Письмо из аппаратной

– А ты прочти и узнаешь. Откуда тебе знать, о чем мы с ней переписывались.

– Я в эту игру уже играл, – Каруззо аккуратно спрятал пачку писем во внутренний карман кителя. – И давно отпустил. А ты до сих пор несешь ее… – последние слова донеслись до Филиппа из-за закрывающейся двери.

Через два дня вечером после отбоя (это была ночь перед отправкой в войска) Каруззо бережно развернул первое письмо из пачки и прочел следующие строки:

«Дорогая А. Н.

Прости, что долго не отвечал тебе. Недавно меня выписали из госпиталя, поэтому я поздно узнал о твоем письме. Но ты не переживай, все хорошо, я уже здоров.

Пишу тебе эти строки с тоской на сердце. Здесь все по-другому – не так, как дома. Время тянется неописуемо долго! А потому мне кажется, пока для вас пройдет год, для меня пройдет десять.

Я не преувеличиваю, поверь мне. Всем известно, что время очень относительно. Когда нам хорошо, когда мы радуемся, когда мы делаем что-нибудь для нас интересное, время летит стремглав, мы не замечаем его. Когда же мы считаем время до окончания какого-нибудь срока, оно идет очень медленно. Это пытка. Это невыносимо.

Я очень скучаю по тебе. Знаешь, я вспоминаю наши зимние вечера, когда мы гуляли по заснеженным улицам в свете вечерних огней и просто разговаривали с тобой. Когда ходили на каток. И мне ужасно тоскливо оттого, что сейчас это в прошлом.

Ты не представляешь себе, как я стал ценить жизнь. Снова и снова перебирая в памяти драгоценные моменты, я так дорожу ими. Я бы так хотел оказаться сейчас рядом с тобой, обнять тебя, почувствовать твое тепло.

Помню, как стоя на эскалаторе, уткнулся носом в твой шарф. Запах этого шарфа, кажется, врезался тогда в мою память навсегда. Он и сейчас со мной.

Пиши мне, не забывай!

Твой Филипп.

28 июля 2014 г.»

Каруззо немного поморщился, но аккуратно сложил листок и открыл второе письмо из пачки. Вот что отвечала А. Н. Филиппу:

«Дорогой Филипп.

Прости, что не писала тебе, я была в отъезде.

Очень трогательно было читать твое письмо. Я и не думала, что ты с таким трепетом станешь относиться к нашим совместным воспоминаниям.

Надеюсь, у тебя по-прежнему все хорошо, и ты вернешься домой целый и невредимый!

Береги себя!

А. Н.

14 августа 2014 г.»

Каруззо поморщился вновь. «Может быть, вопреки обыкновению, это закончится лучше, чем обычно», – подумал он и взял третье письмо:

«Дорогая А. Н..

Ты не представляешь, как жадно я глотал глазами твои строки, за которые так признателен! По счастью, имею возможность и спешу сразу же, не раздумывая, написать тебе ответ.

Жизнь моя идет здесь, в стенах части, своим чередом. Утром пробежка, вечером поверка, по воскресеньям – труска одеял. По вечерам маршируем ротой на плацу и запеваем строевую песню. Наша ротная песня – „Яблоневый сад“, красивая, но перепетая на современный лад. Понимаю, что здесь я не могу передать тебе мотив, но все же:

„Сколько за год яблонь отцветет?

Сколько будет песен перепето!

Если она любит, значит, подождет

Эту одну зиму, одно лето!“

Все чаще мыслями я возвращаюсь к тебе и к нашим встречам с тобой, к диалогам. Помню, как еще в самые первые дни сидел на лекции, ты оказалась передо мной. Ты этого не знаешь, я об этом рассказываю сейчас в первый раз. Я закрыл тогда тетрадку и, наверное, с целый час просто сидел и любовался твоими волосами. Ты чему-то тихо смеялась с подружкой – это была Катя Потанина, она потом переехала и больше не училась с нами, но я запомнил, представляешь! Запомнил каждую мелочь. Потом еще много времени прошло, пока я украдкой следил за тобой и все не подходил, не знакомился. Как же давно это было.

Ты пишешь, что я с трепетом отношусь к нашим воспоминаниям. Как же еще я должен к ним относиться? Ведь именно эти воспоминания и есть, пожалуй, единственное, что меня здесь связывает с прошлой жизнью и помогает не сойти с ума!

Здесь все серо и однообразно, как в клетке. А твои письма – это не просто строки. Это как окно в мир, которым я дорожу и который так боюсь потерять.

Я часто вспоминаю наш старый двор. Почему-то именно он приходит на ум, когда думаю о тебе. Вспоминаю, как мы сидели на скамейке, обсуждали, что будем делать через десять лет. Ты говорила, что хочешь открыть кулинарную лавку, а я смеялся над этим. Прости меня, если я тогда казался жестоким. Теперь я думаю, что это была отличная идея – открыть кафе. Я приходил бы в это кафе, садился за столик и любовался тобой; и мы бы просто смотрели вместе в окно и разговаривали, а вокруг разносился бы запах свежесваренного утреннего кофе.

Береги себя. Пиши мне, если будет время. Лишь твои письма напоминают мне, что мои воспоминания реальны, а жизнь за стенами части – не фантазия и не иллюзия. Что где-то там, впереди, за этими солдатскими буднями меня ждет что-то настоящее – и это ты.

Твой Филипп.

21 августа 2014 г.».

На этот раз Каруззо оторвал глаза от листка бумаги и несколько минут лежал неподвижно, уставившись в потолок. Внимательный наблюдатель заметил бы, что что-то происходило в душе его. Может быть, какие-то воспоминания в его памяти перекликались с написанным в письмах? Может быть, и Каруззо когда-то не был далек от простых житейских переживаний.

После долгой паузы Каруззо распечатал четвертое письмо из пачки и прочел следующие строки:

«Несколько дней все раздумывала над ответом тебе, но так ничего толком и не придумала, поэтому сажусь писать как получится. Я сегодня ходила гулять в тот старый двор, помнишь, где наши яблони? Сидела на лавочке, и нахлынули воспоминания. Помнишь, как ты полез доставать для меня того котенка? Ты за ним полез, а он боялся, поднимался все выше, забирался вглубь веток. Мне было жаль и котенка, и потом уже тебя, я боялась, что ты упадешь оттуда, с высоты. Но ты все-таки смог достать того бедного котенка и спустить его на землю, хотя он царапался, отбивался, глупый. Я тогда очень за тебя переживала, пока ты был наверху. И была очень тебе благодарна за то, что ты его спас. До сих пор внутри какое-то приятное чувство, ведь ты его спас для меня.

Двор такой же спокойный, как и прежде: никто не появился, пока я там была. И все-таки… почему там всегда так пусто? Какой-то мертвый двор. Зато сидишь, и никто не мешает. Размышлять… Или разговаривать.

Сколько времени уже прошло, с тех пор как мы расстались? Около двух месяцев? Да, около двух месяцев. Так непривычно без тебя, так одиноко. Почему я такая? Почему мне одиноко? Ведь моя жизнь не сильно изменилась после твоего отъезда. Наверное, я какая-то неправильная… Мне кажется, я боюсь тебя забыть. Это выглядит, как предательство. Предательство наших встреч, наших воспоминаний, наших чувств. Но я ведь ничего не сделала, за что мне это?

Баба Люба из нашей булочной на углу спрашивала про тебя. Я ей зачем-то сказала, что ты заболел. Не знаю зачем. Подумала, зачем ее посвящать во все подробности? Вечно ей все надо обо всех знать.

Кстати, я тебе не рассказывала, вернулся Максим. Помнишь, мы его провожали в прошлом году? Это тот, у которого были длинные волосы, и ты еще про него говорил, что он похож на какого-то актера. Не помню только, какого.

Завтра иду на день рождения к Марусе. Там будут все наши, университетские. Будем отмечать день рождения и делиться впечатлениями о жизни после университетских лет! Интересно, у кого как складывается. Хотя прошло то всего два месяца. А тебя уже два месяца с нами нет.

Но без тебя все ж не то. Даже такие встречи с друзьями без тебя стали тусклыми. Грустно. Все так же, да не так. Как будто это та же жизнь, но что-то новое в ней появилось, едва уловимое, как дуновение холодного ветерка перед закатом в середине августа. Едва заметное, но не дающее покоя. Словно этот ветер говорит, что все меняется, и что-то, что я хотела бы сохранить, уходит навсегда.

Надеюсь, я научусь жить без тебя. Но даже когда я пишу эти строки, внутри все как будто противится. Как будто я совершаю какой-то грех. Как будто не имею права забывать о тебе ни на секунду! Словно я должна постоянно думать о тебе и ни о ком другом. Это терзает меня.

Береги себя, Филипп. Я знаю, что через десять месяцев ты вернешься другим. Но надеюсь, таким же родным для меня и тем, кого я помню.

Твоя А. Н.

07 сентября 2014 г.».

Закончив читать письмо, Каруззо медленно встал и подошел к окну. Была глубокая осенняя ночь, фонари освещали пустой плац. Все спали вокруг, и никто не видел, как всерьез задумался этот человек. Брови его нахмурились, выражение лица было задумчивое.

Последняя ночь в этой казарме, последняя ночь на этой кровати. Завтра он уедет отсюда навсегда. Символично, что этой ночью он знакомится через строчки с чужими судьбами. «Это интересно, – только подумал про себя Каруззо, простирая взгляд в темноту ночи туда, далеко, за бетонное ограждение. Он размышлял в тишине, и все это казалось ему простым и знакомым. – А все-таки интересно, – Каруззо достал следующее письмо, – Прочту еще одно, а концовку оставлю на завтра».