Монстр под алыми парусами

– Умница! – искренне похвалил Грэй. – Признаться, я был худшего мнения о ваших умственных способностях. А вы неплохо соображаете для необразованной деревенщины, нужно отдать вам должное. Да, они ищут тех, кто куда хуже всех преступников и контрабандистов, вместе взятых. Гуингаров. Слышали что-нибудь об этих тварях?

– Нет, – честно призналась Ассоль.

– О них мало кто вообще слышал. Но тем не менее они существуют. И в достаточном количестве. Хотя и одной такой дряни хватит, чтобы за неделю уничтожить селение размером с Каперну. До того, как жители вообще поймут, кто их убивает. Если вообще поймут. То есть если успеют.

– Как же вы тогда их ловите?

– По-разному, – ответил Грэй. – Все зависит от типа гуингара и его возраста.

– Так какого именно вы собираетесь поймать на сей раз и при чем тут я?

– В том-то и дело, что мы не знаем, кто он.

– Что это значит?

– Гуингары отлично мимикрируют и копируют облик людей. Достаточно им лишь коснуться проходящего мимо человека. Поэтому сейчас гуингар может быть кем угодно – вами, вашим отцом, старейшиной, библиотекарем.

– А вами он быть не может?

Грэй уловил сарказм и хмыкнул:

– Мимо, хотя попытка была неплохой. «Серых осьминогов» они не копируют.

– Почему?

Грэй неопределенно мотнул головой.

– Причина неизвестна, но ходят слухи, что брезгуют.

– Вот как, значит, даже монстры вами брезгуют.

– Да, – спокойно ответил Грэй, хотя последняя колкость задела его куда сильнее, чем он хотел показать, – мы не самые приятные ребята.

Ассоль довольно улыбнулась, и Грэй подумал, что никогда бы не предположил в ней злорадства. Но, похоже, он многого не знал о маленькой смотрительнице маяка. Да и он сделал за это время все, чтобы полностью заслужить такую реакцию.

– И все же, как вы намерены его ловить?

– Будем осматривать каждый прибывший за последние три дня корабль, опрашивать каждого постояльца в гостиницах и тавернах Каперны. И ждать. Рано или поздно он явит себя.

– И какова же моя миссия в этом действе? – серьезно и по-деловому спросила Ассоль. Грэю показалось, что она сейчас достанет блокнот и карандаш и начнет подробно конспектировать.

– Та же, что и у всех на первичном этапе, – смотреть, слушать. И образ деревенской дурочки, помешанной на сказках, лучшая для того маскировка. Никто не удивится ее любопытству и наивным расспросам. К тому же вы можете сказать, что ваш отец подцепил неизвестную хворь, а вы ищете средство, чтобы его вылечить.

Закончив тираду, он бросил взгляд на старика, который уже безмятежно спал и даже причмокивал во сне.

Грэй снова почувствовал зависть: безмятежный сон – роскошь, которая будет недоступна ему в ближайшее время. Впрочем, с той поры, как ему начала еженощно сниться Ассоль, его сон и так был далек от безмятежности. А порой ему снилось такое, из-за чего, вспоминая наутро, он краснел и прятал глаза…

– Нет, – решительно сказала Ассоль, прерывая его не слишком веселые мысли, – врать я не стану. Это не по мне. В остальном постараюсь вам помочь.

– Уж постарайтесь, – резюмировал Грэй, – раз в два дня приходите в Бухту Острого мыса с докладом. Ровно в полдень. Буду вас ждать. И в ваших же интересах не юлить, а честно рассказывать все. О ком бы ни шла речь. Понятно? И помните: чем четче вы выполняете указания, тем ближе пробуждение вашего батюшки.

Ассоль метнула на него злой взгляд, но все-таки кивнула, соглашаясь.

Грэй отлип от стены, шагнул к двери и, уже взявшись за ручку, проговорил, не оборачиваясь:

– И ваш отец… Это правда для его же блага. Не все в моей команде столь благородны и подвержены влиянию девичьих слез.

Он не слышал, что она сказал ему вслед, потому что, наконец, перешагнул через порог и окунулся в ночь.

Темная, она охотно поглотила тьму в его душе, впитав все до капли, оставив ему лишь горькое послевкусие да ранящие осколки разбитой вдребезги девичьей мечты.

Глава 5

Алая

Буря грянула сразу, как только ночной визитер покинул маяк.

За окнами завыло, захлопало, загрохотало. Ветхое строение сотрясалось, грозя сдаться натиску ветра и рухнуть со скалы, покатиться вниз, рассыпаться на кирпичи, кануть в ревущем море.

Косыми резкими полосами хлестал дождь.

Злой и чем-то недовольный ветер изо всех сил хлопал дверью, неосмотрительно (так, кажется, сказал визитер?) оставленной незапертой. Несчастная дверь с такой силой ударялась о стену, что слышно было, как от нее отлетают щепки.

Надо бы встать и закрыть.

А еще лучше запереть на засов.

Нет, забаррикадировать шкафом и никого не пускать.

Все это лихорадочно проносилось в голове Ассоль, но она продолжала сидеть, уставившись в одну точку. Шаль сползла и сбилась на поясе, а в тоненьком платье, считай, на открытом ветру, девушка быстро продрогла до костей. Тем более что очередной порыв ветра, ворвавшегося в комнату, задул огонь в печи и потушил огарок свечки.

Комната погрузилась во мрак, и только вспышки молний иногда освещали ее каким-то потусторонним, недобрым светом.

Добрый свет ушел отсюда вместе с теплом и мечтой.

Их похитил и безжалостно уничтожил темный человек, явившийся ночью. И, уйдя, оставил только холод, мрак и пустоту.

Но ей все равно…

Пусть холодно. Пусть беспросветно. Пусть пусто.

Мертвым не нужны тепло, свет, звуки, а Ассоль умерла несколько минут назад.

Очередная вспышка молнии высветила на пороге комнаты нового посетителя. Но даже это не заставило Ассоль сдвинуться с места. Никто уже не причинит ей большего вреда, чем тот, который уже был причинен.

Гость торопливо закрыл дверь на засов и крикнул:

– Эй, Ассоль, чего сидишь, как истукан? Лучше зажги какой-нибудь светильник, а то темень непроглядная.

То был старина Эгль, библиотекарь Каперны. Мокрый до нитки, со взвихренными седыми волосами вокруг уже начавшей лысеть головы и тревожным блеском в глазах.

Прежде Ассоль порадовалась бы его приходу, выбежала, бросилась на шею, стала бы выспрашивать, уложив голову на грудь, какую еще историю он припас для нее. А старик хлопал бы ее по спине, гладил по волосам и таинственно улыбался. Для нее он всегда припасал самое лучшее.

Но сейчас ей было не до его историй. Вообще ни до чего, ей было все равно.

Недовольно бурча, Эгль кое-как зажег принесенный с собой фонарь и осветил комнату.

– Смотрю, братишка Лонгрен опять так тесно общался с кружкой-подружкой, что уснул, где упал.

– Нет, – глухим голосом отозвалась Ассоль, – он встретился с монстром, и тот забрал его бодрость. Теперь отец обречен на вечный беспробудный сон…

– Поэт из тебя никудышный, – сказал Эгль, подходя, – лучше толком объясни, что произошло. А то сидишь тут в темноте, с глазами, как разбитые окна.

– Да, они разбиты. И душа улетела в ночь. Я теперь просто оболочка.

Эгль поставил фонарь на стол и присел на корточки рядом, внимательно осмотрел Ассоль, крутя ее в руках, как куклу, и горестно проговорил:

– Кажется, я опоздал и «серый осьминог» добрался до тебя?

Ассоль кивнула.

Старик обнял ее и прижал к груди.

– Прости, девочка, я должен был явиться раньше, как только услышал, что «осьминоги» в Каперне. Должен был предупредить тебя, защитить. Это я виноват.

Ассоль мотнула головой:

– Не кори себя, я сама зажгла свет для блуждающих в ночи и оставила открытой дверь.

– Ну так что же? Ты делала это всегда, потому что твое доброе сердце болело о каждом, кому приходится странствовать в темноту и непогодь. Он не имел права врываться и делать с тобой…

– Он не сделал того, о чем ты мог подумать. Да, тронул пару раз, но я быстро дала ему отпор. Но то, что он все же сделал, куда хуже. – И, не сдержавшись, она все-таки всхлипнула и проговорила, расплываясь в реве: – Он убил его!

– Лонгрена? – с ужасом пробормотал Эгль и пристальнее присмотрелся к лежащему на полу смотрителю маяка. Лонгрен как раз перевернулся на другой бок и громко захрапел, показав, что живее всех живых и покидать этот мир пока не собирается. – Так кого же? – недоуменно спросил старик.

– Грэя, – почти простонала Ассоль, уткнувшись Эглю в плечо. – Моего Грэя. И утопил алые паруса.

– «Серый осьминог» убил Грэя? Он сам тебе об этом сказал? – В голосе старого библиотекаря прозвучала надежда.

– Нет, он и оказался Артуром Грэем. И даже корабль у него называется «Секрет». Я видела документы.

Эгль отстранился, ласково провел дрожащей старческой рукой по волосам девушки и тепло проговорил:

– Ты просто оказалась один на один с чудовищем, и это потрясло и напугало тебя. Иначе и быть не могло. Но все же вспомни, я много раз тебе говорил: алые паруса и Грэй – не выдумки, не сказки, не пустяк. Это пророчество, и свершиться оно должно именно тем образом, как сказано, и никак иначе.

Ассоль грустно взглянула на Эгля, вздохнула и сказала:

– Должно быть, твое пророчество ошиблось, или судьба решила разыграть свою карту. И дала мне знак, что пора избавляться от детских мечтаний, ведь они обычно так далеки от реальности.

– Ах, дитя, – вздохнул Эгль, – жизнь всегда была сурова и несправедлива к тебе. Кроха, так рано потерявшая мать, с отцом-пьяницей… Мне так хотелось подарить тебе детство, настоящее детство. В детстве сказки становятся реальными благодаря вере. Только огромная детская мечта способна превращать корабли в яхты под алыми парусами. Я хотел, чтобы у тебя была такая же. Чтобы ты была счастлива.

Ассоль горячо и благодарно сжала руки Эгля:

– Ты и подарил. И я была очень-очень счастлива. Но детство кончилось, и волшебные корабли бросили якоря в своих небесных портах. Больше они не явятся мне.

Старик провел ладонью по щеке девушки и по-отечески поцеловал в лоб.

– Нет, дитя мое, они непременно придут. И корабль с алыми парусами – тоже. Не важно, как зовут его капитана, Грэй или как-то еще, но он появится. Верь мне и ни в коем случае не переставай ждать. Солнце погаснет над Каперной в тот день, когда Ассоль Лонгрен перестанет выходить на берег и вглядываться в горизонт из-под руки.

И Ассоль снова тепло обняла Эгля, чувствуя, как в душу возвращается свет, а в окружающий мир – краски. Ведь все не столь уж и дурно: отец просто спит (что ж, ему пора было хорошо отдохнуть), Эгль с ней, и пусть даже страшный и гадкий «серый осьминог» будет ждать ее с докладом, она не испугается. Ее сказка вернулась к ней, и так просто она ее больше не отдаст.

Ассоль улыбнулась, встала, завязала шаль крест-накрест и бодро поговорила:

– Эгль, помоги мне уложить Лонгрена, негоже в его возрасте отдыхать на полу.

– Что верно, то верно. Бери его за ноги, а я за подмышки подхвачу.

Вдвоем, пыхтя и фыркая, они кое-как перетащили Лонгрена на старенький диван у окна. Ассоль подоткнула отцу одеяло, поцеловала в седой висок и повернулась к Эглю:

– Помнишь, Лонгрен как-то рассказывал, что довелось ему за его богатую жизнь быть и китобоем?

– Как же не помнить?! Он так упорно и долго повторял ту историю.

– Кажется, он говорил, что с той поры у него остался гарпун? Для особенно крупных рыб?

– Да, вроде упоминал о чем-то таком. Но зачем тебе, малышка? Неужто решила стать рыбачкой?

– Нет, – таинственно ответила Ассоль, – просто решила, если он подходит для большой рыбы, значит, сгодится и против гигантских головоногих моллюсков.

Эгль, услышав такой ответ, даже уронил руки.

– И все-таки я прозевал. Измарал он тебя своей тиной, отравил тьмою.

Старик взял девушку за руку и усадил в кресло.

– Прежде чем мы отправимся искать твой гарпун, внимательно выслушай меня и запомни, что скажу. «Серые осьминоги» очень охочи до юных дев. Говорят, чем нежнее и моложе будет особа, тем слаще для них.

Ассоль поежилась, покосилась на окно, из которого вовсю сквозило, подумала, что надо бы заткнуть дыру, а то быстро выстудит комнату, но вновь не сдвинулась с места. Словно любое упоминание о недавнем госте действовало на нее парализующе.

– Слаще? Они их что, едят?

Эгль пожал плечами.

– Неведомо, но после встреч с этими тварями от девушки только и остается, что оболочка да стеклянный разбитый взгляд. Как у тебя недавно.

Ассоль вздрогнула и, зажмурившись, потрясла головой, потому что память нарисовала картину, когда изящные пальцы незваного гостя превращались в мерзкие черные отростки, вились, змеились. При мысли о том, что этими руками он касался ее, девушку передернуло. Трудно представить что-то более отвратительное.

Эгль похлопал ее по спине и сказал:

– По какой бы причине он ни пощадил тебя сегодня, извлеки из этого урок и постарайся больше с ним не встречаться. Не испытывай в следующий раз судьбу.

Ассоль судорожно сглотнула, сжала подол юбки, скатывая край в рулончик, и выдала:

– Боюсь, мне придется тебя ослушаться. Он заставил меня помогать ему в обмен на пробуждение отца. Если я откажусь, мой бедный Лонгрен так и останется спать на всю жизнь!

– Каков мерзавец! – взорвался Эгль. – Очень в стиле таких, как он, коварных и бездушных чудовищ, мрачных подводных гадов!

В своем возмущении Эгль был искренен и немного нелеп, но Ассоль и не подумала бы над ним смеяться. Ведь только боязнь за друга и милую воспитанницу могла заставить этого добрейшего человека потрясать в воздухе тощими кулаками, угрожая неизвестному и незримому врагу.

Ассоль вздохнула:

– Так что, Эгль, не обессудь. Мне придется пойти.

– Одну не отпущу, не проси. – Он сложил руки на груди и вскинул голову, демонстрируя решимость и непреклонность.

– Но «осьминог», – называть того человека Грэем, столь дорогим и так долго лелеемым именем, она не собиралась, – велел мне приходить одной.

– А ты и придешь одна. Я спрячусь неподалеку, за камнем, возьму с собой ружье – помнишь, я показывал? Настоящее! И буду держать тварь на мушке. Чтобы он даже волоска на твоей голове не тронул.

Ассоль бросилась наставнику на шею:

– Ах, мой чудесный храбрый Эгль! Как мне благодарить тебя за доброту и заботу?

– Просто выберись из этой передряги живой и дождись своего принца, уважь старика. А больше мне ничего и не надо. Только бы увидеть, как ты на алом паруснике уплываешь в закат.

– Я обязательно выполню твою просьбу, – искренне сказала она, прижав сжатую в кулачок ладонь к своему сердцу, полнившемуся любовью и благодарностью.

– Славная и добрая моя девочка, – расплылся в улыбке старик и заморгал, силясь избавиться от счастливых слез умиления.

– Это ты лучший, мой драгоценный Эгль. – Она обняла его за пояс и склонила голову на плечо. Так, в кольце его рук, Ассоль пригревалась, как в детстве, разнеживалась и успокаивалась.

Спокойствие постепенно возвращалось к ней, и утихомиривалась за окном буря. Молнии сверкали все реже, ветер завывал куда более миролюбиво, дождь утратил ярость.

– Ступай спать, дитя. А я тут побуду, покараулю Лонгрена, подкину дровишек в печь, – сказал Эгль, ласково отстраняя ее.

– А как же гарпун? Мы же хотели его искать? – чуть недовольно попеняла ему Ассоль.

– Утром и найдем. – Эгль завел ей непослушную прядку за розовое ушко. – Не убежит. А ты отдохни, соберись с силами. Завтра и решим, как будем действовать дальше. Так что гони дурные мысли и вспоминай истории, что читала у меня в библиотеке, это помогает.

Ассоль послушно подставила лоб для благословения и поспешила наверх, где почти под самой башней приютилась ее комнатка – совсем крохотная, но полная уюта и милых сердцу вещиц.

Возле комнаты, в небольшой чердачной нише, стоял таз с кипяченой водой, и та не успела совсем остыть.

Ассоль поспешно разделась и, щедро напенив розовым мылом мочалку, стала с силой тереть себя. Чтобы смыть даже малейшую память о пакостных и тошнотворных прикосновениях «осьминога».

Переодевшись в байковую сорочку и нырнув под одеяло, она свернулась клубочком, притянув колени едва ли не к подбородку. Так ей было спокойнее. Но, стоило только прикрыть глаза, как события этой ночи накатывали вновь.

Она помнила, как удивилась, увидев незнакомца, трогавшего розы у нее на столе, будто они были какой-то диковинкой. В неровных отсветах свечи ночной гость показался ей нереальным, ангелом, зачем-то одевшимся в черное, – такой тонкой и изысканной была его красота. Ассоль никогда прежде не видела настолько привлекательных людей. Впрочем, она нигде и не была дальше Лисса. Но и там, в большом шумном городе, ей не встречались подобные красавцы.

Высокий, стройный, широкоплечий, с золотистыми волосами и бронзовым загаром, – словом, ночной визитер был невероятно хорош собой.

Но стоило ему вскинуть взгляд, и будто острые зеленые стрелы впились в ее сердце. Мгновенно, точно туман под порывом ветра, слетело и растаяло очарование его внешностью. Этот человек пугал и был окружен аурой опасности. А когда заговорил, сыпля колкостями и злыми насмешками, и вовсе сделался гадок, несмотря на низкий бархатный голос, звуки которого очень понравились ей сначала. Когда он язвил, ей казалось, что по красивому лицу идут трещины, и оно вот-вот рассыплется, и Ассоль увидит саму бездну.

А потом… он назвался Грэем, и теперь уже ее мечты разлетелись осколками. О нет! Она столько грезила Грэем, что знала до мельчайшей черточки, как он будет выглядеть. Пусть он не будет так красив, зато в глазах будет светиться добрый ум. Пусть он не будет так богато одет, но и в простой одежде покажется лучшим на земле. А как будет смеяться ее Грэй! Все вокруг станут заражаться его смехом – искренним, открытым, радостным. Разве можно представить, что этот Грэй, стоявший перед ней, так смеется? О нет. Лишь циничная ехидная усмешка может кривить эти красивые губы.

А как нагло и бесцеремонно он хватал ее! Как собственнически звал «моей нереидой»! Разве мог так себя вести ее Грэй? Милый, заботливый, такой хороший?

Она сомневалась и не верила, сопротивлялась правде, а та, как всегда, оказалась беспощадной и упрямо совала под нос факты: дорожный паспорт! Разве тут поспоришь?

А потом… Сцену, где «осьминог» нападает на отца, она постаралась поскорее выкинуть из головы. Чересчур уж болезненной она была.

Всхлипнув еще раз, она решительно сжала кулачки и поклялась, что завтра же найдет гарпун, научится с ним управляться и больше никогда и никому не позволит ни обижать дорогих ей людей, ни разбивать ее мечты. Решимость придала уверенности и успокоила.

И тогда пришел сон.

Глава 6

Бронзовая и с запахом зелий

Каждому, даже самому захудалому, селению в Ангелонии полагался маг-хранитель. Чтобы беречь местных жителей от различных невзгод и держать защитный барьер от темных сил. А еще – чтобы создавать охранные амулеты и талисманы, готовить исцеляющие зелья. Словом, заботиться о жизни и здоровье вверенных ему людей. Миссия, которая далеко не всякому магу-хранителю по плечу.

Маг-хранитель держался особняком, но, если между духовным и светским лидером города или села возникал спор, он выступал в роли судьи. Но при этом никого не имели права, например, обвинить в темном колдовстве, если маг-хранитель не провел Обряд Истинной Сути, который и помогал выявить ведьму или чародея. Сами маги могли использовать любую магию, как белую, так и черную, если речь шла о защите народа. Лишь одно магическое учение оставалось для них под запретом – некромантия.

Именно поэтому маг-хранитель Каперны, толстяк и добряк Иоганн Циммер, чесал сейчас коротко стриженный затылок, разглядывая подарочек, который положили ему «в нагрузку» барыги с Теневого рынка.

Голем!

Ну спасибо, удружили! Зла не хватало!

Что ему теперь прикажете делать? Ведь подозрение в любом случае падет на него – даже если он решит избавиться от подарочка, просто выбросив тот на помойку. «А, – скажут досужие, – маг-хранитель промышляет некромантией, а потом заметает следы».

Циммер разглядывал это дикое творение, созданное чьей-то злой волей из мертвой плоти, бронзовых деталей, соединительных трубок и манометров.

– И вот что мне с тобой делать? – произнес с досадой. – Ни сжечь ведь теперь, ни утопить.

Открывая сундук с презентом, Циммер поранился и капнул кровью аккурат в рот голему и тем самым совершил привязку. Теперь голема не могла взять никакая смерть до тех пор, пока сам Иоганн Циммер не встретится с костлявой. А в ближайшие лет пятьдесят подобных свиданий не планировалось.

– Что я Клэр скажу? – Он схватился за волосы. – Да моя Пышечка меня со свету сживет. Вместе с этим… – Существо лежало в деревянном ящике, как в гробу, сложив механические руки на бронзовом животе, и, не мигая, таращилось на Циммера.

– Хо… – наконец, с огромным трудом выдал голем и добавил: – …ин…

– А «зя» куда дел, горе ты мое? – покачал головой Циммер. – Вылезай уже, будем тебя осматривать.

Голем сел, держа спину строго под прямым углом, потом неуклюже перевалился через край ящика и встал перед Циммером. Его мертвые, лишенные век глаза смотрели только прямо.

Даже здесь, в уютной, по меркам Циммера, лаборатории, среди перегонных кубов, колб, реторт и различных, не всегда легальных ингредиентов для зелий, голем смотрелся чужеродно. Но еще более дико – маг-хранитель осознавал это четко – он будет выглядеть в качестве слуги…

– У тебя есть имя? – спросил Циммер. Он знал, что големам, бывает, оставляют имена тех несчастных, чьи трупы использовали для их создания. Но не в этом случае. Его подарок, поднатужившись, поворочав мертвым языком, все-таки смог ответить:

– Не… хо… ин…

– Да уж, с тобой общаться – по-иностранному заговоришь. Будешь ты у меня… – Он задумался, выбирая подходящее: – О, придумал! Нихонечка! Ну как, нравится?

Голем снова задергался весь, пытаясь сказать, но смог только:

– Дли…

– А, длинно тебе, да?

– Д-д-д…

Циммер замахал руками:

– Не волнуйся, я понял. Будешь Нине.

– Д-д-д…

– Хорошо-хорошо. – Как же ему жаль было бедняжку, у сердобольного мага даже кололо сердце: понятно, почему некромантия запрещена. Разве можно так над мертвецом издеваться? – Будешь Не.

– Х-х-хо…

– Договорились, значит, – улыбнулся Циммер и зачем-то потрепал голема по плечу, на пальцах осталось что-то мутное и тягучее – то ли трупная жидкость, то ли смазка… К горлу подступила тошнота, он спешно протер руки спиртом, а потом кинулся к полке, открыл нашатырь и вдохнул, чтобы хоть немного прийти в себя. –  Так, понятно, – проговорил, немного переведя дух, – лучше не трогать… Надо понять, как ты работаешь. Инструкция к тебе есть?

Голем дернул рукой в сторону ящика. Там действительно нашелся свиток, правда, залитый все тем же вязким и непонятным.

Циммер поднял бумагу с помощью магии и, прежде чем взять в руки, основательно очистил заклинанием.

– Так, что мы имеем… Режим «Дворецкий» – ага, комбинация заклинаний довольно простая… Режим… режим… О, «Телохранитель»! Ты и это умеешь?

Не снова попытался ответить, Циммер стукнул себя по лбу:

– И когда только перестану задавать тебе вопросы? Дурень я, дурень!

– Иоганн, цыпленочек мой. – Нежный, сладкий голос жены отвлек от чтения инструкции. – Я вхожу!

У мага задрожали руки, свиток выпал, а он в суете еще и наступил на него.

– Черт! – Он посмотрел на Не, хотел было подтолкнуть его к ящику, но не решился трогать вновь. – Давай, живо залезай! Она не должна тебя видеть! Еще не готова!

К счастью, голем подчинялся беспрекословно, и вскоре, захлопнув крышку ящика, Циммер отозвался:

– Пышечка, солнышко, не входи! – прокричал в ответ. – У меня тут эксперимент. И вонища такая! Фу-у-у-у…

– Тогда иди сюда, цыпленочек, жду! – певуче откликнулась Клэр.

И Циммер, не снимая фартука, в котором обычно орудовал в лаборатории, показался в двери.

– Пышечка, – любовно проворковал он, глядя на жену, – что-то стряслось?

Нежное прозвище и впрямь подходило молодой женщине, стоявшей сейчас у двери его обители зелий… Невысокая, пухленькая, с белой кожей и ярким румянцем, она напоминала вкусную сдобную булочку…

– Мне надо отбыть, – сказала Клэр с легкой грустью, ведь они только недавно поженились и им было тяжело расставаться друг с другом даже на пару часов. – Матушка прислала записку, что приболела. Мне нужно побыть подле нее. Ты тоже не затягивай с визитом. Знаешь же, как маман переживает, если ты остаешься один: а что он там ест? а чисто ли одет? эти слуги такие нерадивые, они, наверное, плохо смотрят за ним!

Циммер невольно улыбнулся, живо нарисовав в воображении тещу, которая и впрямь заботилась о нем, как о родном сыне.

– Непременно, дорогая, только закончу эксперимент, приму ванну и сразу… А, подожди… – Он юркнул назад, открыл один из шкафов, выгреб оттуда несколько разноцветных флакончиков и передал жене, описывая каждый: – Это – тонизирующее, это – укрепляющее, это – противовоспалительное… Если будет нужно что-то еще – немедленно присылай, поняла?