В корнях вечного дерева

– Яна Викторовна, вас потом может принять доктор, он специально приехал.

Кивнув головой девушка отвернулась от двери, прикладывая к маминым ладоням свою другую щеку, и продолжила петь. Когда она закончила, то подняла свое заплаканное раскрасневшееся лицо к матери и снова начала говорить:

– Мамутька, Тася и Миша так нуждаются в тебе, они спрашивают про тебя каждый день. Им не с кем делать уроки, некому рассказать, что у них было в школе, некому давать им советы. Вернись к нам, вернись, мы все так любим тебя.

Если бы Ася могла чувствовать и слышать в тот момент, то, наверное, сама бы выскочила из собственного тела и рыдала бы, и била бы себя, и рвала бы на себе волосы. Но она не могла. Пустая, глухая, слепая. Она была мертвая. Просто умеющая шевелиться, но мертвая.

Наплакавшись и наговорившись вдоволь, Яночка пошла к доктору.

Он ждал её в роскошном, обставленном дорогой мебелью кабинете и перебирал четки.

– Яна Викторовна, – приподнялся он, как только девушка вошла, – я рад вас видеть. Вы так часто бываете у нас.

– Я не у вас, я же у мамы.

– Да, конечно, у мамы.

– Ей не лучше. Почему не лучше? Вы же говорили, что можете помочь, что у вас есть способы, – быстро говорила Яна, встряхивая распущенными длинными волосами, как маленький львёнок гривой.

– У нас есть методы, это правда, но у вашей мамы очень тяжёлый случай.

– Вы говорили, что обследуете. Вы обследовали?

– Да, провели диагностику, – доктор запнулся, – отклонений нет. Она просто не хочет жить.

– Как она не хочет жить? Вы знаете, кто она? Она известный писатель, ее книги читают по всему миру. Как она может не хотеть жить? У неё дети! У неё мы! – почти вскрикнула в конце Яночка и едва не разрыдалась.

– Я знаю, Яна Викторовна, мы все это знаем. Успокойтесь.

– Вы. Вы понимаете? Мне всё равно, сколько это будет стоить. У меня мама. Она самый дорогой мой и близкий человек в жизни. Найдите способ. Мы за этим к вам обратились, – все же расплакавшись, девушка вытерла ладошкой нос и поправила очки.

– Я не знаю, стоит ли вам говорить, но динамика была.

– Что? В смысле стоит? Что было, говорите? – округлила она глаза и снова мотнула гривой.

Доктор сделал паузу, медленно прокрутил четки и встал.

Яна с нетерпением смотрела на него, но молчала. Он подошёл к окну и, стоя к ней спиной произнёс:

– На прошлой неделе, во время консультации с психологом, она говорила. Одну фразу.

– Какую? – ещё более нетерпеливо подпрыгнула Яночка и снова вытерла ладошкой нос.

– Она произнесла только одно предложение: «У меня умер любимый». И больше ничего. Она снова молчит.

– Что? Она, правда, это сказала? – девушка не удивилась, она скорее не поверила в смысл произнесенного.

– Да.

Опустив глаза вниз, она немного посидела, вроде как осознавая услышанное, доктор не совсем понял, а потом встала.

– Хорошо, – твердо сказала девушка и вышла.

Разговор оказался коротким как никогда. Оставшись стоять один у окна, он озадаченно пожал плечами. Ему нравились и Ася, и Яночка, и он искренне пытался помочь. Только не знал, как…

Яночка хотела остаться в обители до утра, но после разговора с врачом передумала и вызвала такси до города. Пока машина ехала на вызов, она вернулась в келью к Асе, расчесала ее, заколола короткие волосы в маленький пучок, рассказала несколько смешных историй про младших детей, потом сфотографировала маму и ушла. Она улетела домой ночным рейсом и всю дорогу, сколько было времени до аэропорта, в аэропорту и в самолёте, думала.

Открывала последнюю фотографию, внимательно рассматривала Асю, сидящую, как растение, у окна, потом закрывала, думала и снова открывала фотографию.

Уже утром позвонила брату.

– Привет, красотка. Ты была? – весело спросил он на другом конце провода.

– Кирилл, что ты весёлый такой? У нас мама болеет.

– Я не весёлый. Но я не могу плакать вместе с тобой каждый день.

– Я не плачу каждый день. Но я не могу, понимаешь… – и заплакала.

– Ну ладно, – примирительно и добродушно ответил он, – расскажи, что сказал врач.

– Как всегда, динамики никакой нет, – передумала говорить правду Яночка.

– Они там точно нормальные? Может, они их там специально таблеточками подкармливают, чтобы больные никуда не выходили.

– Я не знаю, – раздосадованно ответила Яночка и снова расплакалась.

– Яна, не плачь. Я пошутил. Про них отзывы, что там, правда, помогают. Я сам читал, и жена читала.

– Как она?

– Всё хорошо, круглая, как воздушный шар.

– Ну вот! – шмыгнула носом Яна, – а мама даже не знает. Зачем вы скрывали? Может, она бы теперь была с нами, знай про вашего ребёночка.

– Ой, Яна. Ну вот что сейчас об этом говорить?

– Ладно, хорошо. Я посплю, мне завтра на работу.

– Хорошо, пока, красотка. Приезжай к нам на выходных. Я на следующей неделе тоже сам слетаю, у меня половина отпуска начинается.

– Хорошо.

– Ты в курсе, что Миша опять хочет к ней? – спросил Кирилл слегка заговорщицким тоном. – У него какие-то свои планы. Он каждый раз закрывается с ней в келье и что-то там делает.

– Ну хорошо, бери его с собой, – обрадовалась Яна, – Миша – молодец, он такой красавчик. Жалко, что ему только 14, а так мог бы сам летать.

– Так можно же.

– Ну, в смысле совсем один. Сам.

– А-а-а. Ты в курсе, что этот красавчик, кажется, жвачку в школе одноклассникам продаёт.

Яна засмеялась:

– Мишаня – бизнесмен.

Кирилл тоже засмеялся.

– Ладно, меня зовут уже.

– Хорошо, пока.

– Пока, красотка.

После разговора она проспала несколько часов, потом сидела, почти как мама у окна, и снова думала.

Потом стала копаться в телефоне, долго искала забытый контакт, наконец нашла и написала.

Ответили почти сразу. Она что-то ещё написала, потом прикрепила мамину фотографию, подумала несколько минут, перебирая пальцами над экраном, и нажала "отправить".

Потом что-то дописала и бросила телефон на диван. На экране повисло неотправленное сообщение: "Ненавижу вас".

Девушка просидела ещё несколько минут, потом быстро, словно боясь передумать, схватила телефон и снова нажала "отправить".

Потом заблокировала контакт.

На следующей неделе к Асе полетел Кирилл и взял с собой младшего брата Мишу.

Миша никогда никому не разрешал быть в комнате мамы, когда он туда заходил. Никто и не настаивал. Кириллу иногда бывало интересно, но Миша молчал как партизан и гнул свою линию. В этот раз было так же.

Он вошёл, повернул защелку дверного замка и сбросил с себя портфель. Ася сидела у окна молча. Сын разулся и подошёл к ней сбоку. Он положил руку на плечо, перегнулся и, заглядывая прямо в лицо, весело сказал:

– Ну что? Сидим-молчим?

Ему не нужен был ответ. Сейчас, как и в прежние свои приезды, он вел себя так, как человек, который абсолютно уверен в своих действиях.

Быстро обняв маму за шею, он отбежал к двери и принес портфель:

– Тогда все по плану! – таким весёлым и добродушным он бывал разве что в лучшие моменты своей детской жизни и здесь, с ней.

– Я, короче, вот что тебе хотел сказать. У нас сейчас химия. Это, можно сказать, как математика, – говорил он, доставая из портфеля связанные Тасей тапочки, пакет с семечками, контейнер с маленькими кусочками арбуза и телефон, – но что я тебе говорю, ты же у нас ни математики, ни химии не знаешь. Как ты там свои книжки пишешь, не понимаю.

Он наклонился, натянул ей на ноги вязаные тапки, поднялся и вдруг схватился за спину, как старик:

– Ой, спинку прихватило. Ладно-ладно шучу, я же не то что ты – здоровенький. Тебе тут Тася тапки связала. По мне так фигня какая-то, но ребенок старался, поэтому давай, ножками топ-топ.

Миша взял маму под коленками и потопал ее ногами.

– Так вот химия, это тоже, мне кажется, фигня какая-то, как и эти тапки. Сначала интересно, потом валентность, потом опять интересно, потом масса ядра, – весело балагурил он, высыпая маме на колени семечки. – Но в общем и целом я разобрался, списываю понемножку, короче, норм.

Он заглянул ей в лицо и задорно засмеялся, сморщив свой всё ещё детский нос. Потом присел пониже и стал чистить семечки прямо у нее на коленях.

– Мы сейчас немного полускаем, только ты никому не говори, а то у вас тут медсестры стремные такие тётьки, ещё ругать будут.

Он старательно чистил семечки и насыпал шелуху в одну ее ладонь, а ядра в другую.

– Я там обзор снял для ютубчика на свой новый ножичек, сейчас семечек поедим, и я тебе покажу. В общем и целом дела у нас нормально, я хожу в школу, правда обычно опаздываю, всегда ко второму уроку. Ой, я это вслух сказал! Не слушай. Это я оговорился, обычно к третьему. Вооот, – весело продолжал он, поглядывая на Асю так, будто она была с ним в активном диалоге. – А недавно меня в милицию загребли, говорили, что я там что-то запрещённое продавал, но я выпутался, ты не волнуйся.

Он снова поднес свое лицо вплотную к маминому и весело хихикнул.

– Теперь нюхаем семечки.

Сначала он поднес к ее носу ее же ладонь с начищенной шелухой и сказал:

– Вот, вспоминаем, это кака, это кушать нельзя.

Потом поднес к носу вторую ладонь:

– А это ням-ням, это ты любишь. Ну? Помнишь? Помнишь?

Ася не реагировала. Но Мишу это не смущало. Поднося к ее губам, по одному ядрышку, он терпеливо ждал, пока та откроет рот, вкладывал туда семечку и смотрел, как она жует. И так зернышко за зернышком. Все время, пока Ася ела, он не останавливаясь говорил:

– Уроки это, конечно, хорошо, я вообще не против уроков. Мне, наверное, даже где-то интересно. Ты, типа, что-то новое узнаешь каждый день. Мозг там, говорят, развивается, растет и так далее. Но вот зачем мне спряжение глаголов? А? Ты не в курсе? Читать я умею, писать тоже. Если я не знаю, как спрягаются глаголы, то это что? Я что дальше прожить не смогу? Или вот, например, иностранные диалоги. Ты пошел куда? Я пошел туда. Ты утром делаешь что? Я утром делаю то. Ну что за бессмыслица? У меня один плюс в этом году был от иностранного языка: нам задали написать письмо Деду Морозу, и я, пока писал, наконец осознал, что на Новый год хочу у него попросить биткоин. Попросил. Учительница не оценила. Сказала, что просить нужно что-то большое и чистое. А я не понял. Что у нас биток грязный что ли? Или вот почему нельзя в школе ввести уроки по зарабатыванию денег. Чтобы я пришел такой, а мне прямо от «А» до «Я» умная учительница разложила формулу: чтобы заработать ваш первый миллион, нужно произвести следующие действия, записывайте, дети… – на этой фразе Миша не выдержал и из шутливо-веселого тона перескочил на мечтательный и даже закатил глаза к потолку, но быстро опомнился, вернулся в свое амплуа и продолжил: – Я бы самым старательным учеником был. А то без конца одно и то же: «протисты-теоремы-местоимения». Ну кому это может понравиться? Вообще не понимаю. Да, кстати, еще про школу. Звонил отец. Про тебя не спрашивал, так что не радуйся там зря, в своем пряничном домике. Спрашивал, как дела, какие уроки в школе и т. д. Я ему стал уроки перечислять, когда дошел до ОБЖ, он такой: «Не понял, это что такое». Я ему на полном серьезе и говорю: «Ну это Общество Беременных Женщин. Ввели нам для общего развития». И он такой на полном серьезе в ответ: «Делать им что ли нечего». Прикинь. Не понял. А между прочим, человек школу окончил. И зачем, я вас спрашиваю, мне учиться, если я потом таких простых шуток не пойму?

С этими словами Миша вложил в Асин рот последнюю семечку и поднялся с колен.

– Ладно, теперь ютубчик.

Он достал телефон, включил видео и, стоя с ней рядом полунаклонясь, долго объяснял, что и как он снимал про ножичек и какой он у него крутой, и сколько пацанов у него желают его выкупить.

Через полчаса Миша молча собрался, поцеловал маму в щеку и сказал:

– Ну ты тут, это, давай держись. Таблеточки их не кушай. В следующий раз я колбаску принесу, будем нюхать и вспоминать.

И уже от двери серьезно добавил:

– Я тебя люблю.

Когда Миша ушёл, Ася подняла руку, провела ею по лбу и всё так же сидела молча.

Через час пришла медсестра, покормила ее какой-то зелёной творожной бурдой, терпеливо выжидая каждый раз, чтобы пациентка открыла сама рот и проглотила еду, потом переодела ее и отвела к кровати.

Ася всегда засыпала в одном положении, на спине и почти всегда так же просыпалась. Только изредка мозг ее пробуждался во время сна, рождал повторяющиеся гипнотические образы или сцены из прошлой забытой жизни, заставлял поворачиваться свою хозяйку с боку на бок и что-то переживать, а потом опять умирал к утру.

Глава 4

Через три дня после посещения детей во время осмотра доктор сказал ей:

– С завтрашнего дня у вас будет новый психолог. Надеюсь, вам понравится, Ася Павловна.

Не получив как всегда никакого ответа, он закончил осмотр и отправил ее в келью в сопровождении сестры.

Завтра наступило после пустой, как дыра, ночи.

Вопреки обыкновению, когда в приемные часы пациентов забирали из келий и водили по кабинетам главного корпуса, Асю оставили в комнате. Новый психолог пришел сам, к 11.00.

Дверь открылась очень тихо, почти бесшумно. Он остановился в проходе и, держась за дверную ручку, долго смотрел на сидящую у окна Асю. В отличие от других, приходящих в эту келью врачей, он не походил на человека, которому нужно было побыстрее выполнить свои обязанности. Он скорее походил на человека, который пришел, чтобы остаться, и поэтому не торопясь оценивает обстановку и примеряет ее к собственным возможностям. Словно в подтверждение этого доктор прислонился плечом к дверному косяку, немного наклонил голову набок и, вяло постукивая тонкой бежевой папкой о ногу, обводил комнату взглядом, то и дело возвращаясь к тонкому Асиному силуэту. Простояв так минут десять, он наконец закрыл дверь и направился в дальний угол, к низкому кожаному креслу. Своим внешним видом и комфортом оно хорошо подходило ему и его статусу. Бесшумно положив на подлокотник папку, он развернулся и медленно и осторожно, будто шел по тонкому льду, направился в сторону Аси. Подойдя сзади, почти вплотную, остановился. Коротко остриженные волосы открывали тонкую шею с выпирающими сквозь бледную кожу костяшками позвонков. Едва заметные песочные веснушки рассыпались от основания шеи по плечам, уходили под ворот майки и, выбегая из-под коротких рукавов, сеялись дальше, по рукам, до самых кистей. Прямая спина. Он присмотрелся отдельно к прямой спине. Ему показалось, что Ася, несмотря на утверждение окружающих о ее безразличии, все же заставляет себя держать ровную осанку. Слегка поведя носом и вдохнув чуть глубже обычного, ровно настолько, чтобы ощутить легкий аромат чужой кожи, он тут же быстро отшатнулся и уже не задерживаясь вернулся к креслу. Сел.

– Меня зовут… – помедлил, – хотя это неважно. Мы будем говорить с вами о вас, Ася Павловна. Предыдущий доктор передал мне вашу историю болезни.

Он открыл папку и пролистал в ней несколько страниц.

– Здесь говорится, что вы не разговариваете, никак не идете на контакт и не проявляете никаких признаков социализации. Также здесь говорится, что до попадания в э-мм… обитель, у вас была очень насыщенная жизнь. Вы писали. И вполне успешно. Не скрою, я прочитал некоторые выдержки из ваших книг. У вас хорошо получалось, особенно те места, где вы уделяете внимание человеческим чувствам. Это очень красиво.

Он протянул руку к стакану воды, стоящему рядом на столике, и немного отхлебнул:

– Полагаю, что из-за них же, из-за чувств, вы попали сюда. Вас нашли посторонние люди сидящей на улице. Вы помните?

Снова сделав паузу, доктор встал и прошел несколько шагов к окну, но уже соблюдая дистанцию и оставаясь от Аси на расстоянии нескольких метров.

– Сестры обители говорят, что сейчас это ваше основное занятие – смотреть в окно. Да. Красивый вид. Особенно, наверное, закаты хороши в это время года.

Помолчал. Вернулся на свое место.

– Наша терапия пока не очень эффективна, Ася Павловна. И не будет легкой. Все то время, пока вы продолжите молчать, мы не сможем продвинуться далеко, – он говорил размеренно, спокойно, поднимая тембром голоса повыше некоторые, наиболее важные в его понимании слова. – Изучив историю вашей болезни, поговорив с предыдущим лечащим врачом и посмотрев на вас, я составил определенную картину происходящего. Это не значит, что она верна, даже, скорее всего, не верна, но я скажу вам то, что думаю сейчас. Мне кажется, что вы пережили какую-то глубокую трагедию и, чтобы избавиться от собственной невыносимой боли, даже близко не рассматривая для себя возможность самоубийства, решили покинуть свое тело если не физически, так хотя бы ментально. В настоящее время ваша потеря собственного «я» и утрата связи с окружающей реальностью являются для вас единственно возможным вариантом существования. Не могу утверждать точно, но, когда ваша психика не выдержала, для вас физически обесцветился окружающий мир, вы отдалились внутрь себя и, возможно, перестали слышать звуки, которые превратились в отдаленный ненавязчивый гул или шум. Скорее всего, вы перестали видеть, не в смысле слепоты, а в смысле способности мозга идентифицировать знакомые лица, красоту внешнего мира и оценивать происходящие вокруг базовые ситуации. Так что сестры, которые рассказывают о том, что вы наблюдаете за закатами и рассветами через это окно, видимо не правы. Вероятно, ваш мозг не дает никакой оценки этой красоте и блокирует ее на уровне зрительного восприятия. Ваш случай, правда не в такой тяжелой форме, описан в литературе много раз. В классическом своем проявлении ваш синдром должен сопровождаться искажением течения времени, притуплением чувств и эмоций и состоянием жизни «как во сне». Это я перечислил только положительные характеристики течения заболевания. Есть еще и отрицательные. С ними мы пока повременим.

Доктор снова встал и переместился за спину Аси, но опять не близко, а на расстоянии.

– Однако есть некоторые детали, которые позволяют мне усомниться в верности поставленного вам диагноза. Во-первых, вы держите спину. Обслуживающие вас девушки утверждают, что вы не меняете позу часами. Такой стиль осанки, даже при наличии невысокой спинки в вашем кресле, требует концентрации и усилий. Во-вторых, неделю назад на сеансе с вашим предыдущим лечащим доктором вы произнесли одну очень важную фразу. Вы сказали, что у вас погиб любимый. Вы не дали какую-то пространную компульсивную характеристику своему состоянию, вы указали на источник состояния. Полагаю, это крик о помощи. Есть еще несколько деталей, но о них мы поговорим в другой раз. А сейчас, пожалуй, приступим к терапии.

Он немного наклонился, так чтобы видимый ему оконный проем был на том же уровне, что и у Аси, и начал описывать все детали в мельчайших подробностях:

– У вас действительно прекрасный вид из окна. Из-за того, что в этой части парка разбита в основном карликовая растительность и фонтаны, вам хорошо виден противоположный берег. Это расширяет и углубляет горизонт обзора. Близко к вашему окну есть две спиральные галереи деревьев, они опоясывают небольшие лабиринты, по которым вас тоже, как и всех пациентов, наверное, водили гулять. Первая галерея, справа, видна почти полностью. Они, конечно, тут молодцы, – доктор усмехнулся и слегка качнул головой, – она состоит из крошечных, не выше человеческого пояса яблонь. Сейчас они цветут. Я видел фотографии с прошлой осени, плоды на них большие, красные, как на настоящих деревьях. Если вы здесь уже почти пять месяцев, то, вероятно, пробовали яблоки. Дальше, за плодовой галереей, маленькие скамейки и фонтаны. Здесь, возле вашего окна, фонтаны в основном однотипные, они похожи на наваленные груды местных скальных камней, но с искусственно приданной формой вперемешку с огромными природными кристаллами, по которым просто сверху вниз стекает вода. Чуть дальше и правее большие цветущие кустарники. В основном красных и розовых оттенков. Только кое-где встречаются желтые пятна. Они создают тень над дальними скамейками. Дальше, вам отсюда не видно, площадка для медитации. Вы там бывали, ноги должны помнить. Площадка расположена близко к берегу реки и огорожена от него тоже невысокой живой изгородью. К каждому растению здесь подведены системы обогрева и охлаждения, чтобы воссоздавать для них привычный микроклимат. Ну и полив, естественно. Хотя это уже не имеет к делу отношения. На другом берегу виден степной и немного холмистый пейзаж. От голубой кромки воды, которая тоже будет видна, если вы чуть-чуть привстанете, идет небольшой мелко-каменистый склон и дальше трава. Это возвышение над берегом сгибается, скатывается вниз, потом снова поднимается, потом скатывается, потом поднимается…

Голос доктора становился все более монотонным и усыпляющим. Но Ася никак, как и всю беседу до этого, не реагировала ни на сами слова, ни на все время изменяющийся стиль повествования, звучание и голосовые модуляции.

– И везде, докуда хватает взгляда, колышется невысокая ковыль-трава, – закончил он.

Не дожидаясь больше ничего, доктор подошел к креслу, взял папку и направился к выходу.

– Я приду послезавтра, Ася Павловна. Постарайтесь увидеть сегодня закат.

Плотно закрыв за собой дверь, он остановился и простоял несколько мгновений, держась за дверную ручку. Мимо, направляясь в глубь скалы, прошла пухлая сестра с тихо постукивающей колесиками металлической тележкой. Отведя взгляд в сторону, он сжал дверную ручку до боли и тут же, оттолкнувшись от нее, быстро пошел по сводчатому коридору. Коридор был выдающийся: с одной стороны состоял из цельной стены, а со второй – из дырявой, будто изъеденной гигантскими насекомыми скальной перепонки, открывающей вид на растущую в расселине растительность и журчащие среди нее ручьи.

В эту минуту за дверью Ася моргнула несколько раз подряд и продолжила безжизненно смотреть вперед.

Через час ее вывели на ту самую площадку для медитации, которую доктор описывал ей, стоя за спиной. Сестры уложили Асю на твердый, но теплый камень, расправили руки, положив их ладонями вниз, к камню, надели наушники и включили музыку. На площадке вместе с Асей было еще трое других больных: молодая женщина лет тридцати и двое мужчин неопределенного среднего возраста. Сестры сели поодаль, их задача была в том, чтобы сохранять покой вокруг, хотя никогда и ничто в обители не нарушало покой, следить, чтобы у пациентов оставались ровные спины, чтобы они не снимали наушники и чтобы никто не ушел самостоятельно раньше времени. Каждый раз во время сеанса медитации Ася засыпала глубоким умиротворяющим сном, исключения составляли только те случаи, когда вместо включения музыки с ними сидел учитель и что-то говорил. Тогда Ася не спала, но и не менялась в своем однотипном психофизиологическом состоянии.

В этот раз учитель был на площадке. Он сидел посередине с прямой как струна спиной, лицо его было обращено к реке, глаза закрыты. Безмятежность и умиротворенность, источаемые его фигурой, монотонный ровный голос, повторение одних и тех же медитативных фраз никоим образом не касались Аси. Она лежала на спине с открытыми глазами и невидяще изучала небо. Любой подобный опыт, случись он хотя бы года два назад, был бы для нее увлекательным приключением. Она бы старательно пыталась понять происходящее, слушала бы учителя, читала бы литературу по теме и около темы, начиная от появления практики, заканчивая отзывами в соцсетях, наслаждалась бы процессом, людьми, общением. Раньше, когда ей представилась возможность поехать в Индию, она не могла вдоволь напиться этой страной, впопад и невпопад делала намасте, рисовала вместе с девушками-индусками менди, учила индийские танцы и переводила с санскрита древние тексты. Она поглощала всю информацию, как ребенок, прикасаясь ладонями к деревянным божествам и хохоча везде, где на нее не шикал гид. Нигде в подобных делах не оставляла она своей жизнерадостности и напора.

Но не сейчас. Сейчас освежеванная и с выдернутым позвоночником душа Аси спокойно лежала на каменных подмостках.

Следующий их с доктором сеанс, который случился через два дня, начался точно так же, как и предыдущий. Он долго стоял в дверном проеме и смотрел на сидящую пациентку. Потом прошел к креслу, сел и молчал. Потом начал говорить, не здороваясь:

– Я долго думал, Ася Павловна. О вас. Вы очень необычная. Я снова поделюсь своими мыслями, не вижу причины их скрывать, по крайней мере на данном этапе.

Он положил ногу на ногу и откинулся назад.

– В прошлый раз я перечислял условно положительные симптомы вашей так называемой болезни, – начал он. – Есть еще и плохие симптомы. Я говорил. Это неподконтрольность своих действий себе, дежавю или жамевю, искаженное восприятие своих частей тела и много чего еще. Кроме этого, почти всегда есть сопроводительные диагнозы: биполярное расстройство, шизофрения, болезнь Альцгеймера, рассеянный склероз и другое.