Сны Персефоны

Невеста без приглашения плюхается в кресло напротив меня и, не поздоровавшись, выпаливает:

– Букет должен быть черно-красным.

Я даже закашливаюсь.

– Вы уверены? – уточняю на всякий случай.

– Ещё бы, – фыркает она, – я же буду выходить замуж в чёрном платье.

– Не моё дело, конечно, – вкрадчиво интересуюсь я, – но это точно свадьба? А то очень напоминает похороны.

– У нас – ритуальная свадьба.

– О, и что же за ритуал?

– Ну… мы хотим воспроизвести миф об Аиде и Персефоне. Знаете его?

Я надеюсь, у меня глаза не слишком большие и все ещё на месте, а не на лбу.

– Знакома… в общих чертах…

– Ну вот… только мы решили переиграть всё наоборот: я как бы Аид, а муж – Персефона. Он у меня милый такой, ботаник.

В моей голове сходит с оси Земля и рушится мир.

– Хорошо, – желая прекратить эту нелепицу побыстрее, тянусь к картотеке. – Давайте подберём цветы.

– Пфы… – фыркает невеста, – ничего не надо подбирать. Я уже всё выбрала – чёрные и красные розы.

– Черных роз не бывает, – робко пытаюсь воззвать к разуму.

– Ну крашеные же есть! – моя собеседница смотрит на меня, как на отсталую аборигенку.

Ладно, хочет крашеные розы на свадьбу, хочет быть Аидом (кстати, нужно будет ему сказать, что я тут его женскую испостась повстречала) – пусть.

Я оформляю ей заказ и передаю бланк.

– Девушки-флористы вас обслужат.

Она надувается, как шар.

– Я думала, вы займётесь лично.

– Мои услуги стоят слишком дорого, – кому молиться, чтобы избавиться от этого недоразумения? Я в шаге от того, чтобы призвать эриний9, Танатоса10 или мужа. Хоть кого-то.

– Сколько? – нагло заявляет девица.

Я перегибаюсь через стол и копирую ухмылочку из арсенала мужа:

– Твоя душа! – получается вполне загробно. Девица аж подскакивает на месте. – И контракт подпишем кровью.

Не знаю точно, как выгляжу сейчас, но невеста-Аид шарахается от меня так, словно реально увидела Владыку Царства Мёртвых.

– Да вы чокнутая! – орёт она и вылетает из моего кабинета, а я хохочу ей вслед зловеще и слегка истерично.

И даже не сразу слышу телефон.

Сев на место и просмеявшись, обращаю, наконец, внимание на прыгающий по столу аппарат.

– Почему ты взывала ко мне? – он начинает резко, без приветствий. А я почему-то вспоминаю о том, что вчера ночью он вот так же резко и без прелюдий брал меня. Алею. Тереблю подол узкой юбки.

– Довели, – честно признаюсь. – Тут одна невеста на собственной свадьбе решила изобразить тебя. Как я могла такое стерпеть?

В трубке недоумённо хмыкают:

– Смертные не перестают меня удивлять.

– Поработай пару дней с невестами – вообще перестанешь удивляться.

Он снова хмыкает и загадочно произносит:

– Знаешь, мне тут в голову пришла одна идея, – таинственно замолкает, давая мне проникнуться и заинтересоваться, а когда понимает, что я заинтригована, продолжает: – Собираюсь похитить одну юную и невозможно красивую Богиню Весны. Как ты думаешь, она согласится?

Улыбаюсь, и с плеч будто камень падает:

– Нет, она будет отбиваться. А возможно даже кусаться.

– Ооо, – довольно тянет, – тогда я точно должен её украсть. Давно мечтаю быть искусанным Богиней Весны.

– Не забудь нарцисс, похититель, – дразнюсь.

– И гранаты, – добавляет он, – потому что я не собираюсь её отпускать.

Душу наполняет тепло.

Нарциссы просто сладко пахнут. Гранат – просто вкусный. А мой сегодняшний сон – просто глупый. Мне не может навредить цветочная слизь… Я – Богиня Весны…

…но сейчас осень, и поэтому неприятное «С.О.Б.» всплывает в сознании, как морское чудовище из вод океана. Оно преследует меня, будто эринии, и я вздрагиваю, словно от удара их бича.

Вмиг слетает сладкий дурман речей, и привычный за сегодня страх снова сжимает горло ледяными пальцами.

– Почему ты активировал систему? – спрашиваю, замирая, потому что не уверена, что хочу слышать ответ.

Но ответ все же звучит, и он куда более пугающ, чем я ожидала:

– Пропала Сешат11.

Именно так – чётко, коротко, бескомпромиссно – и должны звучать слова Аида Безжалостного.

А красноватая ядовитая жижа с запахом граната всё же захлёстывает меня, оплетает и утаскивает в небытие.

Сон второй: лепестками чёрных роз…

…Персефона сидела на огромном троне, поджав под себя ноги, будто смертная, увидевшая мышь. Только вот девушки из Серединного мира при этом обычно громко визжат, она же не в силах произнести ни слова. Она онемела и окаменела.

Мрак – зубастый, когтистый, полный горящих голодных глаз – наползал на неё со всех сторон. Тёк чёрной рекой, извивался змеями, скользил – надвигался неотвратимо, всё ближе и ближе.

Она крепче сжимала скипетр – символ царской власти. Поднять царственный двузубец не хватало сил.

Ей нужно продержаться десять минут, всего десять земных минут… А потом – её спасут. Спасут ведь?

Но… Она же сама захотела получить власть, она сама подняла восстание. И теперь, когда недавние союзники разбежались и попрятались, разве вправе она рассчитывать на помощь того, кого предала?

Персефоне не просто страшно, она не в силах связно думать. Мысли – густые и холодные, как ледяная каша в лужах ранней весной.

Чьи-то зубы клацнули совсем близко, коготь задел раззолоченный владыческий хитон.

«Через десять минут тебя разорвут», – насмехался голос в голове.

Какую-то тварь она с воплем сбила скипетром. Но это ничтожная отсрочка, их слишком много, а она слишком слаба, её никто не спасёт…

Если только… она не обретёт мощь, если не вспомнит, что имя ей – Несущая разрушение12, если не поймёт, что на самом деле она – беспощадная богиня Подземной Весны.

Я прихожу в себя от жарких взволнованных поцелуев, которыми осыпают моё лицо, шею, ключицы. Мой муж умеет вот так – желать и переживать одновременно.

Разлепляю ресницы, перехватываю обеспокоенный взгляд чёрных, как тартарские глубины, глаз.

Он нежно берёт меня за руку, подносит её к губам, поворачивает ладонь и целует в центр.

– Почему ты боишься её?

– Богиню Подземной Весны?

Аид кивает, он застывает у моего рабочего кресла, преклонив колено.

– Она убивает.

Муж хмыкает:

– В мире монстров это отличное умение. Там нет выбора: или ты, или тебя.

– Убивая, ты сам становишься чудовищем.

То, что вспыхивает в глазах Аида, прочесть невозможно, но я различаю нотки вины и боли.

– Да, – тихо и с горечью говорит он, – нежной Весне не к лицу убивать. Лучше, если это будут делать те, кто уже давно превратился адскую тварь.

Он поднимается, тянет меня вверх, подхватывает на руки. Мгновенная вспышка – и мы стоим в гостиной нашего земного дома. Богам не нужен транспорт, чтобы перемещаться в пространстве. Колесницы – раньше, машины – теперь, скорее, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание.

На диване, что раскинулся в центре комнаты, с попкорном сидят Загрей13 – наш с Аидом сын – и его верная подруга Макария «Блаженная Смерть». Они не замечают нас, поглощенные очередным творением Голливуда, которое плещет пёстрыми красками с двухсотдюймовой телепанели.

Аид бережно опускает меня в одно из кресел, накидывает на колени плед и лишь тогда ехидно интересуется:

– И чего вы там такого увидели, что даже нас не заметили?

Загрей оборачивается, машет мне рукой (и это матери-то, с которой не пересекался два месяца!) и, улыбаясь, говорит:

– Да смертные снова фильм про нас сняли. И ты, отец, там опять собираешься захватить мир.

Даже рожки в его чёрных волосах выглядят задорными и довольными. Или, может, меня просто всё умиляет в сыне? Ведь я так давно его не обнимала.

– А как же, – усмехается Аид, – только тем и занят.

– А Зевс, конечно, весь такой няшка, снова спасает героев, карает виновных, – дополняет Макария.

– Ну хоть тут правильно, а вот за словечки – лишаю пяти процентов премии. – Макария дуется, складывает руки на груди. Аид садится в кресло рядом со мной, переплетает наши пальцы и цыкает на незадачливых кинолюбов: – Кто разрешил покидать пункт управления?

Загрей подбирается, Макария задевает ведёрко с попкорном, которое до этого примостила на поручень дивана, и тот белой крошкой рассыпается по полу.

Продолжать Аиду не приходится: они выключают телевизор и быстренько убегают прочь. Я тянусь за Загреем, но меня удерживает Аид: успеешь ещё! Нечего баловать! Покоряюсь, склоняю голову на плечо мужу. Он перебирает мои волосы и произносит тихо:

– Сешат просто исчезла. Растворилась. Тот14 искал её всюду. Но никто даже не помнит о ней. А теперь пропадают и мифы, упоминания, любая информация, связанная с Сешат.

Грустно улыбаюсь:

– Какая ирония – исчезают записи о Богине Письменности.

– Если бы ирония, – отзывается Аид и вскидывает на меня тёмный нечитаемый взгляд: – Знаешь, что происходит с богом, когда исчезают его мифы? – Мотаю головой: нет! Но страшная догадка уже гложет. – Бог и сам начинает забывать, зачем он здесь. Забывать о своей божественности. Теряет способности. И становится…

– …смертным, – холодея, заканчиваю я.

– Да, – глухо отзывается Аид. – А мы-то наивно полагали, что нашей погибелью станут гиганты.

С гигантами было легче: там мы знали, против кого сражаемся и какова их конечная цель. А тут приходится воевать с незримым противником, разум которого – потёмки.

– Невидимка против невидимки, – невесело иронизирую я, намекая на шлем невидимости моего мужа.

– Мне бы зацепку. Хоть какую-то. Кто и зачем, – почти с отчаянием произносит он.

Я протягиваю руку, касаюсь его жёстких тёмных, как сам мрак, волос, спускаюсь на скулу, веду пальцем по щеке. Мой муж не блистает яркой красотой олимпийцев. Скорее, его черты резкие, даже немного грубые. И в сочетании с обычно мрачным, холодно-надменным выражением лица и нелюдимостью производят почти отталкивающее впечатление. Из-за чего его даже на Олимпе сторонятся. Но для меня Аид вот уже несколько тысяч лет самый красивый мужчина во Вселенной.

Он перехватывает мою руку, целует, прижимает к щеке, устало прикрывая глаза. А я любуюсь тем, как густые тёмные ресницы отбрасывают тени на высокие скулы.

– Что же мы теперь будем делать?

– Ждать, – едва слышно, на выдохе, – пока исчезнет ещё кто-нибудь.

Ожидание оказывается недолгим. Не успевает Аид договорить, как оставленный им на столе голограф вспыхивает голубым, и над столешницей появляется маленькая полупрозрачная Афродита, словно изящная стеклянная статуэтка. Захлёбываясь слезами, она сбивчиво рассказывает:

– Геба15… мы просто… по магазинам… а потом… я не успела оглянуться… исчезла…

Аид подбирается, как хищник перед прыжком.

– Оставайся, где стоишь! – рявкает он.

И Афродита, округлив испуганные лазурные, как безоблачное небо, глаза кивает, от чего золотистые кудряшки, обрамляющие идеальное кукольное личико, смешно подпрыгивают. Я отмечаю это, хотя веселиться сейчас вроде не время.

– Загрей! – на крик отца сын выскакивает, будто из-под земли. – Ты за старшего. Докладываешь мне, что происходит, каждые десять минут. Если с матерью…

Загрей, который всё это время, вытянувшись во фрунт, чеканит на каждый приказ: «Да, Вдадыка», на последней фразе хмыкает и говорит:

– Последнее мог бы не добавлять.

– Я рад, что ты всё понял, – говорит Аид, наклоняясь, целует меня в макушку и уносится в чёрном вихре.

Загрей глядит ему вслед, а потом переводит взгляд на меня. Шагает, падает на колени и на выдохе шепчет:

– Мама!

Я чувствую, как глаза начинает щипать, а в груди всё сжимается.

Порывисто обнимаю сына, треплю по чёрным волосам, нежно глажу рога, которых он так стесняется. Глупый.

Аид не позволил мне вволю натешиться с сыном. «Ты из него тряпку сделаешь! А он должен быть воином». Поэтому мой мальчик, на которого с юных лет возлагались большие надежды и свалилась огромная ответственность, рано ссутулился и стал выглядеть куда старше своих лет. Мне даже стыдно, что на вид я моложе сына. Но для Богини Весны вечная юность – дар и проклятие.

Загрей поднимается и протягивает мне руку:

– Идём, мама. Будем выполнять два поручения отца одновременно.

И мы спускаемся в подвал, а точнее – в бункер, напичканный высокотехнологичной аппаратурой. Здесь всё гудит, жужжит, пищит. За прозрачной стеной нам машет Макария. У неё на голове гарнитура, а перед глазами экран, на котором что-то мелькает.

Загрей наводит на стену затемнение – не хочет, чтобы кто-то вклинивался в наше столько редкое уединение. Ему приятно, что я просто нахожусь рядом.

Сын усаживает меня на кушетку, заботливо наливает гранатового сока. И возвращается к работе.

Я смотрю на сутулую спину, на то, как тонкие, почти девичьи, пальцы бегают по сенсорной клавиатуре, а на десятке плоских мониторов перед ним быстро сменяются схемы, цифры, таблицы, чертежи, и думаю о том, что сын отлично играет на гитаре и мечтает создать свою рок-группу. А вместо этого вынужден участвовать в бесконечных войнах, как и все мы.

Почему смертные считают, что боги проводят свои дни в бесконечных пирах и развлечениях (если речь об Олимпе) или разрабатывают планы по захвату мира (если об Аиде)?

«Знаешь, в чём смертные сильнее нас? – звучит в голове мягкий голос Тота. – Это они сочиняют мифы. Бесчисленные их варианты. И со временем они обретут статус достоверных. Настолько, что и мы начнём считать их нашими историями».

Ему самому люди надели на плечи голову ибиса. А жаль, ведь они лишили себя возможности видеть его тонкое умное лицо и янтарные глаза, в которых светятся вселенская мудрость и печаль. Он не хочет разочаровывать смертных: каждый раз, являясь им, надевает искусно сработанную маску ибиса.

Мы и сами поверим в то, что эти истории – наши.

И ведь так и есть. Потому что когда льва долго убеждают в том, что он осел, однажды он сам начинает склоняться к этому же мнению. Даже если лев – бессмертный и мудрый. Но есть кое-что пострашнее, чем потеряться в бесчисленных версиях себя – забвение. От одного этого слова мурашки бегут по коже. Потому что мы живём, пока нас помнят. И люди, и боги.

Хорошо, что в Звёздном Чертоге бесконечно вьётся, теряясь в бездне Вселенной, Скрижаль Мироздания. Там живут подлинные истории, там хранится нестираемая память.

Звездный Чертог… Тот и Сешат… Лепестки чёрных роз ковром ложатся под ноги… Тянется через весь свод сияющее полотно…

Шёл двадцатый год моей семейной жизни…

…Двадцать лет для богов что двадцать минут. Но только в том случае, если твой год не разделён на две неравные части, одна из которых – целых восемь месяцев ожидания и разлуки…

Двадцать лет, в течение которых Персефона пыталась переиграть Ананку16 и заставить растения цвести в Подземном мире. Каждый раз, спускаясь сюда, в обитель мрака и смерти, она вновь и вновь разбивала клумбы. Но цветы гибли, или же вырастали хилыми и тоже умирали через какое-то время. Но весна упряма, поэтому Персефона раз за разом повторяла свой эксперимент. Это было очень важно для неё: если в Подземном мире пробьются ростки, значит, и в ней самой сможет зародиться жизнь. Значит, сможет появиться на свет главный и самый драгоценный плод из всех, что были созданы ею – плод их с Аидом любви. Невозможной, неправильной, ненормальной, как считали все знакомые боги. Единственно нужной – для неё.

В этот раз Аид, встречая жену у входа в своё царство, таинственно улыбался, а лукавые искры, которые вспыхивали и гасли в чёрных глазах, словно метеориты в космической мгле, говорили о том, что муж что-то задумал.

– Твоё двухсот двадцатилетие, – её день рождения действительно приходился на первый месяц из тех четырёх, что отводились на подземную жизнь, – и годовщина нашей свадьбы (они поженились через три дня после того, как ей исполнилось двести лет). Подарок будет особенным. Тебе понравится.

Сказал, заинтриговал и исчез. Оставил её на попечение истосковавшейся свиты, немедленно утащившей царицу на пир. Персефона, конечно, под разными предлогами стремилась выведать в Гекаты хотя бы часть правды. Но та лишь мотала всеми своими тремя головами, поясняя:

– Такими подробностями Владыка со мной не делится. Ни с кем не делится.

Отчаявшись что-то разузнать и не дождавшись мужа, Персефона ушла в сад, где затеяла возню с розами. Новый сорт. Ей только недавно удалось вырастить их на земле. Деметра, увидев творение дочери, отозвалась однозначно: «Это чудовищно!»

Стебли роз, извилистые и мощные, были обильно усыпаны острыми шипами. А цветы – огромные, с ладонь, распускались только при свете луны. Идеально черные, бархатистые, отливавшие серебром. Персефона была уверена: они смогут расти в аиде. И сейчас возилась с ними, рассаживала, когда на талию легли сильные руки, потянули её вверх. Муж смял её губы горячим голодным поцелуем.

Когда оторвался, она ласково попеняла ему:

– У меня же руки в земле, я тебе весь гимантий17 измазала.

Он немного горько усмехнулся:

– Ты не можешь меня измазать.

Она покачала головой, по-божественному просто подумав, очистила ладошки и стряхнула мелкие комочки земли с одежды Аида. Он же всё это время блестел глазами, явно показывая, что скоро, совсем скоро случится нечто невероятное.

– Иди, переоденься, – мягко скомандовал.

И сердце Персефоны забилось от сладостного предвкушения: они раньше никогда и никуда не ходили вместе. А ей так хотелось.

– Как мне следует одеться, мой царь? – уточнила на всякий случай. Ведь ей – царице Мира Мёртвых – нельзя ударить в грязь лицом.

– Просто, но элегантно. Волосы собери в пучок и выпусти несколько локонов. Тебе так невероятно идёт.

Её захлестнуло теплом и щемящей нежностью: Аид помнит её причёски! И это раззадоривало ещё больше.

Наверное, она ещё никогда так быстро не собиралась. Когда же вышла из гинекея18, у входа в который её ждал Аид, заметила, как глаза мужа вспыхнули, словно в них опрокинулся Фленгтон.

Персефона выбрала хитон цвета зелёного яблока – под цвет глаз – с бронзовой каймой по подолу, а хрупкие плечи укрыл болотного оттенка пеплос, расшитый гранатовым бисером. В рыжих волосах – скромный серебряный гребень с яркими росинками хризолита. – Как я выгляжу? – поинтересовалась она.

Аид наклонился к её уху и прошептал бархатным тоном:

– Так, что мне хочется утащить тебя в спальню и не отпускать целую неделю.

Она заалелась: её царь так ненасытен и неутомим.

Аид же обнял её за талию, привлёк к себе и мягко распорядился:

– Закрой глаза.

Она охотно подчинилась, а когда открыла и оглянулась вокруг – забыла, как дышать.

Они стояли прямо посреди бездны Космоса. Под ногами мерцал Млечный путь. А вверху, внизу, слева, справа перемигивались звезды: оранжевые, белые, голубые, алые… Словно россыпь драгоценных камней. Раньше она считала, что красивым может быть только усыпанный цветами весенний луг. Позже научилась видеть своеобразную прелесть в и мрачных сводах Подземного мира.

Но то, что предстало её взору теперь… для этой картины было оскорбительным слово «красиво»… Само совершенство, сама первозданность искрили и сияли перед ней.

Взрывались сверхновые, унося одни миры и давая жизнь другим. Пульсировали чёрные дыры. Таинственно переливались туманности. Заверчивались в спирали галактики.

– Невероятно! – восхищённо выдохнула Персефона.

Аид стоял сзади, одной рукой обнимая тоненькую талию жены, другой – придерживая за хрупкие плечи. Их единение сейчас было таким же правильным, как и свершавшееся вокруг бесконечное таинство жизни.

Он наклонился, коснулся губами точёной шеи и сказал:

– Это только начало, моя Весна, – глаза его загадочно поблёскивали, он взял Персефону за руку и повёл за собой.

Она не противилась, потому что внутри звенела и переливалась музыка сфер. Казалось, пространство, окружавшее их, бесконечно во все стороны. Но вот Аид приложил ладонь к незримой стене, и перед ними образовался наполненный светом проём.

Он протянул руку, в которую она тут же вложила маленькие пальчики, и проговорил:

– Смелее, Весна.

И она шагнула за ним в прямоугольник света. Хотя так же уверенно пошла бы за ним и в первозданный Хаос.

За проходом оказалась огромная зала с хрустальным потолком, над которым по-прежнему взрывались и рождались звезды. Стены и своды удивительного дворца покрывал серый камень, усеянный алмазной крошкой. Горели невиданные светильники, наполняя пространство вокруг мягким голубоватым сиянием. Пол являл собой звёздную карту, из-за чего создавалось впечатление, что ты шагаешь прямо по космической бездне.

– Что это за место? – спросила Персефона. Сердце у неё в груди то едва билось, завороженное открывающимися видами, то пускалось вскачь, не в силах вместить восторг.

– Звездный Чертог, – ответил Аид так просто, будто речь шла об Олимпе.

– Никогда не слышала о нём, – честно призналась Персефона.

– Немудрено, даже среди богов лишь избранные единицы могут попадать сюда.

– И ты – среди них?

– Теперь и ты. Отныне, Весна моя, твои мистерии станут сакральными. И никто из мистов, участвующих в них, никогда не проговорится о том, что он видел.

Персефона задохнулась – если муж хотел сделать ей необычный подарок, у него это получилось с лихвой: тайные, сакральные, не разглашаемые мистерии – то, о чём на самом деле мечтали все боги! Ведь только такие ритуалы позволяли богу являться перед смертными в своём истинном обличье и величии!

Аид посчитал её достойной увидеть Звёздный Чертог, войти в него, стать частью по-настоящему божественного мира. Ведь здесь собирались боги всех земных пантеонов. Вряд ли какая-то богиня была когда-либо одарена столь щедро.

Они шли мимо сотен дверей и комнат, держась за руки, как юные влюблённые, кивали пробегавшим, пролетавшим, проползавшим мимо диковинным созданиям, а вокруг них – тёмным снегом – падали лепестки чёрных роз.

Персефона поймала один, повертела в пальцах.

– Откуда они узнали о них?

Аид пожал плечами.

– Может быть, им кто-то рассказал.

– Эти розы цветут только по ночам. Значит, если их кто-то и мог видеть, так это Геката. Но разве она вхожа сюда?

– Нет.

– Тогда кто?

– Почему ты думаешь, что только Геката выбирается на поверхность по ночам, чтобы посмотреть на цветы?

И на мгновенье в его тёмных глазах мелькнула затаённая тоска долгого ожидания.

Персефона прильнула к нему, потянулась за поцелуем, но Аид мягко отстранил её:

– О нет, Весна. Это – священное таинство. Только для тебя и меня. Я не хочу открывать его посторонним любопытным взглядам.

Он снова взял её за руку, переплетя пальцы, и они двинулись дальше по дорожке из лепестков чёрных роз, пока не остановились у огромной двери из мерцающего серебристо-голубого металла. Изящно выполненная ручка напоминала голову ибиса с длинным клювом.

За этот клюв и взялся Аид. Потом посмотрел на свою юную спутницу и произнёс:

– Ты думаешь, что видела уже всё великолепие Звёздного Чертога? – Она кивнула. – Ну что ж, тогда я буду рад тебя удивить.

Персефона вскинула голову и хмыкнула: мол, попробуй, только вряд ли что-то затмит картину рождающихся и умирающих звёзд.

И он смог.

Дверь распахнулась, Персефона шагнула через порог и так и замерла с открытым ртом.

Бесконечные стеллажи окружали её. Чего на них только не было – папирусные свитки, пергаментные брошюры, глиняные и восковые таблички…

Книги. Все, какие только можно вообразить себе.

Так выглядела Вселенская Библиотека.

На противоположной от входа стене (хотя стене ли?) струилось гигантское полотно, выходившее ниоткуда и терявшееся в нигде. По нему – не останавливаясь неи на секунду – бежали строчки.

– Свиток Ананки, – догадалась Персефона.

– Точнее, Скрижаль Мироздания, – мягко поправили её. Говоривший выступил из-за кафедры, и Персефона смогла его рассмотреть.

Молодой – лет тридцати пяти по меркам смертных, высокий – почти, как Аид, стройный и весьма изящный, несмотря на бугрящиеся мышцы гладкого тренированного тела, этот бог являл собой образец утончённой и одухотворённой красоты. Его узкие бёдра охватывала белая схенти19 и широкий золотой пояс. Светлая полоска ткани резко контрастировала со смуглой кожей. Тёмно-рыжие короткие волосы слегка взъерошены, а в золотисто-янтарных глазах, опушенных длинными каштановыми ресницами и подведённых синими стрелками, светились лукавство, ум и лёгкая печаль.