акт. Видео из порта. Ролики, снятые трясущейся камерой: огонь, падающий кран, драки за еду, безумные лица «Абсолютов», кричащих лозунги среди горящей муки. Аудиозаписи: рев толпы, сирены, крики боли, его собственный хриплый монолог из-за угла портовой конторы. Фотографии: кровь на асфальте у больницы, багровое зарево крушения самолета, мертвые глаза женщины, которую не успели спасти. И его текст. Не отточенный редактурой Галочки. Сырой. Рваный. Дышащий адреналином, яростью и болью.

Заголовок бил, как кувалдой: «ЦИФРОВАЯ ЧУМА: Кто стоит за „Темной Ночью“? Репортаж из эпицентра апокалипсиса».

Он писал не для «VeritasDig». Он выложил все напрямую. На независимый новостной агрегатор, который еще держался. На форумы, которые еще работали. В соцсети, куда мог дотянуться. Без разрешения. Без цензуры. Без оглядки на Галю или кого-либо еще.

«Вы видели пожары? Слышали взрывы? Чувствуете запах смерти? Это не «технические неполадки». Это не стихийное бедствие. Это – атака. Хирургически точная атака на нервную систему нашего мира. На сети связи. На навигацию. На доверие. На саму ткань общества.

Ее имя – «Темная Ночь». Ее оружие – не ракеты. Идея. Вирус мысли, запущенный в цифровую кровь планеты. Вирус безумия, обещающий «Свободу в темноте». Но свобода ли это? Свобода падать с неба? Свобода истекать кровью у дверей больницы? Свобода драться, как звери, за гнилую еду в горящем порту?

Я был там. Я видел цену этой «свободы». Сотни трупов в обломках лайнера. Десятки – на улицах от не оказанной помощи. Бессчетные жертвы голода, паники и огня в порту. И все это – лишь за одну ночь.

За всем этим стоит не толпа. Не стихия. Стоит Провокатор. Анонимный кукловод. Его следы – в вирусных манифестах, в синхронности атак, в адаптации яда под разные аудитории. Он взломал не серверы. Он взломал сознание тысяч. Превратил обычных людей в «Абсолютов» – слепых исполнителей его смертоносного сценария.

«Луна – антенна». Чушь. Но искра, упавшая в мир, готовый вспыхнуть. Искра, которую проигнорировали. За которую заплачено кровью.

Кто он? Хакер? Террорист? Или нечто большее? Я не знаю. Но я знаю, что он существует. И знаю, что его «Темная Ночь» – только первая волна. Пока мы убираем осколки, он готовит следующий удар. Мы обязаны его найти. Прежде чем цифровая чума выкосит нас всех.»

Он нажал «Опубликовать». Нагрузка на серверы была чудовищной. Кружок загрузки крутился мучительно долго. Игорь закрыл глаза. В ушах снова стоял рев порта, крики у больницы, грохот падающего самолета. И шепот: «Провокатор…»

Наконец, экран мигнул. «Опубликовано». Игорь откинулся на стену. Силы окончательно оставили его. Он просидел так, может, минуту, может, час. Потом его смартфон, лежавший рядом, завибрировал. Один раз. Потом еще. И еще. Он посмотрел на экран. Уведомления. Сначала единицы. Потом десятки. Сотни. Комментарии. Репосты. Сообщения.

Он открыл один из агрегаторов. Его материал висел на самом верху. Горячее. Просмотры росли с бешеной скоростью. Комментарии неслись лавиной:

«Боже мой… эти кадры из порта… это ад…»

«Он прав! Я работаю в ЦУС! Нас атаковали не хакеры! Это были обычные люди! С молотками!»

«Моя тетя умерла вчера… скорая не приехала…»

«Провокатор? Кто это?! Найти и уничтожить!»

«Власти скрывали! Они знали и ничего не сделали!»

«Это начало конца?»

«Слава Игорю Дымову! Голос правды!»

Материал работал. Как электродефибриллятор, бьющий током в спящее сознание. Он не просто рассказывал. Он показывал. Не постановку. Ад в чистом виде. И связывал его с тем самым, недавно высмеянным «бредом» о Луне и «Темной Ночи». Связь была очевидна. Неопровержима.

Телефон Игоря завибрировал снова. Неизвестный номер. Он с трудом поднес его к уху.

«Дымов?» – голос был резким, официальным, без предисловий.

«Да…»

«Говорит лейтенант Соколов, пресс-служба МВД. Ваш материал… вызывает резонанс. Чрезмерный. Вы приглашаетесь на беседу. Через час. Главное управление. Кабинет 512.» Щелчок. Разговор окончен.

Игорь усмехнулся. «Беседа». Значит, попал в точку. Власти зашевелились. Но не это звонок было главным. Главное было в том, что его материал уже сделал свое дело. Он вытащил чудовище из тени цифровых теней и показал его миру. И мир содрогнулся.

Генерал Дмитрий Волков не содрогался. Он смотрел. Его кабинет в штабе «Квадранта» напоминал операционную – стерильный свет, холодный воздух, минимализм. На огромном экране стены в режиме разделения показывались: карта города с десятками красных меток (очаги хаоса), сводка потерь (цифры заставляли сжать челюсти), и… материал Дымова. Кадры из порта. Лицо мертвой женщины. Его текст.

Волков сидел за стальным столом, его лицо, изрезанное глубокими морщинами, было каменным. Только глаза, холодные, как лезвия скальпеля, выдавали напряжение. Он отключил звук. Крики боли и рев толпы ему были не нужны. Он видел суть. Хаос. Провал. Его провал.

На столе перед ним лежала папка. Толстая. С грифом «Совершенно секретно». На обложке – приказ министра обороны, короткий и не допускающий возражений: «Генералу Волкову Д. А. Обеспечить ликвидацию угрозы, обозначенной как „Провокатор“, любой ценой. Полномочия – чрезвычайные. Отчетность – напрямую. Сроки – минимальные.»

«Любой ценой». Волков знал цену. Он видел ее на экране. В цифрах потерь. В горящих кварталах. В панических сводках. Его «Квадрант» – спецподразделение, созданное для подавления киберугроз и цифрового терроризма – оказался беспомощен. Они искали сложные атаки, продвинутых хакеров, ботнеты. А враг ударил примитивно. Гениально примитивно. Через человеческую глупость и страх. «Квадрант» не был готов к войне с безумием.

Дверь кабинета открылась без стука. Вошел майор Громов, начальник аналитического отдела «Квадранта». Его лицо было серым от усталости, но в глазах горел огонек.

«Товарищ генерал! Новые данные по следу источника первичного манифеста. Как вы и предполагали – ноль. Призрачные аккаунты, прокси через полмира, взломанные устройства… Следы растворяются в воздухе. Это… это не человек, Дмитрий Алексеевич. Такой чистоты стирания следов не бывает. Или… или это гений уровня…»

Громов запнулся, положил перед Волковым еще одну, более тонкую папку.

«…уровня Евы Торис.»

Волков не шевельнулся. Но его взгляд стал еще острее. Он открыл папку. Фото. Молодая женщина. Темные волосы, собранные в небрежный хвост. Умные, но невероятно усталые глаза. Глаза, видевшие слишком много. В них читалась боль и вызов. Ниже – выдержки из личного дела: *«Ева Торис. Бывш. ст. криптоаналитик ЦКБ «Киберщит». Уволена по статье 8-Г (непрофессионализм, повлекший тяжкие последствия) после инцидента «Факел» 09.10.34. Погиб напарник, ст. лейтенант Влад Соловьев. Диагноз: тяжелое ПТСР, неконтактность. Проживает: изолированно. Текущий статус: неблагонадежна.»*

«Торис… – пробормотал Волков. – Сломленный гений. Психически неустойчивая. Выжженная.»

«Да, товарищ генерал, – кивнул Громов. – Но ее старые работы… алгоритмы анализа паттернов, предсказания нелинейных угроз… Они опережали время. На годы. Если кто и сможет разгадать почерк этого… этого Провокатора… так это она. Его методы… там есть что-то… знакомое. Из дела „Факел“.»

Волков откинулся в кресле. Его взгляд скользнул по экрану, где застыл кадр из материала Дымова: горящий порт, люди, бегущие от падающего крана. «Любой ценой». В приказе министра не было оговорок про моральную устойчивость или психиатрические диагнозы.

«Где она?» – спросил Волков, голос был низким, как скрежет камня.

«Техно-бункер на старой промзоне. Координаты есть. Но она… она не выходит. Не общается. Говорят, помешана на безопасности. Параноик.»

«Подготовьте группу захвата. Бесшумный подход. Уровень „Альфа“, – приказал Волков. – Я выезжаю лично.»

Громов удивленно поднял бровь: «Захвата, товарищ генерал? Она же не преступник…»

«Она – необходимость, – отрезал Волков. Его взгляд был ледяным. – А с необходимостями не договариваются. Их берут. Любой ценой. Приведите ее. Живую. Но если окажет сопротивление… нейтрализуйте. У нас нет времени на капризы сломленных гениев.»

Громов кивнул, щелкнул каблуками и вышел. Волков снова посмотрел на фото Евы Торис. На ее усталые, умные глаза. Сломленный гений. Психически неустойчивая. Выжженная. Но, возможно, единственная, кто видел врага в лицо. Или могла увидеть.

Он подошел к окну. Вид был не на город, а на внутренний двор штаба. Серая бетонная коробка. Безликая. Надежная. Как его методы. Грубые. Силовые. Он не доверял гениям. Особенно сломленным. Они были непредсказуемы. Как этот чертов «Провокатор».

Но приказ был ясен: «Любой ценой». И Волков знал, что цена будет высокой. Для всех. Он взял со стола флешку с материалом Дымова. «Цифровая чума». Громкие слова журналиста-идеалиста. Но в них была доля правды. Чума уже здесь. И генерал Волков собирался ее выжечь. Каленым железом. Начиная со сломленной Евы в ее бункере. Игорь Дымов показал миру лицо врага. Теперь Волкову нужен был тот, кто сможет заглянуть ему в мозг. Даже если этот мозг был поврежден и опасен.

Глава 9: Бункер Правды

Бункер Евы Торис не просто прятался на старой промзоне – он был ее раковой опухолью. Заброшенный цех советских времен, некогда выпускавший что-то тяжелое и ненужное, теперь стоял, как гигантская, проржавевшая гробница. Окна заварены стальными листами. Двери – не просто бронированные, а похожие на шлюзы подлодки, вмурованные в толщу бетона. По периметру – не колючая проволока, а сеть камер с тепловизорами, датчиков движения, лазерных лучей, видимых только в специальных очках. Воздух здесь пах не пылью и мазутом, а озоном и холодным металлом. Техносфера паранойи.

Генерал Волков стоял в тени разбитого автобуса, в двухстах метрах от цели. Его группа захвата «Альфа» – шесть теней в черном, с карабинами нового поколения и шлемами, сканирующими электромагнитный спектр – уже рассредоточилась, сливаясь с руинами. Они двигались как призраки, беззвучно, используя каждый бугорок, каждую тень. Волков наблюдал через планшет с прямым включением камер группы. На экране бункер выглядел еще более неприступным. Тепловые пятна внутри были скудными, слабыми – один-два источника. Живой? Один.

«Объект „Сова“ в поле зрения, – донесся тихий голос в наушник. Громов, координировавший операцию из машины. – Системы безопасности уровня „Омега“. Не стандартные. Кастомные. Очень кастомные. Паттерны сканирования не читаемы. Взломать дистанционно… невозможно. Физический контакт неизбежен.»

Волков стиснул челюсти. «Неизбежен» означал риск. Шум. Возможность уничтожения цели при сопротивлении. Он ненавидел неизвестность. Ненавидел необходимость лезть в логово сломленной психички, которая, возможно, была их единственной надеждой.

«План „Тишина“, – отдал он приказ. – Бесшумное проникновение. Газы – только если цель агрессивна. Предпочтительно живая.»

Тени двинулись. Двое подошли к главному шлюзу – не к дверям, а к неприметному технологическому люку в стене, который Громов идентифицировал как возможный канал связи. Один приложил к панели устройство, похожее на медицинский сканер. Экранчик замигал, показывая бешеную скорость перебора кодов. Второй стоял на страже, карабин наготове.

Внутри бункера было тихо. Тишина не мертвая, а густая, насыщенная низким гудением серверов и мерцанием множества экранов. Воздух пах озоном, кофе и… лекарствами. Антидепрессантами? Обезболивающими?

Ева Торис сидела в кресле, похожем на капсулу пилота старого истребителя, перед дугой из пяти мониторов. На них – не кино, не игры. Потоки кода. Странные, фрактальные визуализации. Карты сетевого трафика, похожие на вспышки нейронов в безумном мозгу. Она была босиком. В рваных трениках и растянутой футболке. Темные волосы, когда-то, наверное, красивые, были сбиты в небрежный пучок, из которого выбивались пряди. Лицо – бледное, почти прозрачное, с темными кругами под огромными, неестественно яркими глазами. Глазами, которые видели слишком много и не могли забыть. На правой руке – гипс, небрежно разрисованный черным маркером (схемы? руны?). На полу рядом – сломанный скейтборд, колеса разбросаны по полу. Рядом с креслом – пустая упаковка энергетика и шприц (инсулин? что-то сильнее?).

Она не обернулась, когда на одном из экранов в углу, показывающем схему периметра, замигали красные точки. Тревога. Глухая, вибрационная. Не звук – ощущение в костях. Ева вздрогнула, но не от страха. От раздражения. Ее пальцы, летающие по клавиатуре с неестественной скоростью, не остановились. Она переключила вид с кода на камеры наружного наблюдения. Тени. Черные, как смоль. Профессионалы. Шесть.

«Черт, – прошептала она хрипло. Голос был неиспользованным, как ржавый замок. – Снова они? Или… новые?»

Она ткнула в клавишу. Система безопасности перешла на уровень «Гидра». Автоматические турели за потолком развернулись с тихим жужжанием. Электромагнитные ловушки на подходах к внутренним дверям активировались. Она знала – эти шлюзы не взломать. Но они могли залить газ. Или просто взорвать стену. Ее бункер был крепостью, но не неприступной. Ничто не было неприступным. Как доказал Влад…

Мысль о напарнике, как всегда, пронзила острой болью. Она схватилась за голову, сжала виски. Картинка встала перед глазами: пламя, крики на рации, ее собственный голос, орущий: «НЕ ТУДА! ЭТО ЛОВУШКА!», и затем… тишина. Вечная тишина Влада. Провал. Ее провал. ПТСР – это не просто диагноз в карте. Это тень, живущая в ее черепе. Ее постоянный спутник. Она боролась. Экстримом – отсюда гипс и сломанный скейт (попытка прыгнуть с крыши соседнего цеха). Кодом – погружением в холодную логику цифровых миров, где боль была абстракцией. Но тень не уходила.

Наружный шлюз с глухим стуком подался. Не взлом. Какая-то хитрость. Группа «Альфа» просочилась внутрь шлюзовой камеры. Ева видела их на внутренней камере – черные силуэты в шлемах, карабины наизготовку. Они сканировали помещение. Искали ее. Она нажала кнопку. Из вентиляции в шлюзовую камеру хлынул белый газ. Не ядовитый. Раздражающий, слезоточивый, сбивающий с толку сенсоры.

На экране фигуры закашлялись, замахали руками. Но не запаниковали. Профессионалы. Один из них приложил к внутренней двери – настоящей бронедвери в ее жилую зону – плоскую коробочку. Магнитный декодер. Экран Евы замигал тревожно: «Попытка несанкционированного доступа. Уровень 10. Контрмеры: активированы.»

Она могла нажать кнопку. Послать разряд в тысячи вольт через дверь. Сжечь их мозги. Она поднесла палец к виртуальной кнопке на сенсорном экране. Рука дрожала. Не от страха. От гнева. От вторжения. От воспоминаний. Любая угроза – нейтрализовать. Так она запрограммировала систему. После дела «Факел». После смерти Влада. Она была одна. И выживала.

Но… что-то остановило ее. Эти тени. Они были слишком… официальными. Не как бандиты. Как военные. «Квадрант»? Дошли и до нее? После стольких лет?

В этот момент внутренний экран связи – старый, пыльный монитор, который она считала мертвым – вспыхнул. Не просьба о связи. Насильственное подключение. На экране возникло лицо. Не видео. Статичная картинка. Генерал Волков. Холодные глаза. Каменные черты лица. Кадр был явно взят из какой-то базы данных.

Голос зазвучал из колонок. Сухой. Без эмоций. Как чтение приговора.

«Ева Торис. Мы знаем, что ты там. Отключи системы. Открой дверь. Это приказ.»

Ева фыркнула. Звук был похож на лай раненой собаки.

«Приказ? – ее голос скрипел. – Кому? Я не в вашей армии, генерал. Убирайтесь. Пока целы.»

«У нас нет времени на игры, Торис. Город горит. Люди гибнут. Враг, которого мы не видим. „Провокатор“.»

Слово «Провокатор» повисло в воздухе. Ева замерла. Ее пальцы, готовые нажать на виртуальную кнопку убийства, зависли. Что-то шевельнулось в глубине ее выжженного сознания. Знакомое? Или просто звучное слово?

«Он использует паттерны, Ева, – продолжил голос Волкова. – Странные. Нечеловеческие. Как в деле „Факел“. Только… масштабнее. Гениальнее.»

Дело «Факел». Влад. Пламя. Крики. Тишина. Боль ударила с новой силой. Ева вжалась в кресло, сжимая голову руками. «Нет… нет… не это… уходите…»

«Он уже убил сотни, – голос Волкова не дрогнул, он бил точно в болевые точки. – Сбил самолет. Устроил бойню в порту. Парализовал скорую. Люди умирают в темноте, которую он назвал „свободой“. Следующий удар будет хуже. Мы не справляемся. Нам нужен твой мозг. Твой гений паттернов.»

«Мой гений? – Ева засмеялась, и смех перешел в надрывный кашель. – Мой гений похоронил Влада! Он ничего не стоит! Убирайтесь!»

«Данные, Ева. Посмотри на данные.»

На экране связи картинка Волкова сменилась. Появились файлы. Выдержки из манифеста «Провокатора». Графики распространения. Карты синхронности атак. Логи сетевой активности. Фрагменты кода, выловленные на периферии атак. Все сырое. Но… структурированное. И в этом структурировании…

Ева перестала кашлять. Ее глаза, полные боли и ярости секунду назад, сузились. Стали острыми. Цепкими. Как у хищной птицы, заметившей движение в траве. Она машинально потянулась к клавиатуре, забыв о боли в руке, о гипсе. Ее пальцы пробежали по воздуху над клавишами, как бы набирая невидимый код. Она вглядывалась в данные. В паттерны.

«Это… – прошептала она. – Это не человек. Или… или человек, который думает, как…» Она не договорила. Но в ее глазах вспыхнуло что-то давно забытое. Не просто интерес. Азарт. Азарт охотника, учуявшего невероятную, опасную добычу. Тот самый азарт, что когда-то заставлял ее сутками сидеть над шифрами, разгадывая невозможное.

На экране связи снова появилось лицо Волкова.

«Что? Что ты видишь?»

Ева оторвала взгляд от данных. Посмотрела на экран с генералом. Потом на камеру, где группа «Альфа» уже почти справилась с газом и снова подбиралась к декодеру на двери. Потом на сломанный скейтборд. На гипс. На шприц.

Она глубоко вдохнула. Воздух в бункере показался ей внезапно спертым. Тюремным. Ее крепость стала клеткой. Клеткой, где она пряталась от мира. От своей вины. От своих способностей.

Перед ней лежали данные. Паттерн. Вызов. Возможность… не искупить вину (это было невозможно). Но, возможно, помешать другому чудовищу устроить еще один «Факел». В масштабах целого мира.

И этот паттерн… он был… красивым. Чудовищно красивым. Как идеальный вирус. Как смертоносное произведение искусства.

Она протянула руку к клавиатуре. Не к кнопке убийства. К клавише отключения систем безопасности. Ее пальцы дрожали, но движение было решительным.

«Ваши люди… – ее голос был тихим, но твердым. – Пусть уберут эту штуковину от моей двери. И карабины. Я открываю. Но только тебе. Одному. И говори быстро. У меня…» – она снова взглянула на данные о «Провокаторе», и в ее глазах вспыхнул тот самый азарт, смешанный с ледяной яростью, – «…у меня охота начинается.»