Всё, что было у Эммы

Всё, что было у Эммы

Мия Стоут

Дизайнер обложки Елена Матвеева

Корректор Сергей Ким

© Мия Стоут, 2025

© Елена Матвеева, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0067-7029-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Новый мир оказался неожиданно ярким.

Первым, что он увидел, открыв глаза, был свет направленных в его сторону ламп. Они слепили, и это мешало рассмотреть людей, стоявших вокруг кушетки и с любопытством его разглядывавших. Они переговаривались, трогали его руки, качали головами и улыбались, а маленькая девочка лет семи подобралась ближе, чтобы потрогать его волосы.

– Эмма, отойди, мы же договаривались, – зазвучал строгий голос, показавшийся ему смутно знакомым. – Ничего не трогать.

Высокий мужчина с аккуратно зачесанными назад светлыми волосами наклонился над ним, рассматривая его с критическим выражением лица. Какое-то время они просто смотрели друг на друга, затем мужчина пожал плечами.

– Возможно, на этот раз удалось, – задумчиво сказал блондин сам себе, а потом обратился к нему: – Кто ты? Назови свое имя и цели программы.

– Я Генрих Вайсвольф, старший оператор ковчега «Таубе», – ответил он. – Моя основная цель – найти безопасное убежище для людей, находящихся под моим командованием. Сопутствующие цели – следить за поддержанием системы жизнеобеспечения, следить за сохранностью жизней экипажа, следить за…

Конец фразы утонул в смехе присутствующих. Кто-то из людей тихонько хихикал в кулак, а кто-то откровенно чуть ли не плакал от смеха. Высокий блондин нахмурился и поднес ладонь к лицу. Кажется, этот жест выражал разочарование.

– И кто же у нас в техническом отделе такой шутник? – Голос человека звучал раздраженно. – Вы хоть понимаете, как важно создать рабочую модель хотя бы на этот раз? Учтите, я узнаю, кто это был. Два месяца будете сидеть на сухпайке!

– А ты узнаешь меня? – девочка вновь упрямо протиснулась к кушетке и дотронулась до его руки. – В тебе должна быть память моего папы, так что меня ты точно должен знать! Папа же записал меня в свои архивы, верно?

– Эмма, – повторил он, будто вспоминая что-то важное. Программа подсказывала, как надо было действовать, встречая нового человека, но что-то внутри входило в резонанс с ее подсказкой, будто он и впрямь знал Эмму не первый год. – Привет, Эмма. Я рад с тобой познакомиться.

– Но как я могу с тобой познакомиться, если не знаю, как тебя зовут? – хихикнула Эмма. – Ты не Генрих Вайсвольф. Генрих это мой папа, – она кивнула на недовольного блондина. – Хоть ты на него немного похож, но ты не он.

– И впрямь у него пока нет имени, только номер, – Генрих улыбнулся дочери. – Если хочешь, можешь сама придумать ему имя.

– Конечно, хочу! – Глаза Эммы блестели. – Он выглядит потрясно! Совсем как большая кукла, ну, как те, которые делали до войны, только огромная!

– И как же ты его назовешь? – поинтересовалась женщина в белом халате, стоявшая рядом с Эммой.

– Хочу назвать его Бенедикт, – ее большие голубые глаза на мгновение встретились с его глазами.

– Иронично, – рассмеялся Генрих, прижимая дочь к себе. – Что ж, Бенедикт, смотри на нас и запоминай новую цель. Защищай Эмму, помогай ей и будь вместе с ней до тех пор, когда ей уже не будет нужна твоя помощь.

– А он правда будет со мной столько же, сколько и ты? – Эмма посмотрела на Генриха все теми же широко открытыми от любопытства и удивления глазами.

– Лучше, – Генрих вновь улыбнулся дочери. – Он будет с тобой гораздо дольше, чем я.

«Мое имя – Бенедикт, – отметила программа новые данные. – Я должен защищать Эмму, помогать ей и быть вместе с ней до тех пор, когда ей уже не будет нужна моя помощь».

Параллельно с этой мыслью андроид самой последней модели отдал соответствующие команды своему телу и сел на кушетке.

Глава 1. Хроники прошлых дней

– Это против правил, мисс Эмма, – программа подсказывала, что в подобных случаях он должен хмуриться, выражая свое недовольство действиями девочки. – Вы должны быть в кровати, когда в жилых помещениях отключают свет на ночь. Выходить из жилого блока ночью не рекомендуется.

– Всего один раз! – девочка закатила глаза. Ему пришлось мягко поймать ее за руку, чтобы она не сбежала. – Ну же. Мы просто обязаны там быть!

Казалось, она стала гораздо более энергичной и непоседливой за эти три года. Эмме Вайсвольф недавно исполнилось десять лет, ее длинные светлые косы стали еще длиннее, голубые глаза еще больше, а росла она быстрее любой ровесницы, о чем постоянно ему напоминала. В блоке памяти у Бенедикта за это время накопилось много посторонней информации, которую программа относила к разделу «об Эмме». Истории о школьных уроках и подругах, рассказы о прочитанных книгах, болтовня о том, что она ела на ужин. Он запоминал все, что помогало следить за благосостоянием его человека: Эмма любит вафли, но полезнее для организма будет овсяная каша из пакетика, которую она тайком выкидывает в мусор. Эмма обожает довоенные фильмы, но некоторые заставляют ее плакать, как тот старый фильм о собаке, поэтому включать их часто нельзя. Эмма вообще без ума от животных, но так как домашних питомцев на ковчеге не держат, старший оператор подарил ей на день рождения механическую кошку, которая умела гулять по комнате и издавать широкий ряд звуков от пронзительного мяуканья до тихого урчания. Эмма хочет кататься на роликах каждый день, но в этом месяце она уже врезалась в двери комнаты и повредила коленку, поэтому ролики отправляются на склад до лучших времен.

За три прошедших года Бенедикт усвоил, что оберегать Эмму часто означало не давать ей делать то, что она хочет.

– Но папа разрешил, – она раздраженно надулась. – Ты иногда такой скучный. Почему ты не можешь хоть разочек не быть скучным?

– Потому что он андроид, Эмма, – в комнату заглянул Генрих. – И его программа не даст ему послаблений, даже «разочек». Все в порядке, можешь ее отпустить. Приказ старшего оператора.

– Мисс Эмма, можете выйти из жилого блока, – эхом повторил Бенедикт, отпуская ее руку.

– Наконец-то, – фыркнула девочка. – Ну же, идем скорей!

– А он тебе там зачем? – в голосе Генриха зазвучало удивление. – Бенедикт может подождать нас здесь.

– Но я хочу, чтобы он тоже увидел, – глаза Эммы сияли. – Он тоже должен увидеть это.

– Но ему будет все рав… – Генрих вздохнул. – Ладно, почему бы и нет. Бенедикт, ты идешь с нами.

– Да, сэр, – ответил он.

Они прошли мимо жилых помещений, забитых койками со спящими людьми, и пересекли огромный главный зал, встретивший их ровным гулом огромных моторов, не затихавших ни на миг. В молчании они поднялись на верхний этаж, в ночное время доступный лишь руководству, и оказались под самым куполом, таинственно мерцавшим красными огоньками лампочек. Коридор был не очень длинным. Эмма вертела головой, рассматривая расчерченный вспышками света потолок, а Генрих набрал код на панели дальней двери и жестом пригласил их следовать за собой. Автоматически пропустив Эмму вперед, Бенедикт увидел кабину пилотов ковчега, в которую обычно не пускали никого, кроме самых высокопоставленных членов экипажа. Вдоль стен располагались несколько огромных пультов для управления всеми системами ковчега, но не только они здесь привлекали внимание. В кабине пилотов было нечто, недоступное всем остальным обитателям ковчега.

Окно.

– Ого, – Эмма завороженно смотрела на него, будто боясь подойти ближе. – Все такое… Пустынное и темное.

– Да, сейчас же ночь, – усмехнулся Генрих. – Но ты ведь сама хотела посмотреть на луну и звезды. Смотри, там, впереди, это и есть луна. Большая и круглая, прямо как в учебнике, да?

– Луна очень красивая, – на лице Эммы было сложное выражение, будто она получила вовсе не то, чего ожидала. – Но… Я не думала, что земля будет такая… Голая. Там будто вообще нет жизни.

– Пока что нет, – Генрих рассеянно потрепал ее по голове. – Землю здорово потрепало радиацией, но волноваться тебе не о чем. Мы найдем безопасное место, и там все будет гораздо красивее.

– Но где мы его найдем, если все тут такое безжизненное? – Эмма смотрела вдаль. – Тут… Как будто вовсе ничего нет.

– Не беспокойся, милая, – Генрих улыбнулся, сухо и быстро. – Все мы тут знаем, что делаем. Мы выполним нашу цель.

– Интересно, – Эмма нахмурилась. – А те люди, кто развязал войну, тоже знали, что делают? Они знали, что все будет вот так?

Генрих ничего не ответил, и она обернулась к Бенедикту, что побудило программу вклиниться в разговор.

– Предположительно, – отозвался Бенедикт, отвечая на запрос. – Так как строительство ковчегов было завершено еще до начала войны, уместно будет допустить возможность, что военные структуры догадывались о том, чем война завершится. Но просчитать заранее все риски им все же не удалось, о чем свидетельствует тот факт, что лишь немногие из ковчегов остались в удовлетворительном состоянии и способны продолжать выполнять свои функции. Ответ на ваш вопрос таков: с вероятностью в девяносто процентов военные структуры знали, к чему приведут ядерные удары, но не смогли точно рассчитать последствия, что привело к выведению из строя некоторых ковчегов.

– Постой, – в глазах Эммы появился страх. – Лишь немногие? А другие ковчеги? Что с ними случилось? А с людьми?

– У Бенедикта неполная информация на этот счет, – Генрих пренебрежительно махнул рукой. – Другие ковчеги разрабатывались, это верно, но они были признаны дефективными, поэтому и не были использованы. «Таубе» идеально справляется со своими функциями, и тебе не стоит об этом беспокоиться. Так что мы будем делать, Эмма? Слушать курс истории или смотреть на звезды в телескоп?

– А что, можно и в телескоп посмотреть? – Эмма робко улыбнулась.

– Конечно, – Генрих взял ее за руку. – Пойдем, я покажу тебе Бетельгейзе.

– Бенедикт, идем, – она схватила его за запястье свободной рукой. – Ты тоже должен это увидеть.

Повинуясь ей, он послушно заглянул в телескоп, который Генрих установил позади пульта управления. Ему открылось черное ночное небо с бесчисленным количеством звезд. Большинство названий уже было загружено в программу.

– Ну как? – он перевел взгляд на Эмму, глаза которой снова сияли. – Правда ведь красиво? – Она смотрела на него, и ее улыбка постепенно угасала вновь. Программа подсказала, что Эмма ждет ответа, реакции, которую не получает.

– Этот вид был довольно познавательным, – он выбрал один из вариантов, наиболее приближенных к реакции, которую она ждала. – Учитывая, что лишь немногие люди на ковчеге имеют возможность наблюдать звезды ночью, это весьма ценный опыт.

– Это замечательно, правда? – Эмма зарделась. За ее спиной Генрих кивнул, подсказывая Бенедикту, как надо отвечать.

– Да, мисс Эмма. – Бенедикт послушно кивнул. Девочка хихикнула и прильнула к телескопу сама, рассматривая знакомые созвездия.

Этой ночью мисс Эмма была счастлива, и программа внесла ее в архив важных воспоминаний, таких как любимые книги мисс Эммы и ее детские мечты.

                                          ***

– Мисс Эмма, это нерационально, – он отошел на шаг назад, когда в стену рядом ударился учебный планшет. Маленькая робокошка отозвалась тихим мяуканьем, когда планшет приземлился рядом с ней. – Разбрасывание вещей не поможет вам достичь цели, какой бы она ни была.

– Ой, да заткнись, – огрызнулась Эмма. В ее глазах были слезы, и это заставляло программу работать на полную мощность, пытаясь отыскать сбой или ошибку в привычном течении дел, что повлияла на состояние человека.

Работать с мисс Эммой было сложнее, чем следить за огромными двигателями ковчега. Архивы информации приходилось регулярно обновлять. Эмме недавно исполнилось пятнадцать лет, она давно не играла с игрушками, она перестала носить платья и юбки, отдав предпочтение джинсам и свитерам черного цвета. Многие способы ее успокоить и привести в нормальное расположение духа уже не работали. Как и сейчас, его система часто сбоила, не в силах выполнить свою задачу и не в силах понять, в чем была допущена ошибка.

– Мисс Эмма, объясните ситуацию, – он попытался взять ее за руку. Раньше это ее успокаивало, но сейчас она лишь фыркнула и отдернула руку. – Я не понимаю. Ваше физическое состояние в норме. Сегодня не произошло событий, которые могли бы изменить ваше ментальное состояние. Есть ли какая-то проблема, о которой вы мне не сообщили?

– Ты не поймешь, – Эмма села на своей узкой кровати, скрестив руки на груди. Механическая кошка подошла к ней, и Эмма машинально взяла ее на руки, баюкая, словно живую. На глазах у нее по-прежнему блестели слезы. – И я тебе уже сказала, в чем проблема. Ингрид выдают замуж.

– Ингрид это ваша подруга, – он начал рассуждать вслух, пытаясь добраться до сути. – По традиции, близкие друзья радуются за человека, который решил связать себя узами брака. Проблема по-прежнему неясна.

– Да ничего она не решала, – Эмма шмыгнула носом. – Она просто согласилась под давлением… Всех! Да ей же всего семнадцать. Она даже не любит этого придурка, просто родители насели на нее с разговорами о цели человечества и восстановлении популяции и прочим дерьмом. И она согласилась.

– Но ведь цель человечества – это действительно восстановить популяцию и произвести как можно больше детей к тому времени, как ковчег достигнет безопасного места для высадки, – он подошел к кровати и опустился на одно колено перед ней, помня, что мисс Эмме неудобно было бы смотреть на него снизу вверх. – Если эти данные неверны, прошу, дайте мне нужную информацию, чтобы я мог понять вашу проблему.

– Цель человечества и цель отдельного человека это разные вещи, – Эмма смотрела на него устало и горько. – Она не хочет этого, понимаешь? И никакие пафосные слова это не изменят. Она не будет счастлива, а если Ингрид не будет счастлива, как я могу радоваться, глядя на это? Конечно, мне будет грустно. У тебя в твоих электронных мозгах вообще есть понятие о том, что такое грусть?

– Грусть, она же печаль или тоска, это отрицательно окрашенная эмоция, которая возникает в случае недовольства человека собой или своей жизнью, – процитировал Бенедикт.

– Ну ладно, – вздохнула Эмма. – Но ты понимаешь, что это означает? Что человек чувствует, когда ему грустно?

– Нарушения в ментальном состоянии могут повлиять на качество работы и жизни человека, – ответил он. Его процессор начал издавать еле слышное гудение, как и всегда, когда перегружался. – Но как именно и почему, я не знаю. Не хватает данных.

– Знаешь, – лицо Эммы постепенно просветлело, как и всякий раз, когда у нее появлялась новая идея. – Знаешь, при физических травмах человек чувствует боль, которая затрудняет движения или работу? Ответ нервной системы на то, что с организмом что-то не так. – Он кивнул, и она продолжила: – Грусть и другие негативные эмоции – это как боль внутри, как травма ментального толка. Когда мы грустим, мы словно получаем раны… в душе. И необязательно, чтобы что-то происходило конкретно с нами. Эту боль можно чувствовать и за близких людей тоже.

– Раны в душе, – повторил он, обрабатывая новую информацию. – Спасибо, мисс Эмма.

– Теперь понимаешь?

– Мне по-прежнему непонятна сама концепция чувств и ощущений, – честно ответил он. – Но теперь я могу представить, как этот механизм устроен у человека. Думаю, ваш отец мог бы вам помочь с решением проблемы, если бы вы рассказали ему про Ингрид.

– Отцу плевать, – Эмма пожала плечами. – Он не станет заморачиваться ради нее. Думаю, мне вообще повезло, что я дочь старшего оператора и меня не заставляют саму поскорее выскакивать замуж и рожать детей для восстановления популяции. Ладно, давай поговорим о другом. У меня сейчас голова от всего этого лопнет. – Эмма вытерла слезы. – Ты можешь снова меня постричь? Хочу отвлечься.

– Вы просили подровнять концы волос полмесяца назад, – напомнил он, послушно вставая и доставая ножницы из ящика ее письменного стола. – Это выбивается из вашего графика стрижки.

– Я хочу сменить имидж, – заявила Эмма, отпуская кошку. Она села на стул перед письменным столом, откидывая назад длинные светлые волосы. – Каре, пожалуйста. И после этого покрась в черный. Как у тебя. Думаю, это то, что нужно сейчас.

– Да, мисс Эмма, – он положил ножницы на стол.

– Надеюсь, хоть ты не будешь попрекать меня тем, что я хочу покрасить волосы, – она установила перед собой настольное зеркало. – Как это обычно делает отец.

– Я не буду этого делать. Для меня имеет значение лишь состояние мисс Эммы, – отозвался он. – Ее внешний вид должен нравиться ей и удовлетворять ее потребности.

Эмма безразлично посмотрела на их отражение в зеркале. Хмурая девочка-подросток и ее бесстрастный невысокий ассистент с идеально правильными чертами лица. Даже сейчас не все на ковчеге понимали с первого взгляда, что он не человек – ведь все в Бенедикте, включая короткие шелковистые волосы и голубые глаза, выглядело довольно… правдоподобно.

– За это я тебя и люблю, механическая нянька, – хмыкнула она.

– Любите меня? – Бенедикт щелкнул ножницами, отрезая первую прядь. – Нужно ли мне повысить свой ранг значимости в списке близких вам людей?

– Иногда мне кажется, что ты надо мной смеешься, – Эмма недовольно прищурилась, будто пытаясь разглядеть эмоции в отражении лица андроида.

– В моей программе не заложена опция сарказма или иронии, – честно ответил он. – Могу ли я задать вопрос, мисс Эмма?

– Почему нет, – в ее голосе появилось любопытство. – Давай.

– Есть ли у вас душевные раны, связанные со мной?

– В смысле? – Она замерла. – Почему ты спрашиваешь?

– Моя программа настроена на то, чтобы защищать вас, – пояснил он. – Я не должен становиться причиной вашего дискомфорта. Я должен оградить вас от этого. Прошу, если какие-то мои действия или высказывания причиняют вам боль, сообщите мне об этом, чтобы я скорректировал свое поведение.

– Хорошо, – на ее лице появилась слабая улыбка. – Я обязательно тебе об этом сообщу.

И она засмеялась, снова оставаясь для него чем-то непонятным, непредсказуемым.

Необъяснимым.

                                          ***

Он увидел опасность и отреагировал почти мгновенно, становясь между съежившейся от страха Эммой и разъяренным человеком. Перехватив занесенную для удара руку мужчины, Бенедикт крепко сжал ее, стараясь не повредить, но и не отпуская. Эмма отползла в угол лаборатории, ахнув, когда ее рука наткнулась на осколок стеклянной колбы. Ее инструменты были разбросаны по холодному белому полу, стену рядом с ней окрасила кровь, с которой она работала, а на операционном столе лежало маленькое механическое тельце робокошки, сотрясаемое электрическими разрядами.

– Прошу прощения, старший оператор, – Бенедикт безэмоционально отвел вторую руку Генриха, замахнувшегося теперь и на него. – Безопасность Эммы – главный для меня приоритет. Отойдите от нее и прекратите агрессивные действия.

– Да что он себе позволяет! – Аманда Бернс, глава медицинского отдела, смотрела на него со страхом в глазах. – Генрих, нужно немедленно отключить его! Он напал на человека! – Она попятилась, пытаясь нашарить кнопку тревоги. – Что это? Сбой в программе? Мы не можем…

– Молчать! – рявкнул Генрих. – Все вы, замолчите сейчас же! Ты, – он обернулся к Эмме, его взгляд не предвещал ничего хорошего. – С тобой мы поговорим позже. Иди в свою комнату. Сейчас же! – Когда Эмма вскочила на ноги и убежала, Генрих перевел взгляд на Аманду. – Мы не будем никого отключать.

– Но, Вайсвольф, как же так, – она поправила очки, пытаясь унять дрожь в руках. – Он же напал на вас! Выходит, Бенедикт опасен. Он может выходить за рамки своей программы, вы понимаете это?

– Нет, не может, – Генрих, казалось, полностью успокоился. Видя это, Бенедикт отпустил его руку и отошел. – Он запрограммирован защищать мою дочь, и именно это он сейчас и сделал. Волноваться не о чем.

– Не о чем? – изумилась Аманда. – Другие андроиды не могут причинить боль человеку или встать у него на пути, а этот может! Ты не думаешь, что у твоей дочери слишком много привилегий, Генрих, учитывая, что она тут натворила?

– Нет, не думаю, – в голосе старшего оператора была явно слышна угроза. – Когда-нибудь Эмма окажется на моем месте. И если кто-то будет ей угрожать или попытается организовать переворот внутри ковчега, он должен быть остановлен.

– Послушай себя, Генрих, да кому может быть нужен переворот внутри ковчега? – огрызнулась Аманда.

– А ты разве не знаешь? – парировал Генрих. – Ты не понимаешь, что произойдет, если кто-то когда-нибудь получит доступ к архивам?

Аманда открыла рот, но ничего не сказала. На ее лице проступила усталость.

– То-то же, – Генрих вздохнул. – Хоть ты не действуй мне на нервы. Лучше бы придумала, как восполнить недостачу. А ты, – он обернулся к андроиду. – Убери тут все и выясни, зачем моей дочери понадобилось проводить эту мерзкую операцию. Выяснить и доложить мне, ясно?

– Да, старший оператор, – Бенедикт начал собирать осколки стекла. Краем глаза он заметил, насколько была встревожена Аманда Бернс, выходящая из лаборатории вслед за Генрихом. Заметил – и отложил эту реакцию в архив памяти.

Закончив уборку за полчаса, Бенедикт отправился в жилой блок. Не найдя Эмму в ее комнате, он прошел в столовую и не прогадал. Эмма была там с планшетом в руке, на котором она яростно пролистывала страницы очередной книги, пытаясь найти ответы на еще неизвестные ему вопросы. Когда ей исполнилось семнадцать, она часто стала засиживаться в столовой после отбоя, читая при свете маленького ночника, который приносила с собой. В последний год она скачивала из архива все больше учебников для колледжа по медицине и анатомии, хотя ее основной специализацией были информационные технологии, как приказал ее отец.

Услышав его шаги, Эмма подняла голову. На ее щеках все еще были дорожки слез.

– Вам больно, мисс Эмма? – Он подошел ближе, пытаясь разглядеть, нет ли у нее травм. – Требуется перевязка?

– Что? – Она посмотрела на ладонь правой руки, где была глубокая кровоточащая царапина. – А. Осколок я уже вытащила, волноваться не о чем.

– Позвольте мне наложить повязку, – он сел рядом с ней и осторожно взял ее руку в свои. – Я принес пластырь и бинт.

– Валяй, – она пожала плечами. Некоторое время они провели в молчании, а потом она осторожно поинтересовалась: – Отец сильно злится?

– Старший оператор Генрих опечален тратой ресурсов, – честно ответил Бенедикт, накладывая бинт. – Он также хотел бы знать цель ваших действий.

– Это сложно, – Эмма вздохнула.

– Моей мощности хватает для решения сложных задач, – Бенедикт перевел на нее взгляд. – К тому же за последние годы я научился понимать вас лучше. Повторяю запрос: зачем вы это сделали?

– Ты не думал, что у людей мало шансов выжить вот так? – Эмма подвинула свой стул ближе к нему. – Мы несовершенны. Как и другие живые организмы. Ядерная война заставила нас прятаться в бункерах и ковчегах, а теперь мы годами торчим тут, на ковчеге, не в силах найти нормальное место для жизни. Для того чтобы жизнь на земле снова стала возможна, нужно что-то изменить.

– Некоторые люди уже начинали ставить себе протезы до войны, – ответил он, поняв, куда клонит Эмма. – Но эти решения не всегда приводили к хорошим результатам.

– Да, знаю, но что, если сделать наоборот? – Глаза Эммы загорелись надеждой.

– Боюсь, я пока не понимаю, о чем вы говорите.

– Что, если объединить синтетику с органикой, а не наоборот? – повторила Эмма. – Ты же знаешь, что строение андроидов в последние годы перед войной пытались сделать максимально похожим на строение людей? У тебя внутри даже есть трубки, заменяющие кровеносные сосуды. Это делали для того, чтобы повторить человека, его мозг, его нервную систему, кровеносную… Все. И внешность, разумеется, тоже. Пытались создать идеальное сочетание машины и человека.

– Знаю, – он помедлил, обрабатывая данные, а потом внезапно понял. – Вы пытались вживить робокошке органические структуры?

– Именно! – Эмма кивнула. – Отец дал мне доступ к лаборатории и биоинкубаторам, и два из них я запрограммировала на выращивание кошачьих органов. Думаю, папа из-за этого так разозлился, ведь у нас и так их слишком мало. Я думала, если соединить систему робота и имплантированные органы, я смогу создать что-то новое. По сути, что такое эмоции? Что такое чувства? Что такое психика? Все рождается из мозга и химических процессов организма. Из сочетания гормонов и мышления. Что, если взять мозг робота и органы живого существа? Сможем ли мы получить что-то новое?

– С робокошкой у вас ничего не вышло, – отметил Бенедикт.

– Все потому, что у меня не хватило знаний и навыков, – отмахнулась она. – Представь себе, что было бы, если мы могли бы продолжить человеческий род вот так! Создать более совершенных существ, которые пронесут через века наши знания и открытия. Сделать андроидов живыми, испытывающими эмоции и чувства. Разве ты ни разу не хотел узнать, каково это, чувствовать?