Маттео. Тишина Сердца

– Никогда не видел их такими, – заметил Джованни, снимая потёртую кепку и почёсывая седую макушку. – Будто знают, для кого цветут. Будто чувствуют.

– Растения не чувствуют, – машинально возразил Маттео, хотя сам не верил собственным словам.

– Ты же с ними разговариваешь. Значит, веришь, что слышат.

– Это другое. Привычка.

– Ага, привычка. – Джованни надел кепку обратно. – Которой тебя дед научил, а деда – его отец. Знаешь, что прадед твой говорил? «Розы – как женщины. Откликаются на внимание, чахнут без любви». Мудрый был человек.

Маттео не ответил. Он сорвал один бутон – аккуратно, под углом, как учили с детства. Повертел в пальцах, изучая. Идеальная форма, бархатистые лепестки прохладные от утренней росы. Поднёс к лицу по привычке – бесполезный жест, но неискоренимый. Наверняка божественный аромат – белые розы этого сорта славились сложным букетом с нотами мёда и лимона. Красивая пустышка в его мёртвом мире.

– Соберём их последними, – сказал он, возвращая бутон Джованни. – Пусть ещё постоят. Наберут силу.

– Но контракт с Грассом…

– Пошлём другие сорта. Эти… эти не на продажу в этом году.

Джованни удивлённо поднял брови, но спорить не стал. За сорок лет работы он научился понимать, когда хозяин принял окончательное решение.

В офисе – пристройке к главному дому, где когда-то работал ещё прадед – ждали документы. Контракты на подпись, накладные, счета, письма от клиентов. Маттео погрузился в цифры с облегчением человека, нашедшего спасение от собственных мыслей. Цифры не лгали, не требовали эмоций, не напоминали о потерях. Дебет, кредит, прибыль, расходы – чёткая математика выживания.

Бизнес шёл неплохо – инерция репутации, накопленной поколениями. Спрос на розы Бернарди оставался стабильным, несмотря на общий кризис в отрасли. Традиции, качество, история – всё это пока перевешивало постепенное снижение стандартов.

– Письмо из Америки, – Джованни положил конверт на стол поверх счетов. – Какой-то университет, хотят закупить розовое масло для исследований. Предлагают хорошую цену.

Маттео вскрыл конверт старинным ножом для бумаг – подарок Кьяры на первую годовщину, гравировка «MB&CB Forever». Быстро пробежал глазами официальный текст. Калифорнийский университет, программа по ароматерапии, исследование влияния натуральных эфирных масел на пациентов с депрессией. Готовы платить премиальную цену за органическое сырьё высшего качества.

Хороший контракт. Отличный даже. Но…

– Придётся нанимать специалиста, – сказал он, откладывая письмо. – Для производства масла нужен особый контроль качества на каждом этапе. Ты не сможешь один следить и за сбором, и за дистилляцией.

– Тогда найми. – Джованни сел напротив, тяжело опустившись в кресло. Когда он стал двигаться как старик? – Может, пора? Молодого парфюмера. Или девушку – они сейчас в этом деле не хуже мужчин. На сезон хотя бы, консультантом.

– Нет.

– Маттео, будь разумным. Ты прекрасно знаешь…

– Сказал нет. Справимся сами.

– Как? Я чувствую каждый свой год, а их уже семьдесят пять. Нос уже не тот – ты же видел, в прошлый раз я чуть не пропустил момент с майскими розами. И что будет, когда я совсем не смогу?

– Научусь полагаться на технологии. Газовая хроматография, спектральный анализ. XXI век, есть решения.

Джованни покачал головой – жест, говорящий красноречивее слов. Но спорить не стал. Они оба знали правду – розы требуют не только технологий, но и искусства. Интуиции. Того самого неуловимого чутья, которое передавалось из поколения в поколение и которое Маттео потерял на мокром серпантине вместе с Кьярой.

После обеда Маттео поехал домой – большой дом требовал внимания, даже когда в нём жил только один человек. По дороге остановился у цветочного магазина синьоры Бьянки – традиция, которую он соблюдал неукоснительно. Белые лилии для дома, чтобы было хоть что-то живое в комнатах.

– Как всегда? – спросила синьора Бьянки, уже доставая привычный букет.

– Да. И добавьте веточку розмарина.

– Для памяти? – она понимающе кивнула. Весь город знал его историю. – Хорошая традиция. Древние римляне клали розмарин на могилы – чтобы помнили.

Дома он поставил лилии в вазу на каминной полке, рядом с фотографией их с Кьярой. Розмарин – в маленькую вазочку на кухне, где она любила держать свежие травы. Бесполезный жест для человека без обоняния, но ритуалы важнее логики.

В спальне, роясь в шкафу в поисках чистой рубашки, он наткнулся на старую кожаную куртку – ту самую, которую Кьяра грозилась выбросить. «Она пахнет псиной и старостью», – смеялась она. – «Купи новую, я тебя умоляю!» Но он упрямо хранил эту куртку – подарок отца на восемнадцатилетие, талисман юности.

В кармане что-то хрустнуло. Маттео достал конверт – его имя на конверте, почерк Кьяры. Сердце пропустило удар.

Он сел на кровать, разглядывая находку. Запечатанный конверт, её почерк, никаких дат. Когда она это написала? Зачем спрятала в его куртке?

Руки дрожали, когда он вскрывал конверт. Внутри – один лист, исписанный её летящим почерком. Чернила местами размазаны – писала в спешке или… плакала?

«Мой любимый, упрямый, невозможный Маттео,

Если ты читаешь это, значит, наконец надел эту ужасную куртку, которую я грожусь выбросить уже второй год. Победа! Хотя пахнет она действительно ужасно – поверь человеку с работающим носом.

Пишу просто так, потому что иногда важные вещи нужно говорить не только вслух, но и на бумаге. Чтобы остались. Чтобы ты мог перечитать, когда захочется.

Ты – лучшее, что случилось в моей жизни. Знаю, звучит как банальность из дешёвого романа, но это правда. Каждое утро я просыпаюсь и не верю своему счастью. Смотрю, как ты спишь (да-да, я подглядываю, прости), и думаю – как мне так повезло? Как судьба подарила мне тебя?

Ты научил меня видеть красоту в простых вещах. В росе на паутине. В том, как раскрывается бутон розы. В тишине рассвета. До тебя я неслась по жизни, не замечая деталей. Ты научил меня останавливаться. Дышать. Быть.

Знаю, ты закатываешь сейчас глаза – опять твоя сентиментальная Кьяра с её письмами. Но дай мне этот момент. Хочу, чтобы ты знал – что бы ни случилось, эти три года с тобой стоили целой жизни. Ты подарил мне дом – не в смысле стен, а в смысле места, где моё сердце может отдыхать.

Обещай мне кое-что. Если вдруг меня не станет раньше (не хмурься, это просто мысли, у меня сегодня философское настроение после того фильма про войну) – не закрывайся. Ты склонен уходить в себя, когда больно. Помню, как ты неделю молчал после смерти деда. Не надо. Мир слишком прекрасен, чтобы смотреть на него сквозь стену.

И ещё. Найди кого-нибудь. Не сразу, но найди. Ты слишком хорош, чтобы жить один среди своих роз. Им тоже нужна женская рука – помнишь, что сказал дон Антонио?

Люблю тебя до луны и обратно, через все звёзды и обратно, сквозь время и обратно.

Твоя К.

P.S. И купи наконец новую куртку! Эта правда пахнет псиной. Хотя ты, наверное, не чувствуешь – у тебя избирательное обоняние, когда дело касается собственных вещей.»

Письмо выпало из рук. Маттео уставился на последнюю строчку. «Ты, наверное, не чувствуешь». Она что, знала? Предвидела? Или это просто совпадение – шутка о его привычке не замечать неприятные запахи?

Он поднял письмо, перечитал ещё раз. И ещё. Обычное любовное письмо, каких она оставляла десятки – в карманах, между страницами книг, на зеркале в ванной, в коробке с инструментами. Но это было особенным. Словно прощальным. Словно она чувствовала…

Звонок в дверь вырвал его из оцепенения. На часах – половина седьмого вечера. Кто может прийти без предупреждения?

Мать стояла на пороге с кастрюлей в руках и решительным видом женщины, идущей спасать заблудшего сына.

– Не смей говорить, что поел. Я приготовила твой любимый суп минестроне. С фасолью из нашего огорода и базиликом, который ты любишь.

– Мама…

– Никаких «мама». Анна сказала, ты опять пропускаешь обеды. И завтраки. Ты похож на собственную тень, Маттео. Кьяра бы не одобрила.

Имя жены из уст матери резануло неожиданно. Обычно все старательно избегали упоминаний, словно её имя могло разбудить боль. Словно она не жила постоянным фоном.

Мать прошла в кухню с видом хозяйки, начала накрывать на стол. Маттео следовал за ней, всё ещё сжимая письмо.

– Что это? – мать заметила бумагу в его руке, обернулась.

– Письмо. От неё. Нашёл только что в старой куртке.

Мать застыла с тарелкой в руках, потом осторожно поставила её на стол.

– Можно прочитать?

Он протянул листок. Мать читала медленно, губы шевелились, повторяя слова. На её глазах выступили слёзы, но она не вытирала их, позволяя течь свободно.

– Мудрая девочка была. Знала тебя насквозь. – Она вернула письмо, вытерла лицо кухонным полотенцем. – И что ты будешь делать?

– С чем?

– С её просьбой. Не закрываться. Жить дальше.

– Я живу. Работаю, поддерживаю бизнес…

– Маттео. – Мать села напротив, взяла его руки в свои. Тёплые, рабочие руки, помнящие его с младенчества. – Милый мой, единственный мой. Ты дышишь, двигаешься, функционируешь. Но не живёшь. Это не то, чего она хотела.

– А чего она хотела? Чтобы я забыл её через полгода? Нашёл замену? «Мир прекрасен», пойду встречаться с дочерью нотариуса?

– Она хотела, чтобы ты был счастлив. Когда-нибудь. Не сейчас, но когда-нибудь. И да, с кем-то другим. Потому что любила тебя больше, чем себя.

– Я был счастлив. С ней. Это было моё счастье на всю жизнь, и я его потерял. Разбил, не уберёг, выбросил на обочину вместе с…

– Хватит. – Мать сжала его руки сильнее. – Ты не виноват. Сколько раз повторять? Пьяный ублюдок виноват, дождь виноват, судьба виновата. Но не ты. И наказывать себя одиночеством – это не память о ней. Это предательство её желания видеть тебя счастливым.

– Я не знаю, как быть счастливым без неё. Не умею.

– Научишься. Не сейчас. Но научишься. Люди учатся жить после войн, катастроф, потерь. Ты тоже научишься. Просто… не закрывай дверь совсем. Оставь щёлочку для возможности.

Они поели в тишине – суп был хорош, густой, наваристый, с ароматом… нет, без аромата. Просто вкус овощей и бобов, текстура, температура. Маттео заставил себя съесть полную тарелку, чтобы не расстраивать мать. Она рассказывала новости – отец расширяет виноградники, кузина выходит замуж осенью, сосед купил новый трактор. Обычная жизнь обычных людей, которая продолжается несмотря ни на что.

После ужина мать обняла его у двери.

– Я люблю тебя. Помни это. И мы здесь, всегда, если нужно. Но Маттео… подумай о её письме. О том, чего она хотела для тебя. Это важнее нашей боли по ней.

– Я подумаю, мама. Обещаю.

Когда она ушла, Маттео вернулся в спальню, перечитал письмо ещё раз. «Не закрывайся». Легко сказать. Как не закрываться, когда открытость означает риск новой боли? Когда каждое воспоминание – нож в сердце?

Но она просила. Его солнечная девочка, которая верила в жизнь больше, чем в смерть. Которая находила красоту даже в дождливых днях.

Может быть, когда-нибудь. Не сейчас, но когда-нибудь.

С этой мыслью он лёг спать, положив письмо под подушку. Глупый жест, но утешительный. Словно частичка её осталась рядом, шепчет во сне о том, что жизнь продолжается, хочешь ты этого или нет.

Глава 4: Бизнес вслепую

Декабрь 2019

Рождественская ель в родительском доме сияла сотнями огней. Маттео сидел в углу гостиной, наблюдая за семейной суетой. Кузины с детьми, дяди с бокалами вина, мать, порхающая между кухней и столовой. Традиционное рождество семьи Бернарди – шумное, тёплое, невыносимое.

Дом был украшен с той же тщательностью, что и каждый год. Гирлянды из настоящей хвои, которые отец срезал в своём лесу. Красные банты на каждом окне. Вертеп ручной работы, привезённый прабабушкой из Неаполя сто лет назад. Всё на своих местах, кроме одного человека.

– Дядя Маттео, смотри! – пятилетняя Джулия, дочь кузины, тянула его за рукав. – Дед Мороз принёс мне куклу! Она пахнет клубникой!

Ребёнок сунул ему под нос пластиковую игрушку. Розовые синтетические волосы, огромные глаза, липкая от ароматизатора поверхность. Маттео изобразил улыбку.

– Очень мило, piccola.

– Ты чувствуешь? Клубникой же пахнет! Мама говорит, это настоящая клубника, не химия!

– Конечно, чувствую. Прямо как летом на грядке.

Ложь давалась легко после девяти месяцев практики. Кивать, улыбаться, притворяться, что мир остался прежним. Что еда имеет не только вкус, но и аромат. Что рождественская ель пахнет хвоей, а не просто стоит увешанная игрушками.

Джулия удовлетворённо упорхнула показывать куклу другим родственникам. Маттео проводил её взглядом. В прошлом году Кьяра играла с детьми – устроила целый спектакль с куклами, смеялась громче всех, когда маленький Марко случайно назвал Деда Мороза «дядей в странной шапке».

– Маттео, – отец опустился рядом, протянул бокал. – Amarone, урожай 2015. Помнишь, мы выбирали его вместе?

Помнил. Они ездили в Вальполичеллу, дегустировали десятки образцов. Маттео тогда настоял именно на этом – идеальный баланс спелой вишни, табака и горького шоколада. Кьяра была с ними, записывала заметки в блокнот, спорила с сомелье о потенциале выдержки.

– Хорошее вино, – сказал он, пригубив. Терпкость на языке, лёгкая сладость. Но без носа это была неполная картина.