Приворот для неудачника

Приворот для неудачника

Виктор Самуйлов

Редактор Елизавета Самуйлова

Иллюстратор Потылицына

Иллюстратор Быстрова

© Виктор Самуйлов, 2025

© Потылицына, иллюстрации, 2025

© Быстрова, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0062-9881-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор Самуйлов

Приворот для неудачника

Повесть

Глава 1

«Вахта сорок» -так называется общежитие вахтовиков линейно-эксплуатационной службы, или коротко – ЛЭС, где я сижу в теплом помещении и бездумно листаю старую подшивку «Огонька», терпеливо ожидая начальника Тухардской ЛЭС, Шайдарова Сергея. Сижу в ленкомнате общежития, которое находится в вахтовом поселке Тухард, а для вахтовиков роднее и привычнее сказать Факел.

Я ожидал Шайдарова с твердым намерением получить ответы на многочисленные вопросы, возникавшие в моей голове после встречи в городе, в управлении; достаточно их возникало и в вертолете, когда глядел через подмерзший иллюминатор на однообразно и бескрайне стелившийся под нами пейзаж. Первый – как тут жить? И живут ли вообще на этих блеклых стылых просторах, а если живут, то как это сказывается на человеке, и сколько он тут может просуществовать?

В управлении магистральных газопроводов Шайдаров удивил меня стремительностью передвижения и поразительной лаконичностью. Надеялся теперь в рабочих условиях поговорить без спешки, расспросить более основательно о специфике работы. Интересовала романтичная сторона моей деятельности, Шайдаров в коротком разговоре успел высветить невероятно притягательную картину человеческого жития в отдаленности от цивилизации. Сейчас задерживался, должен был прилететь откуда-то из глубин тундры. То и дело звонил телефон; слышал, как отвечала уборщица, мол, еще не вернулся, дикарь идет, мясо для бригад будет.

Ага! Дикарь – олень, и полеты связаны с добычей мяса. «Однако живут…» – восхищенно подумал я. На Сахалине мы частенько браконьерничали, полеты на предельно малой высоте – удовольствие летчику, и свежая оленина к столовскому рациону всегда была кстати.

Какие загогулины вытворяет судьба!.. Только что вспомнил Сахалин, до него десять тысяч километров, а не далее чем три часа назад я находился за сто восемьдесят километров от этой ленкомнаты, в заполярном городе Норильске.

За час, преодолев на вертолете немыслимый путь и попав, по меркам нормального человека, в другое измерение, я, обозревая в иллюминатор заснеженные просторы, еще не осознавал, что на долгие годы этот пейзаж станет для меня привычным и родным.

Двадцать лет назад вспыхнул тут первый газовый факел, вот и пошло… Факел. Для меня все происходящее в последний месяц – сон… Налет у меня, как вертолетчика, две тысячи часов, но за последние десять лет я только на фотографиях лицезрел винтокрылую машину, и сердечко замирало. А тут не только приблизился к знакомому до последней заклепки Ми-8, но поднялся вовнутрь, занял место на дюралевой лавке и пролетел пятьдесят пять минут, как пассажир, конечно, но сердце рукой придерживал. И произошло это событие вселенского масштаба лишь благодаря тому, что меня взяли на работу в то время, когда весь Норильский промрайон сокращался. Тогда я и поверил, что Бог есть! Прошел комиссию, получил спецодежду, приехал на автобусе в аэропорт Валек, дождался команды на посадку. И не перечислить всех дел, которые я совершал впервые в жизни, существуя на этом свете почти сорок лет.

Три года назад я впервые сошел с трапа самолета Ил – 62 в аэропорту Алыкель города Норильска, впервые не нашел работы, впервые.… Произошло со мной от этих «впервые» лишь то, что захлопнул, как раковина, створки чувств по всем уровням восприятия действительности, закаменел под воздействием внешних перемен, затаился в проявлениях эмоций: душу берег, сердце и ум – нет; спросил – ответили, пошел туда; спросил – ответили, пошел сюда; ну, и сам посылал… И так со мной происходило, пока не сел в вертолет, который доставляет вахтовиков к месту работы…

Никогда не забуду, как, дотащив рюкзак с вещами к посадочному трапу, пропустив всех спешащих на вылет, я остановился в смущении и растерянности, снял шапку, наклонил голову: «Ну, здравствуй, родной…» Глаза больно щипнуло: мороз за сорок и ветерок. В вертолет полез последним, робко устроился в середине на краешке сиденья, пролезть вглубь мешал запасной бак с топливом; присел, боясь вздохнуть.

Услышав вой турбины от запускаемого двигателя, глубоко и обреченно вздохнул, зажмурил глаза, и, может, впервые в жизни перекрестился, неловко ткнув себе пальцем в глаз. От болезненного тычка встрепенулся, и в мгновение все мое существо прониклось верой в происходящее, и тихий восторг наполнил мою душу. Забытые, далекие ощущения всколыхнули память; я воспрял, я понял – они всегда жили со мной и лишь ждали подходящего момента, и, дождавшись, оживили уставший мозг. И сами, пробудившись от привычных, до мельчайшего оттенка понятных и родных запахов, смогли воскресить в памяти несправедливо забытые ценности безвозвратно ушедшего времени. Всё мне знакомо тут! Все мое, все родное! Звуки вертолетного, гудящего от запускающихся агрегатов чрева, милы и желанны. И очертания грузовой кабины не забыты. И так естественны силуэты пассажиров, привычно устраивающихся на неловких сидениях…. Все это неожиданно ласково и ободряюще напомнило мне о том, что жизнь не кончилась…

При появлении чуть слышных звуков посвиста, сопровождающих раскручивание винтов, у меня защипало глаза, а как началась раскачка вертолета и щелканье тумблеров на панели, в кабине пилотов, я уткнулся носом в воротник куртки, слезы подступили… От избытка чувств поклонился всему миру, попросил прощения у мертвых и живущих и дал слово себе жить уже не хандря, не впадая в уныние, а этот день и час запомнить… Вытер рукавом куртки глаза, поднял голову, огляделся. Моя бесшабашная юность, моя суровая зрелость только что встретили меня и по-дружески приласкали. Да как же я!..

Ведь вахтовики меня приняли!.. Как я сразу этого не почувствовал? Внешне обидное равнодушие, но сказано главное: ты – мужик, такой же, как и мы, так что не жди особого внимания… Без любопытных взглядов и пустых расспросов приняли. Поерзал, освобождая плечи, сдавленные соседями; бородатый мужик в нагольном тулупе недовольно крякнул, но ослабил давление – сдвинулся; молодая женщина в собачьей рыжей шапке, в потрепанной мутоновой шубе тоже чуть потеснилась, кокетливо склонила голову.

– Первый раз на вахту?.. – сощурила темные глаза, казавшиеся шальными, диковатыми, наверное, из-за подтекающей в тепле туши. Внимательно кольнула меня острым взглядом, вроде, и в душу заглянула. – Привыкнешь! И старайся первым на посадку стать, не скромничай – затрут, – промокнула маленьким душистым платком глаза, покачала головой, увидев черноту на нем. – Вот, дура! Начепурилась, как на свиданку… – еще раз взглянув на меня, сняла шапку, рассыпав по плечам лавину рыжих волос.

Я невольно улыбнулся.

– Нечего ржать! Ты, в своей вязаной камилавке без мозгов останешься, закажи немедленно, собачью закажи! – шальные глаза на секунду потемнели. – Говорят, рыжие счастье приносят…

Я кивнул головой. Дама плотно навалилась на меня, наклонилась к уху; вертолет уже рулил на взлетку, вой двигателей мешал диалогу с настырной дамой, а она, в этой обстановке, с до боли знакомыми, родными запахами, мешала мне вполне отдаться воспоминаниям, заполнившим мою душу. Женщина дохнула мне в лицо легким запахом алкоголя.

– В тундру только первый раз так одеваются, – хохотнула, толкнув локтем в бок. – Сразу видать, что холостой, не боишься поморозить?.. – еще раз игриво толкнула вбок. – Присмотреть-то некому?

Минут десять я терпел армат духов и вина, ждал, пока Валя, так звали женщину, устанет надсаживать горловые связки, что и случилось. Уронив голову мне на плечо, она мирно засопела. Пахло от ее волос душистым мылом, мягкой чистой постелью, пахло от нее забытым домашним уютом.

То ли от разговора ни о чем, от тепла ли горячего тела, мягко прильнувшего ко мне, в моей душе наступило умиротворение и покой, на короткое мгновение почувствовал себя совсем маленьким, сидящим на коленях у матери, ощутил ласковое прикосновение её ладони к моей щеке. Даже руку поднял, потрогать… Опять чуть не прослезился, сердце зачастило, заметалось. Да ведь и есть, с чего… За долгие годы впервые я почувствовал, что не убоюсь мучительной ночи, что меня не устрашит кошмарный рассвет, и я смогу без страха устремить свои мечтания на неделю вперед, на месяц, год; я, наконец, смогу воспринять жизнь, как может ее воспринимать живое разумное существо. И я теперь не стыжусь прошлого, и настоящее мне уже в радость…

Глава 2

В беготне с оформлением по устройству на работу осознать, что же со мной произошло, и хоть немного заглянуть вперед, определиться с дальнейшим поведением, я мог лишь через ощущения и через всклик сердца: наконец-то!.. вроде, наладилось…

Понимание пришло позже. Но естественное состояние русского человека – подай мне все сразу. Русский мужик, по сути своей, есть и остается ребенком и романтиком до последнего вздоха. И мне хотелось поскорее испытать себя: узнать, смогу ли я жить один, жить в совершенно незнакомой обстановке, и не где-нибудь, а у черта на куличках, в тундре, за Полярным кругом, на территории полуострова Таймыр. О работе не беспокоился, работой испугать меня трудно. Вот терпение и созерцательность для русского человека – мучительное состояние, хотя и необходимое. Я русский, я не мусульманин, у них, что б ни случилось, один ответ: на все воля Аллаха.

А тут, какая еще созерцательность, какое уж терпение!.. Места себе не находил, услышав неделю назад раздумчивый голос начальника управления, господина… а тогда еще товарища Мищенко, соображающего, как помочь военному морскому летчику, согнувшемуся от жизненных тягот.

Начальника управления магистральных газопроводов отличала от прочих многих начальников, виденных мною, железобетонная уверенность в своей значимости. И действительно, его вид вызывал доверие, я бы сказал, вселял надежду: правильные красивые черты лица, кряжистая фигура, крупная голова с густыми волосами, тронутыми обильной сединой, ровно державшаяся на крепкой шее, говорили о том, что для этого человека нерешаемых вопросов не существует. И я с робкой симпатией проникся желанием, чтоб он помог мне. Ну, и речь… неторопливая, успокаивающая, раздумчивая…

«Точно, поможет…»

Мищенко сразу заявил, что работа есть, обходчик нужен, но не в Норильске, а в тундре, на Тухардской ЛЭС работа. Нахмурился: «И не то чтоб денежная…» Внимательно посмотрел на меня, отстранился, и как будто все сразу поняв, сочувственно пробурчал:

– Ну, если так хреново, то на данный момент она для тебя, может, и самая подходящая, и если согласен… то!..

…Я замер, почувствовав всю необычность и ждущие меня открытия уже в словосочетании незнакомых слов: Тухард, ЛЭС, обходчик, тундра. «Согласен! Согласен!..» – все кричало во мне, но лишь кивнул головой, враз очугуневшей от хлынувшего в нее жара. Мищенко добавил, что сегодня прилетел начальник Тухардской ЛЭС, и завтра я с ним должен встретиться тут же.

Наспех попрощавшись, выскочил на мороз, глубоко вздохнул, хватил горстью снег, приложил его к лицу, показалось – он зашипел и стал горячим: меня бил озноб, я подло и трусливо потел в предчувствии глобальных перемен, кошмарную ночь провел в попытке угадать, что меня ожидает на новой работе. А зря мучился, все до такой степени оказалось ново и необычно, что в избытке впечатлений через некоторое время начал я писать стихи, а потом осилил и прозу, но это уже отдельная история.

Искренне благодарен судьбе, позволившей встретиться с людьми, которые с теплом и пониманием приняли чуждого им по духу человека, запутавшегося в своих внутренних переживаниях, не оттолкнули, не добили, а поняли и помогли устроиться в этом сложном мире, помогли укрепить и тело, и дух, успокоить на время мятущуюся душу, осознать свое глубокое я…

Не сомневаюсь, что в делах и поступках героев еще не написанных произведений я предоставлю возможность узнать себя многим, с кем я работал бок о бок два десятка лет. О них сложнее писать в силу того, что мы долго и близко общались по работе. А работа вахтовая такая, что друг о друге мы знаем почти все: проблемы с детьми, усложнившиеся отношения с близкими и далекими родственниками… «северянин деньги лопатой гребет»… Всем нужно от нас одно… А нам что нужно? От меня лично – слова! Слова внимательного, бережного и всевидящего.

Все увидится по-другому по прошествии какого-то времени, за многие сотни километров от этого сурового края. И только там, среди цветов и зелени, под щебет птиц, вновь переживая пережитое и прожитое, отсеивая внешние проявления, я смогу понять этих людей, добросовестно и преданно трудившихся в лучшие годы их жизни, далеко не в лучших условиях. Чему они посвятили свою молодость, на что положили здоровье? На себя? Детям угождали, родных и близких кормили? И это присутствует… А может и на благо Родины они трудились? Родины интернациональной… и многострадальной?

Глава 3

На следующий день, увидев в автобусе, ехавшем на ГРС, высокого, красивого молодого человека с живыми быстрыми глазами, решил, что это и есть Шайдаров. Таким и должен быть настоящий вахтовик: тулуп нараспашку, шапка на затылке. Конечно, не в шапке и в тулупе дело…

У Кастанеды – Дон Хуан – индеец, житель лесов и прерий, вольный человек, учит белого друга, пришельца от цивилизации… учит умению затаиться, умению рационально расходовать силы. Мужчина – воин по своей сути, и долг его – защищать родной очаг, а это достигается непрерывной внутренней собранностью, напряженной готовностью в любое мгновение к бою, к схватке; его естественное состояние – немедленный отпор любой угрозе. Учит тому, что за успехом обязательно последует падение, счастье сменит горе, и лучше бы пониже уровни радости, тогда не так болезненны будут периоды несчастий. Но учит, что и горе проходяще, за ним придет успех… Выдержи, не сломайся в черной полосе жизни!..

Я примерил постулаты мудрого индейца к северянам, к тем, кто волею судеб подался за полярный круг. Северная природа экзаменует слабых и отсеивает их быстро и безжалостно, но слабость неискушенного юноши лишь в том, что хочется сразу заиметь много тут: полярки, деньги… Соответственно, все блага цивилизации подай мне и там, «на материке», и тоже в короткий срок. Но слишком непривычно холодно за полярным кругом, да к этой напасти еще и кислорода в атмосфере маловато. Вот и первостепенная задача: научиться в короткий срок умению беречь силы, научиться здоровье и молодой задор по крохам тратить.

Удержаться сложно первых три года, а далее перетерпятся и остальные, а сколько их, остальных… Это определяет для себя тот, кто терпит! Поэтому молодые в течение первых трех лет жизни на севере очень похожи друг на друга: быстротой мышления похожи, нетерпеливостью в движениях и речи; ну, а после трех лет работы похожи по-другому: во всем сосредоточены и неторопливы, мудрость обаяла разум раньше, чем седина усыпала голову.

Глава 4

…С Шайдаровым, как и предполагалось, мы встретились и переговорили в коридоре управления; он нетерпеливо представился, тут же потребовал трудовую книжку, небрежно заглянул в нее. Мне показалось, что он уже знал, что – там (в год я имел по три-четыре записи), и выдал неприятное резюме: пронзительно и лукаво всматриваясь в мои глаза, произнес раздельно и четко: «По своей воле от нас не уйдешь, или по тридцать третьей, или…» Над вторым «или» задумывался часто… Пришло время, я прочувствовал всем, что есть живого в человеке, это второе «или…», и как оно держит северянина за полярным кругом, и как он сам держится за это «или».

Ну, а Шайдаров стремительно перешел к короткому ознакомлению меня с будущей работой. Его уже не интересовало, что мне комиссию надо пройти, что я могу загулять, пропасть… как о решенном, спрашивал об умении готовить пищу, следить за собой, жильем, ладить с незнакомыми людьми… С природой на каком языке я… А с животными? Охотник? Рыбак? Что умею делать? С собаками, какие отношения?

– Нормальные… – успел ответить на последний вопрос.

Я шалел от тихого счастья. А Шайдаров, на прощанье, поплотнее нахлобучив на голову ушастую ондатровую шапку, хлопнув по ней ладонью, гордо заявил:

– Сам настрелял, – приостановился. – На Факеле «Вахту – сорок» ищи.

…Разговаривали мы с Шайдаровым слишком мало, чтоб я успел его расспросить о том, что ждет меня. В чем он преуспел, так это ошарашил незнакомыми экзотическими терминами, введя меня в состояние жгучего ожидания. Тогда показалось, что красуется парень, что термины: ЛЭС, УМГ, Вахта – сорок, ГТТ, Газ – 77, Нитка, Гребенка, Песец, Куропатка, – экзотика для пацанов, а вдохновенный, с романтическим уклоном словесный напор и быстрое исчезновение – пустой антураж.

До посадки в вертолет я находился в привычном состоянии тихой агонии, но, неловко ткнув пальцем себе в глаз, неожиданно выплыл из забытья и теперь воспринимал окружающее всеми органами чувств нараспашку, как новорожденный…

Глава 5

Вертолет пошел на снижение, сделал круг, наклонился, и я заметил какую-то похожесть на людское обиталище. Здоровенные емкости для топлива, заснеженные крыши бараков и длинных сараев торчали прямо из снега. Успокоил себя тем, что сверху всегда так земля видна: неказисто там все и затеряно выглядит. Пока я смотрел в иллюминатор, вертолет приземлился.

Валя толкнула меня:

– Выходи, мне дальше, летчики движки выключать не будут, не задерживай народ…

Не успел я оглянуться, как остался один; с минуту стоял, уткнув лицо в рюкзак: винтами снег так закрутило, что задохнулся. А когда протер глаза… трое сошедших со мной убежали в белую мглу. Покрутил в растерянности головой и замер.

Аэропорт… На картинках видел, а тут – наяву… игрушечное бревенчатое здание в два этажика, кругом снег, плотный, наглый, уверенный, что он хозяин на этих стылых просторах.

Пока стоял, оглядываясь, еще вертушка приземлилась. Ах, и красиво!.. Осев, распластавшись на снегу оранжевой тушей, лениво крутит винтами, гоня поземку… этот с выключением.

От вертолета спешит цепочка людей; наклонившись, отворачивая лица от ветра, подняв воротники курток, шуб, тулупов, тащат рюкзаки, мешки, узлы. Спрошу, куда мне идти… Для полного счастья оленей увидеть, на картинке помню… точно, стояли, с нартами и каюром. Пока водил глазами, и этот народ разбежался, и куда успели пропасть?

«Вахту сорок» нашел не сразу: гуляющих праздно – нет, зайти – спросить – некуда.

Сугробы, собаки, жуткий мороз… Наконец, добрался…

Длинное приземистое обиневевшее здание… С трудом открыл тяжёлую дверь, вошел, оббив валенки от снега, и сразу оглохнул от тишины и ослепнул от чистоты. Мавзолей…

С полчаса маялся у закрытой двери с надписью «Начальник Тухардской ЛЭС – Шайдаров». Ни души… Пришла уборщица, равнодушно спросила:

– На работу устроился? Обходчиком? Ничего работа… скучно и зарплата маленькая, – вздохнула. – А так, ничего работа… Пройди в ленкомнату, журналы полистай.

Три часа отсидел в ленкомнате. Тишина поразительная, стекая в раковину, шуршит на кухне вода. «Чтоб не перемерзла», – развеяла мое недоумение та же уборщица. Постукивает по плинтусам швабра, тепло, тихо и мирно до обморока, даже не верится, что тут вахтовики живут. В моем понятии, вахтовик, все равно, что зэка на поселении. Неказистое снаружи здание внутри удивило современностью отделки и рациональной планировкой.

– Недавно построили! Начальник у нас молодец, в первую очередь для людей старается, – с уважением заявила женщина, заметив, с каким вниманием я разглядываю обитые цветным пластиком стены. – В ванную пройди, в душевую загляни, а туалет, ну, загляденье, – и тут же заворчала, – тока мужик есть мужик, хоть золотой стульчак поставь, все одно испоганит, – сердито хлопнула входной дверью.

На прощанье предупредила:

– Смотри, они вчера залетели, если предлагать начнут, откажись, не успеешь и поработать – выпрет, он строгий насчет этого дела, – щелкнула себя по горлу, погрозила кому-то пальцем, – вам дай волю…

И вот, наконец, хлопнула дверь… раз и еще раз, забухали тяжелые шаги, голоса и смех наполнили здание. Народ вернулся с работ. Чуть посидев, я выглянул в коридор, никто на меня и не глянул, все деловито ходили туда-сюда по каким-то одним им ведомым делам. Молодые, пожилые, старые… скидывали ватники, валенки, волокли все это непреподъемное, промасленное, промороженное, в сушилку. Я почувствовал, как звонко пахнуло морозом, свежестью и чистотой от этой ветоши. Деловито и по-домашнему сновали мужики в душ, туалет, на кухню.

Остроносый, темный как грач парень на бегу запалено глянул на меня, в руках он держал две бутылки водки. Остановился, глубокомысленно хмурясь:

– Выпьешь?

Я растерянно покачал головой:

– Начальника жду, надо определиться, куда дальше.

– Сейчас, подожди…

Парень протопал до середины коридора, бутылки поставил на лавочку, стоявшую рядом с открытой дверью, просунув в нее голову, что-то спросил. Оглянувшись, махнул рукой:

– Иди быстрей, тут он, – забрал бутылки и, приостановившись возле меня, кивнул на них. – Болеешь или, правда, не пьешь? – ответа не стал ждать, чуть бочком побежал дальше, на ходу крикнул:

– Если передумаешь, в двенадцатую постучи, Парежева спроси.

В тот момент мне не верилось, что через некоторое время и я стану своим для многих, узнаю столько нового, необычного, отчего жизнь моя заиграет ярким живым светом, и день станет не так тягостен, а ночь мучительна будет только в полярную зиму. Но что это по сравнению с тем, что я приобрел! И главное, я ничего не потерял!

– К Палычу поедешь… – коротко глянул на меня Шайдаров. Я и через порог еще не успел переступить, поздороваться. – Садись, слушай!

Уселся на стул, смотрю во все глаза на него, надеясь определить, что это за чудо цивилизации. До неприличия молодой, уверенный в себе и уж очень энергичный. Ерзает так, будто старый стул, оглушительно скрипевший под ним, горячий или колючий; я невольно напрягся, ждал, что сию минуту начальник вскочит, крикнет: «Вперед!..» – и помчится по наиважнейшим делам, и я побегу вслед за ним. А он, откинувшись вместе со стулом к стене, устало потянулся, спокойно продолжил:

– На девяносто третий километр отправишься, позывной – «Юпитер», – посмотрел на меня, ожидая вопроса по поводу такого названия. Крякнул раздосадовано, – еще есть «Марс», ты там будешь работать, но стажироваться поедешь на «Юпитер», лучше Владимир Палыча работу обходчика никто не знает, грамотный… начальником цеха на Мессояхе работал.

Еще раз внимательно посмотрев на меня и поняв, что вопросов в ближайшую секунду ждать не приходится, а меня заклинило… облегченно вскочил, выхватил из-под стола теннисные ракетки и, крепко зажав в длинных пальцах белый мячик, бросился к выходу. Приостановился, ухватившись за косяк двери, оглянулся.

– Сейчас зам подскочит, с ним и поедешь… Все! Будь здоров…

Я, наверное, вид имел растерянный и глупый, если вошедший мужчина аскетического сурового обличья, посмотрев на меня, понимающе хмыкнул, мелькнувшая лукавинка в глазах сразу превратила его во вполне симпатичного, свойского мужика. Он быстро протянул сухую руку:

– Марсюков, замначальника ЛЭС. Готов? Если да, то поехали.

У меня не нашлось слов как-то выразить свое удивление: то сидел до геморроя три часа, выжидал чего-то, готовя вопросы, и – хлоп, топ… – поехали.

Марсюков за полчаса езды вышиб из меня не только вопросы, но и последние крохи городской пыли, и еще много чего вылетело из меня. Хитро и победоносно взглядывая вперед, зам не только резво управлялся с рычагами, но успевал в короткой остановке, ловко подхватив к плечу ружье, куда-то пальнуть в открытую дверь. Пальнул-то он раз пять, но чуть не на ходу, по-ковбойски выскочив наружу и заскочив назад, кинул в вездеход лишь одну куропатку. Я хоть и ошалел от невероятно романтического начала моей работы в Газпроме, ехидно хмыкнул: « Джигит механический, ё-моё…» Зам понимающе кивнул головой, думаю, другое послышалось, гаркнул, перекрывая грохот работающего двигателя:

– Дробь мелкая, не берет, рикошетит от перьев, вставлю сынуле, не те патроны подсунул. Услышанное повергло меня в тихий ужас: «Что ж тут за птица, если ее и дробь не берет?..»