Подтексты. Том 2

– Это тоже наши домочадцы, – произнёс Илья Николаевич, его голос был пропитан теплотой. – Гарсон и Маркиз.

«Странно, а они друг друга другими именами называли», – подумал Дмитрий.

Он хотел сказать, что уже видел этих животных в лесу, но вдруг кот произнёс следующую фразу:

– Смотри, Грэйнс, какой жирный паучок копошится в волосах у нашего гостя.

И все присутствующие уставились на профессора. А Дмитрий тут же начал стряхивать с волос несуществующего, как он понял впоследствии, паука. В гостиной воцарилась тишина.

– Что и следовало доказать, он нас слышит, – первым нарушил молчание кот.

Затем охнула Мария и спешно покинула гостиную.

– Молодой человек, потрудитесь объяснить, кто вы такой? – грозным голосом произнёс Илья Николаевич.

– В каком смысле? – Дмитрий действительно не понимал, что происходит, ещё эта постоянная саднящая боль в затылке давала о себе знать.

– Да он шпион, что тут думать, – произнёс кот, а ворон согласно захлопал крыльями.

– Маркиз, помолчи! – вмешалась Лина.

– То есть вы их тоже слышите? – Дмитрий облегчённо выдохнул, – Счастье-то какое, значит, я не сошёл с ума.

И тут в гостиной появилась Мария с Михаилом, в руках у которого было ружьё. Михаил наставил его на Дмитрия, не произнеся при этом ни слова, но в его глазах было столько решимости, что сомнений не возникало – рука не дрогнет.

«Замечательно! Только обрадовался, что не сошёл с ума, зато застрелят сумасшедшие».

– И вы спрашиваете меня, кто я такой? А вы кто такие? У вас животные разговаривают, мётлы летают, угрюмый водитель ружьём угрожает.

– А зачем вы преследовали меня в университете? – накинулась в ответ Лина.

Кот тут же оказался около неё и устрашающе зашипел на Дмитрия, а ворон опять захлопал крыльями.

– Не знаю. Хотел убедиться, что вы не галлюцинация.

– На ведьмака вы не похожи. Признавайтесь, вы инквизитор? – вмешался Илья Николаевич.

Дмитрий в изумлении уставился на него.

– Кто я? Вы что сумасшедшие?

– Да что с ним церемониться! Михаил, пристрели его! – подначивал кот.

Дмитрий перевёл возмущённый взгляд на наглого подстрекателя. И сразу возникло непреодолимое желание заклеить скотчем его полосатую морду.

– Стоп! – произнесла Лидия Николаевна, после чего все дружно замолчали, и подошла к Дмитрию. – Дмитрий, дайте мне вашу руку.

Он без лишних вопросов выполнил просьбу. Лидия Николаевна крепко сжала его ладонь и закрыла глаза.

– В голове одни цифры… почти, – и красноречиво посмотрела в сторону Лины. – Что случилось с вашей памятью, Дмитрий?

– У меня амнезия после черепно-мозговой травмы.

Дмитрий слышал, как при его словах фыркнул кот:

– Так и знал, что он ущербный.

Дмитрию захотелось возразить, но он одёрнул себя: «Неужели я, доктор математических наук, буду сейчас спорить с котом и доказывать ему свою полноценность?»

– Вы видите магию – вы из нашего мира, – проговорил Илья Николаевич уже более спокойным тоном.

– Сейчас проверим наверняка, – теперь к Дмитрию подошла Лина и заглянула в глаза.

Дмитрия окутал тонкий приятный аромат. «Можжевельник», – откуда-то из глубин подсознания возникла неоспоримая уверенность в этом. А потом пришло облегчение – его головная боль растворялась в янтаре её глаз.

– Сомнений нет – вы здесь пришелец, как и мы, – вынесла свой вердикт Лина. – Зачем вы злоупотребляете алкоголем, если у вас травма головы?

– Вообще-то, я не пью. С чего вы взяли?

Лина кинула на него внимательный взгляд, но ничего не сказала.

– Что вы знаете о своей прежней жизни? – спросил Илья Николаевич.

– Только то, что я также преподавал высшую математику в другом городе, – Дмитрий вздохнул. – Любые попытки узнать что-то о прошлом вызывают страшные приступы головной боли.

Аня Дикая

«если спросить время…»

если спросить время– ты идёшь?оно остановитсяи будет долго смотреть на часыв недоумении

«думают одной только любви достаточно…»

думают одной только любви достаточно,чтобы вырастить такого человека,идеального ребёнка какого-нибудь,одарённого или, скажем,воспитанного.у кого нет детейтак думают: главное,любить без конца. не срываться.а к чему срываться, ребёнокещё растёт, тестирует мир,каждую минуту своей жизниродителей тестирует.видит изъян —интересно.его тестирует тоже.как корочку отковыривать с ранки,заглянуть с изнанкивзрослым под кожу,какой тамбесконечныйисточник любвифонтанчиком бьёт.бьёт – значит любит.

«фильм начинается с кромешной тишины…»

фильм начинается с кромешной тишины.тишина начинаетсяпосле кромешного ада рекламы.когда все выходят из кадра,остаётся камера.со стола падают случайные предметы.в моём собственном доме,как в фильме,будет однапустая комнатас шершавыми стенами,мягким ковром,и окном.одна комната чтобы смотреть в окно.

«ранним утром…»

ранним утром,в промежуток между выдуманным и настоящим,дворники стирают вчера с промёрзшей земли.иду,не являя присутствия.асфальт украшают динамичные завихренияиз ветра и снежного песка(в обычное времятак не бывает),каждый встречный озабоченсвоим существованиеми на самом деле не встречен.человек особенно естькогда его видят,а по утрамлюди видят только себяв отражениях,и никого не существуетпока яне посмотрю.сквозь матовое маревосвершающегося сегодня,прозрачное стекло витрины,пекарь,склонившись над будущим хлебом,молится.а, нет, он смотрит в экрантелефона:одна рука замерла над тестом,вторая водит двумяпальцами креститблик святой интернета.перед лицом первых хлебовон приносит клятвувроде гиппократовойи тесто растёт,приподнимается,коснувшись ладони,возвращается в прежние формы,смирно лежит незаметно вздыхая.кассир обнимает прилавок,тяжело и нежнопривалившись к немуплотной грудью,заглушает писк возмущения кассы.чтобы убедиться в своём присутствии,я покупаю хлеб.

«пчелиный улей – сельская дискотека…»

пчелиный улей – сельская дискотекас пацанскими понятиями:у каждогохитрое рыльце,юношеские усы,в складках одеждынадёжно спрятано жало.если нежданносюда залетят чужаки,каждым витком танцевальных движенийизображая: есть ещё там,на цветочной поляне,чем поживиться.может, споют, рассыпаясладкий нектар из карманов на брю(ш)ках,волосатых натруженных лапок,их окружат, пропищат,отпинают нещадно:мол, не допустимсиндрома распада колоний.

«не помню, как познакомились…»

не помню, как познакомились.на первой встрече подарил шоколадку,подумала с восторгом:прямо как в сериалах,которые бабушка смотрит,значит и правда так делают.на второй встрече подарил шоколадку.подумала: это что, каждый раз так теперь,что с ними делать.но потом не дарил.на третьей встрече ехали в центресть пончики. тогда я подумала:нужно влюбиться! хороший моментдля появленияпервого чувства.пахучие кислые столикивысокие одноногие шаткие,как афганцы,мялись нетвёрдо, упирались в пол.прощаясь с жизнью,сминаясь во рту,пончик защищается как насекомое,исторгает сахарную пыльцу,делая лицо руки верхнюю одежду,делая всё вокруг ртачуть более волшебным и сладким.оставив тарелкам жирное «О»,сели в обратный автобус.на четвертой встречеу него дома: компьютер.стенку не трогай. компьютер. комната младшей сестры.я подумала: в бабушкином сериалеэто сюжет для первого сексаа в улицах разбитых фонарей,в принципе, тоже.смутилась, но мыиграли в компьютерс младшей сестрой,больше не звал.

эол

нельзя трогать никакие сумки, чемоданы, корзиныбез разрешения,оставленные без присмотра.дед был блаженный и что-то пилдля смирения с этой стихией,одной ногой над жизнью парил,с собой носил свёрток,смеялся: развернёте если начнётся.но никогда не начиналосьчто в твоей сумкечто в твоей сумкедед мало спал. вдруг среди ночи:не трогайте свёрток!рано ещё,не началось.вставал по утрам: жизнь – большое плавание.командовал поднять парусаи начинал: дыхательная гимнастика,махи руками, мельница.когда уснул насовсем,некому стало хранить его тайну,мы собрались, развернулисемейное наследие,всё скрученное раскрутили-расклеилискотча и кожаной лентыразрезали узел,а там —ничего, только ветер застукалв оконную раму,встрепал за головы ивыи листья слетели с деревьев,порывистый ветернас подхватил и унёск потолку и чуть дальше за небо,а дедушка так и осталсянаблюдать из раскрытой земликак мы летим

«две пачки соли, чтобы варить солёный суп…»

две пачки соли, чтобы варить солёный суп,пыльные антресоли, запас макарон и круп.старательно подготовленный мирс мягкими уголками кухонного стола,тумбочка, о которую бьётся мизинец,эргономично закруглена.в общем, сделали всё, что было возможно,для безопасности:собак водили в наморднике,даже маленьких не выпускалидетей после девяти,коллективно пили кветиапин.пушистые тапочки в виде коалы,просто две очень маленькие коалыс пространством для вмещения ног,ходят сами собой по пустым квартирамв чужих туалетах,заглядываются на фотообои с берёзами,вспоминая ассоциативной генетической памятьюсвоих предков в эвкалиптовой роще.мамин рецепт борща, неразборчивый почерк,записка «вынеси мусор»с кривым сердечком,порезом на рваном боку.совсем не страшно,мусор будет свободен, останутся краски,какое-то количество солнечных дней,погоды и непогоды. белый волк задерёт голову,будет выть на луну сам устыдится,не увидев глубокого смысла.тревожный новостной фонпрощебечет птичьей стаейцеллофановых пакетов.каждый день – день открытых дверей.потому что все двери открытыволной пыли и ветра.

«из глубины околоплодных вод…»

1из глубины околоплодных водприбыл большойнеспешный плод.нате,берегите вот.из коровы получается телёнок,из пелёнок достают: ребёнок,в платье.скользкий как рыба,мягкая глыба,счастья кусок,наденьте носок.2и несут его тогда ладони, руки.боязно несут, смущённо, нелегко,долго носят, зачем-то далеко.льётся,льётсямолоко-водаи поют ему и делают желе,и когда упал жалеть.3и когда упал – зачем упал?и поют и думают: нелеп.и вода уже, не молоко.всё понятнои легко,легко.4растёт человеккак плёнка бензина на луже,радужный,сложный,н – ужный

«женщина…»

женщина,вы вырастили зверя.он капибара или зверь-барсук.он теперь сидит за дверьюи своей свободе веря и не веря,сдерживает сердца стук.женщина растила пальму, кукурузуруки грызли зубы существа.женщины всегда садя́т цветочки, травы,а когда оказываются дочки,женщины грустят.и бесконечноправы.

«последний зуб…»

последний зубпобежденного кадмом драконанашли в сентябре.великандолго тёрся в карманаховерсайз древнегреческих мантий,болтался в браслетах на запястьях gen-z,наконец, оказался в землеи пророс.случайный искательнабрёл в глуши лосиного острова:волосатый и тощийпоперёк дорогигромоздился гигант.это потом стало известнопро семена какого-то внутреннего раздора:на работу не взяли,не поместился в офисе.даже на склад не устроиться:– где мы тебе ботинки такого размера.на личном фронте того хуже.принцессы боятся,соседи не зовуткурить на коммунальной кухне,потолочная штукатурка плохо смывается с волос.так и вернулся в лес.просто лежал,не шевелясь,пока не разложился.тогда его распилили кусками:бедренная кость, череп,рёбра решёткой.какое облегчение.какой выдающийсявклад в развитие науки

«у неё между ног…»

у неё между ног,между её ладоней,распускаются лилии.белые цветы с длинным крепким стеблем,самые стойкие.когда приходит смерть,она забирает женщин и детей,портит хлеб. но лилиистоят как стояли,времятак густо закручено у цветоложа,остаётся сжать его крепчеи вечность слизывать с пальцев.

«тогда пакет зашипел…»

тогда пакет зашипели обернулся змеем,воздушным змеем.набрал в щёки воздух,раздувая бока, полетел.сколько потомв разных концах городаприлетало с неба со звономрыбных консерв,с глухим стуком хлопало яблок.рассказывали,как в дом номер 6 по улице гоголя,оросив перекрёсток красным и липким,врезался арбуз.его чёрные костипальцами лезли в волосы ближних,застревали на ранах семейных портретов,липли к простыням и пяткам.мы сидели в квартирах,дрожа обнимали взъерошенных кошек,никто не знал, когда это закончится.бабушка говорила,один раз в детствеувидела его из окна,он махал ручками и дико, безумно улыбался.из раззявленной пасти,отчётливо как бегущая строка,пронеслась алая надпись$$«Спасибо за покупку!»

Мила Эвоян

Женщина (в положении Мама). Часть 2

Хочу услышать себя.

(Марина, 39 лет)

Никто. Никто, кроме меня, не разберётся с ними.

Личности: Скряга, Истеричка, Трус и Надзиратель. Они живут во мне. Заставляют сердце ускоряться, дыхание останавливаться, кровь подниматься к лицу, а эмоции выплёскиваться на близких.

Вот уже восемь лет, с момента рождения Тёмы, а через год и Анюты, подчиняюсь этим личностям. Точнее, мне стало некогда заниматься своими желаниями – появились более важные дела. Дела мирового масштаба! Муж, дети-погодки и квартира, уж раз я осела в декрете. Всех надо было накормить, за всеми постирать, квартиру почистить, с малышами погулять. Плюс график погодок, а мне надо было, чтобы всё чётко по графику. Чтобы…

Надзиратель

Стоп! Мне надо было? Точно мне?

А что произошло, если бы я не кормила своих грудничков через каждые три часа? Не два часа пятьдесят минут, не три часа пятнадцать минут, а ровно три часа. Им стало бы плохо? Они бы заболели? Проголодались или объелись?

Я даже не хотела об этом думать. Знала, что детям лучше, когда существует режим еды, прогулок и сна.

Сон. Крайне серьёзная история. Ведь без него никак. Детской психике необходим ежедневный тихий час, и желательно до самой школы. Но семь лет назад я о школе ещё и не думала, а Тёма с Анютой не думали спать одновременно. Когда засыпал город, просыпалась мафия. Ролями дети постоянно менялись. Я была между ними. Причём всегда на стороне города. А в городе помимо сна были ещё и другие дела.

Например, еда. Когда малыши перешли на твёрдую пищу, я стала готовить им полезные вкусности. Полезные, значит, не покупные кашки-минутки, а гречку и геркулес, которые надо было перебрать, промыть, сварить. Потому что так было правильно. И супчики. Каждый день свежий, на втором бульоне.

Ну, и, конечно, стирка, глажка, уборка, продумывание дел на завтра, чтобы с утра встать в полной боевой готовности после ночи с погодками и мужем. Да, к сожалению, именно в такой последовательности. Благо Егор не сбегал в другую комнату от нас. Он стоически спал, а рано-рано уходил на работу.

Сейчас, оборачиваясь на семь, восемь лет назад, даже не представляю, как я справлялась. А я справлялась. Была полна энтузиазма, самой счастливой мамой самых желанных детей. Я хотела дать им всё лучшее, что могла. Каждому по 100 % любви, заботы и безопасности. Егор же был занят таким же стопроцентным обеспечением нашей семьи, только с материальной стороны. В холодильнике всегда были свежие вкусные продукты, в шкафчиках у Тёмы с Анютой – безумно милые и забавные одежды. Не знаю, где Егор их покупал, я в магазины не ходила. Но ему удавалось отыскать эти крошечные ботиночки, шапочки с помпонами, костюмчики божьих коровок и тигрят, неимоверно уютные кофточки крупной вязки с капюшонами.

Да, это было так. Мы оба работали на нашу семью. А Тёма с Анютой росли в атмосфере любви и заботы, зная, что они получат всё, что захотят. Счастье ли это? Безусловно. И я в нём растворилась, забыв о себе.

В то время даже Мудрость была не нужна. За всех был Надзиратель. Да-да, он самый. И я благодарна ему. Он был даже не опорой, он был монументом. Огромным. Сильным. Смелым. Умным. Уверенным. Он точно знал, что для Тёмы с Анютой правильно.

– Надоело обеды мне эти готовить, – делилась знакомая на детской площадке, – пойду в кафе, суп куплю. Твоим что-нибудь взять?

– Ни в коем случае! – передо мной грудью вставал Надзиратель. – Детям такое вредно.

– Я на выходные своего отдаю бабушке с дедушкой, а сама с мужем отдыхаю, мы ходим в кино и рестораны, – делилась другая мамочка.

– Отдавать? – возмущался Надзиратель, – как такое про ребёнка можно сказать? И как это быть без детей? Все выходные? Даже пять минут страшно представить!

Сейчас мне кажется, что именно Надзиратель уберёг меня от всех тех странных, на мой взгляд, историй, которые я слышала от молодых мам. У меня не было послеродовой депрессии, я не хотела сбагрить кому-то своих детей, мне не нужна была помощь, со всем справлялась сама. Потому что Надзиратель следил за чётким выполнением обязанностей, поминутно. Я знала, что делаю, для чего делаю, а главное, что делаю всё правильно.

И так проходили первые пять лет моего декрета. Анютка с Тёмой становились старше, чему-то учились, потихоньку приобретали самостоятельность. Казалось, Надзирателю тоже надо было меняться, и он это понемногу делал. Из монумента уменьшился до равного мне по габаритам мужчину в строгом костюме.

Я стала искать дело, которым захочу заниматься, помимо материнства. Скромно обратила на себя внимания и обнаружила… Что меня нет. На семи тысячах фотографий в галерее телефона были только Тёма и Аня. На кухне вся посуда детская, а у меня даже собственной тарелки не обнаружилось. Наверное, разбилась когда-то, а новую не было мысли купить. Одежда – додекретная. На полках детские книги, которые я читала ежедневно, но это были истории для Ани и Тёмы. Я ходила по комнатам и не обнаруживала вещей, рассказывающих обо мне. Разве только тапочки и кроссовки.

Надзиратель больше не возвышался надо мной, но всё ещё был чуточку выше. А это значило, что его было ещё слишком много. И мне с ним стало тесно. Хотя он и освободил место для Истерички с Мудростью.

Истеричка

Я не истеричка!

(Марина, мама погодок)

Тёме с Анюткой было три и два года, соответственно. Дети знакомых в этом возрасте уже ходили в сады, а я даже представить не могла, что оставлю сына и дочку с кем-то чужим. Да простят меня все воспитатели! Я с удовольствием сама водила детей на развивашки и, конечно, присутствовала на них. Помогала клеить аппликации, лепить из пластилина, вставать в хоровод. Максимально вовлекалась в процесс занятий и досуга моих погодок. От мысли, что я несколько часов проведу без детей, если они пойдут когда-нибудь в сад, наворачивались слёзы.

Но одновременно с тем, что я не смогла отпустить детей, пришло сознание, что где-то в этом мире существую и я. Неизвестно какая. В прошлом деловая, энергичная, занимающая престижную должность. Однако выйдя в декрет, решившая не возвращаться в офис и посвятить себя семье. А впереди ещё годы, когда Аня и Тёма подрастут, и мне надо будет не только варить супы, гладить одежду и раскладывать вещи по местам – наступит и другое время, в котором…

«А что буду делать я? Куда пропала я из собственной жизни?»

Как только появились эти вопросы, Надзиратель стал немного слабее, и пришла Истеричка.

В тот день я неважно себя чувствовала – ныл зуб, и появилось ощущение, что никому до меня нет дела. С утра повторяла одни и те же просьбы по несколько раз, но в итоге, делала всё сама. К вечеру, когда боль усилилась, а силы иссякли, я решила, что приготовлю на ужин что-нибудь простое, но:

– Не хочу гречку! – отворачивался от тарелки Тёма.

– Не хочу! – повторяла за братом Анюта.

– Перестаньте, пожалуйста, – спокойно попросила я в первый раз.

Но это не сработало, дети начали требовать любую другую еду, возили ложками по тарелкам так, что гречка рассыпалась на стол, стулья и пол.

На кухню влетела рыжая хищница. Она что-то кричала, царапая лапами пол. Мне самой стало страшно, не то что детям. От густой шерсти шёл жар, который Истеричка выплёскивала наружу. А дальше, наведя панику, она ушла с высоко поднятым хвостом, оглядываясь на нас.

И мы снова остались втроём. Я смотрела на Тёму с Анютой, а они на меня. У обоих в глазах застыли слёзы. А у меня появился ужас.

– Мама, мы любим тебя, – проговорили дети, шмыгая носиками, и стали есть эту дурацкую гречку.

Я заплакала про себя, обнимая их. Я готова была сама раскидать ужин на стол, стулья и пол, лишь бы никогда больше не приходил тот страшный зверь Истеричка. Но, почувствовав свою силу, она стала возвращаться.

При этом её появление нельзя было предугадать. Она врывалась в наше пространство и рушила всё вокруг, хлопала межкомнатными дверями, что-то орала, шипела и исчезала, виляя рыжим хвостом. Конечно, после её нападок дети всегда становились напуганными и послушными, минут на десять, а я раздавленная чувством вины.

– Марин, как ты справляешься? – интересовались подруги. – Мы с нянями, и то никакие. А ты сама, и всё успеваешь. Гуляешь два раза в день и при любой погоде. Не перестаём удивляться!

А я понимала, что не справлялась. Надзиратель указывал, что надо делать, Истеричка следила за выполнением обязанностей у всех нас. Хотя, когда Егор был дома, она позволяла детям оставаться детьми, но начинала шипеть на мужа. И тогда я решила пойти учиться у семейного психолога. Онлайн, конечно.

Я захотела разобраться, что происходит, и откуда появляется Истеричка. Лекции слушала по ночам и во время глажки или готовки.

– Детям не нужно ваше внимание 24/7, – говорил педагог-психолог, – им достаточно и пятнадцати минут, главное, чтобы в это время вы эмоционально взаимодействовали. Не в гаджетах или своих проблемах, а растворялись в потребностях вашего ребёнка.

Это было именно тем, чем я занималась последние три года. Только не по пятнадцать минут, а круглосуточно. Но дети из послушных карапузов стали подрастать в активных, любопытных девочку и мальчика, с характерами. Они больше не верили каждому моему слову безусловно, у них начали проявляться свои мнения.

– Смотри, самоёт, – радостно воскликнула Аня, когда мы подходили к подъезду.

Я подняла взгляд вверх, но небо было чистое.

– Нет, самолёта нет, – задумчиво произнесла я.

– Есть, – упёрлась Аня.

Тёмка тоже отвлёкся от палки, которой водил по кустам, и посмотрел ввысь.

– Где? – обратился к сестре.

– Вон, – Анютка пальчиком показала на синюю машину доставки, где, действительно, был нарисован небольшой белый самолётик.

– Так нечестно, – обиделся Тёма. Он всегда за справедливость.

– Честно! – ответила Аня и вырвала палку у брата.

Конечно, завязался эмоциональный спор, который раньше я бы кинулась разбирать, но теперь, послушав психолога, не лезла. В конфликте, мне так говорили, всегда участвуют двое, а третий – лишний.

Так, на какое-то время я поверила, что Истеричка больше не придёт, и мы продолжим жить в семейной гармонии. Спокойней стала относиться к претензиям детей и с бо́льшим вниманием к Егору. Понимала, что после работы он приходит уставший, и ему надо отдохнуть, а не решать проблемы, которые случились с нами за день.

Мы стали играть в новые игры с детьми, пока Егор был не дома. Психолог научил представлять, будто Анютка с Тёмой – это тесто для пирожков, которое надо месить, обнимая и щекоча малышей; закутывать детей в коконы, из которых они выпархивали бабочками; брать сына с дочкой на колени и баюкать их словно младенцев. Помимо этого, я придумывала комкать бумагу и кидаться ей по типу снежков, устраивать дискотеки. Дети, конечно, радовались, а у меня каждый раз начинала болеть голова – это приходил Надзиратель. Он считал, что нечего впустую тратить время.