Медсестра в платье с кринолином

– Это что?

– А запах?– Пшено с подливкой!

– В пшено?– Это… возможно, лаванда упала.

Повариха замерла. Потом быстро сказала:

– Новая идея! Может, станет фирменным блюдом!

Я кивнула, серьёзно.

– Конечно. Если цель отпугнуть всю нечисть с юга, сработает прекрасно.

Поварята снова закашлялись, но уже от смеха.

Я обернулась к поварихе:

И чтобы в следующий раз на ужине не гадать, умру я от куропатки или переживу до пирога.– Я не ругать пришла. Я пришла знать. Кто здесь. Как вы работаете. Что нужно, чтобы было лучше.

Повариха посмотрела на меня долго. Потом вытерла лоб и сказала:

Мы подскажем, если что.– Вам бы не в гости ходить, миледи. Вам бы порядки наводить.

– Подсказывайте. Я здесь – надолго.

– А теперь, – говорю я, громко и чётко, – внимание всем.

Кухня, как по команде, замирает. Даже шум кастрюль стал тише – как будто медь поняла, что сейчас будет ревизия с характером.

И переодеваемся в чистые фартуки, а не в те, что с войны остались.– С этого дня, – продолжаю я, – мы моем руки до, а не после того, как уронили их в тесто.

Поварята переглядываются. Один юнец уже успел потянуть рукав – прятать пятно от соуса. У другого носовой платок зачем-то привязан к голове – не уверен, в качестве оберега или фильтра от запаха каши.

Повариха открывает рот.

– Миледи… но у нас как бы… аврал. Вот сегодня – запеканка, пироги, заготовка для госпожи Клариссы, и…

Иначе завтра она будет жаловаться не на вкус, а на судороги.– Вот именно, – прерываю я. – Госпожа Кларисса – не причина для антисанитарии, а повод всё привести в порядок.

Я подхожу к бочке с водой.

И я – проверю.– У вас здесь вода. У вас есть мыло – пусть и пахнет как травяной шампунь для коз. Теперь каждый – моет руки. Прямо сейчас.

Процесс идёт.Повариха, к её чести, не спорит. Сжимает губы, кивает – и первой идёт к бочке. Поварята за ней, ворча, толкаясь, но уже с огоньком.

– И переодеться, – добавляю. – Телла, сходи в прачечную. Скажи, это распоряжение от леди Аделаиды. Пусть принесут чистые фартуки и сменные рубахи. Размеров не знаю, но пусть начнут с самых несчастных.

Телла кивает и уносится, как курьер с миссией по спасению замка.

Пока все заняты руками и тряпками, я, как и планировала, встаю у стола, делая вид, что рассматриваю корзину с луком, а на деле – слушаю.

– Да-да! Я тоже слышала. И граф теперь чаще в своих покоях. Как будто Кларисса сама по себе уже хозяйничает…– …говорю тебе, мачеха теперь каждый вечер запирается с этим купцом, с которым еще прошлой осенью про вина договаривалась.

– Нет, на рыжего этого, из стражи. Он, говорят, с леди Аделаидой в юности дружен был. А теперь – шепчется, будто что-то знает…– А вчера Леандр на кого-то орал в конюшне. – Опять на того оруженосца?

А я, выходит, по чьим-то меркам – уже лишний элемент.Я сохраняю лицо. Как будто ни слова не поняла. Значит, Кларисса – не просто нарцисс с колье, а женщина с планом. А Леандр нервничает.

Повариха подходит ко мне, потирая мокрые ладони.

А вы… что вы с этим делать будете?– Ну что, миледи. Все помылись. Даже Жульен, хоть и фыркал.

А дальше – кто знает? Может, заведу санитарный журнал. Или сменю направление кухни на безвредное.– Начну с мелочей, улыбаюсь. Чистые руки. Тёплая пища. Информация.

– Была бы вы не леди – я б вас в ученицы взяла. Уж больно характер правильный.Она хмыкает.

Я улыбаюсь. Потому что да. Характер у меня теперь – непригоден для простого подчинения.

Телла вернулась задом наперёд, что, видимо, означало тревогу по шкале служанки.

Она сказала, цитирую, «побеседовать в тёплой, почти семейной обстановке».– Миледи, вас приглашают в малый салон. Госпожа Кларисса лично просит.

Вот и началось.Я вздохнула.

И да: в нём было слишком много тепла, чтобы быть искренним.Малый салон был абсолютно не малым. Зато салоном, судя по обилию подушек, цветочных композиций и запаху изысканных духов – вполне.

Ну конечно. Приглашение с угощением – это как визит с двойным дном.Кларисса сидела в кресле, как королева на троне: в светло-серебряном платье, с бокалом в одной руке и веером в другой, хотя жара в зале не наблюдалась. Рядом стоял столик с фруктами, сыром и… второй бокал, явно для меня.

– Аделаида, милая, – растянула она, будто кошка, облизнувшая молочную пенку. – Какая радость видеть тебя на ногах. Ты с каждым днём выглядишь всё… осмысленнее.

– Благодарю, госпожа, – говорю я, сев аккуратно и не прикасаясь к бокалу. – Думаю, голова понемногу проясняется.

Почти как настоящая хозяйка.– Ах, это хорошо, – кивок, хруст виноградины. – Знаешь, я всегда переживала за твою… хрупкость. А тут вдруг слышу: ты распоряжаешься в кухне, ходишь по замку, устраиваешь… ревизии.

– Почти, подтверждаю. Но ведь кто-то должен интересоваться порядком, пока другие заняты… винной картой?

А потом вновь зашелестел, будто это был не выпад, а случайность.Веер замер.

Но, знаешь, прямота – это черта, которая… сложно уживается с политикой.– Ах, Аделаида, – говорит она, слегка склонив голову, – ты всегда была такой прямой. Это трогательно.

– А я пока не в политике. Я в кринолине. И у отца за спиной.

Кларисса откидывается назад, прикрывая улыбку веером.

Завещания, титулы, наследственные права…– Вот о нём я и хотела поговорить. Граф… утомлён. Ослаб. Он, конечно, очень дорожит тобой. Но в последнее время часто стал забывать важные вещи.

Она наблюдает.Я молчу.

– Вы хотите мне опекуна?– Потому я подумала, что тебе нужен… наставник. Кто-то, кто поможет тебе остаться при деле, не перегружаясь.

И как мужчина.– Ха, милочка. Это же временно. До твоего брака. А может, и не понадобится вовсе, если ты вовремя примешь предложение Леандра. Он действительно заботится о тебе. Как брат.

Та, которая держит руку, когда все орут.Внутри меня поднимается спокойная злость. Ледяная. Хирургическая. Та, с которой я делала перевязки под фонариком в аварийной.

Оно ему ближе, чем я.– Благодарю за заботу, госпожа. Но мой ум – цел. Память – при мне. А Леандру лучше заботиться о собственном отражении в зеркале.

Улыбка остаётся. Но в глазах появляется холод.Кларисса прищуривается.

Ты ведь не против, если я помогу отцу немного… сориентироваться в вопросах наследия?– Как жаль. Тогда, боюсь, придётся готовить другие варианты.

– А я, боюсь, придётся напомнить, что у графа есть дочь. И она не против читать юридические трактаты в оригинале.

Мы встаём почти одновременно.

– Приятная беседа, произносит Кларисса, укладывая веер. Почти как визит в сад.

– Ага. С клумбами ядовитых растений и шипами под ковром.

– До следующего чаепития, милочка.

– Обязательно.

Если я собираюсь стоять на своих ногах – то пусть под ними будет не тонкий ковёр интриг, а камень реальности.Я шла по коридору в сторону покоев отца быстро, почти зло стуча каблуками. Нет, не в гневе – в намерении. Кларисса играла свою партию. Играла красиво. Но мне нужны не догадки и слухи, а факты.

Я постучалась – коротко, но вежливо.

– Входи, Аделаида, – раздался голос отца, слегка хрипловатый, но уверенный.

Выглядел уставшим. Настоящим.Он сидел за столом, заваленным бумагами. Очки сдвинуты на нос, рука поддерживает висок, на столе дымится травяной чай.

Я подошла и остановилась рядом.

Про дом. Про наследство. Про меня.– Отец. Мне нужно знать правду.

Он поднял на меня глаза. И, к моей неожиданности, не попытался уйти от ответа.

– Садись, – сказал он. – Сейчас не время для сказок.

Сердце – как в реанимации перед прямым вопросом: "Пациент дышит?"Я села. Руки сложила на коленях. Лицо – ровное.

Теперь её слово весит почти как моё.– Мы… на грани. Род Альдеринов – древний, да. Но мы держались на остатках имений, ренте с виноградников и старых союзах. А последние пять лет – болезни, неурожаи, политические взрывы. Кларисса внесла золото от первого мужа, это нас спасло на время. Но в обмен на влияние.

Он вздохнул, посмотрел в окно, будто там был выход.

Но… оно всё ещё твоё.– Ты – моя законная дочь. Но всё, что я могу дать тебе сейчас… это старое поместье у озера Лавель. Раньше оно было частью основного наследия, теперь – развалины. Дом обветшал, земли зарастают.

– То есть, – уточняю я спокойно, – моё приданое – это руины с видом на воду?

Или… оставить всё, как есть. И дать тебе шанс самой решить.– Почти так. Если хочешь – могу попытаться договориться с купцами, найти тебе партию.

Он даёт мне выбор.Пауза. Он не оправдывается. Не умаляет. Не уговаривает.

И я вдруг чувствую, что этот момент – самый честный.

– А я могу… поехать туда? спрашиваю. В это поместье?

– Конечно. Хочешь я отправлю с тобой людей. Лошадей. Можешь начать всё с нуля. Если, конечно, не боишься крестьян, паутины и ветра в каминной трубе.

Я улыбаюсь. Впервые за день по-настоящему.

Если у меня ничего нет, кроме этого значит, я начну именно с этого.– Боюсь. Но не настолько, чтобы не попробовать.

Он кивает.

– В тебе есть то, чего я боялся увидеть. Сила. Та, что не продаётся и не закладывается под проценты.

Смотрю на бумаги, герб, старые свитки. Всё это пыль, если не превратить в действие.Я встаю.

Не как потерянная дочь, а как настоящая хозяйка.– Тогда дайте мне разрешение. И я поеду в своё наследство.

И он – даёт.

Коридор был знакомый – я шла по нему уже не раз: мимо гобеленов, уставших от чужих тайн, мимо окон, за которыми начинался свежий, яркий день.

Я удержалась за стену – рефлекс, как после дежурства в скользкой реанимации – и медленно опустила взгляд вниз.Я уже почти дошла до поворота к своим покоям, когда почувствовала, как что-то "не так". Мгновение – и правая нога резко пошла вниз, а тело дёрнулось вперёд, будто я оступилась на ровном месте.

Каблук. Он… подломился. Не просто отклеился, не отломился по старости. Подпилен.

Срез был тонкий, свежий, неестественно ровный. Ни времени, ни износа – работа чья-то. Преднамеренная.Я присела, поджав губы, и осторожно подобрала сломанный кусок.

Я провела пальцем по срезу. Металл от шпильки оставил слабую стружку. Кто-то поработал аккуратно, но не до конца. Не хотели убить – хотели предупредить. Или унизить. Или проверить.

Может, чтобы я упала опять. И больше не встала. А может – чтобы все увидели, как "бедная Аделаида снова падает".

Голову – выше.Я выпрямилась. Платье подправила.

Или мачеха пожмёт плечами, мол, «Ах, какая неудача, бедная девочка снова ударилась…»Никому не скажу. Никому не докажу. А если начну рыться – меня выставят паникёршей. Или… истеричкой.

Значит, пора уезжать. Немедленно.Нет.

А взять то, что нужно – и исчезнуть из-под их глаз. Пока ещё могу делать шаг без охраны. Пока ещё могу выбирать.Не просить благословения. Не собирать сундуки неделями.

Я уже не была раненой.Я встала на босую ногу, сняв вторую туфельку, и, прихрамывая, пошла дальше. Но внутри…

Я была на старте.

Я вернулась в покои, держа туфельку в руке, будто это была улика из тихого преступления.

Телла уже ждала у двери – как всегда, с лицом «готова принести поднос, весточку или душу врага».

– Миледи, вы как будто прихрамываете… – Она кинулась ко мне. – Вы снова упали?

Скажем так, не хочу оставаться здесь дольше, чем нужно.– Нет, – ответила я, садясь. – Но каблук сломался. Причём аккуратно, не по старости. Я…

Она побледнела.

– Вы хотите… уехать?

Ты поможешь мне собрать вещи. Без шума. Без вопросов.– Да. В своё поместье. Завтра утром.

Телла кивнула быстро, слишком быстро. Руки сжала, взгляд метался.

Слишком напряжена. Либо испугалась, либо что-то знает.

– Телла, а скажи… кто вообще имеет доступ к моей одежде? К обуви?Я решила пойти мягко.

Она замерла. Не сразу ответила – будто в голове перебирала версии.

Иногда ещё девочка из прачечной – Тафа. Но она младенькая, шустрая, глупостей не делает.– Ну… я. Я всегда всё убираю, расправляю, чищу. Потом… одна из старших горничных, Лина. Она отвечает за бельё и за то, что стирать.

– А кто… из них может шутить остро? Или… выполнять чужие просьбы без вопросов?

Она прикусила губу.

– Лина. Она… такая. Её боятся даже старшие. А ещё… она дружна с госпожой Клариссой. Иногда её зовут «молчаливая рука».

Вот и зацепка.

Кому служишь ты?– Ясно, – кивнула я. – А ты, Телла?

Она встрепенулась, выпрямилась, как будто изнутри собралась в горсть.

Вы теперь действуете.– Я – вам. С тех пор, как вы… ну… изменились. Вы теперь не такая, как раньше. Но настоящая. Вы больше похожи на леди, чем тогда, когда только кричали и плакали.

Решать – мне.Я смотрела на неё долго. Служанка. Девчонка. Но… могла быть моим первым союзником. Или предателем.

Я медленно кивнула.

Возьми только нужное: платья, сапоги, простую одежду, пару книг и лекарства, если остались.– Хорошо. Тогда собирай вещи. Тихо.

– А украшения?

А значит – вернусь с чем-то большим, чем ожерелье.– Оставь. Пусть мачеха подумает, что я ушла налегке.

Она сглотнула и кивнула.

Я встала.

Смотрела, как она метнулась к сундуку, как торопливо складывает, прикрывая дрожь.

Она боится.

Но, может быть, боится не меня, а за меня.

3

Я зашла к нему за пару часов до рассвета. Без предупреждения, без парадности. В домашном халате, с нерасчесанными волосами и кружкой настоя из зверобоя на столе, граф Эрвен поднял на меня глаза. И сразу понял.

– Ты уезжаешь.

– Да.

– Сегодня?

– Сейчас. Пока все спят. Пока у меня ещё есть выбор уйти, а не быть выставленной под красивой легендой.