Лунный Обет: Хлад и Полынь

Северин опёрся на перила, прикидывая расстояние до сцены. Внизу настраивали звук. Щёлкала арфа-прут, бич-барабан отдавал хлыстом по льду. Зал дрожал, словно землеройка в ледяной россыпи.

– После пятого раунда, – уточнил князь, – объявят победу?

– Если голоса сойдутся, – кивнул Бек, – а если нет, время для «кровавой строфы». Два барда поют одновременно. Кто запнётся, проиграл.

– А как часто запинаются?

– Чаще до этого режут сопернику глотку, – пожал плечами бард. – Кто-то от злости, кто-то… для рифмы.

В этот момент краем галереи скользнула высокая фигура в чёрном плаще с белой снежинкой-заплатой на плече. На запястье стеклянная линза на гибком штативе. Дивинационный чистильщик, прозванный в народе доми́ном.

– Тихо, – прошептала Агата. Венец взвыл на частоте нерва.

Доми́но скользнул взглядом по балкону: маски, тени, пар, кардамоновый дух. Прибор взвыл тонким свистом, улавливая едва различимые магические следы. Линза поднялась… застыла… и домино хмыкнул: стрелка почти на нуле.

Иллюзия Штыка держалась. Бек поймал его взгляд и в ответ получил кивок вежливости. Узнал.

– Он тебе знаком? – спросил Северин.

– Год назад я спел балладу о его любовнице, – пожал плечами Бек. – С тех пор проверяет мои маски на каждом фестивале. Вежливая месть.

Тем временем доми́но шагал уже к соседней ложе. Линза запела и вспыхнула искрами, там девица-сатир подделала рожки, но не скрыла хвост. Криков не было. Только короткий шёпот. Значит, и арест тихий.

– Держимся, – выдохнула Агата. Маска-полумесяц налилась мягким теплом. Иллюзия пульсировала, но не трещала.

До начала дуэли меньше часа. Толпа внизу гудела, смеялась, спорила. Пахло пряным жиром, дымом и азартом. За столики подали хмельной суп «лягуха в шубе», густой навар из трёх сортов речной рыбы, сдобренный янтарным вином. Северин, всё ещё бледный, но бодрящийся, наклонился к ней:

– У тебя резинка ослабла, – сказал, касаясь ленты на маске. Пальцы скользнули под волосы, и Агата ощутила лёгкую дрожь. Воспоминание о том, как он боялся причинить ей боль, вспыхнуло под кожей. Это было и стыдно, и приятно. Особенно сейчас, под случайными взглядами публики.

– Спасибо, – пробормотала она, стараясь не смотреть. Но дрожь ударила обратно, венец отозвался. Он почувствовал её смущение. Не привязанность, нет… но, нечто близкое: искра рядом с порохом.

Чтобы разрядить неловкость, Агата нарочно выронила гребёнку-полы́нчатку. Запах горькой травы выстрелил, словно капля пламени в залитом алкоголем воздухе. И как назло, Бек тут же кинулся её поднимать.

– Вы урон… – начал он, но не успел. Линза доми́на метнулась в их сторону, словно стрела с обонянием, магический след был слишком уж явен.

– Потрясающе сильная космэма!!! [1] – воскликнул Бек, театрально вскидывая руки. – Авторская эссенция! Колдовская сигнатура, первая нота!

Он изобразил сумасшедшего парфюмера с искрой безумия в голосе. Толпа ахнула. Даже доми́но, фыркнув, презрительно закрыл линзу. Ладан полыни перебил всё: датчики забиты, тревога не сработала. Обошлось.

Северин склонился к уху Агаты:

– Спасала… или пугала?

– И то и другое, – прошептала она с улыбкой.

С нижней сцены поднялся глашатай, провозгласил правила, а потом чётко назвал: – Первый раунд! Дом Явид. Бард Федерико Льдус против Мерцающего Бека, голоса квартала Миниатюристов!

Толпа взревела: первый бой и сразу акулы. Бек усмехнулся.

– Княжна швыряет меня в огонь без разогрева. Значит, ежу понятно: она догадывается, с кем я заодно.

– Будет хуже, – тихо сказал Северин, – если она поймёт, кто я.

– Тогда споём так, чтобы даже её пауки не узнали, – повёл бровью Бек.

Глашатай продолжал список, когда вдруг зал подскочил от неожиданности: – Допуск получен! Внеплановая пара. Дуэт «Снег и Полынь», бродячие трубадуры!

Агата вздрогнула: – Мы их не заявляли! Кто это?!

На дальнем балконе взмахнула рукой тень. Женщина в наряде снежной совы, Руна. Рядом старик в бубновой рубахе с гуслями через плечо. Лаврентий.

– Что они вытворяют?! – ахнула травница.

– Отвлекают, – догадался Северин. – Подставляют себя, чтобы наши маски не заподозрили.

И точно: линза доми́на резко метнулась к «Снегу и Полыни». В ослепительный фейерверк из совиных перьев и традиционного руна-танца. Публика хохочет, дозор отвлекается, чистильщик крутит винт линзы, пытаясь поймать след. На их балконе, тишина. Маски держатся. Сердца замерли. Всё по нотам.

– Руна играет на две доски, – Бек процедил воздух сквозь зубы. – Ладно, пусть дерзит, но мы не позволим ей сгореть вперёд нас. Меняем план: я выхожу первым, беру «Грех» и «Договор» сразу, соединю их резким поворотом. Потом – ваш дуэт. Хором, чтоб резонировало.

– А как же его рана? – обеспокоенно спросила Агата, глянув на Северина. – Голос-то у него не натренирован.

– Ночь под клятвой Луны – самое время для экспериментов, – усмехнулся князь. – Если сорвусь – ты подхватишь.

Бек кивнул, поднимая лютню. Янтарный глаз вспыхнул: взгляд обжёг, будто внутри барда уже закипали струны.

– Время рубить паутину, – сказал он. – Держитесь ближе к перилам. Если кто кинет бутылкой, успеем пригнуться.

Внизу один за другим гасли фонари. Зал наполнялся низким рокотом, будто дыханием хищника перед прыжком. Сцена томительно ждала: две световые руны сжались в острые лучи, выхватывая круг из теней.

Травница с князем стояли рядом, плечом к плечу. Маски-холодки сохраняли тайну, но венец под кожей бился мощнее барабанного боя. «Это наш поворотный миг. Порвать паутину, или сплестись в ней навсегда».

Слова ещё не сорвались с губ, а уже пахли полынью и снегом.

***

Глашатай ударил в колокол-гобелен: ткань вспыхнула руной «ГРЕХ». Лучи сфокусировались на двух фигурах внизу, вытянув их из полумрака, как шахматные, в игре без права на отступление.

Слева Федерико Льдус. Посеребрённые локоны, выглаженный мундир с гербом Дома Явид, паук на синих льдинках. В его позе читалась уверенность породистой собаки на выставке. Справа Мерцающий Бек. Струны янтарной лютни уже дрожали ядовито-зелёным, внутри ожил дух скорпиона, готовый жалить каждым словом.

В зале воцарилась тишина, как в предгрозовой долине. Каждый вдох казался слишком громким. Федерико шагнул вперёд, чеканно, будто под марш невидимого хора. Голос его был выверенным, холодным, с точностью ювелирного стилета:

Грех – это бегство от света короны,Снег труса, что прячет рубины царя.Грех – коль во мраке уста шепчут клятвы,Но в добрый рассвет их уж нет и следа!

Из ложи придворных вступил хор бардиков, добавляя к финалу куплета низкий бурдон, фоновый гул важности. Публика одобрительно зашумела. Звучит гладко, колет тонко, будто именно так и надо указывать пальцем на тех, кто «бежал».

Бек усмехнулся уголком рта, щёлкнул медиатором коротко, словно тронул артерию. Лютня взвыла морозным треском, и даже сцена под ногами казалась хрупкой.

Грех, это льдинка в двухкрайнем бокале,Как хрустнет, так выпустит память из жил.Грех летучая мышь, что пьёт кровь из стали,Грех, это все, кто чужую легенду убил!

Слова падали тяжело, как обломки ледяной глыбы. С галереи теней донеслись еле слышные: шорох платьев, приглушённый вздох, хруст упавшего стакана. Толпа вздрогнула не от громкости, от смысла. Мерцающий Бек ткнул струну особенно резко на словах «паутина» и «пьёт кровь». По залу пролетело скрытое напряжение: все поняли, о ком речь. Княжна. Паучья сеть. Кто-то внизу хмыкнул: «В глаз!» – и довольный шёпот, как шорох грозы, пробежал по рядам.

На гобелене серебряная руна-судья дрогнула, мигнула и резко прыгнула вправо. Первый раунд за Беком. Федерико стоял, словно статуя, но в уголке глаза дёргался нерв. Первая трещина в оловянной маске, которая пока держалась. Но публика уже чувствовала, та сегодня пахнет ржавчиной.