Берлинский дневник: 1940–1945

Суббота, 27 января. У двойняшек Вреде[43] (потомки известного баварского фельдмаршала наполеоновских времен князя фон Вреде[44]) Татьяна познакомилась с одним человеком, который предложил ей работу в его учреждении, представляющем собой подразделение немецкого Министерства иностранных дел. Им нужны люди с хорошим знанием французского[45]. Большинство наших друзей не советуют нам идти работать в американское посольство, так как, будучи иностранцами, мы, должно быть, уже находимся под бдительным оком гестапо. Учитывая нынешнюю дружбу Германии с Советским Союзом, плохо еще и то, что мы «белые» русские. Более того, мы обе работали в британском представительстве. Но так или иначе, мы сейчас в таком бедственном положении, что первое же предложение мы примем, от кого бы оно ни исходило. Американское посольство все молчит.

На днях у друзей меня представили госпоже фон Дирксен[46], одной из здешних весьма высокопоставленных дам. Она потрепала меня по волосам – что меня возмутило – и спросила, какие мы русские: «белые» или «красные», ибо в последнем случае «вы наши враги», – довольно неожиданное высказывание, если учесть, в каких приятельских отношениях сейчас Германия с Советской Россией[47]!

Понедельник, 29 января. Сегодня мы обе приступили к работе: я в ДД, а Татьяна в Министерстве иностранных дел, более известном как АА (Auswärtiges Amt). В моем учреждении никому, кажется, не ясно, кто наш главный босс, так как командуют все и одновременно. Хотя говорят, что последнее слово принадлежит министру пропаганды рейха д-ру Йозефу Геббельсу. Мы получаем каждая по 300 марок; 110 вычитается в виде налогов, так что остается 190, на которые и надо жить. Что ж, придется.

Вторник, 30 января. Первое мое служебное задание состояло в том, чтобы напечатать под диктовку длинный материал о Ронни Кроссе[48]: он британский министр экономической войны. Татьяна гостила у них[49], когда до войны была в Англии. У моего непосредственного начальника герра Э.[50] большие свисающие усы, как у моржа; кажется, он провел в Англии бóльшую часть жизни. Его жена работает в одной комнате с нами. Они оба уже немолоды и явно скоро сделаются невыносимыми. Целый день он диктует бесконечно длинные статьи, по большей части хулительные и такие туманные, что часто в них ничего нельзя понять. С немцами это часто бывает, когда они чересчур хорошо знают чужой язык. Я сижу за машинкой с 7 утра до 5 вечера. Как только бумага вынимается из машинки, фрау Э. тут же набрасывается на нее, чтобы исправить возможные ошибки. Эта работа идет посменно круглые сутки.

В редких случаях Мисси пользовалась при упоминании имен инициалами – чтобы не задеть чувства данных лиц или их родных, но это она делала лишь тогда, когда эти лица были политически безобидны.

Сегодня позвонили из американского посольства и предложили нам места, обеим с гораздо более высоким окладом, чем наши теперешние. Но уже поздно.

Вторник, 13 февраля. Сегодня утром Мамá и Джорджи уехали к Ольге Пюклер в Силезию. Мы надеемся, что они пробудут там достаточно долго и смогут немного поправить здоровье, прежде чем ехать дальше в Рим.

Среда, 14 февраля. С Татьяной в последнее время вижусь мало, так как встаю в 5.30 утра и прихожу домой около 6 вечера. Путь бесконечно долгий. Татьяна работает с 10 утра до 8 вечера, но часто возвращается и позже.

Четверг, 22 февраля. Сегодня получила почтовый перевод в оплату двух испытательных дней. Это тем более кстати, так как нам не выплатили аванса.

Суббота, 2 марта. Сегодня вечером был большой коктейль у бразильцев. Посол живет недалеко за городом[51]. Мне не понравилось, что у него над граммофоном висит красивая русская икона. Эта страсть иностранцев к иконам и манера развешивать их где угодно нас, православных, порядочно шокирует. Я ушла рано и по дороге домой заблудилась.

Неожиданно появился с линии Зигфрида Ашвин цур Липпе-Бистерфельд[52]. (Так союзники называли построенный в 1938–1940 годах «западный вал»[53] – немецкие укрепления, тянувшиеся приблизительно параллельно прославленной французской линии Мажино[54]; они стали широко известны благодаря британской мюзик-холльной песенке «Мы повесим наше белье сушиться на линию Зигфрида»[55].)

Воскресенье, 3 марта. Сегодня утром в русской церкви[56] замечательно пели. Обычно я работаю и по воскресеньям. Остаток дня провела дома и, в окружении похожей на привидения зачехленной мебели Ольги Пюклер, упражнялась на фортепьяно.

Понедельник, 4 марта. Сильно простудилась и несколько вечеров буду сидеть дома. Татьяна каждый вечер куда-то ходит и ведет обширную переписку с разными молодыми людьми на Западном фронте.

Вторник, 12 марта. Мамá (она сейчас направляется из Силезии в Рим) звонила из Вены и сообщила, что Джорджи пропал. Когда поезд остановился на какой-то маленькой станции, он пошел проверить багаж и не заметил, как багажный вагон отцепили от их состава и прицепили к другому. Теперь он несется по направлению к Варшаве. У него оба их билета, но нет паспорта, и у него всего пять марок. Мамá ждет, чтобы он ее догнал в Вене.

Среда, 13 марта. Вечер у Вреде. Сестры-двойняшки Эдда (Дики) и Кармен (Сита) были еще одни, когда я приехала, и болтали со мной в ванной комнате, пока я приводила в порядок прическу.

Обе с гордостью продемонстрировали письма от генералов Яге[57] и Москардо[58] (относящиеся к тому времени, когда Дики и Сита служили медсестрами в немецком легионе «Кондор»[59] в Испании в Гражданскую войну). Они знакомы со знаменитостями со всего света, включая папу римского. У них это что-то вроде хобби.

Легион «Кондор», состоявший из подразделения люфтваффе и кое-каких наземных войск, был организован в 1936 г. для помощи националистам в Гражданской войне в Испании. В его составе был и медицинский персонал.

Четверг, 14 марта. Сегодня после работы я пошла с Эллой Пюклер[60] к Елене Бенаццо[61]. Она по рождению русская, но по-русски не знает ни слова, хотя ее родители – они оба там были – выглядят стопроцентными русскими. Ее муж Агостиньо[62] здесь при итальянском посольстве. Позже пришло много итальянок. Все они вяжут распашонки для младенца Геринга[63]. По-моему, перебарщивают.

Суббота, 16 марта. К нам на чай приходила Елена Бирон[64], а также Карл Фридрих Пюклер, наш домохозяин во Фридланде, да и здесь. Он, как всегда, настроен оптимистически и считает, что война кончится к Троице. Хотя он добр к нам и не глуп, мне с ним всегда как-то неуютно[65].

Бироны оставили в русской истории краткую, но яркую страницу в XVIII в. Эрнест Иоганн Бирон (1690–1772), курляндский дворянин, впоследствии герцог, стал российским регентом при императрице Анне Иоанновне, был ее фаворитом. С «бироновщиной» связывали господство иностранцев и непомерное казнокрадство.

Позже мы зашли к нашей соседке Аге Фюрстенберг[66], у которой рекой лилось шампанское.

Понедельник, 18 марта. Сегодня у меня выходной. Спала до одиннадцати. Зашла за Татьяной к ней на работу, чтобы вместе пообедать. Погуляли по Тиргартену, который выглядит еще очень по-зимнему. Позже был большой вечер у голландского посла де Вита[67].

Среда, 20 марта. Сегодня мы обе легли спать рано. Во Франции ушел в отставку Даладье[68].

Трижды премьер-министр Франции (в последний раз в 1938–1940 гг. он совмещал эту должность с постом военного министра), Эдуард Даладье (1884–1970) сыграл видную роль в Мюнхенском соглашении. На смену ему пришел его министр финансов и политический соперник Поль Рейно[69] (1878–1966).

Пятница, 22 марта. Сегодня наша Страстная пятница, но мне все равно пришлось работать как проклятой. Печатала девять часов без перерыва[70]. Когда мой начальник, герр Э., видит, что я сейчас упаду без чувств, он достает шнапс – это разновидность коньяка; он слегка подкрепляет, но на вкус ужасен. Герр Э. все время пререкается с женой. Когда я вижу и слышу их, то прихожу к твердому убеждению, что муж и жена не должны работать вместе. Я его не выношу, и когда он после очередной перебранки высовывается из окна подышать воздухом, меня так и тянет его выпихнуть. Точно так же настроена и Катя Клейнмихель. Я сейчас с нею много вижусь, так как она работает со мной в одну смену, и часто, когда у меня нет больше сил терпеть эту парочку, она заменяет меня за машинкой. Наше бюро переехало в другое здание на Шарлоттенштрассе. Так наше начальство будет меньше подвергаться постоянным придиркам Геббельса. Раньше, когда наши учреждения соседствовали друг с другом, «герр министр» вызывал их к себе чуть ли не каждый час. Теперь ему придется покрикивать на них только по телефону.

Домой пришла смертельно усталая.

Понедельник, 25 марта. Была свободна целый день. Ездили с Татьяной в Потсдам. Погода была чудесная. Я ни разу там раньше не бывала – прелестный гарнизонный городок, полный очарования, которого Берлин совершенно лишен. Вернулись в Берлин как раз к началу концерта русских белых «черноморских» казаков[71]. Огромный успех. Немцы такое любят[72].

Вторник, 26 марта. Обедала с Катей Клейнмихель. Она бывает очень остроумной; хорошо, что мы вместе работаем. На улице и в ресторанах мы обычно говорим по-английски, но никто не возражает[73].

Четверг, 28 марта. Пришло письмо из Рима: Мамá и Джорджи благополучно добрались, если не считать того, что в Венеции их обокрали. Пропали многие произведения искусства, сохранившиеся у Мамá еще с российских времен, эмалевые рамки работы Фаберже и т. п., а у Джорджи украли чемодан со всем его небогатым гардеробом, вместо него обнаружился чей-то чужой чемодан без гардероба. У них постоянно какие-то приключения.

Пятница, 29 марта. Ужин у Шаумбург-Липпе[74] в Кладове[75]. Гостей было немного. После ужина у камина принц Август-Вильгельм Прусский[76] (четвертый сын бывшего кайзера – сейчас ему за шестьдесят) рассказывал много забавного о прежних временах.

Воскресенье, 31 марта. Ужин в ресторане «Рома» с друзьями. Итальянские рестораны сейчас очень популярны: в них подаются очень питательные макаронные блюда, на которые не требуются продовольственные карточки.

Понедельник, 1 апреля. Мой выходной день. Ходила по магазинам. «Ходить по магазинам» теперь означает главным образом покупать продовольствие. Все продается по карточкам, и на это уходит много времени, так как в большинстве магазинов длинные очереди. Вечером ужинали с Татьяной у Ханса фон Флотова[77]. Как владелец фабрики, работающей на оборону, Ханс еще не призван.

Вторник, 2 апреля. Была в кино с Марио Гаспери[78], итальянским военно-воздушным атташе, а потом в ресторане «Рома». У него новый «фиат» размером с радиоприемник, называется «Тополино»[79]. Странное ощущение – снова ехать на автомобиле.

Среда, 3 апреля. Пошла на работу только в десять часов. Работа становится несколько менее напряженной, так как теперь смены у нас короче. Сегодня мне впервые поручили самостоятельный перевод, наверное, потому, что начальник в отпуске. Тема была экономическая. Утренняя смена состоит из Кати Клейнмихель, меня и одного молодого человека из АА. Он славный, но плохо говорит по-английски, так что он полностью от нас зависит. Он это знает, держится с нами соответственно, и мы живем в согласии. Благодаря этому я все яснее понимаю, как тяжело работать с этими Э. Слышала, что герр Э. хочет, чтобы я стала его личной секретаршей, так как по возвращении из отпуска он станет главным редактором новостей. Я лучше уволюсь!

Четверг, 4 апреля. Ежедневно мы получаем записанные слово в слово тексты последних известий Би-би-си и других иностранных радиопередач. Все они с грифом streng geheim [совершенно секретно], причем цвет бумаги определяется степенью «секретности», самый секретный – розовый. Читать это весьма интересно. В Германии никому не полагается знать о происходящих в остальном мире событиях, помимо того, что сообщается в ежедневных газетах, а это немного. Наше ДД – одно из исключений. Сегодня наш коллега из Министерства иностранных дел появился после обеда бледный от страха. Оказалось, что он забыл один из этих томиков в ресторане. Это серьезнейшее преступление, и ему уже видится смертная казнь – посредством секиры (последнее изобретение наших правителей!). Он умчался к себе в министерство «сознаваться».

Общепринятым способом казни в нацистской Германии было обезглавливание посредством миниатюрной гильотины[80]. Однако для некоторых случаев (например, в случае государственной измены) по приказу Гитлера предусматривалось применение средневековой секиры[81].

Вторник, 9 апреля. Сегодня немецкие войска оккупировали Данию и вторглись в Норвегию. Из-за этого мы работали как проклятые, поскольку все эти «сюрпризы» должны оправдываться в глазах мировой общественности и происходит круговой обмен меморандумами относительно того, как лучше это сделать. Я пришла домой вся в жару. Звонил Марио Гаспери; он только что вернулся с линии Зигфрида, которую инспектировал вместе с другими военными атташе.

Завоевание Дании и Норвегии, да и вообще война на Западе, не входило в первоначальные планы Гитлера. Но для Германии было жизненно важным свободное поступление шведской железной руды, которую доставляли через северо-норвежский порт Нарвик; кроме того, после вступления союзников в войну Германии нужен был контроль над этими двумя странами, чтобы открыть Атлантический океан для немецкого флота и чтобы предотвратить экономическую блокаду со стороны союзников по образцу той, которая задушила Германию в Первую мировую войну.

Именно поэтому начиная с осени 1939 г. в лагере союзников много поговаривали о возможности превентивного вторжения в Скандинавию якобы с тем, чтобы помочь Финляндии, на которую напал СССР. Более того, союзная эскадра уже находилась в пути, когда немцы их опередили.

Дания была оккупирована в первый же день и стала немецким протекторатом до самого конца войны. Сопротивление норвежцев продолжалось до июня месяца, и за это время союзники предприняли ряд неудачных попыток удержаться хотя бы в северной части страны. Но когда началось немецкое наступление на Западе, повлекшее за собой эвакуацию союзных десантных частей, Норвегия капитулировала, и король Гаакон улетел в Англию, где скоро было образовано норвежское правительство в изгнании.

Гитлер этим одержал свою вторую, после Польши, крупную победу. Доступ к шведскому железу был обеспечен почти до самого конца войны; Балтийское море стало вроде бы немецким озером; и немецкие воинские силы заняли наступательные позиции от Северного мыса до Альпийских гор.

Среда, 10 апреля. Сегодня у меня вдруг подскочила температура – 39.5.

Четверг, 11 апреля. Теперь и Татьяна захворала. Она вернулась из своего бюро уже к полудню, после продолжительного интервью в гестапо (где интересуются нашей перепиской с Римом), и немедленно слегла. Наши бюро постоянно звонят – озабоченные, взволнованные, раздраженные.

Пятница, 12 апреля. Мы продолжаем хворать. Чувствуем себя очень слабыми.

Суббота, 13 апреля. Доктор настаивает на пятидневном отдыхе. Какая радость! По-видимому, когда мы так расслаблены от недоедания, этот грипп ложится на сердце.

Воскресенье, 14 апреля. Английские войска высадились в Норвегии[82].

Вторник, 16 апреля. Ужин у Люца Гардегена. Как часто теперь бывает, было много больше мужчин, нежели женщин. Неожиданно появился Ветти Шаффготш[83]. Он направлялся (через Сибирь) в США, но гестапо противилось его дипломатическому назначению, и он был отозван, уже доехав до Москвы. Теперь он решил поступить в армию.

Среда, 17 апреля. Ходила за пасхальными покупками и купила для Джорджи красочный галстук – без талонов.

Познакомилась с Хассо фон Эцдорфом[84], который считается очень умным и надежным человеком. Мне он показался очень уж формальным; но пруссакам требуется время, чтобы заговорить «по душам». Он занимает должность представителя АА при Генеральном штабе.

Будучи тяжело раненным в годы Первой мировой войны, д-р Хассо фон Эцдорф поступил на дипломатическую службу своей страны в 1928 г. и работал сперва в Токио, а затем в Риме. Когда Мисси с ним познакомилась, он, в чине советника посольства, состоял при начальнике Генерального штаба Сухопутных сил, генерал-полковнике Франце Гальдере, который был противником агрессивных планов Гитлера. Имея тесные контакты со многими высшими немецкими военачальниками, делившими опасения Гальдера, Эцдорф тщетно пытался их убедить в необходимости активно выступить против Гитлера. Но примиренческая политика, проводимая западными странами перед началом войны, и военные успехи вермахта, когда она разразилась, свели на нет все его попытки[85].

Вербное воскресенье, 20 апреля. Сегодня мы отправились с полуофициальным визитом к Кире[86], супруге принца Луи Фердинанда Прусского[87]. Он старший сын бывшего кронпринца, а она вторая дочь великого князя Кирилла Владимировича[88], одного из немногих уцелевших членов семьи Романовых, который теперь является главой Российского Императорского дома. У них двое маленьких детей.

Понедельник, 22 апреля. У Мамá тромбоз ноги. Это очень тревожно. Мы довольно усердно постимся. Наша православная церковь разрешает нам этого не делать в военное время из-за всеобщего недоедания. Но мы едим все равно мало, ибо стремимся сэкономить возможно большее число талонов.

Вторник, 23 апреля. Церковь.

Среда, 24 апреля. Церковь.

Четверг, 25 апреля. Сегодня вечером в церкви традиционное чтение «Двенадцати Евангелий»[89].

Пятница, 26 апреля. Мы так добросовестно постимся, что совсем оголодали.

Суббота, 27 апреля. Оба наши бюро отпустили нас исповедоваться и причаститься. Литургия продолжалась до 2 часов пополудни. Заутреня в большом русском соборе вызвала такое стечение народа, что нас буквально выперли на улицу. Затем мы догнали группу друзей у Дики Эльца[90] и остались там до 5 утра. Мы давно уже не выезжали.

У австрийских братьев Эльц имения в Югославии[91]. Дики единственный из них, который еще не забран в армию.

Воскресенье, 28 апреля. Русская Пасха. Мы поехали в Потсдам и наткнулись на отца Бурхарда Прусского[92], князя Оскара[93], одного из сыновей бывшего кайзера – пожилого господина в великолепном красно-золотом мундире.

Нам удалось сделать настоящую русскую пасху, чем мы очень гордимся, ведь продукты для нее так трудно достать. Вкусно было необыкновенно.

Практическое исчезновение с началом войны многих предметов первой необходимости имело у нас в министерстве комические последствия: наше начальство уже некоторое время жалуется на необъяснимый гигантский рост потребления туалетной бумаги. Сначала они предположили, что сотрудники страдают какой-то новой формой массового поноса, но шли недели, а поборы с туалетов не прекращались, и тогда они наконец сообразили, что все попросту отрывают вдесятеро больше, чем необходимо, и тащат к себе домой. Теперь издано распоряжение: все сотрудники обязаны являться на центральный раздаточный пункт, где им торжественно выдают ровно столько, сколько сочтено достаточно для их однодневных нужд!

Четверг, З мая. Чемберлен объявил, что британцы оставляют Норвегию[94]. Здесь это неожиданное отступление всех поразило. Многие немцы все еще втайне восхищаются англичанами.

Суббота, 4 мая. Пошла на большой дипломатический прием. Сотрудники Министерства иностранных дел обязаны теперь носить нелепую форму: темно-синюю с широким белым поясом. Был большой буфет, но никто не осмеливался подойти к нему со сколько-нибудь заметной стремительностью.

У нас в ДД работает странный человек. Его зовут Илион[95]. Он разгуливает в лохмотьях, носит толстые очки, имеет американский паспорт, родился в Финляндии, а бóльшую часть жизни провел в Тибете, где был близок к далай-ламе и, как он хвастается, никогда не мылся. Хотя жалованье у него вполне приличное, не моется он и сейчас, что для нас, окружающих, не слишком приятно. Время от време-ни он обучает нас с Катей Клейнмихель коротким фразам по-тибетски.

Вторник, 7 мая. Только что прочла секретное сообщение: Молотов попросил правительство Германии не оказывать поддержки Русской церкви в Берлине, так как ее руководители враждебно относятся к Советам!

Ужин был довольно бестолковый: булочки, простокваша, подогретый чай и джем. Простокваша продается без карточек, и когда мы питаемся дома, она составляет наше главное блюдо, иногда дополняемое сваренной на воде овсяной кашей. Нам позволена примерно одна банка джема в месяц на человека; а так как и масла тоже очень мало, этого хватает ненадолго. Татьяна предлагает вешать над кухонным столом надписи: «завтрак», «обед» и «ужин», в соответствии с временем суток, поскольку меню в общем и целом не меняется. Я подружилась с голландским молочником, который время от времени придерживал для меня бутылку молока, оставшуюся от запаса для «будущих матерей». К сожалению, теперь он возвращается к себе в Голландию. Иногда я просто прихожу в отчаяние: после работы приходится выстаивать очередь за каким-нибудь кусочком сыра в палец толщиной. Но люди в магазинах по-прежнему дружелюбны и еще воспринимают все это с улыбкой.

Четверг, 9 мая. Работала допоздна, а затем пошла с одним знакомым, г-ном фон Пфулем (которого мы все называем Ц.-Ц.)[96], к Аге Фюрстенберг. У нее была вечеринка в честь красавицы Нини де Вит[97], жены голландского посла.

Пятница, 10 мая. Германия вступила в Бельгию и Голландию. А лишь вчера на вечеринке Нини де Вит держа-лась так, словно она ничего не знала! Я позвонила Татьяне из министерства, и мы решили вместе пообедать и все обсудить. Новость ошеломляет, так как она означает конец «странной войны». Немцы бомбили Антверпен, а союзники – Фрайбург-им-Брайсгау.

После войны выяснилось, что в действительности Фрайбург-им-Брайсгау бомбили не союзники, а люфтваффе, перепутавшие его с французским городом на другом берегу Рейна.

Гитлер никогда не верил, что Франция и особенно Англия станут воевать за Польшу. Месяцы «странной войны» (так союзники назвали относительно бедную событиями первую зиму на Западном фронте), отсутствие сколько-нибудь ясных заявлений о военных целях союзников (что объяснялось франко-британскими разногласиями по поводу того, что делать дальше), неоправданные надежды в широких кругах немецкого населения (которое и так никогда не хотело войны) – все это породило в Германии иллюзию (заметную и у Мисси), что, пока не пролито слишком много крови, мир на основе переговоров еще возможен. И действительно, в течение зимы 1939/40 г. влиятельные, хоть и неофициальные круги с обеих сторон неоднократно предпринимали зондаж с целью найти взаимоприемлемый способ положить конец конфликту.

Немецкое наступление началось в ночь с 9 на 10 мая массированным воздушным налетом на нейтральные Голландию и Бельгию. 15 мая основная часть немецких бронетанковых дивизий прошла сквозь Арденнский лес в Южную Бельгию. Прорвав французские позиции, они стремительно двинулись на запад к морю, расчленив силы союзников надвое и вытеснив северные армии (в том числе и британский экспедиционный корпус) из Бельгии обратно к Ламаншу. Голландская армия капитулирует 15 мая, бельгийская – 27 мая. 3 июня последнее британское судно покинет Дюнкерк. Париж падет 14 июня, а 25 июня Франция подпишет перемирие, по которому две трети территории страны отойдут под немецкий контроль, а остальное, под управлением маршала Филиппа Петена[98], составит то, что станет в обиходе называться «вишистской Францией».

И там и там было много жертв. Париж эвакуируют, Чемберлен подал в отставку, и Черчилль теперь премьер-министр. По-видимому, это уничтожает всякую надежду на заключение мира с союзниками.

Вечером прощальный прием у Аттолико[99] (отъезжающего итальянского посла). Все стоят с унылыми лицами.

Суббота, 11 мая. Зашли навестить нас Антуанетт и Лулу фон Крой[100]. Их мать наполовину датчанка, наполовину американка[101], отец – герцог, частью француз, частью бельгиец, частью немец[102]. Не очень-то удобная родословная по нынешним временам!

Понедельник, 13 мая. Я уже несколько недель работаю без выходных и коплю дни причитающегося мне за это отпуска, чтобы навестить семейство Клари в Теплице, в Богемии[103]. Я не видалась с ними с прошлого лета в Венеции и хочу, чтобы Татьяна тоже с ними познакомилась.

Бурхард Прусский написал ей из Кёльна; он едет на фронт.

Четверг, 16 мая. Со вчерашнего дня идет большое наступление. От этого не спится.

Пятница, 17 мая. Я постоянно напоминаю моему временному начальнику о своем намерении поехать в Теплиц. Как вода, капающая на голову китайцу, надеюсь, что эта идея в него все-таки просочится.