Соль и тайны морской бездны

– А Лукас верил? – спросила я.

Йозеф кивнул.

– Он считал противоестественным наличие у вида только особей женского пола, но он не смог вычислить, когда исчезли тритоны. Не было замечено никаких странных событий, болезней, вообще ничего, что являлось бы причиной исчезновения одного из полов.

– Майра говорила, что видела в записях Лукаса что-то относящееся к метисам, – сказал Эмун, дергая коленом.

– Да, это вписывается в его теорию, – согласился Йозеф. – Смотрите, в какой-то момент времени некий атлант или целая группа поняли, в чем заключается ценность аквамаринов. Члены этой группы договорились, что, встретив на своем пути сирену, сделают все, что от них зависит, чтобы похитить ее камень. Это был способ расправиться с морийками без применения грубой силы. Они понимали, что без камней сирены снова начнут жить циклами и многие из них лишатся рассудка.

– Почему атланты решили похищать камни вместо того, чтобы просто убивать сирен? – спросил Антони.

– Кто знает! – ответил Йозеф. – Лукас задавался тем же вопросом. Он рассуждал о том, что им не хотелось начинать войну, победа в которой не являлась предопределенной. Он считал, что в рукопашной схватке атланту одолеть сирену не дано. Но застать врасплох, похитить ее камень и уйти невредимым не так и сложно. Атланты с воодушевлением принялись собирать аквамарины. Хвастались ими перед друзьям, возможно, за вознаграждение передавали кому-то…

– Кому-то вроде твоего отца? – уточнила я, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.

Йозеф вздрогнул, но согласился.

– Да, кому-то вроде моего отца. Только это происходило столетия назад. Лукас пришел к выводу, что эти похищения камней у сирен постепенно сделались частью культуры атлантов. Если изначально и существовал какой-то план, предполагалось как-то завершить процесс, достигнув некой цели, все это затерялось во времени. Поколения атлантов вырастали в готовности беспрекословно следовать традиции.

– Как тот парень в баре. – Взгляд Эмуна впился в Йозефа, а его лоб в задумчивости сморщился. – Он твердо знал, что нужно забрать аквамарин, что это ослабит сирен, а дальше – все в руках судьбы. Нечто вроде суеверия.

– Да, это слово Лукас частенько употреблял.

– Тогда каким образом камни снова оказались в Океаносе?

Йозеф слегка побледнел, посмотрел в окно и только потом продолжил:

– Это была идея отца и атлантов из его ближнего круга. Долгие годы они с Лукасом побуждали своих друзей и друзей друзей из числа соплеменников приносить им похищенные камни. Как вы уже знаете, скопилось их преизрядно. После того как атланты добыли в Океаносе весь орихалк, оставив после себя одни руины, камни сложили внутри одного из подземных залов, и для их защиты кто-то создал магический барьер.

Мы с Антони уставились друг на друга вне себя от изумления. Нам довелось видеть эти защищенные магией камни. Мы видели даже поражение магией.

Эмун тоже там был, но его занимало что-то другое.

– Итак, возвращаясь к отсутствию тритонов… Мне кажется, я по-прежнему не понимаю.

Йозеф кивнул.

– Лукас считал, что убыль численности и в конечном итоге исчезновение… – он сделал небольшую паузу и жестом указал на Эмуна, – очевидно, насчет исчезновения он ошибся – стали побочным результатом того, что сирены постепенно лишались своих аквамаринов.

– В результате смешения с людьми, – вставил свое слово Антони, кивнув при этом на маму. – Заметка, которую Майра увидела в лаборатории Лукаса во время спасения Фимии.

– Да. Из-за прохождения циклов сирены стали воспроизводить потомство в основном от человеческих мужчин, а не от морийцев, поскольку тритонам проходить циклы было не нужно и по большей части они на сушу не выходили.

– Я-то точно выходил, – заявил Эмун.

– Да, но в давние времена тритоны оставались под водой, если мы правильно понимаем. Так что у сирен не оставалось другого выбора, кроме как рожать детей от мужчин, и в результате…

– Дети мужского пола получались людьми, а женского – сиренами, – подытожила я.

– Совершенно верно. – Йозеф медленно кивнул, не сводя с меня глаз. – Так, с течением времени, и вышло, что новых тритонов на замену тем, которые умирали, не рождалось, их становилось все меньше и меньше, затем они стали редкостью и в конце концов перестали существовать. Постепенно перекочевали в царство мифов, и сейчас уже почти не осталось сирен, способных хотя бы поверить в то, что на свете вообще когда-то жили тритоны.

– Заклятье даже не воспринимается заклятьем, – добавила мама. – Ныне живущие сирены не видят его таковым, поскольку их жизнь всегда протекала таким образом. Так жили их матери и бабки.

На некоторое время в машине воцарилась тишина. Адам повел внедорожник по направлению к аэропорту. Мы почти приехали.

– Так, значит, ты узнал обо всем этом, – сказала я Йозефу в тот момент, когда нас всех повело в сторону на повороте, – после того, как твой отец умер и дал тебе доступ к вещам Лукаса. И тебе захотелось разыскать маму…

– Я хотел просить твоей помощи, чтобы найти ее и отдать камень. Мне не приходило в голову даже в самых смелых мечтах, что вы уже сделали это. – Глаза Йозефа сделались немного стеклянными, и он отвернулся. Я заметила, как он сглотнул, стараясь совладать с эмоциями.

Внедорожник остановился на стоянке, и мы увидели на площадке возле самолета Ивана и его второго пилота. Адам с Антони выгрузили сумки и раздали их владельцам.

Мы с мамой обменялись угрюмыми взглядами, подхватили свой багаж и направились к самолету.

– Хорошо, что я расспросила его обо всем этом до того, как мы взлетели, – пробормотала я.

– Ну да, до Гибралтара предстоит отключка.

– Как же плохо, что драгоценные камни не избавляют от летной болезни.

– Это нет, но, возможно, на обратном пути… – Мама умолкла, не закончив мысли.

– Думаешь, летная болезнь – это часть заклятия?

Она пожала плечами.

– Надежда умирает последней.

Глава 6

– Это не единственная причина моего страстного желания привезти вас на Гибралтар, – сказал Йозеф, накрывая ладонями спутниковые снимки и документы, которые мы так внимательно рассматривали.

Мы находились на Гибралтаре чуть больше двенадцати часов. Половину этого времени мы с мамой проспали, а после пробуждения успели погрузиться в атлантские бумаги и слегка перекусить фруктами и яйцами вкрутую.

При этих словах я оторвала взгляд от фотографии структуры Ришат. Антони с Эмуном тоже бросили свои занятия.

Взгляд Йозефа был устремлен на мою мать.

– Я хочу показать тебе кое-что еще, кое-что еще более… Даже не знаю, верно ли будет назвать это волнующим, но… Если честно, я уже мозги сломал, подбирая правильные слова, да так и не нашел. Прямо как мой отец. Проще показать.

Мама встала. Мы с Антони и Эмуном обменялись взглядами. Нас Йозеф особо не приглашал смотреть на то, что с таким волнением собирался показать моей матери, но я не была намерена сидеть на месте и упускать… что бы там ни было.

Йозеф вытер ладонью лоб.

– Нам придется вернуться в лабораторию Лукаса. Я не сомневаюсь, что это последнее место на земле, куда вам захотелось бы возвращаться, учитывая то, чем он там занимался.

Мой взгляд метнулся на маму.

– Это там он проводил вскрытия сирен? – Мое сердце будто сжала холодная рука.

Йозеф кивнул.

– То самое место. – Вставая из-за стола, он и сам имел бледный вид.

Всю дорогу, что мы шли за Йозефом по особняку, а затем, покинув здание через заднюю дверь, по саду, Антони держал меня за руку. Там все было в точности так, как описывала мама. Фигурно подстриженные кусты и деревья, журчащие фонтаны, окаймленные бордюрами из цветов, большой двор и дорожки. Мы пересекли двор в направлении отдельно стоящего флигеля на задворках. Окна и двери его были забиты досками, а сам он, мягко говоря, нуждался в ремонте. Там просто обязано водиться привидение, а то и два.

Из щелей между кирпичами пробивался мягкий, пушистый мох, а по камням нижнего ряда от влажной земли вверх карабкался сочный плющ. Новее всего выглядела металлическая подвальная дверь со множеством замков, расположенная ниже уровня земли. К ней вела длинная узкая лестница.

– Похоже, Лукас чрезвычайно ценил свою безопасность, – заметила мама.

Йозеф кивнул, выудил из кармана связку ключей и принялся отпирать один замок за другим. Дверь открылась, из темноты пахнуло затхлостью. Вслед за Йозефом мы перешагнули порог. Внутри все сохранилось в первозданном состоянии: стальные поверхности и несколько компьютеров. Мое внимание привлекла дверь справа – тоже сравнительно новая, металлическая, выкрашенная черной красной.

– Ты там нашла Фимию? – я показала на закрытую дверь.

Мама кивнула, и от меня не укрылось, как она содрогнулась при этом.

– Это чисто мое впечатление или местечко в самом деле зловещее? – пробормотал Эмун, изучая своими темно-синими глазами стол, книжные полки, ящики и компьютеры. Повсюду лежала пыль, а в углах и между книжными полками колыхалась паутина.

– С вашей помощью мы, пожалуй, сможем изгнать пару демонов, – отозвался Йозеф.

Но он не повел нас туда, где в аквариуме томилась и медленно умирала от голода Фимия. Йозеф направился прямиком к дальней стене. Под ничем неприметной пластиковой крышкой спряталась панель с многочисленными кнопками и маленькой круглой замочной скважиной. Панель ожила, загоревшись тусклым желтым светом, послышался какой-то скрип. Я ощутила на лице непонятно откуда взявшееся дуновение воздуха. Уловила запах плесени и соль на губах.

Резкий звук и загадочный ветер заставили Антони отступить на шаг назад и потянуть за собой меня. Его взгляд метался по помещению в поисках источника.

– Это потайная дверь, – объяснил Йозеф.

То, что несколько секунд назад выглядело едва заметной щелью в стене, начало расширяться – створки двойной двери медленно уходили в стороны. В разверзшемся проеме царил подкрашенный искусственным зеленоватым освещением полумрак. Мой слух улавливал медленный, но равномерный электронный писк.

Йозеф вошел и протянул руку куда-то вбок. Над нашими головами замигали лампы дневного света, и взору открылась небольшая камера.

Напротив расставленных полукругом стульев мерцал широкий монитор. Под ним располагалась сложная панель управления с какими-то циферблатами и переключателями. Все это сплошь покрывал плотный слой пыли. Сюда, как и в остальные части лаборатории, давно никто не заходил. В углу комнатки полукруглый карниз держал шторку, наподобие больничной ширмы. Я решила, что за ней может скрываться очередная дверь.

Йозеф отдернул шторку.

Мама тихонько вскрикнула и зажала рот ладонью. Она приблизилась к обнаружившемуся за ширмой стеклу и прикоснулась к нему рукой.

Перед нами предстал цилиндрический резервуар с тяжелой серебристой крышкой и прочным на вид основанием, от которого к настенной панели отходило несколько кабелей.

Внутри резервуара находилась сирена.

В комнате стояла такая тишина, что грохот собственного сердца едва не оглушил меня. Оставив Антони и Эмуна у входа, я встала рядом с матерью. У меня не получилось бы оторвать взгляда от сирены в резервуаре, даже если бы я захотела.

– Она умерла?

Пленница выглядела как мертвая: расслабленное тело покоилось на дне резервуара, хвост завернулся назад, голова опирается на плавник, как на подушку, руки молитвенно сложены напротив лица, глаза закрыты.

– Она в состоянии диапаузы, как называл это Лукас, – ответил Йозеф. – Сигнал, который вы слышите, – это ее сердцебиение.

– Такое медленное? – удивился Антони. Он произнес это тихо, с благоговением. – Не больше пятнадцати ударов в минуту.

– Примерно так.

Русалка была очень смуглой, но при этом обладала длинными белыми волосами, которые качались в воде словно облако, и черным хвостом. Она отощала до такой степени, что на руках, животе и груди практически не осталось мышц. На шее виднелась тонкая цепочка с маленьким аквамарином.

– Так, наверное, выглядела и ты, когда вышла из диапаузы, – сказала я маме. При виде этой хрупкой сирены внутри у меня все сжималось. Казалось, ее кости захрустят и сломаются, если вода вокруг нее всколыхнется чересчур сильно.

– И Эмун тоже. – Антони подошел ко мне сзади достаточно близко, чтобы я ощутила успокаивающее тепло его тела. Я прислонилась к нему, такому живому и надежному, потому что сердце мое сковывал холод.

В конце концов боковым зрением я заметила, что мама шевельнулась, и тогда оторвала взгляд от пребывающей в коматозном сне сирены. Мама положила на стекло уже обе руки. Она смотрела на сирену, а по ее щекам бежали и скатывались на шею слезы. Только тут я догадалась, что сирена ей знакома.

– Кто она?

Мама не сразу нашла в себе силы ответить. Когда она повернулась ко мне, я осознала, что она испытывает странный прилив эмоций – ликует и скорбит одновременно.

– Это Нике, – ответила мне мама. – Анникефорос – сирена-колдунья, которая спасла мне жизнь, обернув вспять мои годы. – Мама вздохнула, глаза ее потеплели. – Чародейка, подарившая мне тебя.

Мне показалось, что глаза у меня сейчас вылезут из орбит. Я снова уставилась на спящую русалку.

– Это Нике? Но…

– Я думал, у нее голубые волосы, – встрял подошедший ко мне слева Эмун. Он тоже разглядывал хрупкое тело колдуньи. Черты ее заострившегося лица казались слишком крупными для обтянутого кожей черепа, скулы резко выступали.

– Так оно и было, – ответил Йозеф. – Лукас зафиксировал это в своем дневнике наблюдений. Он записал, что после того, как ее поместили в эту камеру, ее волосы через некоторое время побелели. Если посмотрите внимательнее, то и сейчас сможете заметить немного синевы на самых кончиках.

Я присмотрелась и в самом деле увидела. Концы ее волос были темнее и при тусклом освещении скорее напоминали тени в воде, чем едва заметный оттенок голубого неба.

– Как нам ее разбудить? – Мама перевела взгляд на Йозефа и убрала руки от стекла резервуара. Вытерла бежавшие по лицу слезы.

Я нащупала в кармане небольшую упаковку бумажных платочков, которую держала там на случай причиняющих немалые неудобства русалочьих слез. Вытащив из упаковки один, я протянула его матери. Она приняла его с бледной улыбкой. Помешкав секунду, я вручила ей всю упаковку. Сдавленно усмехнувшись, мама взяла и ее тоже.

У Йозефа был страдальческий вид.

– В этом-то и вся сложность. Я не знаю. – Он махнул рукой в сторону компьютеров и помещения, через которое мы только что прошли. – Все записи Лукаса здесь. В документировании информации ему не было равных. Но судя по тому, что я там вычитал, он проделывал такое – погружал сирену в состояние диапаузы – впервые.

– Видимо, это особая камера, – сказал Эмун и подошел ближе к раритетным компьютерам и сложным панелям. Забормотал себе под нос, читая надписи на панели под монитором, а потом добавил: – Часть из этого – показатели ее жизнедеятельности, которые, по-видимому, считываются с помощью зажима у нее на пальце.

Мой взгляд снова метнулся к рукам Нике. На одном мизинце чуть ниже основания ногтя виднелась пластиковая клипса. Тонкий проводок отходил от нее и прятался где-то под рукой сирены.

– А я и не заметил. – Я макушкой почувствовала дыхание Антони.

– Я тоже, – добавила я. – На ее ногти внимание обратила, а на эту штучку – нет.

Ногти у Нике были настолько длинными, что начинали скручиваться.

Йозеф кивнул.

– Это камера высокого давления, сконструированная для точной имитации самых глубоководных мест в естественной среде обитания сирен. Он пишет, что, поместив ее сюда, стал постепенно увеличивать давление, а все показатели жизнедеятельности записывать. Изначально он пытался выяснить, при каких условиях сирены… угасают.

– Угасают? – резко переспросил Антони. – Он мог убить ее, эту единственную в своем роде сирену, ради своего эксперимента, и ему было плевать?

– Таков уж был Лукас. – На лице Йозефа отразилось сожаление. – Для него знания были превыше собственной жизни и оправдывали любые жертвы. Сирен он не считал существами, заслуживающими хоть какого-то внимания, помимо удовлетворения исследовательского зуда.

– Прямо как нацист, – прокомментировала я, чувствуя, как губы сами кривятся от отвращения.

Эмун со мной согласился и, нахмурившись, навис над панелью управления. Он нагнулся ниже и сдул пыль с одного из небольших экранчиков.

– Значит, он хотел узнать границы жизнеспособности сирен в условиях глубины, – подытожила я больше для себя, чем для кого-то из присутствующих, чтобы лучше разобраться в том, что здесь произошло, – а в результате она уснула?

– Именно так. – Йозеф почесал висок. – Он погрузил ее в некое подобие зимней спячки, а потом, судя по датам в исследовании и тому, что успел рассказать мне отец, заболел. Эксперимент завис. С тех пор она здесь и находится.

– У тебя есть вся информация о том, как именно Лукас увеличивал давление. – Эмун выпрямился и с надеждой посмотрел на Йозефа. – Самое верное будет в точности проделать все, что делал Лукас, только в обратном порядке. Любые другие действия могут быть слишком рискованны.

Йозеф закивал.

– Я тоже об этом думал, но последнее слово должно быть за Сибеллен. – Он взял маму за руку. – Это жизнь твоей подруги висит на волоске. Лукас считал, что слишком быстрое изменение давления может повлечь за собой отказ органов. Я не знаю, свойственно это сиренам или нет, но… – Его рот открылся и снова закрылся, будто он не мог решить, стоит ли добавлять к своему утверждению что-нибудь еще или нет. – В общем, он, кажется, считал, что риск имеется. Поэтому я хотел, чтобы вы знали. Я мог бы попробовать сразу, как только нашел ее, но побоялся. Я бы напортачил. К тому же я подумал, что после пробуждения она должна сначала увидеть знакомое лицо. Я понимаю, что мне следовало бы рассказать об этом еще при встрече, там, в Гданьске, но не знал, как ты к этому отнесешься, и не хотел, чтобы ты беспокоилась и горевала в самолете на протяжении нескольких часов. Надеюсь, я поступил не так уж дурно?

– Ты хорошо поступил, – быстро ответила мама, и наморщенный от тревоги лоб Йозефа немного разгладился.

Мама посмотрела в глаза каждому из нас поочередно, а затем снова перевела взгляд на Йозефа.

– Сделаем, как предложил Эмун, – сказала она. – Это единственное, что имеет какой-то смысл.

– Ты уверена? – На лбу Йозефа снова появились складки, и выглядел он весьма усталым.

Мама кивнула. Ее лицо светилось надеждой и нетерпением.

– Давайте вызволим ее отсюда.

Глава 7

– Хорошо, – ответил Эмун, махнув в сторону пыльного щитка управления. – Панель прямо как в НАСА для запуска космических кораблей. И как нам ее вызволить, не навредив? – Его глаза метнулись к неподвижной изможденной фигуре, мирно плавающей в резервуаре. – Или не убив.

Повисла тишина. Лица стали одно тревожнее и нерешительнее другого.

Наконец Антони протянул руку к полкам над панелью управления и достал книгу, глянул на нее, отложил в сторону, затем вытащил следующую.

– Что-то здесь должно нам помочь.

Йозеф с мамой тоже принялись доставать книги с полки, читать названия, проглядывать по нескольку страниц, чтобы определить, насколько содержание книги полезно для решения нашей задачи.

– Мне кажется, то, что мы ищем, должно находиться где-то в записях Лукаса, – предположил Йозеф, пробегая глазами по тексту очередной книги и откладывая ее в растущую стопку. – Записывал он все очень тщательно, как и подобает ученому.

– Ха! Ну да, спасибо, Лукас, – саркастично буркнула я. – Жаль только, что этика у него была не лучше, чем у Нерона.

– Вот какая-то тетрадь с писаниной, – произнес Антони, быстро пролистывая страницы черной книжицы не толще мизинца в кожаном переплете. Он бегло просмотрел ее и передал Йозефу. – Кажется, это написано не по-английски. Так что удачи.

Он взял еще одну записную книжку, на сей раз толстую, коричневого цвета и тоже без заголовка.

– Что там? – поинтересовалась я, заглянув Антони через плечо в тот момент, когда он открыл заложенную тонкой коричневой лентой страницу.

– Еще записи, но смысла ноль. Они с таким же успехом могли быть сделаны на урду.

– Можно взглянуть? – Мама протянула руку, и Антони отдал ей тетрадь. Она перевернула несколько страниц. Глаза бегали по строчкам, брови сдвинулись. Похоже, чувств Антони она не разделяла.

– Вот, смотрите, – вдруг сказал Эмун и встал рядом с Йозефом. – Какая-то кривая с временной шкалой.

Мы впятером столпились вокруг миниатюрной книжечки, которую Эмун прижимал к столу, чтобы страницы не закрывались и всем нам было хорошо видно. Он медленно перелистывал страницы и проводил указательным пальцем поперек каждой.