Провокация

*«…Центр-1, Центр-1, у патруля 7-Гольф потеря связи с сервером распознавания… не идентифицируют ТС…»*

*«…Диспетчер Воздушный-3, рейс SU-1450 докладывает о нестабильности спутниковой навигации над сектором Альфа…»*

«…Скорая 17, повторяю, не можем получить маршрут! Система зависла! Где пациент?! Адрес?!»

«…Всем наземным единицам, всем наземным! Сеть экстренного вызова 112 испытывает перегрузку! Повторяю, перегрузка! Не кладите трубки!..»

Холодный комок подкатил к горлу Игоря. Он открыл браузер. Соцсети. Новостные ленты.

Первые посты были еще ироничными:

«Лол, у кого еще навигатор глючит? Лунатики активировались?»

«Спутники отключили? Ахаха, ну вы даете! #ТемнаяНочь»

Но очень быстро тон сменился. Нарастал поток:

«Не могу вызвать такси! Приложение не видит меня! Говорит: „Ошибка позиционирования“!»

«У кого-нибудь работает навигация? Заблудился в своем же районе! Темнота хоть глаз выколи!»

«Соседи, вы слышали взрывы? Или это глюк? У кого свет есть?»

«Горит что-то на выезде из города! Машин скорой не видно! Что происходит?!»

Игорь обновил страницу. Новости. Официальные. Сухие, но тревожные строчки:

«Временные технические неполадки в работе спутниковых систем связи и навигации. Специалисты устраняют. Просим граждан сохранять спокойствие. Избегайте необязательных поездок.»

Технические неполадки. Игорь фыркнул. Он открыл окно. С улицы донесся не просто гул. Это был нарастающий рокот. Не машин. Голосов. Криков. Где-то вдалеке, в районе центра, вспыхнуло зарево. Оранжевое, зловещее. Не фонари. Пожар?

Радио снова зашипело:

«…Все экстренные службы Мегаполиса, переход на резервные частоты! Повторяю, переход на резервные частоты! Система полностью недоступна! Принимаем доклады вручную!..»

«…Патруль у Центра Управления Спутниками, докладываем: толпа! Много людей! Несут плакаты „Свобода!“, „Долой Систему!“. Пытаются прорваться через ограждение! У некоторых… у некоторых в руках инструменты! Молотки! Требуем подкрепления!..»

Центр Управления Спутниками. Игорь вспомнил карту города. Там, на окраине. Толпа. С молотками. В полночь полнолуния.

«Они не просто выключили свои телефоны… – пронеслось в голове Игоря с леденящей ясностью. – Они пошли ломать…»

На экране ноутбука мелькнуло уведомление. Экстренный выпуск новостей. Он щелкнул. Ведущая в студии выглядела бледной, растерянной. За ее спиной – карта города с несколькими мигающими красными точками.

«…Поступают сообщения о многочисленных инцидентах по всему Мегаполису. Помимо глобального сбоя спутниковой связи и навигации, зафиксированы атаки на инфраструктурные объекты. По предварительным данным, группы людей, вдохновленные… вдохновленные интернет-призывами, пытаются вывести из строя оборудование связи. Есть информация о поджогах, столкновениях с полицией…»

Камера дернулась, показала кадры с уличной камеры наблюдения. Толпа у какого-то технологичного здания. Люди в обычной одежде – куртки, джинсы. Не боевики. Обыватели. Но с диким блеском в глазах. Один парень замахивался кувалдой на серую будку с антеннами на крыше. Другой лил что-то из бутылки на дверь. «Коктейль Молотова». Вспышка пламени осветила искаженные лица. Крики. Дым.

«…атаки осуществляются с использованием примитивных, но массово распространенных эксплойтов…» – вспомнились слова из его старого файла. Эксплойты. Не цифровые. Физические. Молотки. Бутылки с зажигательной смесью. Ярость толпы.

Игорь отпрянул от экрана. Его тошнило. Не от страха. От осознания. Он был прав. Ужасающе, катастрофически прав. «Темная Ночь» наступила. Не метафорически. Реально. И это было только начало. Хаос в эфире. Коллапс навигации. Первые огни пожаров на горизонте. И вой толпы, который теперь доносился даже сюда, на пятый этаж – сливаясь в один протяжный, безумный рев.

Он подошел к балкону. Луна по-прежнему висела над городом, холодная, безучастная. «Серебряное око». Никакой слежки. Только каменное равнодушие вселенной к разгорающемуся внизу безумию. Зарево в центре стало ярче. Где-то завыла сирена. Одна. Потом другая. Слились в дисгармоничный хор. Сирены скорой помощи? Пожарных? Полиции? Уже не разобрать.

Игорь взглянул на свой смартфон. Предупреждение о потере сигнала GPS все еще горело на экране. Желтый треугольник с восклицательным знаком. Как его файл. Игнорированный. Проигнорированный всеми.

Он поднял голову к Луне, к этому безучастному свидетелю начала агонии. Горло сжал спазм. Не крик. Не проклятие. Шепот, сорвавшийся в ледяную ночь:

«Оно началось…»

Глава 5: Хаос в Эфире

Слово «тьма» обрело новый, жуткий смысл. Это была не просто физическая темнота, хотя и ее хватало – уличные фонари горели лишь местами, целые кварталы погрузились в мрак, нарушаемый лишь тревожными миганиями аварийных огней да отблесками далеких пожаров. Нет, это была тьма информационная. Глухота. Слепота. Город, привыкший жить в постоянном потоке данных, в паутине связи, внезапно оглох и ослеп.

Игорь Дымов бежал. Ноги сами несли его вниз по темной лестнице, мимо перепуганных соседей, выглядывающих из дверей. «Что происходит?!», «Почему не работает телефон?!», «Слышали взрывы?!». Он не отвечал. В голове гудели обрывки радиопереговоров, крики из соцсетей, холодные строчки новостей о «технических неполадках». Технических. Как будто кто-то просто забыл заплатить по счету.

Он выскочил на улицу. Воздух был густым, пропитанным запахом гари – не просто одним очагом, а смесью дымов, плывущих с разных концов города. Ночь больше не гудела привычным шумом. Ее заполнял хаос звуков: отдаленные сирены, сливающиеся в один непрерывный вой; крики – испуганные, злые, безумные; гул толпы где-то в нескольких кварталах; лязг металла; редкие, сухие хлопки, от которых сжималось сердце (выстрелы? петарды? уже не разобрать).

Игорь вытащил смартфон. Экран светился тускло. Полоска связи – ноль. Wi-Fi – нет сети. Мобильный интернет – значок «E», означающий допотопный EDGE, который не грузил ничего. Попытка позвонить Гале – короткие гудки и сброс. Он открыл навигатор. Карта была статичной картинкой, загруженной бог знает когда. Его синий треугольник висел в пустоте. Он стоял на знакомой улице, но без привязки к карте, без привычных ориентиров-маячков на экране, все казалось чужим, враждебным. Он был слеп.

Внезапно над крышами пронесся оглушительный рев. Не сирена. Глухой, мощный гул реактивных двигателей на пределе. Игорь вжал голову в плечи, инстинктивно ища укрытие. Самолет? Низко. Слишком низко. Звук нарастал, переходя в душераздирающий вой, и вдруг оборвался где-то за кварталом. На долю секунды воцарилась звенящая тишина. Потом – глухой, сокрушительный удар. Земля дрогнула под ногами. Где-то в стороне аэропорта взметнулось багровое зарево, осветив нижнюю кромку облаков дымного неба. Взрыв.

Игоря бросило вперед. Он упал на колени, успев лишь закрыть голову руками. Грохот, звон бьющегося стекла вокруг. Потом – тишина. Глубокая, мертвая. Лишь где-то вдалеке завывала одна упрямая сирена. Он поднял голову. В окнах уцелевших домов горел свет – люди включали резервное освещение, генераторы. Лица в окнах были бледными масками ужаса.

Он встал, отряхиваясь. По лицу текла теплая струйка – порезал лоб осколком. Неважно. В голове стучало одно слово: Авиакатастрофа. То, что он слышал – это был звук падающего лайнера. Над Сибирью? Нет. Здесь. Над Мегаполисом. Или на его окраине. Взрыв подтверждал худшее.

Он побежал туда, откуда пришел грохот. В сторону зарева. Улица вела вверх. На перекрестке он наткнулся на кафе. Окна выбиты, внутри горел аварийный свет. Несколько человек сидели за столиками, словно парализованные, уставившись в маленький портативный телевизор, который официантка держала дрожащими руками. Из динамика лилась тревожная музыка, прерываемая сдавленным голосом диктора:

*«…повторяем экстренное сообщение! По предварительным данным, в районе жилого массива „Зеленый Бор“ на северо-восточной окраине Мегаполиса потерпел крушение пассажирский лайнер авиакомпании „СибирьЭйр“, следовавший рейсом SU-1450 из Новосибирска. Причины катастрофы уточняются. Потери связи с диспетчерской службой и сбои в навигационных системах, наблюдаемые в настоящее время по всему городу, могли стать…»*

Голос диктора дрогнул. Камера показала трясущуюся картинку с места событий – снятое на телефон. Огненный шар. Горящие обломки, разбросанные по полю. Темные силуэты на фоне пламени. Крики за кадром. Ужас.

«…спасательные службы столкнулись с колоссальными трудностями при выезде на место из-за коллапса системы связи и навигации, а также из-за… из-за массовых беспорядков на дорогах. Мы приносим свои глубочайшие соболезнования… Данные о количестве жертв…»

Диктор замолчал. Музыка снова заиграла, жуткая и не к месту. В кафе воцарилась гробовая тишина. Один из посетителей, мужчина в деловом костюме, безупречном еще час назад, а теперь помятом, встал. Его лицо было пепельно-серым.

«Двести сорок семь… – прошептал он хрипло. – Рейс SU-1450. Двести сорок семь человек. Моя сестра… ее муж… племянник… летели этим рейсом.» Он не плакал. Просто стоял, глядя в пустоту за окном, где отражалось багровое зарево с севера.

Игорь почувствовал, как его собственные ноги подкашиваются. Он прислонился к дверному косяку. Двести сорок семь. Не абстрактная цифра. Люди. Семьи. Дети. Уничтоженные в одно мгновение. Из-за чего? Из-за сбоя? Из-за того, что кто-то в диспетчерской не смог их предупредить? Из-за того, что пилоты потеряли ориентацию в слепой, оглохшей тьме?

«Провокатор…» – пронеслось в его голове, как осколок. «Луна – антенна… Отключите спутники… Свобода в темноте…» Свобода? Это была свобода падать в бездну. Свобода умирать в огненной ловушке.

Он выбежал из кафе. Его тошнило. Не только от ужаса и запаха гари. От осознания чудовищной связи. Он знал. Знавал дату. Знавал призыв. Знавал очаги безумия. И вот она, цена. Первая кровь. Нет, не первая. Первая массовая. Яркая, огненная метка на совести всех, кто не слушал, кто смеялся, кто называл это бредом.

Он шел, почти бежал, не зная куда. Просто от. От этого зарева. От этой мысли. Улицы становились все более пустынными. Те, кто не прятался по домам, явно стекались к очагам хаоса или к месту катастрофы. Ветер донес новый запах – не просто гарь, а специфический, химический. Горела не древесина. Горела техника. Пластик. Изоляция.

Внезапно его окружила тишина. Он оказался на пустынной площади перед старым, еще довоенным зданием вокзала. Фонари здесь не горели. Только бледный лунный свет, пробивавшийся сквозь дымовую завесу, окутывал площадь холодным, мертвенным сиянием. Игорь остановился, переводя дух. Его собственное дыхание казалось оглушительно громким в этой внезапной тишине.

Он поднял голову. Луна. Все то же «серебряное око». Но теперь ее холодный свет казался не просто равнодушным. Насмешливым. Она видела. Видела падающий самолет. Видела горящие центры управления. Видела безумцев с молотками. Видела его, Игоря, маленькую, жалкую фигурку внизу, задыхающуюся от ужаса и беспомощности. И ничего не делала. Просто висела. Бесстрастная. Вечная.

Информационная тьма сгущалась вокруг него, как физическая материя. Он не знал, что происходит в других частях города. Сколько еще таких «Темных Ночей» разыгрывалось в эту минуту? Сколько людей гибло не в огненных шарах, а тихо, в темноте, не дождавшись скорой, которая заблудилась без навигатора? Сколько «Абсолютов» ломало, жгло, крушило под дикий рев «Свободы!»?

Он достал смартфон. Экран погас. Села батарея. Последняя связь с миром, пусть и иллюзорная, оборвалась. Он остался один. В центре огромного, обезумевшего города. В центре хаоса, который он предвидел, но был бессилен остановить. Перед ним возвышалось темное здание вокзала. Его высокие окна, отражавшие луну, смотрели на Игоря пустыми, слепыми глазами. Как символ. Символ остановившегося мира. Мира, погрузившегося в самую настоящую Темную Ночь. И конца ей не было видно.

Глава 6: Кровь на Асфальте

Ад не был огненным. Он был липким, темным и пахнул лекарствами, смешанными с человеческой немочью. Игорь Дымов, ведомый ревом сирен и инстинктом репортера, оказался у входа в Городскую Больницу №9. То, что он увидел, выбило почву из-под ног сильнее, чем грохот падающего самолета.

Площадь перед больницей превратилась в филиал чистилища. Не свет фар, а тревожное мигание синих «мигалок» десятков машин скорой помощи, застывших в хаотичном беспорядке, как игрушки брошенного ребенка. Они не могли уехать. Они не могли даже толком приехать. Медики в растерзанных халатах, с лицами, застывшими в маске усталости и ярости, метались между машинами, крича в рации, которые отзывались лишь треском и шипением пустоты.

«Центр! Центр! Скорая 48! Не могу получить подтверждение вызова на ул. Тополиная, 17! Пациентка – острый приступ! Что делать?!» – голос в эфире был сдавленным, почти плачущим.

В ответ – лишь треск. Белый шум отчаяния.

«…Патруль 22 у главного входа! Толпа! Они штурмуют двери! Люди требуют помощи! Успокоить невозможно! Нужна поддержка!..»

Игорь протолкался сквозь толпу, собравшуюся у стеклянных дверей приемного покоя. Это были не «Абсолюты» с безумным блеском. Это были обычные люди. Перепуганные. Злые. Отчаявшиеся. Женщина с ребенком на руках, лицо малыша пылало жаром. Старик, судорожно хватающийся за грудь. Молодой парень, зажимающий окровавленное полотенце на разбитой голове. Они давили друг друга, стучали кулаками в бронированное стекло, за которым маячили такие же измученные лица медсестер и охранников.

«Пустите! У меня ребенок умирает!»

«Вызовите врача! Моя мать… ей плохо!»

«Почему не приезжает скорая?! Я звонил час назад!»

Двери периодически приоткрывались, впуская одного-двух самых тяжелых, и тут же захлопывались под напором толпы. Воздух гудел от плача, криков, ругани. Запах пота, крови, мочи и страха висел тяжелым одеялом.

Игорь попытался пробиться к одному из фельдшеров, стоявшему в тени «скорой», курящего дрожащими руками. Мужчина выглядел на двадцать лет старше своего возраста.

«Что происходит?» – спросил Игорь, показывая пресс-карту «VeritasDig». Картонка казалась жалкой и ненужной в этом аду.

Фельдшер посмотрел на него пустыми глазами. Выдохнул струйку дыма.

«Система легла. Полностью. Вызовы не доходят. Маршрутизация – ноль. Мы едем вслепую. По старым картам, по памяти. А улицы…» – он махнул рукой в сторону города, где то там, то тут вспыхивали зарева, – «…улицы забиты, перекрыты, горят. Сигналов светофоров нет – пробки мертвые. Да и эти…» – он кивнул на толпу у дверей и куда-то в темноту, откуда доносились нестройные крики: «Свобода! Долой Систему!», – «…эти чертовы „Абсолюты“ баррикады строят, машины жгут. Мы не можем проехать. Люди… люди умирают там, куда мы не можем добраться. А те, кто может дойти…» – он снова кивнул на толпу, – «…они здесь. И мы не можем всех принять. Ресурсы… врачи… все на пределе.»

Он бросил окурок, раздавил его каблуком. Голос сорвался на шепот:

«У меня сейчас вызов был. Старуха. Инфаркт. Рядом, в двух кварталах. Доехали за пятнадцать минут. Обычно – три. Навигатор глючил, улицу проскочили. А когда вернулись…» Он замолчал, сглотнув комок в горле. «…она уже была синяя. Холодная. Сын ее… он сидел рядом на полу… просто смотрел в стену. Не плакал. Просто смотрел.»

В этот момент у ворот больничной ограды поднялся крик. Толпа расступилась. Двое мужчин, запыхавшихся, в простой рабочей одежде, несли на скрещенных руках что-то тяжелое, завернутое в окровавленную куртку. Женщина. Лицо белое, как мел. Глаза закрыты. Одна рука безвольно свисала, пальцы касались асфальта.

«Помогите! Ради Бога! Она истекает!» – кричал один из носильщиков, голос ломался от ужаса.

Медбрат из приемного покоя, молодой парень с перекошенным от напряжения лицом, выскочил навстречу. Он опустился на колени рядом с женщиной, положил пальцы на шею, поднес ухо к губам. Его движения были резкими, профессиональными. Он сорвал окровавленную куртку. Под ней – страшная рваная рана на животе, темное пятно, быстро растекающееся по асфальту. Осколок стекла? Металла? От падающего самолета? От погрома?

Медбрат резко поднял голову. Его глаза встретились с глазами Игоря. В них не было надежды. Только холодное, профессиональное отчаяние.

«Нет пульса! Не дышит!» – крикнул он в сторону приемного покоя, но его голос потонул в общем гуле. Он рванулся делать непрямой массаж сердца, его руки работали с бешеной скоростью, давя на грудь женщины. Кровь сочилась сквозь пальцы. «Аппарат! Дефибриллятор! Скорее!» – он орал, но вокруг уже сновала толпа, кто-то плакал, кто-то кричал на охранников, кто-то просто стоял и смотрел на эту бесполезную борьбу со смертью под мертвым светом Луны.

Игорь замер. Он смотрел, как молодой медбрат, его лицо искажено гримасой немой ярости, пытается вдохнуть жизнь в уже холодное тело. Он смотрел на кровь, чернеющую на сером асфальте. Не яркую, как в кино. Темную, липкую, вонючую. Кровь обычной женщины. Которая не дождалась. Которая умерла не от пули террориста, не от болезни. Она умерла потому, что скорая не смогла найти дорогу. Потому что город оглох и ослеп. Потому что кто-то в сети назвал это «Свободой».

Внезапно, сбоку, из переулка, вывалилась группа. Человек пять. Молодые. Лица возбужденные, глаза горят странным, нездоровым блеском. На одном – самодельная повязка с нарисованным кривым глазом – «серебряным оком» Луны. Они несли палку, к которой была привязана тряпка, пропитанная чем-то горючим. Самодельный факел. Один из них, парень в рваной куртке, поднял его высоко, заорал хрипло, перекрывая шум:

«Не верьте лжецам в белых халатах! Система умирает! Темная Ночь освободит всех! Ломайте цепи! Свобода!»

Его крик был диким, лишенным смысла, но полным фанатичной веры. «Абсолюты». Они были здесь. Не где-то далеко, у центров управления. Здесь. Среди плачущих детей, умирающих стариков, отчаявшихся медиков. Они принесли сюда свой огонь безумия.

Медбрат, все еще давящий на грудь мертвой женщины, поднял голову. Его глаза, полные слез ярости и беспомощности, уставились на кричащего парня с факелом. Игорь увидел, как его пальцы, окровавленные, сжались в кулаки. Но он не бросил реанимацию. Он продолжал давить на холодную грудь, его спина вздрагивала от рыданий, которые он не выпускал наружу.

Игорь отошел. Он прислонился к холодной стене больницы. Его тошнило. Не только от вида крови и смерти. От этой чудовищной картины: медики, героически борющиеся с последствиями катастрофы, которую они не создавали. И тут же – эти… зомби. Одурманенные цифровым ядом, несущие в этот ад свой факел нового безумия. «Свобода». Какая свобода? Свобода умирать в грязи? Свобода убивать глупостью?

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Он думал, что видел ад в горящих обломках самолета. Но это… это было хуже. Медленное, мучительное угасание системы, которая должна была спасать. Кровь на асфальте не от взрыва. От тихого, незаметного угасания. От того, что кто-то где-то не получил вовремя помощь. От цифровой чумы, парализовавшей нервы города.

Он оттолкнулся от стены. Его взгляд упал на лицо мертвой женщины. На безуспешные попытки медбрата. На факел «Абсолюта», чье пламя лизало ночной воздух. Горечь и отвращение сменились чем-то другим. Холодным. Твердым. Яростью. Не истеричной. Целеустремленной.

Он достал диктофон. Старый, аналоговый. Не требующий сети. Нажал запись. Его голос, когда он заговорил, был низким, хриплым, но не дрожащим:

«Городская больница №9. Ночь с 13 на 14 января. „Темная Ночь“ в разгаре. Система экстренной помощи мертва. Передо мной труп женщины. Она умерла от потери крови из-за ранения, полученного в хаосе. Скорая не смогла до нее добраться. Она не дождалась. Рядом медики бьются в бессилии. А по соседству орут фанатики. „Абсолюты“. Они празднуют „освобождение“. Они называют это Свободой. Это не свобода. Это – цифровая чума. И кто-то ее запустил. Кто-то стоит за этим. Кто-то режиссирует этот ад…»

Он выключил диктофон. Взгляд его был твердым. Беспомощность сгорела в огне ярости. Он знал, что будет делать. Он нашел свою войну. И он будет сражаться. Не просто как репортер. Как мститель. За кровь на асфальте. За холодные тела, не дождавшиеся помощи. За этот вопиющий, бессмысленный хаос. Он найдет «Провокатора». Или умрет, пытаясь.

Глава 7: Бунт в Порту

Ад больницы сменился адом другого рода. Игорь шел на запах. Не гари пожаров – тот был вездесущим фоном. Другой запах. Кислый, сладковато-приторный, вызывающий слюноотделение даже сквозь дым и страх. Запах гниющей еды.

Он шел к порту. К Старому Торговому Порту Мегаполиса. Туда, где, как он знал по скупым, прерывистым сводкам с уцелевших радиостанций, скопились тонны грузов. Продукты. Медикаменты. Все, что не успели или не смогли развезти по городу до того, как сеть логистики превратилась в клубок перерезанных нервов. Навигация грузовиков мертва. Дороги перекрыты или забиты брошенными машинами. Порт стал огромной, неподвижной гробницей с припасами. И слухи об этом расползались по голодному, напуганному городу быстрее, чем огонь по сухой траве.

Чем ближе Игорь подходил к портовой зоне, тем гуще становился воздух. Не только от знакомой гари и нового, назойливого запаха порчи. От человеческого пота. От немытой одежды. От дыхания толпы. И от звуков. Рев нарастал. Не разрозненные крики, а сплошной, низкий гул тысячи глоток – злой, отчаянный, голодный.

Он выбрался на набережную. Картина, открывшаяся перед ним, заставила его остановиться, оглушенным масштабом безумия.

Порт был огромным бетонным чревом, забитым кранами-исполинами, застывшими в неестественных позах, как мертвые пауки. Между ними, на причалах, громоздились горы контейнеров – разноцветные стальные гробы с сокровищами, ставшими проклятием. Но не они были главным. Главной была вода. Темная, маслянистая вода залива, отражавшая багровые отсветы нескольких пожаров, бушевавших прямо в порту. Горели не здания. Горели груды товаров, выброшенных на берег, горели деревянные поддоны, горели какие-то тюки. Огромные костры безумия.

Их освещали не только языки пламени. Прожектора полицейских бронетранспортеров, выстроившихся у ворот порта, выхватывали из мрака фрагменты кошмара. Толпа. Море голов. Тысячи людей. Не фанатичных «Абсолютов» с повязками, а обычных горожан. Рабочих в спецовках, женщин с детьми за спиной, стариков, молодежь. Их лица были искажены не безумием веры, а животным страхом и голодом. Они штурмовали склады. Не организованно, а как прибой – волнами ярости и отчаяния.

«Хлеба! Дайте хлеба!»

«Дети голодные!»

«Это наше! Мы платили налоги!»

Их крики сливались в один протяжный вой. Они карабкались на штабеля контейнеров, били чем попало по замкам и петлям. Когда какой-нибудь контейнер поддавался, с грохотом открываясь, из него вываливалось содержимое. Мешки с мукой, рисом, сахаром. Ящики с консервами, бутылками растительного масла. И тут же начиналась свалка. Люди дрались за каждую банку, за каждый мешок. Мука вздымалась белыми облаками, смешиваясь с дымом. Масло разливалось по бетону, делая его скользким и смертельно опасным. Кто-то падал, и толпа проходила по нему, не замечая.

Игорь включил камеру. Его руки дрожали, но он нашел точку опоры, прислонившись к ржавому кожуху какого-то механизма. Видоискатель показывал ад в деталях. Лицо женщины, зажавшей под мышкой банку тушенки, а другой рукой, отчаянно отбивающейся от мужчины, пытающегося вырвать добычу. Старик, сидящий на корточках у разбитого ящика и жадно высасывающий содержимое раздавленной банки сгущенки, облизывая пальцы, порезанные об острые края. Двое подростков, тащащих огромный мешок с чем-то, их лица перекошены от усилия и восторга мародерства.

«Стой! Полиция! Разойдись!» – гулко прокатилось через рупор с ближайшего БТРа. Но голос был потерян в общем реве. Прожектор бронированной машины выхватил группу людей, ломающих ворота одного из складов. Последовала короткая очередь трассирующих в воздух. Оранжевые стрелы прочертили небо. На мгновение толпа отхлынула, замерла. Послышались испуганные крики.

Но это была лишь пауза. Кто-то в толпе заорал:

«У них нет еды! Еда здесь! Они хотят все забрать себе!»

И новая волна ярости, подогретая страхом и голодом, рванула вперед. В воздух полетели камни, обломки кирпичей, бутылки. Одна разбилась о лобовое стекло БТРа. Полицейские в шлемах и бронежилетах сомкнули строй, выставили щиты. Началась давка. Щиты подавались под напором сотен тел. Крики смешались с лязгом металла, ударами дубинок по щитам и телам, воплями боли.

Игорь снимал, перемещаясь вдоль набережной, стараясь держаться в тени. Его сердце бешено колотилось. Он видел не просто бунт. Он видел распад. Крах самой основы. Когда голод сильнее страха. Когда понятия «мое» и «чужое» стираются в пыль. И в этом хаосе, как стервятники, кружили настоящие «Абсолюты». Небольшие, сплоченные группки. Их было видно по дикому блеску в глазах, не от голода, а от экстаза разрушения. Они не столько грабили, сколько жгли. Поджигали штабеля досок, опрокидывали бочки с чем-то горючим, бросали «коктейли Молотова» не в полицию, а в груды уже разграбленных товаров, превращая еду в пепел под лозунги: