Носорог

Следующее, что меня удивило, это речь. Базар гудел и шумел, торговался и ругался на добром десятке самых разных языков, и лэнгри был не самым часто встречающимся среди них. Да и снующие по кривым торговым рядам местные жители далеко не всегда походили на жителей метрополии. Тут и незнакомых рас хватало, да и непривычный для Тувра вид нарядов явно намекал на такой вывод. И каких только одежд здесь не было! На их фоне имперские наряды как-то терялись. Чалма вместо шляпы? Запросто. Сандалии вместо ботинок – не вопрос. Бандана вместо кепки… пожалуйста. Бурнус вместо пиджака? Каких цветов изволите? Столпотворение вавилонское! Эта пёстрая, разноязыкая толпа поначалу меня даже немного напугала. По крайней мере, ту часть моего «я», что досталась от прежнего владельца этого тела, такое множество людей явно заставляло нервничать. Причём настолько, что мне пришлось даже остановиться и потратить пару минут на то, чтобы успокоить невесть с чего застучавшее молотом сердце, прежде чем нырять в круговерть людей и нелюдей, снующих по рынку. Справился, конечно, хотя удивление от такого предательства собственного организма было неприятным, что уж тут говорить…

А потом так увлёкся осмотром достопримечательностей, что и думать забыл о первой реакции на толчею. И ведь посмотреть здесь действительно было на что. Таких товаров на прочих рынках Тувра мне видать не приходилось. Если только в лавках колониальных товаров, но кто бы меня в них пустил! Рылом я, видите ли, не вышел, чтоб в такие места захаживать. А здесь, на стихийном рынке, расположившемся в одном из самых непрезентабельных районов старой столицы – пожалуйста. Хотите специй из Сидды или ищете их знаменитые травяные сборы? Вот вам два длиннющих ряда, по которым пройти, не прочихавшись, невозможно. Ткани из Лиама? Пожалуйста. От ярких расцветок рябит в глазах, а руки сами тянутся к затейливым вышивкам лесных мастериц. Медь и узорчатая сталь из Хинда, поделки из ароматного сандала и прочнейшего самшита из той же Сидды. Благовония из Феейе и притирания со Змеиных островов. И это даже не сотая часть всего, чем здесь торгуют. Совершенно уникальное место.

Но базар – он базар и есть. Хлопать ушами здесь категорически противопоказано, и эту аксиому мне пришлось испытать на себе. Хорошо ещё, что успел почуять, как чья-то рука лезет в мой карман, иначе, боюсь, болтавшаяся в нём медь имела все шансы сменить хозяина.

– Яа-ай! – вякнул попытавшийся вывернуться из захвата чумазый подросток незнакомой мне расы и звучно клацнул зубами, стоило мне встряхнуть его, чтоб не трепыхался без разрешения.

Окинув взглядом оборванца-карманника, безвольно обвисшего в моей руке, словно взятый за химок нашкодивший кот, я вздохнул и, невольно втянув носом резкий запах, исходящий от «добычи», брезгливо отшвырнул несостоявшегося воришку в сторону. Тот мигом сориентировался и, даже не потрудившись подняться на ноги, как был, на четырёх костях устремился в проход меж двух кособоких, кое-как сколоченных будок торговцев.

Проводив взглядом улепётывающего вора, я фыркнул и, пошкрябав ногтем костяной нарост на переносице, двинулся прежним маршрутом. Нет, запах незадачливого карманника вовсе не был таким уж неприятным, скорее, он вызывал у меня ассоциации с незнакомым экзотическим, но весьма аппетитным блюдом. И я бы даже, наверное, мог с этим смириться, если бы не желудок, именно в этот момент напомнивший о себе голодным урчанием. Понятное дело, что такой выверт организма не добавил мне положительных эмоций. С другой стороны, а что я должен был сделать с воришкой? Сдать добберам? Так их здесь, по-моему, днём с огнём не найдёшь. Уже полчаса кружу по базару, а ни одного представителя закона ещё не видел. Или, может быть, следовало сломать карманнику руку? Так, боюсь, после такой выходки я бы отсюда далеко не ушёл. Ткнул бы какой-нибудь сердобольный прохожий заточкой в бок, и закончилась бы эта печальная история, не успев начаться. В общем, ну их, такие развлечения.

За размышлениями я не заметил, как миновал условный «медный ряд» и оказался на очередном перекрёстке, где шла бойкая торговля едой. Собственно, как я уже успел заметить, на этом базаре чуть ли не каждый третий перекрёсток являлся эдакой «обжоркой», где столовались не только многочисленные покупатели, но и торговцы из соседних лавок не брезговали прикупить горячего. Вовремя. Надо же как-то перебить встречу с вором? Да и время уже к обеду, а ещё не завтракал…

Я высмотрел уличную кухню, хозяина которой покупатели чаще всего называли по имени, а значит, были с ним знакомы. Конечно, не бог весть какая гарантия качественности исходных продуктов и приготовленных блюд, но другой здесь просто нет. На всякий случай я ещё и принюхался к исходящим от этой кухни ароматам и, не обнаружив в них каких-то неприятных ноток, выудил из кармана пару панов. Их вполне должно хватить на солидный перекус.

Так и вышло. Пусть я не знал названий тех блюд, что шипели и шкворчали у повара на огне, но это не помешало мне обзавестись аж двумя бумажными пакетами с весьма приятно пахнущей едой. Достаточно было ткнуть пальцем в заинтересовавшее меня блюдо и продемонстрировать монеты, как повар, с бешеной скоростью измельчавший какое-то мясо огромными, больше похожими на топорики, ножами, тут же отвлёкся от работы и, проследив за моими жестами, с улыбкой кивнул. Короткая скороговорка, брошенная им куда-то в сторону, и рядом возникла невысокая огненно-рыжая девчушка, явно родственница хозяина кухни. Может, дочь, а может быть, сестра – разница в возрасте между ними была для меня неопределима.

Наряженная в свободный брючный костюм с воротником-стойкой, почему-то определённый мною как «восточный», девица шевельнула кисточками на ушах, сморщила на миг носик-кнопку и, молнией промелькнув меж пышущих жаром казанов, вновь возникла за прилавком. Она слегка настороженно посмотрела на меня и водрузила на стойку два грубых бумажных пакета, от которых одуряюще пахло едой. Мясом!

Один пан, второй… Подумав, я попробовал один из маленьких пирожков, которыми был набит первый пакет и, довольно кивнув, выудил из кармана ещё пару фартов. Девица радостно что-то пискнула, и деньги исчезли из моей руки, будто их и не было. А следом исчезла и сама рыжая. Когда, как? Драхх его знает. Вот она есть, фьють, и исчезла.

Мы с поваром обменялись короткими поклонами, и я, прихватив пакеты с едой, отправился искать тихое место, где можно было бы спокойно перекусить. Таковое нашлось лишь спустя добрых четверть часа, на краю базара. Как раз там, где начинался лабиринт взбирающихся вверх по холму улиц жилых кварталов Дортмутских доков.

Устроившись на массивной каменной лавке под погашенным ввиду раннего времени газовым фонарём, я извлёк из пакета очередной миниатюрный пирожок и с удовольствием вонзил в него зубы, одновременно наблюдая за базарной суетой, царящей в какой-то дюжине першей от меня. Обедал, смотрел и думал…

Интересное место нашлось на стыке доков и беднейшего района Тувра. Богатое. Слишком богатое для этой части города. Почему торговцы облюбовали именно этот уголок, зачем? Драхх его знает, но базар у них получился шикарный, и вот нюхом чую, что именно здесь я найду свой приработок. Может быть, не сразу, не сейчас и не завтра, но будет именно так. В этом я отчего-то уверен на сто процентов.

Глава 6. Новые знакомства

Было бы наивно надеяться найти работу на так заинтересовавшем меня рынке в первый же день, и я, признаться, и не рассчитывал на такой исход, больше уделив время знакомству с этим странным местом. Да и вернувшись сюда на второй день, я не столько приставал к людям и нелюдям с просьбами о трудоустройстве, сколько наблюдал за торгующими и торгующимися, слушал чужую болтовню… В общем, впитывал в себя здешнюю шумную и суетную, немного безалаберную атмосферу. Зато на третий день мне повезло.

В этот раз я пришёл на Рыночную площадь ранним утром и застал тот самый момент, когда здешние торговцы только-только начали разворачивать свои прилавки и разгружать привезённые на тачках, тележках и повозках товары. Огляделся по сторонам и понял, что не зря решил наведаться сюда именно сейчас, хотя и сомневался в целесообразности такого решения. Слишком свежа была память о том, как погнали меня мордовороты-грузчики с Круглой площади, когда я попытался наняться к одному из тамошних торговцев. Здесь же… То ли ввиду отсутствия серьёзных объёмов товаров, то ли ещё по какой причине, наёмных грузчиков вообще не было видно, и торговцы как-то сами справлялись с разгрузкой своих товаров и разворачиванием навесов. Правда, не все.

Проходя мимо крайнего ряда палаток, я заметил, как молодая, крепенькая, но невысокая, как и все её сородичи, розовощёкая хафла[10] мучается, пытаясь даже не развернуть, а хотя бы просто удержать захлопавшее на ветру, явно слишком тяжёлое для такой малявки, полотно сорвавшегося с крепления навеса. Может быть, если бы рядом был кто-то из её соседей-торговцев, я и не сунулся бы с непрошеной помощью, но дело происходило с «тыловой» стороны крайнего ряда, где девчонку просто никому не было видно. А почему она не крикнула о помощи, понятия не имею, но, когда я перехватил из её рук вырывающееся полотнище и с силой прижал его к вбитой в землю жерди, хафла только тихо с натугой сопела. Молча.

– Вяжи, – прохрипел я.

Кажется, лишь сейчас малявка заметила, что кто-то пришёл ей на помощь, и взбесившееся полотно больше не пытается улететь в небеса. Она подняла на меня взгляд огромных голубых глаз и…

– Ой! – пискнула девчонка и, отпрыгнув, шлёпнулась на пятую точку, отчего её синее платье и белоснежный передник тут же оказались покрыты рыжей пылью.

Ну а чего ещё следовало ожидать? Я вздохнул и, наклонившись над зажмурившейся от страха мелочью, осторожно вытащил из её руки зажатый в ней шнур обвязки. В три движения закрепив угол навеса, я покосился на по-прежнему сидящую на земле юную хафлу, аккуратно обошёл её и, закрепив последний оставшийся угол полотна, вернулся на то же место.

– Всё уже… можешь… открыть глаза, – сосредоточившись, кое-как проскрипел я, отчего мелкая ещё больше сжалась. Но уже через секунду до неё, кажется, дошёл смысл моего скрежета, и она осторожно приоткрыла один глаз. Следом распахнулся второй… Миг, и девчонка подскочила, словно ужаленная.

А я, указав ей на привязанное полотно навеса, наконец, смог выговорить окончание фразы: – Принимай работу.

– С-сп… сп-пасибо, – промямлила она, переводя взгляд со своей палатки на меня и обратно. Я кивнул в ответ и, развернувшись, собрался было уйти, когда юная хафла вдруг решительно сжала кулачки и, зажмурившись от собственной храбрости, выпалила: – А ты… ты не мог бы помочь мне разгрузить тележку?

Я хотел было объявить цену, но… брать деньги за помощь ребёнку? Я не скотина. А то, что стоящая передо мной хафла именно ребёнок… ну, пусть подросток, это я теперь вижу отчётливо. Мог бы и раньше сообразить, но, наверное, слишком яркий солнечный свет помешал сразу разобраться в возрасте девчонки, да и, в конце концов, я ещё не все названия здешних рас выучил, куда мне до умения с ходу определять возраст их представителей!

– Веди… помогу… – сообщил я малявке, и та, отчего-то мгновенно успокоившись, вдруг расцвела в радостной улыбке и, ухватив меня за руку, потащила за собой в обход палатки.

Рулоны и кипы тканей, отрезы выделанной кожи, сундук с какими-то пуговицами… остававшийся всё это время под присмотром соседей-торговцев, груз в тележке, стоящей откинутым задним бортом к прилавку, грубо сколоченному, но отполированному долгими годами использования до лаковой гладкости, действительно оказался тяжёл для маленькой хафлы. Как она намеревалась управиться с ним сама, я просто не понимаю. Впрочем, меня этот мир силушкой не обидел, так что под командованием вертевшейся у меня под ногами, вдруг ставшей ужасно деловой малявки и бдительным присмотром одного из её соседей, кстати, серьёзно так напрягшегося при виде моей синерожей туши, притащенной откуда-то его неугомонной «подопечной», я управился с размещением её товара меньше чем за четверть часа, чему та была несказанно рада. Настолько, что попыталась всучить мне целый скеллинг за помощь!

Разумеется, я ей тут же его вернул и, выудив из кармана полугрот, продемонстрировал его девчонке, после чего так же демонстративно убрал руки в карманы. Хафла нахмурилась, но один из следивших за нашей вознёй соседей-торговцев, явно понявший мою проблему с разговорной речью, вмешался.

– Он хочет сказать, что такая работа не стоит дороже шести панов, Фари. А за свою помощь он и вовсе денег не возьмёт. Верно? – торговец повернулся ко мне лицом, и я кивнул в ответ. Вот только сама юная хафла была иного мнения.

– Работа, может, и стоит. А вот помощь в нужную минуту стоит столько, насколько благодарен тот, кому она была оказана, – упрямо вздёрнув подбородок, проговорила Фари, и в эмоциях продавца мелькнуло что-то похожее на смирение. Поня-атно. Упёртая, значит…

Оглядевшись по сторонам, я заметил на прилавке разговорчивого продавца обрывок обёрточной бумаги и свинцовый карандаш. Жестом попросив владельца, изумившегося такой просьбе, я моментально получил требуемое, и наш разговор пошёл куда оживлённее.

«Стоимость работы есть результат соглашения между нанимателем и работником. Свою цену я назвал, она равна нулю», – стараясь держать хрупкий карандаш как можно нежнее, начеркал я и продемонстрировал запись Фари. Та нахмурилась.

– Стоимость работы – может быть. Но ты… вы помогли мне, не спрашивая платы, а значит, я вправе определить её сама, – вдруг перейдя на «вы», звонко ответила малявка, прочитав мои почеркушки.

Опять за рыбу гроши… Кажется, я согласен с её соседом: Фари просто упёртый барашек. Блондинисто-голубоглазый, да… А тот, кстати, окинув меня долгим изучающим взглядом, вдруг хмыкнул.

– Извините, гейс, я отвлеку вашу собеседницу. Прошу, не уходите, это займёт буквально одну минуту, – неожиданно вежливо проговорил он, вгоняя меня в оторопь. Только и сообразил плечами пожать.

И было отчего оторопеть. За время пребывания в этой синей шкуре я как-то привык к грубоватому, а порой и совершенно хамскому обращению окружающих к почти немому громиле. Да что там, даже вроде бы ставший хорошим знакомым доктор Дорвич, без всякого стеснения принимающий меня в своём доме, нет-нет да и «сверкнёт» нотками эдакого снисходительного превосходства в эмоциях. Что уж тут говорить о незнакомых людях и нелюдях. А альвы с драу? У-у… да у меня от их уничижительных взглядов порой так кулаки чешутся! И тут вдруг такое… такая вежливость. С чего бы вдруг, спрашивается? Но поразмышлять над этим казусом мне толком не дали. Фари вернулась из палатки соседа, а следом за ней подошёл и он сам.

– Гейс… – начала малявка, но, вдруг сделав паузу, вопросительно на меня уставилась.

– Грым, – поняв, чего от меня ждут, ответил я, взяв себе в имя слово, не требовавшее от меня никакого напряжения гортани. Одно из немногих… – Не гейс… просто Грым. И… на ты… «вы» – непр-ривычно.

– Грым, – кивнула Фари и, глубоко вдохнув, протараторила явно только что заученный наизусть текст: – Я с благодарностью принимаю твою помощь, но не хочу прослыть скаредой. А поскольку ты отказываешься от платы, хочу предложить тебе в ответ то, в чём, как мне кажется, ты нуждаешься: работу в моей лавке. За озвученную тобой сумму.

Я глянул на ждущую ответа хафлу, покосился на явно дожидающегося того же соседа-торговца… и вновь карандаш пошёл в дело. «Установка палатки, разгрузка тележки – полугрот. Вечером – разбор, упаковка, погрузка – тоже полугрот. Так?»

Прочитав написанное мною, Фари довольно улыбнулась и закивала. Я протянул малявке ладонь, и мы хлопнули по рукам под басистое «свидетельствую» её соседа. Вот и первый мой самостоятельный приработок. А может быть, и не один…

Дождавшийся, пока мы закончим с «формальностями», сосед-торговец подошёл ближе.

– Грым, а как вы смотрите на то, чтобы заключить такой же договор со мной? – проговорил он.

Я в ответ демонстративно почесал пятернёй затылок и заглянул в соседнюю палатку, куда более просторную, чем навес Фари, и уже заставленную товаром. Сундуки, ларцы, ящики… А на прилавке бисер, крючки для плетения, спицы, нитки… Обернулся к хитрому торгашу, явно решившему примазаться к своей мелкой соседке, и радостно улыбнулся. Торговец побледнел. Чего это он? А, чёрт! Забыл.

Стерев улыбку, перекособочившую мою морду так, что она напугала очередного невезучего, я вздохнул. «Один грот утром, один – вечером». – Черкнув, протянул лист торгашу. Ну а что? Как говорил не помню кто: «пять старушек – уже рубль». А три грота – целый скеллинг!

Мой будущий работодатель хмыкнул и, оскалившись в ответ на мою улыбку, частоколом собственных игольчатых, совершенно не человеческих кусалок, протянул руку.

– Договор. Фари, свидетельствуешь? – обратился он к хафле, и та кивнула. Серьёзно так.

– Договор, – я аккуратно хлопнул по протянутой мне ладони своей лапищей.

– Свидетельствую, – звонко объявила девчонка.

– Замечательно, – начал было торгаш, потирая руки, но я его перебил:

– Я – Грым, а ты?

– О, прошу прощения! Совсем забыл! – экспрессивно хлопнув себя рукой по лбу, воскликнул тот. – Саренс Сонс, бийский лемман. То есть свободный торговец из Бийе, по-здешнему.

– Гр-рузчик Грым… по-здешнему, – отозвался я, и даже не запнулся ни на едином слове. Сонс расхохотался, его смех подхватила Фари… ну и я не удержался. Впрочем, услышав, как задребезжали стёкла в стоящих рядом домах, а в животном ряду завизжали от страха хрюшки, я тут же заткнулся и, глянув на своих побледневших собеседников, развёл руками.

– Особенность строения гортани, осложнённая каким-то магическим воздействием… – удивлённо протянул почти моментально оправившийся Сонс и, окинув меня долгим взглядом, договорил: – Не маг… Значит, либо проклятие, либо природное свойство организма.

– Наверное, второе, – пожав плечами, проскрежетал я и, осторожно погладив по голове медленно приходящую в себя от испуга малявку, отступил на шаг. – Пойду я, пожалуй.

– Будем ждать тебя на закате, Грым! – неожиданно встрепенувшись, Фари, несмотря на ещё не сошедшую бледность, всё же постаралась улыбнуться. И я кивнул, едва сдержав ответную улыбку. Зацепила меня эта мелочь хафлингская. Чем только, не пойму…

Почувствовав лёгкий предупреждающий укол головной боли, я тут же постарался отвлечься от «неправильного вопроса» и, сделав в памяти зарубку вернуться к нему когда-нибудь, переключился на более безопасные мысли. Например, с чего вдруг мои новые знакомые в один момент стали такими вежливыми?

Покрутив воспоминания об этом моменте так и сяк, я, кажется, набрёл на ответ… Умение писать. Пусть коряво, пусть о-очень неторопливо, но в мире, где для горожан даже умение читать не является обязательным, способность излагать мысли на бумаге моментально даёт плюс сто к харизме, как говорила… Фари?! Что за бред? А, дьявол!

Словно только и поджидавшая этого момента, боль ударила в виски, отдала эхом в затылок и тут же сжала голову раскалённым обручем. В глазах помутнело, только что такой болезненно-яркий солнечный свет померк, но боли меньше не стало. Тело повело, заштормило, заплетаясь во вдруг ослабевших ногах, я кое-как добрался до ближайшей стены и, оперевшись на неё спиной, сполз вниз, марая рубаху о вековые наслоения сажи и угольной пыли на кирпичной кладке.

Приступ прошёл так же внезапно, как и накатил. Не прошло и пяти минут, как боль, превратившая меня в нечто бессильно скулящее, исчезла, оставив вместо себя понимание необходимости найти хорошего медика. Мага! В конце концов, тут живут орки, хобгоблины, альвы, цверги и прочие неки… с ушками и хвостиками! Тут есть магия, а значит, должны быть и маги-целители. Иначе грош-цена этому фэнтези!

Тряхнув головой, я огляделся по сторонам и, убедившись, что в «приютившем» меня тупике нет ни единой живой души или ещё какой погани, я кое-как водрузил себя на ещё подрагивающие ноги и, глубоко вздохнув, поплёлся домой. До очередной встречи с доктором Дорвичем оставалось всего пара часов, а мне ещё следовало к ней подготовиться… да и душ принять не помешает. Как-то укатал меня этот приступ. Аж до холодного пота.

Вот, кстати, кому и задавать вопросы о магах-целителях, как не доктору медицины? Должен же он что-то о них знать? Заодно можно будет проконсультироваться… Нет, не пойдёт. Ушлый доктор даёт консультации только за звонкую монету. Значит, надо исподволь расспросить его обо всех этих проклятиях, врождённых способностях и прочей мистике. А то вот так рассмеюсь однажды на том же базаре, и какой-нибудь отряд боевых бабок на выпасе с копыт слетит. И примут меня добберы инспектора Джейсса под белы… то есть синие рученьки, да на каторгу и наладят… Хреновая перспективка, как по мне.

Сказано – сделано. И во время обычной уже нашей послеобеденной беседы я вывалил-таки свои вопросы на голову рыжеусого сибарита со взглядом убийцы. Начал, правда, из-за угла.

– Способности, говоришь? – задумчиво протянул доктор, потягивая чай с терновым бальзамом, пока я крутил в руках основательную такую трёхпинтовую кружку чёрного эля, принесённую мне Капсом. Добрейшей души человек, между прочим, хотя физиономия – кирпич кирпичом, как и положено правильному дворецкому. Но я-то чувствую! Да и эль, опять же… чёрный. Вкусный. – Фактически у каждого разумного в той или иной мере, и у очень многих животных, имеются какие-либо способности. Естественный отбор во всей красе, выживают самые приспособленные. А таковыми среди разумных рас оказались лишь имеющие некоторые врождённые магические свойства, позже развившиеся в способности или даже полноценные умения. С животными иначе… нет, бывают, конечно, такие твари, что и архимага попотеть заставят, но чаще всего это либо созданные другими разумными химеры, либо… тупик эволюции. Видишь ли, Грым, зверь не разумен, им движут инстинкты, как присущие, так и приобретённые. А они все сводятся к чему? Оставить сильное потомство. Большое потомство. И способ достижения этой цели прост: нужно быть самым сильным, самым быстрым, самым-самым. Сила природы, её магия, влияющая на развитие всего живого в мире, позволяет достичь этой цели, превращая какого-нибудь обычного льва в нечто бронированное, ощетинившееся шипами, и способное снести каменную скалу одним ударом. Вопрос: какая самка подойдёт к такому сверхльву и сможет ли она выносить от него потомство, если приобретённые самцом свойства успели перейти во врождённые?

– Родить ёжика против шерсти? Жуть, – проскрипел я, всячески изображая внимание. Что-что, а лекции читать доктор любит. Так отчего ж не почесать его эго? Глядишь, о чём интересном бесплатно проболтается… – А разумные?

– О, с разумными всё ещё интереснее, – усмехнулся мой собеседник. – Взять тех же… да цвергов, например, с их умением кузнечного дела, которое они гордо именуют магией Первородного Огня.

– А… есть разница? – искренне удивился я.

– Ещё бы! – кивнул Дорвич. – Магия – есть наука, доступная любому разумному. Подчёркиваю, Грым, абсолютно любому разумному. А есть природные магические свойства, способности и умения. Первые – это зачатки вторых, а третье – развитие первого и второго. Ну, возьмём, например тех же цвергов. Когда-то на заре времён некое племя вынуждено было жить в вулканической долине, среди гейзеров и заснеженных гор. Сила природы дала этим несчастным упёртым идиотам некое сопротивление к высоким температурам. Свойство стало врождённым. Впоследствии один из членов этого племени, обладавший более развитым разумом, чем его соплеменники, обнаружил, что имеющееся у него свойство можно развить до возможности противостоять не только высоким температурам, но и холоду. Так свойство превратилось в тренируемую способность. А спустя ещё какое-то время потомок этого умника заметил, что хорошо натренированная способность позволяет ему не только легко переносить самый большой диапазон температур, но и влиять на температуру окружающих его предметов, причём опять же в очень большом диапазоне и с огромной скоростью. Если напрячься и хорошенько вывернуть мозг наизнанку, разумеется. И вот способность уже превратилась в умение со своими приёмами и хитростями. Понятно?

– То есть теоретически я смогу перевести свой устрашающий смех в способность или умение, действующее лишь по моему собственному желанию? – уточнил я.

Дорвич на миг задумался, пожевал губами… и уверенно кивнул.

– Несомненно. Кроме того, я почти не сомневаюсь, что этот твой «устрашающий смех» уже является управляемой способностью. Просто ты пока не можешь вспомнить, как ею управлять.

– Утешили, – вздохнув, я потёр пальцем переносицу и, чуть не пропоров его проклюнувшимся на ней рогом, зашипел. – Вспомнить было бы хорошо не только это. Доктор, а у вас знакомого мага-целителя нет? Ну, такого, чтоб плюнул-дунул, бац, и я всё помню! А?

– Отчего же, – ехидно ухмыльнулся в усы Дорвич. – Есть у меня такие знакомцы, и не один.