Соль и тайны морской бездны

Мама подняла одно плечо, при этом лицо ее выражало удивление.

– Почему нет?

– Взгляните-ка сюда! – Антони большим пальцем прокрутил страницу вниз. – Мне до сих пор не верится, что все это изображения женщины, которую я знал лично.

На странице имелись фотографии трех статуй прекрасных сирен – каждая с занесенным над головой мечом и щитом, еще одна русалка в пылу сражения была выполнена в виде герба на стене. А последнее изваяние, более современное и лаконичное, только приблизительно напоминало сирену, притом безоружную.

Также в статье приводились другие гербы, выполненные в разные исторические эпохи.

– Прокрути вверх, давай почитаем, что там написано. – Я погладила Антони по руке, и он вернулся к началу страницы.

– «Легенда о варшавской русалке», – прочитала мама вслух, пока каждый из нас пробегал текст глазами. – Тут говорится, что она была поймана купцом и спасена рыбаками и с тех пор стала защитницей города.

Следующая часть вызвала у меня восторженный смех.

– Статуя Маленькой русалочки в Копенгагене изображает ее сестру!

– Смотрите, – проговорил Антони странно срывающимся голосом. – Вот же оно, черным по белому.

Я снова прочитала вслух, и по спине у меня побежали мурашки.

– Польская syrenka родственна сирене, однако правильнее считать, что она ближе к пресноводной русалке Мелюзине.

Мы с Антони обменялись недоверчивыми взглядами.

– Луси, – произнес он, а затем добавил: – Ме-люзи-на. Так ведь? Это же оно?

Майра кивнула.

– Это ее имя, да. – Она положила руку мне на плечо. – Не знаю, как тебе, но мне после прочтения такого прямо-таки не терпится познакомиться с этой шестьсот-с-чем-то-летней русалкой-воительницей, причем не только из-за ее способности разбирать письмена атлантов. Так что скажешь?

Я сумела лишь кивнуть в ответ.

* * *

Призывать Луси я решила отправиться на пляж к каменному выступу, с которого обычно звала свою мать.

Пошла туда одна на закате и уселась на камни, свесив ноги в Балтийское море. Закрыв глаза, я настроилась на звук воды. Волны мягко плескались о камни и тихо шипели на песчаном пляже у меня за спиной. Я позволила своим мыслям опуститься под воду к симфоническим звукам подводного мира.

«Мелюзина».

Имя выплыло из моего сознания подобно тому, как чьи-то пальцы выпускают бумажный кораблик лениво качаться на воде.

«Мелюзина», – шептал мой разум, посылая это слово сквозь толщу воды, словно бесшумную ударную волну.

Сначала не было слышно вообще ничего. Ничего, кроме щелчков, потрескивания и невнятного воркования подводной вселенной.

«Мелюзина».

На сей раз с большим нетерпением. Не знаю, как долго я ждала и сколько раз пыталась привлечь внимание Луси, но, когда она в конце концов ответила, я ощутила всю силу ее сопротивления. Это противодействие застало меня врасплох. Когда я призывала маму, она была не способна сопротивляться. Возможно, Луси оказалась могущественнее в силу такого возраста. Возраста и силы. У меня возникло ощущение, что она слышала меня с самого первого раза, но предпочитала игнорировать. И еще мне стало любопытно, каково это, когда кто-то вторгается в твое сознание и зовет. Отогнав от себя эту мысль, я сосредоточилась на другом. Вместо того чтобы просто приманивать Луси к себе, я попыталась несколько углубить нашу связь.

«Ты нам нужна».

Я почувствовала упрямое нежелание признавать мое присутствие.

«Я не уйду, – мысленно сообщила я Луси. И добавила после паузы: – Прости».

Разговор получался туманный и трудный. Я бы с радостью объяснила Луси подробнее, с чего рискнула ее побеспокоить, но понимала, что буду только дальше запутывать и раздражать ее.

Я просила ее посетить меня и не оставляла усилий до тех пор, пока она не признала с неохотой мое присутствие и не позволила сопротивлению исчезнуть. Она не обрадовалась. Я чувствовала ее недовольство так же явственно, как собственное нежелание вторгаться в ее жизнь.

Но все же она шла на мой зов, и только это имело значение.

Я открыла глаза, и внешний мир снова принял меня в свои объятия. Моего слуха достигали разные звуки, волосы трепал ветер. Вокруг стемнело, и на горизонте цвета индиго мне подмигивало несколько звезд. С ощущением онемения во всем теле я поднялась на ноги и отправилась домой.

На дороге, где-то посередине между углом особняка и задними воротами, ведущими во двор, я увидела Антони. Он заметил меня, остановился и подождал.

– Я уже начал беспокоиться. – Он чмокнул меня в губы, приобнял за плечи и повернулся в сторону дома.

– Немного затянулось.

– Но у тебя ведь получилось? Ты дозвалась? – Антони смотрел на меня сверху вниз, на его встревоженное лицо легли полосы света от уличного фонаря.

– Дозвалась.

– Тебе известно, когда она будет здесь?

– Скоро. Прости, но это все, что я знаю.

– Запутанно. – Антони попытался улыбнуться, но мне была хорошо заметна тревога в его глазах.

– Почему ты беспокоишься? – спросила я, хотя мне казалось, что и так понятно.

Антони выдохнул, но улыбка исчезла.

– Странно, да? Встречаться с бывшей. Хотелось бы избежать неловкости.

– Не получится. – Я не смогла удержаться и ответила честно. – Но ты в этом не виноват. У тебя есть бывшая, так уж случилось, что она сирена, и как раз та, что нам нужна. Я благодарна судьбе за то, что ты ее когда-то встретил. Если бы этого не произошло, эта загадка поставила бы нас в тупик.

Мы подошли к воротам, Антони отодвинул щеколду и толкнул створку, пропуская меня вперед.

– Что я могу сделать, чтобы облегчить тебе задачу? – спросил он.

На этот вопрос ответить было сложнее. Хотелось ли ему услышать мое признание, что втайне я желаю, чтобы он недвусмысленно дал понять Луси, что я его единственная женщина – точнее, единственная сирена? Мне хотелось, чтобы она знала: что бы ни происходило между ними раньше, это давно закончилось и никогда не разгорится вновь. Я хотела, чтобы в ее присутствии Антони бросал на меня любящие взгляды, как бы тайно прикасался ко мне хоть кончиками пальцев. Мне хотелось, чтобы она видела его равнодушный, лишенный эмоций взгляд, если он обращен на нее.

Сущий, конечно, бред. Умом я все понимала. Будь Луси человеческой женщиной, я бы вряд ли испытывала подобные чувства. Да чего уж там, я точно знала, что не испытывала бы. Но Луси – не человек. Она сирена, к тому же невероятно старая и опытная. Она была бывшей моего любимого мужчины, и потому для меня все не так однозначно, как если бы она оказалась обычной девушкой.

– Ты и так все делаешь, – вырвалось у меня после всей этой внутренней чехарды мыслей и эмоций, кувыркавшихся в моей голове, словно галька в откатывающей от берега волне. – Это ведь отношения с твоих университетских времен, так что не нужно ничего делать. Нам повезло уже в том, что ты был знаком с ней, пусть и не зная о ее сущности.

Вид у Антони по-прежнему был несчастным.

– Чувствую себя по-дурацки.

– Почему? – Я остановила его и положила ладони на его предплечья.

– Потому что она ведь сказала мне, кем была. Ясно как день. Она показывала мне произведения искусства в городе и даже мало-помалу учила тому, что я считал выдуманным языком. Но все это было настоящим! Она понимала, что я никогда ей не поверю, и просто поддерживала мое убеждение, крутя фактами, не отличимыми от сказки. Поэтому я и чувствую себя идиотом. – Выражение его лица стало страдальческим. – Это унизительно.

Я вскинула руки и обняла Антони. В этот миг от противоречивых и противоречащих здравому смыслу чувств – ревности, неуверенности и неловкости – не осталось и следа.

– Ты не должен чувствовать себя глупо. Ты просто реагировал как любой другой человек, которого потчуют подобной историей. Мир не знает о нашем существовании.

– Ну, кое-кто в Варшаве знает. Иначе с чего бы все эти художники стали изображать Луси – настоящую живую русалку – на своих гербах и в своих парках?

Я отпустила Антони и отступила назад.

– Если хочешь, мы можем спросить у нее об этом, когда она появится.

– Я люблю тебя, – вдруг сказал он.

– Я знаю.

Мы молча прошли через двор и быстро зашли в дом, чтобы сообщить остальным о прибытии очень важной гостьи.

Глава 2

По мере приближения рокот мотоцикла, напоминающий ворчание бесцеремонно разбуженного великана, становился громче.

В открытых воротах особняка Новаков показалась стройная мотоциклистка на старинного вида байке, и я встала со ступеней крыльца. За моей спиной открылась дверь, и из дома вышла мама. Она спустилась по ступеням, и мы вместе сошли на подъездную дорожку, где тем временем остановился мотоцикл.

Луси откинула подножку и поставила свой байк.

Время остановилось, пока она просто смотрела на нас с мамой в упор, а мы таращились на нее.

Разглядеть ее лицо, пока его скрывал блестящий сине-зеленый шлем с черным визором, представлялось невозможным. Одета в темно-коричневый кожаный костюм: облегающую короткую мотокуртку и штаны. Ботинки на шнуровке доходят до середины голеней. На руках мягкие, изрядно поношенные черные кожаные перчатки. Первым делом Луси стянула их, явив нам длинные пальцы с острыми ногтями и бледную, как у меня, кожу. Руки метнулись к ремешку шлема, застегнутому под подбородком чуть сбоку. Расстегнув замок, она обеими руками взялась за шлем и сняла его с головы.

Из-под шлема показались светлые волосы, но не рассыпались каскадом, поскольку были неровно подстрижены чуть ниже мочки уха. Волосы либо порядком спутались за время долгого путешествия, либо она сама неровно откромсала их тупыми ножницами. Цвет ее волос был пшеничным, но, когда на них падали лучи проглядывающего из-за деревьев солнца, они отливали скорее серебром, чем золотом. А вот черты ее лица – из-за солнца и порожденных им теней – мне никак не удавалось рассмотреть. Луси слезла с мотоцикла и, повернувшись к нам спиной, аккуратно пристроила шлем на руле. Потом она провела растопыренными пальцами по волосам, словно переводя дух, и повернулась к нам лицом.

Я наконец смогла хорошенько разглядеть самую старую из всех известных мне сирен, возможно, старейшую в мире.

Вид у нее был не очень-то радостный.

Посреди лба сходились две прямые черточки бровей, пристальный взгляд был направлен на нас. Глаза Луси, зеленые, как изумруды, источали холод. Она расстегнула молнию на куртке, я заметила, как у нее под рукой блеснул металл, и глянула на маму, но спросить, видела ли она то же самое, не успела, поскольку Луси уже подошла ближе.

Она оказалась выше нас, стройной, длинноногой и довольно широкоплечей для женщины. Кожаные штаны обтягивали мощные бедра. Лицо ее было, бесспорно, красиво, но что-то в нем порождало желание отвести взгляд. Я этого не сделала, но пришлось приложить усилие. Кожа Луси напоминала отполированный мрамор и, наверное, оказалась бы холодной и твердой на ощупь, рискни я до нее дотронуться. Кроме прямого шрамика на верхней губе и еще одного на шее, ее кожа была гладкой, без изъяна, матовой и чистой. Однако взгляд выдавал в ней долгожительницу.

Она остановилась перед нами и поочередно глядела то на меня, то на мать.

– На моем веку случалось много необычных дней, – сказала она.

При звуке ее голоса мой рот приоткрылся. Еле слышный, он словно исходил из пересохшего, напряженного горла. Я в испуге опустила взгляд ниже, на ее шею, и только тогда заметила третий шрам. Тонкая белая линия шла вдоль ее гортани. Посередине можно было различить небольшой сморщенный кружочек. Он стал заметен, когда вышло солнце и кружочек образовал едва видимую тень.

– Но этот просто выдающийся, – продолжила Луси своим скрипучим голосом. Взгляд ее метнулся на стоящую справа от меня маму. – Государыня. – Она снова посмотрела на меня. – И элементаль.

Она подступила на шаг ближе и посмотрела на меня сверху вниз. Наши взгляды встретились и задержались. Ее был суровый, но любопытный. Она заговорила, обнажив зубы:

– Ты звала?

Способность говорить наконец вернулась ко мне.

– Прошу извинить меня за вторжение… Чем бы вы ни занимались, когда я вас позвала. Но как только вы узнаете, для чего я это сделала, надеюсь, все поймете.

– Тогда продолжай, – велела она.

Я кивнула и жестом пригласила ее в дом.

– Спасибо, что приехали, – промямлила я, чувствуя, что выгляжу в высшей степени убого.

Луси издала какой-то непонятный звук. Возможно, недовольное ворчание? Выражение согласия? Она прошла мимо нас и стала подниматься по ступенькам. Когда она подошла к двери, до меня донеслось ее хриплое бормотание:

– Выбора особо не было.

В момент, когда Луси потянулась к дверной ручке, та повернулась, и дверь открылась изнутри.

Антони и Луси оказались друг напротив друга. Выражения лица Луси я видеть не могла, а взгляд вытаращенных глаз Антони был намертво прикован к ней. Так они и стояли – пара застывших фигур.

Из-за плеча Антони высунулась голова Эмуна.

– Здравствуйте, – весело поприветствовал он Луси. – Рад, что вы добрались. Проходите же. – Эмун энергично похлопал Антони по плечу, будто стараясь пробудить ото сна, и тот отошел в сторону.

Я оказалась достаточно близко от Луси, чуть позади и сбоку, и увидела выражение ее лица в тот момент. Глаза нашей гостьи широко раскрылись от изумления.

Она повернула голову, посмотрела на меня, затем на мою мать и снова на Эмуна.

– Государыня, элементаль, бывший парень и тритон. Я выехала из Варшавы рано утром в плохом настроении, но стоило оказаться здесь уже просто ради того, чтобы увидеть вас четверых вместе.

Луси переступила через порог и оказалась в вестибюле, а мы с мамой пошли следом. Когда Антони закрывал за мной дверь, он слабо улыбнулся.

– Я считала твой вид вымершим, – обратилась Луси к Эмуну.

– Мне часто так говорят, – ответил тот.

Мы впятером стояли, образовав неровный круг, и смотрели друг на друга.

Луси с каменным выражением лица сверлила взглядом Антони.

Наконец он сказал:

– Прости меня, Луси. Я знаю, что дал тебе слово, и сдержал бы его, оставил тебя в покое, если бы не эти двое. – Он показал на нас с мамой.

– Стало быть, ты догадался, кто я. В конце концов. – Когда Луси заговорила, каменное выражение сошло с ее лица, и она, по-видимому, расслабилась. В полумраке вестибюля ее глаза казались черными, и в них засветилось то, что я приняла за юмор. Она подмигнула Антони.

При виде этого дружеского жеста я поняла, что мы – Антони, мама и я – замерли по стойке смирно, как солдаты. Руки Луси расслабленно повисли вдоль тела, и она перенесла вес с ноги на ногу, будто дремлющая под деревом лошадь. Эмун стоял уперев руки в бедра и переводил серьезный взгляд с одного лица на другое в ожидании чего-нибудь интересного. Мне показалось, что происходящее его веселит.

Именно Эмун нарушил эту живописную картину. Он кашлянул, и на его щеке на короткое время появилась ямочка.

– Может, нам устроиться вон там? – Он махнул рукой в сторону того самого зала, где мама поведала нам свою невероятную историю. – Кто-нибудь хочет чего-нибудь выпить? У Адальберта и Фины сегодня выходной, так что я с радостью принесу всего, чего ваша душа желает.

– Я помогу, – подхватила я, радуясь возможности отлучиться хотя бы на минуту.

По дороге на кухню мы с Эмуном переглянулись.

– Как думаешь, что у нее с голосом? – спросила я, стараясь тихонько шептать. – Явно не простуда. Ты же видел у нее шрам?

Эмун кивнул, схватил поднос и полез в шкаф за стаканами и чашками, а я тем временем поставила чайник.

– Интересно, сохранился ли у нее русалочий голос?

Я на секунду задумалась. До сего момента мысль об этом мне даже в голову не пришла.

– Почему бы тебе не спросить? – предложила я.

– Сама спроси. – Эмун толкнул меня локтем в плечо, когда я закладывала в чайник пакетики с чаем. У него на щеке снова появилась та самая ямочка. – Она до жути страшная.

– Я заметила. – Можно было бы подразнить Эмуна насчет того, что он сам страшный. Ведь до того, как я познакомилась с Луси, наиболее пугающим из известных мне морийцев был он – ну, пока я не поняла, что внутри он неженка. А иметь своим врагом Луси однозначно не стоило. Тот факт, что я позвала ее сюда, уже ставил меня в неудобное положение ответственного за все, что могло произойти дальше.

– Знаешь, мне кажется, у нее под курткой пистолет, – шепнула я Эмуну после того, как мы поставили воду, кофе и чай на два подноса.

Он и ухом не повел.

– Ну, это меня нисколько не удивляет.

Когда мы подходили с подносами к залу, я услышала, как Антони комментирует стрижку Луси. Видимо, во времена их знакомства волосы у нее были длинные. Я поискала глазами маму, но в комнате ее не оказалось.

– А где Майра? – спросил Эмун, когда мы поставили подносы на столик возле дивана.

– Пошла за планшетом, – пояснил Антони. – Он заряжается в подсобке у Адальберта.

Я села рядом с Антони, и Луси не сводила с меня глаз. Я выдержала ее взгляд, не моргнув и глазом. Мое внимание привлекли ее серьги – маленькие аквамарины грубой огранки. Она поняла, что я заметила.

Ее взгляд скользнул по моим ушам к шее, а затем к рукам.

– Я не могу его носить, – объяснила я, беря чайник и начиная разливать чай по чашкам.

Впервые Луси была застигнута врасплох.

– Что значит ты не можешь? Ты должна его носить.

Я покачала головой.

– Он для меня смертельно опасен. Отчасти поэтому мы вас и вызвали.

Луси посмотрела на меня так, будто на моем лице вдруг появился второй рот.

В комнату вошла мама с планшетом и папкой увеличенных и распечатанных фотографий. Она села рядом с Луси, но не вплотную, планшет и папку поместила на широкую столешницу, раскрыла папку, вытащила из нее шесть фотографий и разложила перед гостьей в ряд.

– Антони говорит, вы умеете читать на атлантском, – сказала Майра, взяла чашку с чаем и откинулась на спинку дивана.

Луси сосредоточилась на фотографиях. Ее взгляд медленно изучал лежащие перед ней изображения руин. Она сдвинулась вперед.

– Где вы это взяли?

Учитывая скрипучесть ее голоса, тон было определить сложно, но на лице ясно читалось потрясение. Она поднесла поближе к глазам одну из фотографий.

– Это долгая история, которую мы с радостью вам расскажем, если согласитесь помочь, – ответил Эмун.

– Помочь в чем? – Она оторвала взгляд от фотографии и перевела на Эмуна.

– Мы хотим найти источник заклятия сирен. – Я поставила свою чашку и положила руки на колени. – Понимание того, что написано на этих фрагментах, должно помочь нам напасть на след, но прочесть нам никак не удается.

– По крайней мере, получается недостаточно хорошо, – вставил Антони.

Луси глянула на него, и в уголках ее губ заиграла едва заметная ухмылка, однако в полноценную улыбку не переросла.

– А ты ведь запомнил кое-что из того, чему я тебя учила, верно?

– Немного.

– И ты считал, что это выдумки.

– Ты говорила мне много такого, что я считал выдумками, – ответил Антони. – Но это же правда? Все эти произведения искусства, все эти гербы и статуи. Они действительно изображают тебя.

Луси протяжно выдохнула.

– Не нужно было тебе говорить. Мне в самом деле стоит бросить пить, – добавила она. – Из-за этого я становлюсь небрежной. Возможно, я думала, ты забудешь, а может, решила, что это неважно, поскольку ты все равно уезжал из Варшавы. Это было безответственно и глупо с моей стороны.

– Мы рады, что вы все-таки ему рассказали, поскольку это знание, возможно, спасло ему жизнь, – сообщила я Луси.

Она молча выслушала наше с Антони и Эмуном повествование о группе «Винтерхюр» и обнаруженных нами в подземном зале драгоценных аквамаринах. Мы поведали ей о том, что эти камни позволяют людям дышать под водой и что негодяи из «Винтерхюра» планировали продать их тому, кто предложит самую высокую цену. Также мы признались, что привезли аквамарины с собой и изначально собирались вернуть их сиренам, всем, кого сможем дозваться. Но потом Эмун сформулировал проблему с заклятьем.

В глазах Луси появился опасный блеск, когда Майра вкратце сообщила ей о том, что произошло с Океаносом и жившими там сиренами.

– Океанос был моим домом, – проскрипела Луси и посмотрела на мою мать. – Это было задолго до вашего рождения. А потом моим домом стала Варшава.

– Как это возможно, что русалка выбирает своим домом город без выхода к морю? – поинтересовалась я.

По мере того как время шло и мы посвящали Луси в свои тайны, она становилась уже не такой страшной. Она не назвала нас свихнувшимися и не бросилась обратно к своему мотоциклу. Все это ее даже заинтересовало. Теперь, когда лед немного подтаял, я почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы немного прощупать почву.

– Река Висла протекает через Варшаву, а затем дальше на север к Балтийскому морю, – объяснила она. – У меня есть доступ к реке через подземный проток, ведущий прямо от дома. Я могу мгновенно и в любое время оказаться в пресной воде, а в соленой – если есть время преодолеть путь до Балтики. – Она слегка вздернула подбородок. – Если только можно назвать Балтийское море соленым. – Луси посмотрела на меня. – Вот так я и услышала твой зов. В тот момент я плыла. По Висле.

Для меня стало открытием, что она могла слышать мой голос в пресной воде, но я не стала говорить об этом вслух.

– Вам никогда не хотелось вернуться в Океанос? – спросила мама.

– Как я уже сказала, теперь Варшава мой дом. И останется моим домом до самой моей смерти; я больше не покину ее. Я уже совершила эту ошибку однажды, и повторять ее не собираюсь. – Она метнула взгляд на меня. – Если, конечно, не услышу зов, который не смогу проигнорировать.

– Больше я так с вами не поступлю, – заверила я и, не успев опомниться, подняла руки в защитном жесте. – Но сейчас мы будем вам очень признательны за помощь.

– Сдается мне, вы поставили себе невыполнимую задачу, однако желаю удачи, – ответила Луси, снова опустив взгляд на лежащие перед ней фотографии. – Я сделаю все, что смогу. И если каким-то чудом у вас получится помочь сиренам, признательна буду уже я. – Она дернула подбородком в сторону Эмуна, что, как я поняла, было некой ее особенностью. – И если снятие заклятья приведет к тому, что ему подобных станет больше, за это я тоже буду вам благодарна.

Мы облегченно посмотрели друг на друга: Антони, моя мать и я. Но, глянув на Эмуна, я заметила, что он во все глаза смотрит на Луси, в полной мере демонстрируя обе свои ямочки.

Глава 3

– А она та еще штучка, да? – Хрустнув коленями, Эмун спустился на две ступени вниз и уселся рядом со мной.

Я снова устроилась на лестнице перед центральным входом в особняк. Здесь было лучше всего наслаждаться весенним солнышком, поскольку дом закрывал собой от дующих с Балтики ветров. Свежий кофе и испеченное Финой печенье – предварительно вынутое из морозилки и разогретое в микроволновке – превращали это место в поистине райский уголок. Дом часто наполнял аппетитный аромат печенья с изюмом, и лучше всего было есть его сразу из духовки, но теплым из микроволновки тоже неплохо.

– Кто? – спросила я, чувствуя, как во рту тает кусочек теплого печенья с маслом и заполняет голову блаженной пустотой. Секундой позже до меня дошло. – Луси?

Эмун кивнул и криво улыбнулся, заметив в уголке моего рта крошки.

Я вытерла губы салфеткой и сделала большой глоток кофе.

– Да уж. – Я пожала плечами и постаралась придать голосу безразличный тон. – Ну, если ты считаешь русалку-защитницу возрастом в несколько сот лет штучкой. Как по мне, так это какие-то дремучие века.

Эмун легонько толкнул меня плечом, возмущенно фыркнул и тут же рассмеялся.

– Мне тут на секунду показалось, что ты это серьезно.

Я вернулась к поеданию печенья.

– Как думаешь, сколько времени у нее уйдет на… – Он таинственно пошевелил пальцами в воздухе.

– Перевод?

Эмун надул щеки и резко выдохнул.

– Если можно это так назвать. Скорее, какая-то запутанная мешанина примитивных рисунков и знаков. Мне кажется, никто в них не разберется.

– Посмотрим.

– Антони ей помогает, – добавил Эмун, бросая на меня косой взгляд.

– Мило с его стороны, – беззаботно парировала я и откусила печенье.

В кармане моего худи завибрировал телефон. Я поставила кофе и достала аппарат. Увидев определившийся номер, я невольно сглотнула.

– Триста пятьдесят? Это какой страны код?

– Понятия не имею. – Пока я таращилась на экран, Эмун выхватил у меня остаток печенья.

– Какой же ты… брат! – Нажав на кнопку приема, я поднесла телефон к уху. – Алло!

– Тарга?

Мужской голос, с акцентом, и мне не знаком.

– Кто говорит?

– Это Йозеф.

Я резко выпрямилась, выпучив глаза.

– Что? Кто это? – спросил Эмун. Я почти слышала, как он проглотил большой кусок печенья и тот идет у него по пищеводу.