Пережеванные эпохой: Виток I. Другие берега

– Я думал раньше, сейчас же я именно уверен, – и вновь Вика захотела возразить, но, к сожалению, не успела. – И да, я знаю про теорию В-в-оспетского, – неожиданно запнулся Павел, – что «другие» на самом деле не имеют цели, но я настолько «другой», что даже для «других» «другой». Извиняюсь за тавтологию. Я просто хочу сказать, что у меня нет дру… Хм, иного пути, меня вырастили для этого. Как-то попробовал я забыть о творчестве, но ничего не вышло. Поэтому либо смерть, либо бестселлер и счастье.

Вика спросила, где сейчас Проф, на что Паша невнятно пробубнил:

– Он давно умер.

Правда, у Виктории оставался еще один вопрос, ответ на который она всегда хотела узнать:

– А как ты понял, что даже для «других» «другой»? У вас есть что-то вроде теста Войта-Кампфа, что ли?

– Не хочу сейчас об этом говорить, – лицо Павла резко омрачилось и стало каменным.

Парочка уже на протяжении часа сидела в ресторане «Райское солнце». «Райское солнце» – это пафосное место с роскошной барной стойкой, залом в стиле нео-ар-деко, а также огромной круглой лампой, освещающей все помещение, которая символизирует разогретую звезду, что всегда рассеет тьму. Обычно из подобных заведений Павла гнали взашей, но писателю повезло, что когда-то судьба столкнула его с Даниилом Лусом.

Это сноб в очках с зализанными волосами, который благодаря богатым родителям открыл свой бизнес. Даниил всей душой ненавидел действующую власть, больше них он презирал только незрелых социалистов, коих так много развелось в последнее время.

Он считал, что они борются только ради того, чтобы бороться. И отчасти так и было. Очень многие социалисты под влиянием Кра́мшева сражались против президентской монархии назло своим консервативным родителям-либералам из поколения Z.

Вот их типичный разговор:

Родитель: Ты всегда просто бездумно цитируешь видео про неомарксизм

Ребенок: И?

Стоит отметить, что и сам Даниил не являлся на сто процентов идейным человеком. Дело в том, что вся его семья была оппозиционной, а потому иного пути для Лусова не нашлось.

Он постоянно говорил о политике, умел завести речь о ней в любой ситуации. Как-то раз даже Даниилу получилось это сделать во время разговора о мочеиспускании. Его друг жаловался на свою болезнь, а Лусов ответил тому следующим образом: «А знаешь, кто еще неконтролируемо ссыт?». Не гнушался Даниил и нарушать закон Годвина, в такие моменты Гитлером мог стать кто угодно: от бездействующего работяги до политического деляги.

Павла же он считал светилом будущей литературы. Его произведения про чувства и одиночество Даниил не воспринимал, зато высоко ценил «Театр абсурда» за смелое политическое высказывание. Именно поэтому он всегда радовался появлению Паши в своем ресторане и разрешал ему есть, пить все, что тому захочется.

В «Райском солнце» часто проводились закрытые мероприятия для избранных – оппозиционные маскарады. На один из таких и попали Вика с Павлом. Первой досталась маска волчицы, а последнему – белая маска совы с красным мигающим на лбу иероглифом 福2.

На входе просили назвать неизменный пароль, который Паша с каждым приходом в «Райское солнце» называл с превеликим удовольствием. «Я – гастион» – именно эта секретная фраза являлась ключом к веселью на маскараде.

За весь вечер Паша многое узнал о Виктории, ведь та всегда любила рассказать о себе.

Девочка из богатой семьи. Богатой до того момента, пока Вике не стукнуло двенадцать, а ее брату – девять (именно тогда бизнес их отца рухнул). Все ее детство прошло среди репетиторов, тренеров и прислуг. Она отлично знала английский, немецкий, умела стрелять из лука. Также она мечтала изучить химию, но с ней дела не пошли. Зато у маленькой Вики прекрасно получалось рисовать. Она даже долгое время ходила в художественную школу, но мама быстро убедила ее, что рисование – это трата времени.

Еще Виктория обожала читать, особое место в ее сердце заняла европейская литература XIX века. Также ей нравилось изучать американскую литературу второй половины XX века: Гинзберг, Керуак, Пинчон, Воннегут, Франзен, Бартельм, Уоллес. Это и послужило стимулом поступить на филологический факультет.

Родители уделяли ей очень много внимания. Они настолько любили ухаживать за ней, что даже пытались опекать Вику, когда она повзрослела. Мама и папа так и не привыкли к тому, что та любопытная и веселая девочка навсегда осталась где-то в прошлом, а на смену ей пришла то ли копия родителей, то ли копия, старающаяся наперекор быть оригиналом.

Виктория чувствовала свою исключительность, но никогда этого не показывала. Показывала она всем как раз только свою альтруистичную сторону. Она потому и решила работать учительницей, хоть родители и упорно отговаривали ее. Вике хотелось помогать людям, наставлять их на правильный путь и позже тихо гордиться проделанной работой.

Как и многие филологи, Виктория грезила о создании собственной книги. Она написала дебютный рассказ на первом курсе (история про один день студентки, который все изменил), нарисовала кучу иллюстраций к нему, но в итоге посчитала работу сырой и неинтересной. Вика решила, что накопит опыта и перейдет сразу к роману.

Она начала читать еще больше книг, анализировать их. Часто переписывала тексты Фаулза, Стендаля и Набокова, пытаясь изучить стили писателей. Еще чаще Вика ходила в «Spirit of freedom», где надеялась пропитаться творческими порывами юных поэтов и прозаиков. Но годы шли, а к работе над романом Виктория так и не преступила.

– Роман не написан, мечты забыты, а сегодня меня еще и уволили, поэтому я теперь официально числюсь неудачницей. Мой же братец-раздолбай эмигрировал два года назад и каким-то образом добился успеха в Ньювест-Йорке. Начал заниматься Techcapella, – продолжала рассказ Вика, не отрывая взгляда от лица Паши. – Он давно зовет меня к себе, но я постоянно отказывалась. Сейчас же думаю отправиться к нему. Может быть, даже останусь там навсегда, здесь мне все надоело. В общем, как-то так.

– Не хочу быть пессимистом, но в последнее время отношения с САА у нас так себе, поэтому удачи попасть туда.

Несмотря на ужасный день, весь вечер Павел не думал ни о чем негативном (а это несвойственно Рублеву), будто его мозг изнутри облепил позитив, перекроивший испорченные нейроны. Он забывал о всех невзгодах и волнениях, словно спрятавшийся Алконост пел в его голове.

Только Рублев захотел рассказать что-то интересное, как во всем зале выключился свет. Паша сразу понял, что всех ожидает представление, когда раздался голос Даниила:

– Господа и дамы, мы тут, – Лусов стоял в центре ресторана и наслаждался тьмой. – Где? Где мы? А, мы тут. Тут, в вечном мраке, в опустошающей пустоте над черным небом, как на флаге. Мы прячемся, потому что нам сказали прятаться. Мы боимся, потому что нам приказали бояться. Но хочет ли кто-то продолжать жалко существовать, нежели гордо жить? Если такие люди здесь есть, то покиньте наше убежище. Ведь вам не по пути с нами! Наш путь тернист, но и пусть! Мы – тени, которые тянутся вверх. Тянутся к солнцу, чтобы восстать, воссиять. Потому что наше спасение – райское солнце!

Неожиданно свет вернулся, огромный круг на потолке продолжил работать. Рублев невольно ухмыльнулся, ведь эту речь еще очень давно он написал Даниилу.

– По отдельности мы ничтожные тени, но вместе – лучики, часть огромного целого, которое недовольно происходящим! Люди работают, а ОНИ их труд едят! Долой лживых империалистов!

Зал заполнился шумом аплодисментов. Все встали и повторили за Даниилом: «Долой! Долой! Долой!». Он же гордо развел руки, а позже наклонился в знак благодарности.

Вика и Павел сильно выбивались из общего потока. В основном на маскараде присутствовали богачи, причем те, что до сих пор коллекционируют книги, слушают такой старый и забытый жанр как рэп, а также спорят о предпосылках «Светловской эпохи». Они много говорят, но мало делают. Воспринимают себя как элиту и любят потолковать о литературе первой половины двадцать первого века: Быков, Акунин и Улицкая. Одна половина закончила ВШЭ, другая – СПБГУ.

Все в строгих костюмах. Холодные цвета, монохромность и минимализм – главное в стиле везунчиков, которые смогли найти место под райским солнцем. И вновь парадокс в жизни Павла: он знал многих богачей, хотя сам являлся бедняком.

Официанты, словно муравьи, слаженно начали подавать шампанское каждому гостю. Важно: официанты были живыми людьми, а не роботами. Даниила тошнило от андроидов, поэтому он намного больше ценил человеческие недостатки, нежели кибернетические достоинства.

Когда дошли до Павла и Вики, они взяли бокалы и решили выпить за что-то особое. Только сформулировать идею для тоста они не могли.

– Эм… – неуверенно протянул Паша. – За твою успешную эмиграцию?

– За эмиграцию, – Вика улыбнулась, после чего чокнулась бокалом с Павлом.

Неспешно и вальяжно к их столику подошел Даниил в коротком кожаном пиджаке и галстуке-кроссовер. Он посмотрел сначала на Викторию, поцеловал ее руку, а после кинул взор на Павла. Из-за этого Лусов начал нервировать Пашу, но потом неловкая минута прервалась:

– Вам все нравится? – спросил Даниил, а Рублев с облегчением сделал тягу. Он выдохнул пар, а затем ответил:

– Да, все просто великолепно.

– Не соизволите ли тогда что-нибудь прочитать нам? Например, отрывок из «Театра абсурда».

Полностью роман Даниил не прочитал. Он застрял где-то на трехсотой странице и заскучал. Книга была поделена на три части:

– Глобальные проблемы (в основном политика);

– Личные проблемы;

– Решение проблем.

И как раз на второй части Лусов потерял интерес к произведению, но он навсегда запомнил отрывок, который ему в первый раз прочитал Павел. Понятное дело, что Даниил увидел там только политику, но на самом деле Паша вкладывал туда гораздо больше смысла.

Владелец ресторана вечно просил Рублева прочитать тот самый момент из романа, но еще с детства Павла метало из стороны в сторону во время выступлений: он мог либо неотразимо рассказывать, либо стесняться и мямлить.

– Я… Я не знаю, – сомневался Паша. – Я же всегда потею, когда рассказываю, поэтому не уверен, что это хорошая идея.

– А сегодня и не ты выступаешь, – Даниил подошел к Павлу ближе и поправил его маску. – Сегодня выступает Сова, это твоя persona3.

Сказанное вдохновило Рублева. Он провел рукой по маске, будто бы по лицу.

Вика тоже поддержала писателя. Ей дико хотелось узнать, о чем пишет Паша, ведь любой текст писателя – зеркало его души. Это сборник из его мнений, опыта, чувств и мыслей. Да и сам Павел понимал, что во время чтения своих работ раскрывается. По сути дела, он обнажает пред всеми свою натуру. Но проблема в том, что раздеться можно не перед каждым. Нужен правильный человек. Правильное время. Правильное место.

Обычно в тексте Рублев избавляется от всего лишнего. От всего, что обременяет его в обычные дни. И в таком виде подходит к читателю, чтобы поделиться частичкой себя. А далее происходит взаимообмен. Кто бы что ни говорил, но чтение – сложный процесс, ведь на самом деле он далеко не односторонний.

– Ну так что, ты готов? – задал вопрос Даниил.

– Готов, – посмотрев на Вику, ответил Паша.

Лусов возмутился из-за того, что Рублев глянул не на него, но промолчал и сглотнул все обиды, подумав: «Ну, куда уж тут без музы».

Только Даниил взял микрофон и захотел представить выступающего, как Павел залез на стол и начал вещать, смотря на лазерный дисплей чаофона:

– Однажды в меня вселился древний дух. Он никогда не мог говорить, поэтому нуждался в носителе. Но когда это произошло, я точно сказать не могу. Уж больно плавно мы слились. Помню только, как у меня появился второй язык. В итоге с помощью одного я общался с людьми, а другим вещал письменно. После этого я начал мыслить иначе, дух раскрыл мне глаза. Я увидел, что зрители ушли, а мы все еще играем.

Теперь я словно ловлю своим сердцем пулю изо дня в день. Мне адски больно, ведь что-то рвется наружу, но я не ведаю, что именно. Видимо, то, что никто не хочет узреть. То, что во мне некогда посеяли. И сейчас зерно прорастает. Оно, как и я, проделало долгий путь: от незнания к свету, от слабости к вере, от страха к силе. Долгое время мне казалось, что петля обвила мою шею. Но если даже и так, то в этом виновен только я. Ведь чья же еще эта петля? И сейчас я выворачиваю себя наизнанку, чтоб вам было легче. Чтобы вы могли так же.

И я знаю, знал всегда, что смысл потерян внутри. Мне нужен нож, чтобы расковырять правду в себе. Нужен нож, чтобы найти правду в тебе. Вы все думаете, что актер только я, но как же вас ослепила пелена. Посмотрите на все, да это ж абсурд! Толкните свой дом – упадет коробка. Толкните своего соседа – упадет картонка. Поймите, что этот мир – плакат, за которым дыра. И эта дыра ведет в никуда. Мы все застряли в симулякре. Тут копия за копией, картечь за картечью, кровь за кровью, кошмар за кошмаром.

Корявые и кривые фразы, как пить дать, здесь не помогут, нужны острые мысли, острые строки. И я готов таковые подать. Годами я их точил и закалял. Я пронзал ими сердца своих врагов, которые потом становились моими друзьями. Я заряжал своими посылами ружье и попадал ими прямиком в головы обывателей. Я делился оружием и кровом. Делился терпением, ибо знал, что никто не готов. Наш путь – это цель. Наш путь есть качество, а не количество. Наш путь опасен, и мы знаем это. Но лучше слова оружия нет. А значит, мы победим.

Рублев только после последних слов почувствовал, насколько в маске неудобно. Она сползала с него, доставляя еще больше дискомфорта.

Во всем ресторане повисла тишина. Она постепенно убивала в Павле все стремление выступать в будущем, и Даниил знал это. Он взял фиолетовый микрофон с желтыми неоновыми линиями, постучал в него, чтобы проверить, работает ли он вообще. Далее он поднес его ко рту и произнес:

– Со своим неожиданным выступлением вещал Павел Рублев, – правда, Лусову показалось, что чего-то не хватило, поэтому он добавил: – Будущее светило литературы.

– А зачем этот придурок на стол залез? – спросил полный мужчина в маске быка. Павлу неожиданно стало стыдно за самого себя, свои слова, действия. – Можно было обойтись и без вульгарностей.

– И снова провал… – неуверенно пробубнил он и спустился. Глаза Вики сияли, искрились от восторга. Глаза Паши же наоборот потухли. Он пожаловался на маску, из-за которой все его лицо вспотело, и выкинул ее. Маска лежала на полу, а иероглиф на ней перестал мерцать.

– Отличный пер… – Вика по привычке оглянулась и только спустя секунду осознала, где находится, – …форманс. Правда, мне кажется, что такой слог тебе не идет. Ты как будто повторяешь кого-то, но не знаю, кого именно. А в самом представлении отчетливо виднелось твое «я».

– Поэтому оно и не удалось, – затянувшись, проговорил Паша. – Что ты там еще про неудачников говорила? Вот тот самый человек, который официально числится неудачником.

Вика рассмеялась от услышанного, что сильно смутило Павла. Он странно посмотрел на собеседницу и спросил, почему она смеется.

– Ну, – начала объяснять Виктория, – история про двух неудачников. Мне кажется, будь рядом тот робот, он был бы очень доволен. Почему так мало сюжетов про успешных людей?

– Потому что это скучно. Возможно, все люди на самом деле неудачники.

– Даже счастливые и богатые? – спросила Вика и попросила электронную сигарету у Паши.

Последний оглядел людей вокруг и ответил:

– Особенно счастливые и богатые.

Виктория затянулась, после чего удивилась крепости сигареты и закашляла. Она сказала, что «от такой штуки вставляет с одной тяги». Павел же просто развел руками, решив промолчать насчет того, что электронная сигарета никогда не приносила ему удовольствия.

– А можно задать странный вопрос? – спросила Вика после минутного кашля.

– Только такие я и люблю, – Паша забрал у нее электронную сигарету и положил небольшой треугольник в карман. – Ну и что за вопрос?

– Ну, ты же «другой», получается. И вот мне всегда было интересно, а вам часто страшно?

– Да, – ответ моментально вылетел изо рта Павла. – Только не по той причине, о которой ты думаешь. Я, например, не боюсь другофобов, перед ними моя совесть чиста, потому что я ни копейки не взял у государства.

Виктория озадачилась и поинтересовалась, какой же страх у Паши. Тот, ухмыльнувшись, ответил:

– Ну да, так я сразу и скажу. Давай лучше еще выпьем. Garçon4! – Павел поднял руку. К столу подошел проходивший мимо официант и спросил, чего Паша и Вика желают. – Можно, пожалуйста, еще шампанского?

– Конечно. Кстати, гарсон – это обидное слово для нас, – подметил официант.

– Тогда я извиняюсь. Надеюсь, из-за этого ты не будешь портить шампанское в стиле Паланика?

«Гарсон» молча удалился, а Паша подумал: «Видимо, будет…». После этого он повернулся к Вике и с безумными глазами предупредил:

– Сразу сообщу, что я просто обожаю отсылки. Какой, блин, писатель не любит к чему-то отсылаться?

– Я филолог, поэтому подобное мне тоже нравится.

Павел осмотрел зал и понял, что один избавился от маски. Всем неудобно, некомфортно, но таковы правила маскарада. Забавно, что однажды Паша спросил Даниила о том, кто главный во время маскарада. Тот ответил: «А главных нет. Есть только звери, которые притворяются людьми, а я, типа, повелитель мух. Здесь правят цинизм, ирония, неопределенность и безоценочность».

Но Рублев все равно не понимал одного: если люди – животные, то почему нужны маски? Правда, обнаружить что-то вразумительное в псевдоинтеллектуальных идеях Лусова всегда не просто. В один момент Паша просто смирился с этим.

Рубашки и платья из флуоресцентной ткани отражали фиолетовый свет, исходящий от светодиодных прожекторов. Люди танцевали до упаду под очередную копию другой копированной песни, сливаясь друг с другом. Слиться с ними решили и Вика с Пашей.

Могучие звери, свободные птицы, немые рыбы, да ничтожные насекомые – они окружили Вику и Павла во время пляса. Сверху все напоминали снежинок, что кружатся, смешиваясь друг с другом. Наступишь на одну – захрустят все. Также все это походило на муравьиный круг смерти. Огромная спираль, где одни продолжают хоровод, а другие – выбывают из игры.

Во время маскарада «я» исчезает. Во время маскарада исчезает добро, исчезает и зло. Навсегда пропадает время, пространство и все то, что связано с привычной реальностью. Остаются только шесть эмоций, пять чувств, четыре темперамента, три вопроса, два глаза и одно сердце.

Паша затерялся в потоке человекоподобных манекенов и осознал, что Даниил неправ. Главный здесь все же есть, ведь главный – это сам маскарад. Он является кукловодом, и многие уже давно увидели нити. Но какой толк от этого открытия, если нити все равно остались?

Ремикс за ремиксом, танец за танцем. Все давно смирились с таким порядком вещей, ведь очень редко можно услышать оригинальную мелодию. Либо переделывание старого, либо «забугорная» Techcapella.

Вика подошла вплотную к Павлу, но того чем-то возмутил ее вид. Он смотрел на Викторию, но не узнавал ее. Когда же Паша понял, в чем дело, то снял с нее маску и выкинул куда подальше. Объяснил он это так:

– Сейчас они нам не нужны. Можно даже покричать.

– Что? – спросила Вика то ли из-за того, что ничего не поняла, то ли из-за того, что громко играла музыка.

– Знаешь чувство, когда хочется просто так закричать на улице, но ты не можешь это сделать, потому что тебя посчитают ненормальным?

– Да.

– Покричим?

Вика улыбнулась, а после завыла, как волк. Паша же начал ухать, словно сова. Крик парочки подхватили и остальные. Когда же все прекратилось, Рублев посмотрел на «крикунью». В его голову закралась лишь одна мысль: «Сегодня все худшее позади».

Но как же маскарад зверей мог обойтись без псов. Танец резко прервался из-за того, что все услышали какой-то шум на улице: тяжелые шаги, будто к ресторану приближались чудовища, сделанные из металла. Все спокойствие испортили ворвавшиеся люди в форме.

– Жандармы! – закричал кто-то.

Мысль «Сегодня все худшее позади» сначала сменилась на «Все худшее впереди», а позднее на обыкновенное «Беги!».

3

Мужчина в темно-синей железной броне подбежал к парню, который медленно опускался на колени, ссылаясь на артроз. К сожалению, жандарм не услышал беднягу и ударил по его коленной чашечке телескопической дубинкой с яркими красными полосками. Тот скорчился от боли и упал на пол.

– Лежать, сука! – яростно закричал силовик.

– Я и так лежу… – жалобно промолвил парень.

Жандарм снова нанес удар дубинкой.

– Тогда лежи молча! – бьющий подумал, что прозвучал не так грозно, поэтому добавил: – Сука.

На весь ресторан зазвучали дроны: «Граждане, оставайтесь на месте! В данном месте проводится антигосударственное мероприятие». Конечно же, никто не прислушался к приказу. Место сразу окрасилось посторонним холодным светом от синих стробоскопов на дронах.

Вика упала, но Паша сразу же помог ей подняться. Он взял ее за руку и повел за собой. Павел знал, что у запасного выхода наверняка стоят другие жандармы, поэтому нужно выбираться иначе. В голове Паши за секунду воссоздалась схема ресторана: гардеробная, зал, кухня, подсобка, сухой склад и туалет. На последнем он и решил остановиться, ведь вспомнил, что там есть окно.

Они оббежали всех силовиков, всех гостей, которые попали в ловушку. Павел увидел у одной двери светящуюся вывеску с изображением женского силуэта и сразу же ворвался внутрь.

Пара прошла в туалетную комнату, залитую красным светом, в кабинках которой прятались другие члены маскарада. Паша подбежал к треугольному окну, но увидел, что оно закрыто.

– Закрыто, оно закрыто, – нервно проговорил Паша.

Вика взялась за ручку и потянула ее вверх. Окно автоматически открылось.

– Ах, да… Точно. Тут же все дорого и богато.

– Вы, писатели, настолько любите драматизировать? – поинтересовалась Виктория, перелезая.

Павел промолчал, но вспомнил, как однажды расплакался из-за того, что не мог найти очки, хотя они были на нем.

Вика успешно приземлилась, но порвала джинсы в области колена. Паша сначала испугался повторять за ней, но потом услышал, как жандармы начали приближаться. Он вздохнул и тоже прыгнул. Оказавшись на земле, Рублев отряхнулся и подумал: «А не так уж и страшно».

Из боевых машин все еще звучало: «Граждане, оставайтесь на месте! В данном месте проводится антигосударственное мероприятие».

Когда парочка выбежала из темного двора, то моментально сбавила ход и слилась с толпой, волочившейся под дождем. На улице их сразу же встретила проекция на земле с надписью: «Лера 555-96-87». Следом за ней шла: «Отдых 555-56-43». И на подобные проекции Вика и Паша наткнулись еще раза три.

«Ох уж эта столица…» – предался мыслям Павел.

Реклама домов терпимости являлась нормой для этого города. Паша даже однажды задумался, что скоро начнут показывать ролики, где какая-нибудь красотка, смотря в камеру, будет говорить: «Мои ноги, как мосты. Нужно только заплатить, чтобы они развелись». Больше подобных голограмм Рублева раздражали только баннеры с депутатами и их «великими» цитатами. Правда, потом он понял, что злиться на это одинаково бессмысленно, как и на рекламу ночных бабочек, ведь для него это идентичные вещи.

Вика и Паша дошли до Сенной площади и направились в метро. Первая решила, что останется на ночь у писателя. Она надеялась на тот самый озвученный прогноз в «Духе свободы», поэтому по пути активно флиртовала с Павлом. Тот все понимал, но отвечал на заигрывания нехотя.

У Виктории давно не было в жизни спонтанностей, а их она обожала. Часто во времена ее юности бывали дни, когда Вика думала: «Ну все, это конец». Но потом рутина поглотила ее, из-за чего авантюризм сошел на нет.

Сошел на нет и секс. Последний раз Вика спала с кем-то два года назад (или даже больше. Работая учительницей, она надолго выпала из реальности). Не сказать, что у нее было много партнеров, но все они чем-то запоминались. Виктория особо выбирала парней. Ей нравились странные, не от мира сего, талантливые люди.

Дольше всех Вика встречалась с музыкантом из ее университета, это был ее последний парень. Тот часто ошивался с ее младшим братом и слушал с ним Techcapella. К сожалению, именно любовь к этому жанру все и погубила. Ведь в мире нет никого более беспомощного, безответственного и безнравственного, чем техкапельщик. После этого Виктория и сделала перерыв, нырнув с головой в работу.

Пара вышла на конечной станции. На улице Паша сразу же поздоровался с родным районом, со старыми зданиями-человейниками времен ноющих двадцатых. Пустынный квартал, блеклый желтый свет от левитирующих фонарей. Темные аллеи, высокие пагоды и бутафорские переулки. Вот оно, мрачное болото, в котором выживал Павел.