Сборник рассказов. Книга 3

Это была не девушка.

Это было нечто другое…

Нечто древнее, нечеловеческое. В глазах плясали языки пламени, а на губах застыла зловещая улыбка.

Охотник стал добычей.

Ужас сковал Сергея ледяными тисками. Он попытался бежать, но ноги словно приросли к земле. Существо, которое ещё минуту назад казалось ему беззащитной девушкой, сделало шаг вперед.

От её движения повеяло могильным холодом.

– Ты хотел поиграть, охотник? Что ж, поиграем, – прозвучал в его голове голос, не принадлежащий никому из известных ему существ.

Это был голос самой тьмы, древний и всепоглощающий.

Существо приблизилось вплотную, и Сергей увидел в её глазах отражение своей души – грязной, истерзанной похотью и жестокостью.

Он попытался взмолиться, попросить пощады, но слова застряли в горле. Существо коснулось его лица ледяными пальцами, и мир вокруг Сергея начал расплываться, терять свои очертания. Сергей почувствовал, как жизнь покидает его тело, почувствовал, как его сознание проваливается в бездну, наполненную кошмарами и страхами, о которых он даже не подозревал.

Последнее, что он увидел, прежде чем тьма поглотила его окончательно, была зловещая улыбка на лице существа.

Улыбка победителя.

Улыбка древней силы, пробудившейся от долгого сна.

Лес затих, словно затаив дыхание, и лишь лунный свет продолжал выхватывать из темноты причудливые фигуры, хранящие тайну ночной трагедии.

Теперь он стал лишь эхом в памяти векового леса, напоминанием о том, что в этой игре всегда есть тот, кто сильнее.

Прошло минут десять. Тишина стояла абсолютная, только потрескивал костёр.

Ни криков, ни звуков борьбы.

Ничего.

– Сергей! – тихо позвал Игорь.

Тишина.

Сердце ёкнуло.

Игорь взял ружье и осторожно двинулся следом. Паша, дрожа, пошёл за ним.

Они подошли к домику. Дверь была приоткрыта. Изнутри не доносилось ни звука, ни света.

Игорь толкнул дверь.

Внутри было пусто.

Печь остыла, на столе стояла одна деревянная чашка. Ни постели, ни вещей – ничего, что указывало бы на то, что здесь кто-то живёт.

И ни следа Сергея.

– Где он? – прошептал Паша.

– Не знаю… – Игорь чувствовал, как мороз ползет по коже.

Они вышли наружу.

Ночь стала ещё чернее.

Ветер, которого раньше не было, прошуршал в верхушках деревьев, и этот шорох показался им зловещим шёпотом.

Вдруг Паша вскрикнул и указал на землю.

У самого порога домика, на влажной земле, виднелись следы. Не человеческие. Они были похожи на отпечатки босых ног, но слишком длинные и тонкие, будто вытянутые. И вели они не к домику, а от него – прямо в чащу леса. И рядом с ними едва различимые, стёртые следы Сергея. Будто его тащили.

– Она… она не человек, – задыхаясь, пробормотал Паша.

Игорь поднял глаза на лес.

Деревья вокруг домика казались выше, темнее, чем раньше. Их ветви сплетались в непроницаемую стену.

– Нужно взять ружьё! Бежим! – крикнул он, и они бросились назад, к своему лагерю.

Но лагеря не было. На том месте, где они оставили палатки и костёр, росла густая, непролазная ель. Будто её высадили здесь сотню лет назад. От их вещей не осталось и следа.

Паника охватила их. Они метались, пытаясь найти хоть что-то знакомое, но лес вокруг изменился. Деревья стояли слишком плотно, тени двигались, а звуки леса – треск сучьев, уханье совы – звучали как насмешка.

– Мы заблудились, – прошептал Паша, его лицо было белее снега.

– Нет, – прохрипел Игорь, глядя в темноту.

Он понял.

Девушка не жила в домике. Она была частью этого места.

Древним духом, хранителем или чем-то ещё более жутким.

Она не боялась их.

Она ждала.

Ждала, пока кто-то из них проявит свою истинную, тёмную натуру. И Сергей проявил. Его желание поохотиться стало спусковым крючком.

Шорох в лесу усилился. Ветки хлестали невидимые препятствия. Земля под ногами стала вязкой, как болото. Из темноты раздался тихий, мелодичный смех. Тот же смех, который они слышали, когда девушка вышла из домика.

Паша закричал – не от страха, а от боли. Игорь обернулся. Ветви деревьев, толстые, как канаты, обвивали ноги Паши, таща его вглубь чащи. Он пытался вырваться, но ветви сжимались, врезаясь в плоть.

– Паша! – Игорь бросился к нему, но земля под его ногами разверзлась, и он упал в липкую, пахнущую гнилью темноту.

Он барахтался, чувствуя, как что-то холодное и влажное обвивает его тело. Последнее, что он увидел, был тонкий силуэт девушки, стоящей на краю провала, её глаза светились в темноте зеленоватым, нечеловеческим светом.

– Вы пришли охотиться, – прозвучал в его голове тихий, холодный голос, не исходящий изо рта, а звучащий отовсюду сразу. – Что ж. Лес тоже умеет охотиться.

Провал сомкнулся над ним.

Утром следующего дня, если бы кто-то оказался в той части леса, он не нашел бы ни домика, ни следов лагеря, ни каких-либо признаков пребывания людей.

Только вековые деревья, окутанные туманом, и абсолютную тишину, нарушаемую лишь шелестом листвы. Лес снова поглотил своих непрошеных гостей.

А где-то в его сердце, возможно, ждала новая Лесная Нимфа, готовая встретить следующую группу охотников, осмелившихся зайти слишком далеко.

Демон из палаты №9

Егор Петров, известный в определенных кругах, в основном, среди санитаров, как «Синдромник», уже полгода отбывал срок – не тюремный, а больничный.

Палата № 9, вид на обшарпанный тополь за окном, завтрак из серой каши, обед из подозрительного супа, ужин из… ну, неважно.

Важно то, что Егор здесь не потому, что кидался стульями или разговаривал с телевизором. Его проблема была тоньше, но для психиатрии – вполне осязаемой.

Он видел нечисть.

Не крупную, не рогатую и не с копытами. Хотя и такие, говорят, попадаются. Егор видел бытовую нечисть.

Домового, который жил в вентиляции и отборно матерился, когда кто-то не убирал за собой.

Мелких бесов размером с кошку, которые обожали прятать тапочки и переключать каналы, когда ты почти уснул.

Полтергейстов-подростков, хлопающих дверьми просто от скуки.

Врачи кивали, записывали в карточку «стойкие зрительные и слуховые галлюцинации», увеличивали дозу, и Егор давно перестал спорить. Проще согласиться, что ты псих, чем пытаться объяснить санитару, что его ботинок только что утащил бес-клептоман.

Его привычный, хоть и населённый потусторонней мелочью, мир задрожал и пошёл рябью, когда в коридоре появился ОН.

Не просто сгусток энергии или прозрачный силуэт.

Это был мужчина. Высокий, безупречно одетый в нечто, напоминающее очень дорогой, но слегка старомодный костюм, с надменным лицом и глазами, в которых плескалась древняя, скучающая тоска. И от него веяло такой силой, что домовой в вентиляции заткнулся, а бесы мгновенно испарились.

Егор замер, прижимаясь к стене.

– Вот это уже не мелкие бесы. Это что-то совсем другое. – Прошептал перепуганный парень.

Мужчина, не обращая ни на кого внимания, прошествовал мимо палаты № 9, а затем развернулся. Его взгляд, холодный и пронзительный, остановился на Егоре.

– Интересно, – голос прозвучал прямо в голове Егора, бархатный и глубокий, как горное озеро. – Кто-то видит меня. Прямо. Не через завесу безумия, не через страх. Чистое зрение. Впервые за… ух ты! За очень давно.

Это был Асмодей IV. Среднее звено, да, но для психушки – это как приезд президента в провинциальный городок. Он решил отметить свой очередной демонический день рождения максимально оригинально и весело.

А что может быть веселее, чем устроить маленький филиал Ада там, где любое отклонение от нормы спишут на диагноз?

Асмодей приступил к празднованию немедленно.

Сначала тихо.

Медсестра Галина Петровна, известная своей суровостью, вдруг начала пританцовывать, разнося лекарства.

Санитар Игорь, двухметровый бородатый детина, внезапно заговорил тонким голосом и стал приседать, как балерина.

Еда в столовой приобрела невообразимые цвета и запахи – гороховый суп стал фиолетовым и пахнуть жженой резиной, котлеты заблестели, как хромированные.

Персонал был в шоке. Главврач, доктор Иван Сергеевич, хватался за голову.

«Вирус? Массовый психоз? Срочно всем успокоительное!»

Егор наблюдал за этим, сначала с ужасом, потом с каким-то странным восторгом.

Это было реально.

Это не его больное воображение.

И он был единственным, кто знал, почему это происходит.

Асмодей, заметив, что Егор не просто видит, но и понимает, что происходит, снова остановился у его палаты.

– Эй, шизик! – проревел демон, заметив застывшего Егора. – Чего киснешь? Гуляем! Сегодня всё можно!

Егор, хоть и не шизофреник, но и не дурак.

– Всё можно? – осторожно переспросил он.

Асмодей осклабился, обнажив ряд острых зубов.

– Абсолютно всё! Ну что, смертный? – голос в голове звучал игриво. – Хочешь сбежать отсюда? Хочешь, чтобы мир сошёл с ума вместе с тобой? Это только начало. У меня грандиозные планы на этот вечер. Хочу превратить это унылое заведение в настоящий карнавал безумия!

Егор молчал.

– Ты единственный, кто не пытается найти этому научное объяснение, – продолжил демон. – Ты видишь меня. Это редкость. Может, присоединишься? Будешь моим конферансье? Или просто зрителем в первом ряду?

Егора осенило. Усталость. Усталость от ярлыков, от сочувственных взглядов, от бесконечных таблеток. Он знал, что не сумасшедший, но никто ему не верил.

А этот демон…

этот демон не просто верил – он видел, что Егор особенный. Что он живёт с этим даром.

– А что мне за это будет? – наконец спросил Егор вслух.

Асмодей рассмеялся – беззвучно, но Егор почувствовал вибрацию смеха где-то в груди.

– Что угодно! Море веселья! Возможность увидеть, как эти нормальные люди сходят с ума! А главное ты перестанешь быть просто психом. Ты станешь соучастником. Единственным, кто в курсе величайшей мистификации в истории этой богодельни!

Предложение было абсурдным. Опасным. Но для Егора, который полгода жил в мире, где реальность была искажена только для него одного, это было очень соблазнительно. Это был шанс перевернуть игру.

– Хорошо, – кивнул Егор. – Я согласен. Но только… никаких необратимых последствий. И чтобы было действительно весело.

– Договорились! – в глазах Асмодея вспыхнул огонёк азарта. – Твой диагноз – моё лучшее прикрытие. Любую мою выходку спишут на твоё обострение! Гениально!

Демон был явно доволен своим приобретением в лице союзника из психушки. Никогда доселе ему не приходилось так плотно сотрудничать со смертными.

И началось. Егор стал невольным, а потом и вполне сознательным сообщником демона.

Когда Асмодей заставил все кровати в палате № 5 подпрыгивать в унисон, Егор, оказавшись рядом, схватился за голову и закричал.

– Они живые! Они танцуют джигу!

Санитары скрутили его, а прыгающие кровати списали на «массовую истерию, спровоцированную Петровым».

Идеально.

Когда демон устроил в коридоре иллюзию тропического ливня, Егор стоял под ним, блаженно улыбаясь.

– Наконец-то! Свежесть! – бормотал он.

Персонал, промокнув до нитки (для них это был настоящий ливень), лишь обреченно вздыхал.

«Петрову мерещится вода… и нам заодно».

Асмодей наслаждался. Он заставлял картины на стенах подмигивать врачам, включал из ниоткуда оперу на полную громкость во время тихого часа, превращал цветы в вазах в резиновых утят, а однажды устроил концерт – заставил всех пациентов в общей комнате одновременно запеть «Пусть бегут неуклюже». Егор дирижировал.

Граница между галлюцинациями Егора и реальным демоническим беспределом стерлась окончательно. Персонал был на грани нервного срыва, пациенты не понимали, что происходит – то ли у них коллективное обострение, то ли мир сошел с ума.

А Егор…

Егор чувствовал себя как никогда нормальным.

Он был на своём месте.

Он был единственным, кто видел истинное лицо этого абсурда.

День рождения Асмодея достиг апогея в общей столовой. Демон устроил там настоящий бал хаоса: мебель летала, еда сама собой подавалась (или швырялась), из углов доносились звуки адского оркестра, а персонал и пациенты, под невидимым влиянием, неуклюже вальсировали или бились в припадках неконтролируемого смеха.

Егор сидел на перевернутом стуле, смеясь до слёз.

Рядом с ним, полупрозрачный, стоял Асмодей IV, довольный, как кот, объевшийся сметаны.

– Браво, смертный, – сказал демон, и Егор услышал это ясно, даже сквозь грохот и смех. – Отличный был день рождения. Ты… интересный. Не такой унылый, как большинство ваших душ.

Хаос начал стихать так же внезапно, как и начался. Мебель опустилась, музыка смолкла, еда вернула свой обычный, непривлекательный вид. Люди замерли, ошарашенные, пытаясь понять, что только что произошло.

Асмодей IV начал таять в воздухе.

– До следующего раза, Егор Петров, – услышал Егор последние слова. – Возможно, я загляну. Если не найду чего-то более захватывающего.

Демон исчез.

Остался Егор, сидящий на перевернутом стуле в затихшей столовой, среди ошарашенных пациентов и дрожащих санитаров.

Главврач Иван Сергеевич, бледный, подошёл к нему.

– Петров… что… что это было?

Егор выпрямился, поправил мятую пижаму. Парень посмотрел на доктора, на санитаров, на других пациентов. Он видел, как домовой выглядывает из вентиляции с выражением крайнего недоумения, как мелкие бесы вылезают из-под столов, осторожно оглядываясь.

– Что было? – Егор улыбнулся. Улыбка была широкой и совершенно искренней. – Обострение, доктор. У меня… сильное обострение сегодня было.

Иван Сергеевич облегченно выдохнул.

– Да-да, конечно. Обострение. Срочно в палату, Петров. И удвоить дозу.

Егор пошёл в свою палату № 9. Мир снова стал «нормальным» для всех, кроме него.

Домовой снова начал тихо ругаться. Бесы принялись искать, что бы ещё спрятать.

Но теперь Егор знал. Он не просто видит. Он – тот, кто видел и участвовал. Он был единственным в этой психушке, кто провёл день рождения с настоящим демоном.

И это знание было лучше любой таблетки.

Оно делало его безумие не таким одиноким.

И даже немного весёлым. Он лег на кровать, глядя на обшарпанный тополь.

– Эй, домовой, – тихо сказал он. – Ты это видел?

В ответ из вентиляции донеслось невнятное бормотание, в котором, казалось, проскальзывало что-то вроде «ну и денёк…».

Егор улыбнулся.

Да, денёк был то что надо.

Навязчивые гости

Аркадий, незадачливый колдун, убеждённый интроверт и профессиональный ценитель тишины, ненавидел пятницы.

А пятницы, выпадающие на 13-е число, ненавидел с особой, почти мистической страстью. В этот день, по его глубокому убеждению, открывались порталы не просто в иные миры, а прямиком в самые глубокие слои бытового ада. И ад этот обычно к нему являлся в виде незваных гостей.

В этот раз Аркадий подготовился основательно.

Задраил шторы, выключил телефон, запер дверь на все мыслимые и немыслимые засовы. На столе лежала книга по квантовой физике (отпугивает любую нечисть, кроме, разве что, очень умной), а на диване, свернувшись клубком, спал его кот Мурзик – существо настолько древнее, что, казалось, он помнил ещё динозавров и их нелепые попытки избежать метеоритов.

Ровно в семь вечера раздался звонок. Аркадий вздрогнул.

– Не может быть, – прошептал он. – Я же всё предусмотрел!

Звонок повторился.

И ещё раз.

И ещё.

Настойчиво, требовательно. Трель не утихала и начала сводить с ума.

Мурзик приоткрыл один глаз, лениво потянулся и посмотрел на Аркадия с нескрываемым осуждением.

– Ну что, хозяин, доигрался? – читалось в его взгляде.

Аркадий, поддавшись необъяснимому порыву (или это был просто эффект пятницы 13-го?), подошёл к двери и заглянул в глазок. На площадке стояли ОНИ.

Тётя Зинаида, которую Аркадий не видел лет десять, с огромной сумкой, из которой торчала варёная курица. Рядом с ней – дядя Борис, его двоюродный брат, которого он видел в последний раз на похоронах дедушки, с гитарой и подозрительной улыбкой. И, вишенка на торте – племянник Жора, мальчик лет семи, с глазами, полными неуёмной энергии, и пакетом чипсов.

– Аркаша! – пропела тётя Зинаида, едва он приоткрыл дверь. – А мы тут мимо проезжали, дай, думаем, заглянем! Пятница 13-е, ну как же без родни?

Аркадий открыл дверь, и они вошли. За ними, по полу, пронеслась какая-то тень, и Аркадию показалось, что он слышит легкий, почти неслышный шёпот:

«Добро пожаловать в ад, Аркадий».

Первый час прошёл под девизом «ментальные пытки».

Тётя Зинаида расспрашивала о личной жизни, предлагая познакомить с «одной замечательной женщиной, ей всего 50, но выглядит на 40».

Дядя Борис бренчал на гитаре, исполняя песни собственного сочинения про трактора, пшеницу и комбайны.

Жора носился по квартире, пытаясь оторвать обои и нарисовать на стене кота.

Мурзик спрятался под диван, лишь изредка выдавая негодующее «Мррр…».

Второй час принёс новые, пугающие открытия. Еда. Они ели. И ели, и ели. Варёная курица испарилась за десять минут. А за ней последовали Аркадиевы стратегические запасы пельменей, полуфабрикатов, а потом – полхолодильника.

Казалось, их желудки – это чёрные дыры, поглощающие материю без остатка.

– Аркаша, а у тебя еще что-нибудь покушать? – спросила тетя Зинаида, облизывая ложку после шестой порции борща. – А то мы что-то проголодались.

В какой-то момент Аркадий вышел на кухню заварить чай. Вернулся, а они сидят на тех же местах, но их стало больше.

Рядом с дядей Борисом сидел какой-то незнакомый мужик в тельняшке, который рассказывал анекдоты про Чапаева.

Возле тёти Зинаиды появилась пожилая дама с вязанием.

А Жора… Жора клонировался. Теперь их было двое. Оба пытались забраться на люстру.

– Это кто? – в ужасе прошептал Аркадий, чувствуя, как волосы встают дыбом.

– А, это дядя Вася и тётя Галя, – небрежно махнула рукой тетя Зинаида. – Они тоже мимо проезжали.

Поздно вечером стало совсем жутко. Аркадий попытался намекнуть, что пора бы и честь знать.

– Ой, Аркаша, ну куда мы пойдем в такую темень? – вздохнула тетя Зинаида. – А у тебя, кстати, диван очень удобный. Только вот матрас, мне кажется, маловат…

Дядя Борис (теперь их было трое, и все с гитарами) затянул песню про бесконечные поля.

Жоры (их было уже четверо) строили пирамиду из подушек.

Аркадий наконец-то сообразил, что это не просто гости. В виде навязчивых гостей к нему пожаловала бытовая нечисть.

Он вспомнил о Мурзике. Кот, вылезший из-под дивана, сидел на комоде, его глаза светились в темноте зелёным огнём.

– Мурзик, – прошептал Аркадий. – Что с ними делать?

Кот лениво моргнул, а затем произнёс голосом, похожим на скрип старого сундука.

– «Паразиты Гостеприимства». Появляются на пятницу 13-е у тех, кто слишком сильно желает одиночества. Они питаются твоим раздражением, твоей отстраненностью. Чем сильнее ты их ненавидишь, тем их больше. И тем дольше они остаются.

– Как их прогнать? – в панике спросил Аркадий.

– Обратное, – проскрипел Мурзик. – Им нужно то, чего они боятся больше всего. Ненависть их питает. Что же их убивает?

Кот спрыгнул с комода, подошел к старинному книжному шкафу, который Аркадий никогда не открывал, и лапой ткнул в корешок запыленной книги. «Домашняя магия: От А до Я».

Аркадий дрожащими руками достал книгу. Нашёл нужную главу: «Как избавиться от нежелательных сущностей бытового хаоса».

Там говорилось: «Эти существа, питаясь вашей нелюбовью к общению, становятся сильнее. Единственный способ изгнать их – это искренняя, но невыносимо занудная благодарность, приправленная точным знанием их родословной и планов на будущее».

– Что? – озадаченно прошептал Аркадий.

Мурзик кивнул.

– Давай, хозяин. Вспомни всех их предков. Всех знакомых. Все их скучные истории. И выдай это. С искренней улыбкой.

Аркадий глубоко вдохнул. Он вышел в гостиную, где уже сидело человек пятнадцать.

Дядя Борис с четырьмя гитарами, Жоры, которые теперь строили живую пирамиду до потолка, и тётя Зинаида, которая явно собиралась начать беседу о пенсионной реформе.

– Дорогие мои! – громко начал Аркадий, улыбаясь так, что скулы свело. – Как же я рад вас видеть! Тётя Зинаида, вы не представляете, как я счастлив, что вы приехали! Вы же помните, как ваша прабабушка, Евдокия Петровна, всегда говорила: «Гости – это радость!» А дядя Борис, вы же, помнится, рассказывали, что ваш дедушка, Кузьма Иванович, был первым трактористом в районе! А помните, как он, Кузьма Иванович, в 1957 году…

Он говорил. Говорил о тёте Зинаиде, её котах, её соседях, её детстве.

О дяде Борисе, его службе в армии, его коллекции марок, его любимых марках тракторов.

О Жоре, его первом слове, его успехах в детском саду, его планах стать космонавтом.

Он перечислял их родственников до седьмого колена, вспоминал все их анекдоты, их болезни, их рецепты.

Он искренне благодарил каждого за то, что они есть, за то, что пришли, за то, что ели его еду, за то, что дышали его воздухом.

Он даже начал рассказывать о своих планах на пенсию, о том, как он мечтает обзавестись внуками, которых они смогут навещать каждые выходные.

Сначала гости выглядели озадаченно.

Потом – скучающе.

Затем – встревоженно.

Лица их начали бледнеть. Дяди Борисы начали рассыпаться на молекулы, гитары рассыпались в пыль. Жоры с писком исчезали один за другим, оставляя после себя лишь легкий запах чипсов. Тётя Зинаида, попытавшаяся было открыть рот, чтобы рассказать про свою новую знакомую, вдруг позеленела, задрожала и растворилась в воздухе, оставив после себя лишь легкий аромат вареной курицы.

Через полчаса Аркадий стоял посреди абсолютно пустой, но теперь уже очень чистой гостиной. Книга по квантовой физике лежала на месте, диван был нетронут. И даже обои были целы.

На комоде сидел Мурзик. Он посмотрел на Аркадия, затем на часы.

– Поздравляю, хозяин, – проскрипел кот. – Ровно полночь. Пятница 13-е закончилась. А ты выжил. И даже не сошел с ума. Почти.

Аркадий устало опустился на диван. В воздухе ещё витал еле уловимый запах вареной курицы, оливье и тракторного масла.

– Мурзик, – сказал он. – Я никогда больше не открою дверь в пятницу 13-го.

Кот лениво махнул хвостом.

– Посмотрим, хозяин. Посмотрим. В конце концов, в следующем году их будет три.

Аркадий вздрогнул. Но потом улыбнулся. Теперь он знал секрет. И, возможно, даже начал ценить тишину ещё больше. Ведь иногда, чтобы понять, насколько ценно одиночество, нужно пережить нашествие навязчивых гостей – «Паразитов Гостеприимства».

Чернила предков

Илья жил обычной жизнью москвича, но его истинной страстью были путешествия. Не пакетные туры, а самостоятельные погружения в местную культуру и далёкие уголки мира.

Его страстью кроме путешествий были татуировки. Он предпочитал привозить их вместо магнитиков. Его тело – карта его странствий. В каждой стране он находил местного мастера и делал татуировку – символ места, пережитого момента.

На его руках и спине были кельтские узлы из Ирландии, маски из Венеции, японские иероглифы, африканские узоры. Его тело стало живой картой мира.

Его очередная поездка привела его в крошечную, малоизвестную страну где-то в Юго-Восточной Азии, затерянную среди гор и древних руин.

Местные легенды рассказывали о забытых богах и духах, живущих в джунглях.

Илья, всегда ищущий что-то уникальное, услышал о старом мастере, который живёт отшельником и практикует традиционное, почти ритуальное татуирование.

Илья, словно мотылёк, летящий на пламя, всегда был одержим поиском исключительного. Душа его жаждала прикоснуться к тайнам, скрытым от глаз обывателей.

Путь к мастеру оказался полон испытаний. Запутанные тропы, враждебные взгляды местных жителей, предостерегающих от опасности, царящей в сердце леса, не остановили Илью. Он чувствовал, что приближается к чему-то важному, к двери в другой мир, где боль становится красотой, а кожа – холстом для древних сил.

После долгих поисков, через узкие тропы и деревни, он нашел хижину мастера.

Старик, с лицом, испещренным морщинами, как карта неизведанных земель, встретил Илью без слов.

Старик был почти слеп, его руки были покрыты узорами, а глаза казались наполненными древней мудростью и немного безумием. Его глаза словно могли видеть душу, изучали гостя.

Он не говорил на языке Ильи, но понимал его желание. Он показал Илье эскиз – не обычный символ, а сложный, переплетающийся узор, напоминающий корни древнего дерева или спящего змея. От него веяло чем-то чужим, первобытным.

Илья почувствовал лёгкое колебание, но жажда уникальности взяла верх.