Соль и тайны морской бездны

– Я понимаю, что вы меня толком не знаете, – говорил Йозеф, – мы не были официально представлены друг другу, но, возможно, вы слышали, как ваша мать упоминала меня один или два раза?

– Упоминала, – ответила я. – Где вы находитесь?

– Ну, в этом-то и загвоздка. – Тон у него был немного извиняющийся, даже сконфуженный. – Я здесь и очень хочу с вами встретиться.

– Здесь, в Польше? Или здесь, в Гданьске? – Я поднялась со ступенек, чувствуя, как в теле пульсирует адреналин. Мой желудок выдавал энергичные сальто.

– Э-э… – Йозеф нервозно прочистил горло. – Я очень даже рядом.

Я пролепетала:

– Мы вас искали! Вас было невозможно найти. Вы уволились с работы, уехали без причины, не оставив адреса.

– Ух ты! Я… я…

Мой собеседник шумно выдохнул, и я не смогла определить, было ли это от облегчения или от все возрастающего волнения.

– Я и не знал, – сказал Йозеф. – Простите, что все так осложнил. Так, значит, ничего, если я к вам зайду?

– Ничего? – Я рассмеялась над нелепостью этого заявления, этой ситуации: подумать только, мы с ног сбились, отыскивая его, а он прямо тут, тепленький! – Господи, приезжайте как можно скорее! Не теряйте ни минуты.

Йозеф усмехнулся, и на сей раз я услышала облегчение.

Мое внимание привлекло какое-то шевеление у главных ворот. Пришедший пешком Йозеф появился на дорожке. Возле уха он держал телефон. Он увидел, что мы с Эмуном стоим на ступеньках возле входа в дом, а я даже на расстоянии заметила его удивление.

– О! – Лицо Йозефа расплылось в улыбке. Он поднял руку и помахал нам. – Привет!

Я завершила разговор и сошла со ступеней. Эмун шел за мной следом.

– Это Йозеф, – сказала я брату через плечо, расплываясь в широкой улыбке.

– Я уж вижу.

Йозеф пересек лужайку, и мы встретились посередине покрытого травой островка в центре окружающей дом дорожки.

Наш гость выглядел в точности так, как я его помнила: сурово красив, с ухоженной бородой и вьющимися каштановыми волосами. Глаза его сияли.

Он протянул мне руку для рукопожатия, но я подалась вперед и заключила его в объятия. Я почувствовала, как он удивленно хохотнул, а затем его руки обхватили и сжали меня.

– Вы так похожи на мать, – сказал он. – Я уверен, вы слышите это постоянно.

Йозеф выпустил меня из объятий, и я представила их с Эмуном друг другу.

– Это мой брат, – сказала я, наслаждаясь тем, что могу называть Эмуна своим ближайшим родственником, хотя он больше чем на век меня старше.

У Йозефа был такой изумленный вид, что на миг он стал похож на статуэтку из комнаты смеха – глаза и рот широко распахнуты.

– Брат?

– Это долгая история, – сказал Эмун, пожимая Йозефу руку. – Надеюсь, вы понимаете, как мы рады вас видеть.

Сердце выпрыгивало у меня из груди.

– Мне не терпится сообщить маме, – сказала я. – Пойду схожу за ней.

Рука Йозефа схватила меня за запястье. Он потянул меня, развернув к себе. Выражение его лица было потрясенным и бледным.

– Так она здесь?!

– Ну да, конечно. Где же ей еще быть? – Я недоуменно уставилась на Йозефа. Он явно не ожидал застать маму дома. – Она здесь живет.

– Я думал… Думал, что она… – По-видимому, Йозеф не мог заставить себя закончить мысль.

Мы с Эмуном обменялись растерянными взглядами и воззрились на Йозефа, ожидая, что он все же договорит начатое. И тут все внезапно встало на свои места, словно кусочки пазла. Ему было известно о dyάs. Йозеф считал, что на суше мамы нет и быть не может.

– Вы думали, что она ушла на морской цикл. – Мои глаза чуть сузились. – Но в таком случае как вы вообще узнали, что она ушла?

Рот Йозефа сначала закрылся, а потом открылся. Лоб заблестел от пота.

– Надеюсь, вы сможете простить меня, все это было сделано с намерением помочь Майре. Я был там… – Его голос стих.

– Вы видели нас в ту ночь? – Я почувствовала, как глаза у меня недоверчиво округлились. Сначала я пришла в ужас оттого, что столь интимный момент лицезрел чужой человек. Оказывается, самая травмирующая ночь в моей жизни прошла при зрителях? Щеки запылали при мысли о том, как я давала волю чувствам в ту ночь на пляже, когда моя мама меня покинула. Я голосила как младенец, как человек, чье сердце разбито навеки.

– Мне так жаль. – Йозеф выглядел подавленным. – Это был личный момент, и я сожалею о своем вмешательстве, но я так старался понять Майру, узнать, не та ли она, кем я ее считал, и, если так, попробовать пробудить ее воспоминания. Я пошел за вами к пляжу в ту ночь. Простите.

Я закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Мне пришлось напомнить себе, что передо мной не Йозеф-коллега из компании по подъему затонувших судов, а Йозеф, который был маминой настоящей любовью и родственной душой. У меня внутри бушевала мешанина из самых разнообразных чувств: замешательства, гнева, радости и невозможности поверить в то, что Йозеф был здесь, восторга от их предстоящего воссоединения с мамой и возмущения. Я открыла глаза и увидела, что Йозеф изучает мое лицо и его темные глаза переполняет тревога. Также я поняла, что мы с ним стоим на траве вдвоем.

– Куда подевался Эмун? – спросила я.

– Йозеф?

Мы одновременно круто повернулись на мамин голос. Она стояла на самой верхней ступеньке лестницы, и на ее лице отражались радость и потрясение. При виде мамы сердце подпрыгнуло у меня в груди. Я еще никогда не видела у Майры такого выражения лица. Передо мной будто был кто-то другой. Будто именно сейчас она была настоящей…

– Бел?

Йозеф тоже сразу же это понял.

Мама бросилась вниз по лестнице и промчалась по лужайке к тому месту, где, широко раскинув руки, стоял Йозеф. Она с размаху влетела в него, и они оба опустились на колени у края дорожки.

Я смотрела на них с сильно бьющимся сердцем, а глаза затуманились от подступивших слез. На их лицах сменялись эмоции. Оба плакали и смеялись, что-то друг другу говорили, обнимались, касались лиц друг друга и целовались.

– Это ты, – выдохнул Йозеф, уткнувшись в мамины волосы. – Это правда ты, Бел. Как такое может быть?

Я отступила на несколько шагов назад, нехотя повернулась к ним спиной и направилась к лестнице. Мне не хотелось оставлять маму в такой решающий момент, но вместе с тем я чувствовала себя непрошеным гостем.

До меня донесся мамин приглушенный голос, хриплый от переполнявших ее чувств – счастья, печали, сожаления, жажды и радости.

– Я тебя помню. Теперь я помню все. Мне так жаль.

– Ты меня не знала. Это естественно, – шептал Йозеф ей в ответ.

Эмун с Антони внимательно наблюдали за происходящим через окна, располагающиеся по обе стороны от входной двери. Их лица были обращены к воссоединившейся паре, так и стоящей на лужайке на коленях и полностью поглощенной друг другом. Я замахала на них руками, и они исчезли. Войдя в дом, я закрыла за собой дверь, оставив маму с Йозефом наедине.

Эмун стоял в вестибюле прямо под люстрой, глубокомысленно прикрыв подбородок рукой, заодно частично скрывающей легкую улыбку. Антони подошел ко мне, и я с благодарностью погрузилась в его объятия. Меня всю трясло.

– Мы немного понимаем их чувства, не правда ли? – проговорил он, уткнувшись в мои волосы.

– Немного, – согласилась я. Нас с Антони никогда не разделяло столько долгих лет, и никто из нас не страдал от амнезии, как моя мама; ведь она буквально проживала две разные жизни. У Йозефа была любимая из предыдущей жизни. Но любовь есть любовь, а расставание есть расставание.

Прошло несколько минут, на протяжении которых мы молча ждали, когда мама с Йозефом зайдут в дом. Казалось, прошла целая вечность, после чего на лестнице послышались их шаги. Дверь открылась, и появилась мама, ведущая за руку Йозефа. Она была раскрасневшаяся и счастливая, на кофточке виднелись влажные пятна, и лицо тоже было мокро. А Йозеф выглядел совершенно ошеломленным и обезумевшим от счастья, будто кто-то промчался мимо на сверхзвуковой скорости, швырнув в него большую кучу кружащихся денежных купюр.

Эмун сидел на большой парадной лестнице. А мы стояли возле ведущего в зал арочного проема, и Антони обнимал меня одной рукой.

Повисла тишина, настолько заряженная эмоциями, что никто не знал, что сказать.

– Вот мы и нашли Йозефа, – произнесла я, только чтобы снять напряжение.

Мама издала полувсхлип-полусмешок, и по ее щекам хлынули чистые русалочьи слезы. Мокрое пятно на вороте ее кофточки становилось больше.

Тут до меня дошло, что я никогда не видела свою мать настолько счастливой. Разумеется, она была счастлива с моим отцом, Натаном, когда не страдала от dyάs. Но тогда она была Майрой. Такой взгляд, как сейчас, улыбка, полная и открытая радость в глазах на моей памяти были не просто редки, а невозможны вовсе. И этот миг, когда рука Йозефа лежала в ее руке, каким-то образом привел ее – с другой стороны – в начало пути. То был последний ключ в последнем замке, позволивший ей стать той, кем она была в действительности, полностью и окончательно.

Она была и Сибеллен, и Майрой, и она была счастлива.

Глава 4

В тот вечер после ужина в доме было тихо, и в главной гостиной горел камин. Я держала обеими руками кружку с горячим чаем, смотрела невидящим взглядом на огонь и медитативно дула на поднимающийся пар. На коленях Антони лежала открытая книга, и он медленно переворачивал страницы одной рукой, положив вторую на спинку дивана за моей спиной.

– Как думаешь, когда уже можно будет пойти наверх? – спросил Эмун. Он растянулся на диване, закрыв глаза и переплетя на груди пальцы.

– Ты можешь пойти туда в любой момент, – смеясь, ответила я. – На тот случай, если ты не заметил, дом очень большой. Ты им не помешаешь.

– Его комната рядом с комнатой Майры, – пробормотал Антони, не отрываясь от своей книги. – Думаю, он беспокоится не из-за того, что помешает им, а скорее наоборот.

– Точно. – Мама, в отличие от Йозефа, не стала бы заморачиваться по поводу того, что кто-то мог услышать ее «торжественное воссоединение» с давно утраченной любовью, а Эмуну определенно не захотелось бы слушать эти звуки.

Шаги на лестнице заставили Антони поднять голову от книги, и мой собственный взгляд переключился с камина на дверь, где вот-вот должен был кто-то появиться.

Эмун так и лежал с закрытыми глазами.

– Похоже, у меня больше нет препятствий к тому, чтобы пойти спать. Не знаю, как вы, братцы, а я из-за всех этих эмоций и восторгов за последние пару дней порядком вымотался.

В следующий миг в проеме двери появилась Луси с планшетом.

– Это Луси, – сообщила я Эмуну.

Его глаза внезапно раскрылись, и он резко сел на диване.

Антони отложил книгу на боковой столик, а я подала ему свой чай, чтобы он поставил чашку на подставку.

– Какое-то продвижение? – спросила я, подаваясь вперед от возбуждения, которому старалась не давать волю, чтобы в случае чего сильно не расстраиваться.

– Возможно, – ответила Луси и села рядом с чуть подвинувшимся в сторону Эмуном. – Еще только начало, но, я думаю, у вас все равно уже масса вопросов. – Она извлекла из кармана своей кофты с капюшоном сложенный лист бумаги с неряшливыми рукописными пометками.

Эмун покосился на разворачиваемый Луси листок. Я тоже встала с места и подсела к Луси с другого бока. Она подвинулась ближе к Эмуну, а тот, как я заметила, только сделал вид, что посторонился. Теперь они соприкасались бедрами и плечами.

Посмотрев на листок, я поняла, что не могу разобрать ничего из написанного.

– Что это за язык?

– Это стенография. – Эмун избавил Луси от необходимости объяснять. – Язык английский, просто это более быстрый способ записи. Обычно его использовали секретари, чтобы фиксировать события на собраниях.

– Ты можешь прочитать? – обратилась Луси к Эмуну.

Он покачал головой.

– Никогда этому не учился, просто знаю, как это выглядит. Я и не думал, что кто-то пользуется этим способом до сих пор. Это что-то из пятидесятых.

Луси издала горловой звук, который, как мне показалось, должен был означать смех. Точно сказать было сложно.

– Если ты имеешь в виду пятидесятые девятнадцатого столетия, тогда да, – с улыбкой ответила она. Луси посмотрела сначала на Антони, а затем на меня. – Вы, вероятно, хотели бы позвать Сибеллен, чтобы она тоже присутствовала?

– Э-э… – Антони, похоже, собирался что-то ответить, но в итоге просто посмотрел на меня. Все это было довольно важно, но мне не хотелось отвлекать маму от общения с Йозефом.

– Давайте начнем без нее. Ты можешь ввести нас в курс дела, а ее мы позовем, как только она спустится… или утром.

Весь вид Луси выражал удивление.

– Вы уверены?

– Им с Йозефом нужно побыть наедине, – коротко ответила я.

– Хорошо. Ладно, это не займет много времени. Фотографий слишком мало, и все они, похоже, рассказывают только часть истории. – Луси разгладила листок и периодически подглядывала туда по ходу своего повествования.

– Фотоплан начинается с середины легенды и рассказывает о морийце, обнаружившем огромный шестигранный каменный столб. Камень был голубым и ценным, что и так ясно по изображению, но письмена говорят о том, что он был не просто ценным, но еще и обладал мистической силой.

Луси коснулась своей серьги.

– Нам точно известно, что это правда. Там сказано, как о камне узнал этот мориец? – поинтересовалась я.

– В некотором роде, – продолжила свое повествование Луси. – Здесь говорится, что он забрал этот столб домой – возможно, в Океанос – и спрятал в пещере. Там камень пролежал долгое время. Сколько именно, не уточняется, но, возможно, речь идет о десятилетиях, а возможно, о веках. В какой-то момент мориец решил сделать подарок полюбившейся ему сирене. Он расколол столб и отнес небольшой кусочек к ювелиру, а тот огранил его и вставил в кольцо.

– Дайте-ка угадаю. – Эмун поднялся со своего места, прошагал к камину, а потом полпути назад. Я уже давно поняла, что это хождение было излюбленным занятием Эмуна думающего. – После того, как моряк сделал подарок любимой сирене, они поняли, что кольцо освободило ее от соляного заклятья и необходимости чередовать океанские глубины и сушу. И с той поры жили они долго и счастливо…

– В целом, да.

– А как ты думаешь, моряк знал о том, что камень поможет сирене, или это стало случайным открытием? – спросил Антони, закрывая книгу и откладывая ее на столик у дивана.

– Понятия не имею, – ответила Луси, – но не думаю, что для ваших целей это имеет какое-то значение, верно?

Я отрицательно качнула головой.

– Нет, меня больше интересует то, где он нашел исполинский столб из аквамарина и как так случилось, что в итоге этот камень оказался раздробленным на миллион маленьких кусочков под магическим куполом в Океаносе.

Луси склонила голову набок и устремила взгляд на меня.

– На один из этих вопросов я могу дать ответ, только вряд ли он тебя обрадует.

– Уж положи конец нашим мучениям, пожалуйста. – Эмун перестал расхаживать туда-сюда и скрестил руки на груди.

– Он нашел столб в Атлантиде. Об этом говорят письмена. Где-то возле белого каменного храма. А на самом драгоценном столбе имелась отливавшая особой голубизной резьба. Такой вот символ. – Луси взяла пожеванный огрызок карандаша и нарисовала на том же листе бумаги три концентрических круга.

Антони закинул голову назад и громко простонал.

– Что? – Луси в испуге посмотрела на него.

– Вот я дурень! Конечно же это Атлантида!

– Ну да, задним числом легко, – усмехнулась Луси, – но и то, наверное, только для наметанного глаза.

– Похоже на мишень, – сказала я.

– Или на ударную волну, – подкинул свое соображение Эмун.

– Или как раз то, как описывал Атлантиду Платон, – добавил Антони, в очередной раз простонав.

– Не мучай себя, Антони, – сдавленным голосом произнесла Луси.

Мне показалось, что терпение не значилось среди ее сильных качеств, к тому же у нее еще было что сказать.

И Луси продолжила:

– Что важно, так это то, что столбчатая глыба была отколота от какого-то еще большего массива.

– Так вот что это за голубая клякса на обломанном конце первой плитки! – Антони закивал, щеки его порозовели. – Я думал, это масса воды.

– Не-а, у нее угловатые кромки, прямо как зубчатые границы изображенной на мозаике колонны.

Я почувствовала, что взгляд Эмуна перепрыгнул с Луси на меня.

– Вот, значит, где нам надо искать.

Я бросила на него испепеляющий взгляд, который он отлично понял и высказал вслух именно то, о чем я подумала.

– В руинах Атлантиды. – В его тоне отчетливо слышалась уверенность в невыполнимости этой задумки.

– Ну да, в городе, который отчаялись отыскать все археологи мира и считают его выдумкой, – добавил Антони.

– Практически так и есть, – произнесла Луси и положила листок на низкий столик перед собой. – Мне жаль, что ничего больше здесь не говорится.

В комнате воцарилась тишина, которую нарушало лишь потрескивание угасающего огня в камине да слабое жужжание электрических лампочек. Нас с Антони и Эмуном словно заволокло пеленой безнадежности.

Я со вздохом откинулась на спинку дивана и потерла глаза, внезапно почувствовав неимоверную усталость.

– Не сдавайся так просто, – сбоку от меня раздался голос Луси, и я ощутила легкое ободряющее похлопывание по колену. – Ты молода, у тебя впереди еще вся долгая жизнь сирены на то, чтобы отыскать Атлантиду и попробовать все исправить.

– И как ты оцениваешь наши шансы? – Я открыла глаза и посмотрела на сидящую рядом странную сирену. Слова ее сами по себе были ободряющими, но в голосе, пусть даже едва слышимом, явственно проскальзывало сомнение.

Она пожала плечами.

Эмун снова прошествовал к дивану и скорее рухнул на него, чем сел. Я поняла, что на сегодня его хождение закончилось.

Послышавшиеся на лестнице шаги двух человек не подвигли кого-то из нас нарушить тягостное молчание. Никто даже головы не повернул к вошедшим Майре и Йозефу.

– Ой. – Мама возникла справа, встав между камином и тем местом, где только что пал духом Эмун. Секундой позже прямо за ней появился Йозеф. – Кто умер?

Никто не ответил. В камине громко треснуло полено.

– Ребята, у вас все хорошо? – спросил Йозеф, подступая ближе к маме. Его брови сошлись на переносице.

– Ну, никто не умер, – в конце концов отозвалась я. Кто-то ведь должен был, порадовавшись концу их личных страданий, погрузить их в страдания тупиковые.

Я пересказала все, что удалось выяснить Луси. Несколько раз она вставляла свое слово для уточнения. По ходу рассказа глаза Йозефа становились все шире, и в конце концов он сел в кресло в нескольких футах от дивана. Опустился в него медленно, словно бы мечтательно, и слушал так, будто его жизнь зависела от того, насколько хорошо он сумеет пересказать услышанное.

Йозеф ожил, когда Луси объяснила, где нашли первый камень большего размера. Он взглянул на мою мать, а затем на меня. Я видела, как сверкают белки его глаз.

Зачарованная игрой эмоций и искажающими черты Йозефа сменяющимися гримасами, я прервала свое повествование, предоставив Луси закончить его за меня.

К моменту, когда она рассказала все, единственный человек в комнате, чье лицо выражало хоть каплю радости, был Йозеф.

– Если ты сию же секунду не поделишься с нами тем, что знаешь, – пригрозила я ему, поглядывая на его прыгающие от нервного возбуждения колени, – я подложу тебе под подушку лягушку.

Йозеф встал, чуть не лопаясь от восторга.

– Вы не поверите, что я сейчас вам расскажу, – начал он.

– Ну-ка, – отозвалась я.

– Я знаю, где находится Атлантида, – произнес Йозеф, расплываясь улыбкой Чеширского кота.

Мы отреагировали почти комично, перво-наперво разинув рты. Потом заговорили все разом, вопросы посыпались лавиной. Йозеф поднял руки вверх, призывая всех успокоиться.

– Все вы знаете о моем наследии. Я ушел из компании «Новак Сэлвидж», потому что получил письмо, извещавшее о болезни моего отца. – Йозеф вкратце описал все, чем ему пришлось заниматься последние пару месяцев, и закончил словами: – У нас есть доступ ко всем исследованиям Клавдия.

Глава 5

На следующее утро все встали пораньше, чтобы проводить Луси. Она пожелала нам удачи, хотя было вполне очевидно, что в действительности она не верит в наши шансы на успех. Я подумала, что пусть лучше так, чем она бы стала возлагать на нас большие надежды. Мне бы не хотелось, чтобы о нашем предприятии прослышали все сирены мира. Если у нас ничего не выйдет, об этом не будет знать никто, кроме нас самих.

Остаток утра прошел на телефоне: звонок Антони в офис, чтобы отпроситься с работы, Ивану, чтобы готовил самолет, Адаму, чтобы у нас был водитель, и Фине, чтобы известить ее о нашем отъезде. Через несколько часов чемоданы были собраны и составлены на крыльце.

Готовиться к этому приключению было как-то необычно и одновременно захватывающе. Мы взяли совсем немного одежды. Йозеф заверил нас, что у него имеется все необходимое для вылазок в пустыню. С мыслей о пустыне я переключилась на мысли о Петре и месте, где она претерпела свое превращение в обладательницу стихийной силы. Интересно, что она затевает сейчас.

Я отправила сообщения Джорджи и Сэксони, чтобы ввести их в курс дела. С Джорджи, отправившейся, как она и собиралась, в Ирландию, мы беседовали каждую неделю, а Сэксони, казалось, настолько погрузилась в науки Арктуруса, что едва успевала черкнуть ответ. Она обещала найти время для полноценного общения во время весенних каникул.

Адам подогнал к дому самый большой новаковский внедорожник и вместе с Антони и Эмуном погрузил в него вещи. Чуть позже вышли Йозеф с мамой, и мы вместе попрощались с Финой и Адальбертом, ухитрившимися вернуться до нашего отъезда.

В машине было шесть мест. Три располагались по ходу движения, и три – против. Мы с Антони устроились в креслах спиной к водительской кабине. А мама с Йозефом сели рядышком, переплетя пальцы, на нераздельном диванчике по ходу движения. В машину залез Эмун и занял место рядом с мамой.

– Все произошло так быстро. – Йозеф глядел на мою мать, будто до сих пор не решался поверить, что она настоящая, из крови и плоти, а не просто плод его воображения.

– И все-таки я кое-чего не понимаю, – начала было я и рассмеялась. – Ладно, многого не понимаю. – Мои слова предназначались Йозефу. – Вчера, когда ты приехал, ты ведь не знал, что моя мама здесь.

– Нет. Вообще-то я был уверен как раз в том, что ее нет. Считал, что она где-нибудь в центре Атлантики или еще дальше.

– Так каков был твой план изначально? Зачем ты вернулся в Гданьск? – Учитывая, что у Йозефа недавно умер отец, время отъезда из дома было выбрано не самое подходящее. Однако он приехал.

Йозеф кашлянул в кулак, достал из кармана на двери бутылку воды и сделал несколько долгих глотков. Мне показалось, что глаза у него слегка красные, и душа моя потянулась к нему. Я понимала, каково это – лишиться отца, но я тогда была еще совсем мелкой. Похоже, молодым проще оправиться от смерти близкого, чем уже зрелым людям.

– Я искал тебя, Тарга. Думал, ты поможешь мне разыскать маму. – Он подался вперед, убрал бутылку обратно в карман на двери и снова сел прямо, пожав одним плечом. – Потому что если не ты, то кто?

– Тебе ведь известно о dyάs, – начала я, – и ты видел, как мама страдала, пока я наконец не заставила ее уйти. Почему ты решил, что я стану помогать с ее возвращением?

– Потому что я кое-что узнал из исследований Лукаса.

Мы с Антони переглянулись.

– Что-то еще, помимо Атлантиды? Ты имеешь в виду его… вскрытия?

– Нет. – Йозеф нахмурился, и возле рта у него появились две черточки. При упоминании бесчеловечных исследований Лукаса вид у Йозефа сделался нездоровым. – Я знал, что камни нужны сиренам для того, чтобы жить без довлеющего над ними мучительного проклятия соли. Но потом мне стало известно гораздо больше о том, как так получилось. По крайней мере, по разумению Лукаса. Все это только теория, но для меня в ней есть смысл.

– Ты узнал о заклятии? – Мое сердце начало биться чуть быстрее.

Но Йозеф качнул головой.

– Не о заклятии, нет.

– Позволь ему объяснить, – мягко попросила мама. По выражению ее лица я поняла, что Йозеф уже поделился с ней тем, что собирался рассказать нам. Все утро она была спокойна, тиха и задумчива. Довольно справедливо; активничать ей уже пришлось как нельзя более.

– После того, как отец вручил мне ключ от лабораторий и библиотеки Лукаса, я обнаружил журнал, в который тот записывал свои мысли по ходу работы. Большая часть – бессмысленные для меня каракули, но часть из них – это теория о том, почему перестали существовать тритоны. – Йозеф прижался плечом к двери, поскольку Адам свернул на пандус и начал набирать скорость. – Видите ли, тритоны исчезли уже так давно, что никто из ныне живущих не верит, что они когда-то существовали.