Антиквар. Мистика. Готика

Я вышла из магазина, и проливной дождь не оставил мне выбора. Вернуться назад к Бертинскому и переждать этот неожиданный ливень казалось единственным решением. Потоки воды молниеносно устремлялись по горячему асфальту, от которого поднимались испарения. Густой туман окутывал кроны деревьев, добавляя загадочности и эфемерности происходящему.

Схватившись за холодный, скользкий поручень, я сделала шаг, но моя нога неожиданно поехала вперёд. Я уже готовилась встретиться с землёй, понимая, что непременно расшибу голову и коленки. Но в этот самый момент молодой человек в длинном плаще и с огромным чёрным зонтом словно материализовался из ниоткуда. Его сильные руки подхватили меня и удержали, спасая от падения.

– Всё в порядке? – тихо спросил он, помогая мне выпрямиться.

Я подняла глаза, и первое, что бросилось, – это его проницательный взгляд. Казалось, он сильно чем-то удивлён и внимательно вглядывается в моё лицо. Зонт над нами образовывал небольшой островок уюта под безжалостным дождём.

– Благодарю, мне так неудобно перед вами, что доставила столько беспокойства, – только и смогла вымолвить я, чувствуя, как сердце всё ещё стучит от пережитого.

Он кивнул, и мы стояли так несколько мгновений, словно весь мир вокруг замер, оставляя нас в центре этой короткой, но значимой встречи. Потом он слегка улыбнулся и неожиданно произнёс:

– Иногда дождь приносит не только мокрую одежду, но и интересные знакомства.

Его слова вызвали лёгкую улыбку на моём лице. Не показалось что это тот редкий момент, когда незнакомец становится частью чего-то большего, чем просто случайность.

– Вы знаете, мне кажется, что я где-то вас уже видел. Возможно, я покажусь вам смешным, – сказал он с тёплой улыбкой. – Но если у вас есть немного времени, я готов рассказать вам сказочную историю, которая приключилась со мной. Не знаю почему, но вы вызываете во мне чувство теплоты и доверия.

Он сделал небольшую паузу, а затем продолжил:

– Давайте устроимся в ближайшем кафе и выпьем по чашечке кофе… Хотя знаете что? Давайте лучше чай. Я люблю зелёный, но крепкий. А ещё лучше – мате.

Его слова отозвались во мне какой-то теплотой.

– Погодите, но вы даже не зашли в магазин. Вероятно, спешили сюда, раз вас не остановил проливной дождь.

– Да, вы правы, – ответил он, немного задумавшись. – Я действительно шёл с определённой целью к Бертинскому.

– Тогда давайте всё-таки зайдём в лавку, – предложила я.

Он улыбнулся, открыл дверь и пропустил меня вперёд. Звякнул дверной колокольчик, и нас окутал уютный аромат старинных вещей.

«Ага, молодые люди! Ну вот, я и вижу вас вместе,» – сказал Арнольд Витольдович, его глаза озарились светом, а в уголках разлились золотые лучики.

В голове мелькнуло: старик ведь что-то знал… но что?

Он сразу же подошёл к зеркалу и, не теряя времени, пригласил моего спутника осмотреть вещь, как будто был уверен, что тот купит древний артефакт.

– Ну что, Андрей Викторович, надумали купить прелестное дополнение к вашему интерьеру? – спросил он с лёгкой улыбкой.

– Определённо, Арнольд Витольдович. Беру. Я пришёл сюда именно за этим, – ответил архитектор уверенно.

– Знаю, мой друг, – загадочно произнёс Бертинский. – И оно вас давно дожидается. Эх, всё не случайно, не случайно!

Он многозначительно подмигнул мне, а я, немного смутившись, подумала:

– Ага, значит, его зовут Андрей. Как давно мне нравится это имя… Наверное, я могла бы слушать его мелодичное произношение бесконечно.

Что-то тёплое разливалось по моей шее и опускалось в середину груди.

Зеркало оказалось довольно тяжёлым, и Бертинский, немного удивив меня, с лёгкостью молодого парня упаковал его. Сначала он завернул старинный предмет в мягкую плёнку, а затем в картон и ловко обвязал липкой лентой. Немного повозившись, Андрей засунул зеркало в багажник тёмно-синего минивэна.

– Ну вот, готово. Теперь айда в кафе, – он вставил ключ в замок зажигания и заиграл лёгкий фокстрот.

– Ого, да он любитель винтажных штучек, как же это мило…

Я всегда обожала это уютное заведение в центре нашего городка, в самом его сердце, на пешеходной улице. И, что удивительно, Андрей выбрал именно его. В помещении практически никого не было.

– А давай сядем возле окна и будем наблюдать за потоками дождя, – предложила я. – Это так здорово – потягивать горячий чай и смотреть на стихию, которая не может до тебя добраться.

Я осмелился заказать нам горячий бульон и по креманке взбитых сливок с черникой.

– Здорово! Да ты просто волшебник, наверное читаешь мысли у меня в голове – улыбнулась я. – Не откажусь от такой вкуснятины.

Мы наслаждались тишиной уютного местечка, а ненавязчивая лёгкая музыка добавляла нотку романтичности к нашей неожиданной встрече.

Он посмотрел на меня и сказал:

– Не могу понять, почему ты так располагаешь к откровенности. Ведь я всегда очень сдержан и холоден с людьми. Меня даже иногда называют нелюдимым. Я редко делюсь своими планами.

Он на мгновение замолчал, будто подбирая слова, и продолжил:

– Но рядом с тобой я ощущаю какой-то покой, будто мы добрые старые друзья и когда-то уже встречались. Только вот где – загадка.

– Возможно, ты посмеёшься надо мной или посчитаешь глупцом, или сказочником, – продолжил он с лёгкой иронией, – Но когда я оказался у Бертинского, я увидел в зеркале женщину, стоящую за спиной моего отражения. Юная, с грустными умными глазами. И всё равно в ней я узнал тебя, как только увидел. Конечно ты зрелая женщина, но взгляд всё тот же и черты лица.

Ты просто как будто немного устала, больше пережила и приобрела огромный жизненный опыт.

Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями, и продолжил:

– А потом мне приснился странный сон, где она пыталась что-то мне сказать. И мне даже показалось, что ей нужна помощь. Бред, конечно, но события последней недели вообще удивляют меня. А встреча с тобой… даёт понять, что всё это, возможно, не случайно.

Глава4. Лебединский

До войны Ганслер Лебединский служил образцом юного вдохновения. Учёба в Варшавской консерватории открывала ему двери в блестящее будущее. Талантливый пианист, подававший большие надежды. Его выступления на сцене вызвали овации у публики, а преподаватели пророчили ему мировую славу. Ганс болел музыкой: его пальцы с удивительной лёгкостью скользили по клавишам. В этих движениях просматривалось большее, чем человеческое.

Всё перечеркнула война. Борьба за раздел Речи Посполитой, ослабленной внутренними конфликтами и устремлениями соседних держав – России, Пруссии и Австрии – захватить её территории. Ганс, движимый порывом и чувством долга, патриот своей родины, добровольно отправился на фронт, где ему поручили должность адъютанта при командире роты. Эта роль требовала не только физической выносливости, но и высокого уровня ответственности, ведь он отвечал за передачу приказов и координацию действий войска.

Отряд Ганса медленно двигался к позициям через старое кладбище. Небо затянули низкие серые облака, а влажный туман цеплялся за потрескавшиеся надгробия. Ничего, его ребята прибудут на место дислокации первыми. Тишина погоста угнетала, лишь изредка нарушаемая скрипом старых деревьев, в порывах ветра.

Ганс шёл позади, настороженно осматриваясь, пока земля внезапно не ушла из-под его ног. С криком он провалился в пустоту. Его товарищи замерли, растерянно переговариваясь наверху, а Ганс оказался в разрушенном склепе глубоко под землёй.

Он осторожно поднялся, осматривая старинные стены, покрытые паутиной и мхом. Свет еле проникал в подземелье.

Молодой адъютант догадался, что перед ним массивный каменный саркофаг. На его крышке что-то трепетало. А рядом лежала истлевшая книга в кожаном переплёте.

– Да что за бесовские происки? – у юноши сжалось всё внутри.

– Как вы там, пан Ганслер? – сверху раздался голос офицера.

И Ганс сразу пришел в чувство. Глаза его постепенно привыкли к полумраку и он разглядел на крышке гроба маленькую птичку из неизвестного металла, похожего на медь, украшенного камнями.

В её глазах, выполненных из крошечных рубинов, мерцал таинственный свет.

Не удержавшись, Ганс протянул руку и коснулся фигурки. В тот же миг ледяной холод пронзил его тело, и мир померк. Он очнулся только через несколько минут, услышав голоса товарищей, которые готовились спустить верёвку, чтобы вытащить его. Но что-то появилось в его голове, будто тихий незримый сосед, выжидающий своего часа.

В его руках сидела та самая птичка, а взгляд вдруг сделался холодным и отстранённым.

После этого происшествия Ганс больше не был тем весёлым юношей, которого знали в консерватории. Или который за чаркой грога мог рассказать весёлую историю. Люди говорили, что война изменила его, что тот Ганс, которого они любили, остался в прошлом. Он избегал общества, погрузился в одиночество и нашёл утешение в уединении в фамильном замке после смерти отца. Он был одержим старинными вещами.

Ганс стал известен своими путешествиями. Он посещал заброшенные поместья и искал редкие вещи. Египетские артефакты, тибетские амулеты и индийские статуэтки наполнили его дом. Но никто так и не узнал, что маленькая птичка заняла центральное место в его коллекции. Её присутствие стало немым свидетелем той мистической тайны, которая навсегда изменила его судьбу.

Князь и княгиня Лебединские переехали в роскошный загородный замок, доставшийся по наследству Вацлаву Ромуальдовичу от его деда, который, по правде сказать, поистоптался на этом свете и прожил очень долгую жизнь.

Весьма эксцентричный владелец замка получил большую известность благодаря своим книгам. Обладал несметными богатствами, но в имении проживал редко, всё более посвящая своё время путешествиям.

Когда Лебединские зашли в огромный зал, залитый светом десятка свечей, их взгляд поразило невероятное количество антикварных вещей, которые Ганслер собирал на протяжении всей своей жизни.

Княгиню удивил огромный зал, её сразу привлекли ряды шкафов, заполненные старинными книгами, множество из которых оказались рукописными. Среди множества антикварных вещей особенно выделялись египетские артефакты: древние амулеты, массивные статуи из базальта и золотой скарабей, сверкавший, как будто был создан вчера.

Княгиня, обводя взглядом зал, остановилась на небольшой резной птичке, стоявшей на каминной полке.

– Как удивительно! – сказала она, осторожно поднеся руку к фигурке. – Её линии, кажется, живые, как будто эта птица вот-вот расправит крылья.

Вацлав Ромуальдович посмотрел на неё с любовью и задумчиво заметил:

– Ганслер умел находить поистине редкие вещи. Ну что ж, если она пришлась тебе по душе, тогда и поставишь себе на туалетный столик возле кровати.

После неожиданного происшествия в склепе Ганс Лебединский замкнулся в себе, не понимая своего состояния и произошедших перемен. В его голове происходили странные вещи – кто-то посторонний пытался вступить с ним в диалог. Юноша боялся этого до безумия.

– Сумасшествие?! Ну нет! Не бывать этому! В роду Лебединских этой хвори никогда не было и не будет! – кричал он наедине с собой, разбивая посуду и круша мебель в фамильном особняке. А голос внутри головы снова и снова вопрошал:

– Я не причиню тебе никакого вреда. Аимус… Меня зовут Аимус.

– Так вот оно – моё наказание за презрение к убогим… Я всегда с мерзостью поглядывал на бездомных и шатающихся по улицам нищих, несущих несусветный бред. Будто Создатель наказывает меня безумием за мою гордыню… – шептал он.

В одиночестве он падал на мраморный пол, плакал и стенал, умоляя о пощаде. Но затем, со злостью подняв кулаки к небу, кричал:

– Я ненавижу тебя! Ненавижу!!!

На резном столике из красного дерева, с изящными ножками, стояло с десяток статуэток. Посередине зловещая птичка смотрела на него рубиновым глазом, который, казалось, пульсировал и призывал его к какому-то магическому ритуалу. Ганс хватал её в приступе безумия, бежал прочь из замка, разбивая ноги в кровь и царапая руки, пробираясь сквозь колючий кустарник. А затем бросал этот загадочный предмет в пруд и наблюдал, как по воде расходятся круги. Хохотал в приступе бешенства:

– Вот тебе! Вот тебе, бесовская гарпия!

Образованный аристократ, Ганс никогда прежде не знал таких слов. Откуда они появились теперь, на его языке? Он томил себя голодом, тайно выезжал в город с доверенным слугой и шатался по самым мрачным закоулкам в грязной одежде, утопая в зловонных миазмах беднейших трущоб. Он ел с помоек, наказывая себя за безумие, надеясь, что Бог простит его за презрение к нищете.

Когда его ноги покрывались кровавыми ранами, а кожа – струпьями грязи, слуга находил его, тащил обратно в имение, помещал в гостевой дом, кормил с ложечки и приводил в чувство, испытывая на себе приступы его безумия и вспышки неописуемого гнева.

Спустя неделю-другую Ганс приходил в себя. Надевал новое платье по последней моде, завивал волосы и прохаживался по замку, прислушиваясь к мертвенной тишине.

– О, ужас! Будь ты проклята! – восклицал он.

На столике снова стояла та самая птичка, и в голове юноши звучала древняя песнь на непонятном языке. Металлическая фигурка невозмутимо занимала центральное место в его коллекции маленьких безделушек, словно смеющийся феникс, которого нельзя сжечь или уничтожить никаким другим способом. Фигурка из бронзы, не выполнив своего предназначения, терпеливо ожидала часа, когда её владелец наконец примет неизбежное. Она молча наблюдала, как он отказывается от предоставленного ему дара, всеми силами пытаясь избежать того, что и так предопределено.

– Нельзя вечно противиться тому, что давно уже стало частью тебя, – напевал ему голос внутри головы.

Годами Лебединский пребывал в помутнении разума, бесновался негодовал, а после наступали периоды затишья, когда он безбожно пил, пытаясь заглушить голос в своей голове. Однажды, от безысходности он ударил кулаком по столу, случайно задев фигурку. Тогда Ганс услышал тихий щелчок, и из фигурки выпала крошечная стеклянная ампула с ярко-зелёной жидкостью внутри. На её поверхности кто-то выгравировал слово на незнакомом языке.

Ганс не мог устоять перед желанием узнать больше. Он долго искал перевод и наконец выяснил, что слово означало: «Озарение». Он провёл ещё несколько месяцев в раздумьях, но его любопытство взяло верх. И вот, в ночной тишине его замка, он открыл флакон и вдохнул аромат.

В тот же миг перед его глазами пронеслись образы, слова, строки, истории – всё, что он когда-либо мог себе представить, и то, о чём даже не мечтал. Его разум стал ясным, словно наполняясь безграничной мудростью. Ганс взял перо и начал писать. То, что он создал за одну ночь, оказалось настоящим шедевром, который мог бы изменить мировую литературу.

Но вместе с гением пришла и одержимость. Он больше не мог остановиться, его разум горел бесконечными историями, требующими воплощения. Ночи сменялись днями, он почти не спал, почти не ел, всё больше растворяясь в своём творчестве.

Слуги стали замечать странные вещи. Ганс почти не выходил из замка, и они клялись, что по ночам в окнах мелькали таинственные тени, а из его комнат доносились голоса, которых вовсе не могло быть.

И вот однажды утром слуги не обнаружили своего хозяина в его спальне. Не объявился он и через несколько дней.

Одиночество окутало замок, когда Ганс исчез, оставив за собой только письмо с чёткими указаниями, которое слуга нашёл в его секретере. Вернер с трепетом прочитал последние строки, которые оставил Ганслер Лебединский, обещая вернуться через пять лет, поручая сохранить замок и имущество в идеальном порядке. А также на имя Вернера было составлено доверительное письмо, которое позволяло ему распоряжаться имуществом хозяина по его усмотрению, чести и совести. Щедрое содержание, предусмотренное Гансом, позволяло выполнить его пожелания, но каждое слово письма таило в себе неопределённость и скрытые тайны.

Без своего хозяина замок словно погрузился в сон, а его опустевшие коридоры наполнились ожиданием. Вернер, убираясь в кабинете Лебединского, наткнулся на тысячи рукописей. Его взору предстали завораживающие рассказы и необычайные истории, созданные рукой его господина. Каждая строка словно оживала, повествуя о далёких мирах, загадочных героях и глубоких размышлениях.

– О мой бедный Ганс, мой великий хозяин, как же я скучаю без тебя, – вздыхал Вернер, проводя бесконечные часы за систематизацией произведений. Благодаря средствам, оставленным Гансом, он смог издать несколько десятков книг. Эти работы обретали жизнь, как будто через них сам Ганс продолжал говорить с миром. У великого мэтра появились тысячи поклонников его творчества.

Тем не менее, загадка исчезновения талантливого писателя очень беспокоила верного слугу. Прошло почти 4 года, а Ганс так и не возвратился в имение. В его послании оставались дальнейшие указания, доверенные душеприказчику в городском банке, если Ганс не вернётся через пять лет. Что скрывал его гениальный ум? Вернер не терял надежды, что хозяин однажды вновь переступит порог замка, но тягостное ожидание заставляло его задаваться вопросами, на которых не находилось ответа.

Глава5. Бегство

Ганслер Лебединский, несколько лет потратил на написание своих трудов и достигнув определённого уровня просветления, прочитав массу учёных талмудов мудрецов Востока, решил открыть для себя тайны мироздания и знания, которые могут привести к бессмертию. Человек изящной мысли и неукротимого духа, готовился к своему великому путешествию, которое обещало стать самым значительным в его жизни. На пороге он стоял с тем самым выражением на лице, что свойственно людям, готовым оставить прошлое позади ради того, чтобы узнать истину.

В небольшой комнате, пропахшей книжной пылью и воском свечей, он разложил всё необходимое для его странствия. Ближе к нему лежал потертый кожаный плащ, изрядно изношенный, но надежный в любых погодных условиях. Рядом – шляпа с широкими полями, которая спасала как от палящего солнца, так и от проливного дождя.

– Вернер ни о чём не должен догадываться. Пусть пребывает в неведении – для него это будет самым лучшим решением, думал Ганслер, внимательно укладывая в тюки последние вещи. Вернер всегда был верным и преданным, но посвятить его в детали этого путешествия значило бы обременить его тайной, которую он не обязан знать.

«Зачем ему тревоги о моём исчезновении?» – размышлял Ганслер, аккуратно сворачивая карту и пряча её в дорожный сундук. – «Лучше пусть считает это очередной чудаковатой выходкой своего господина. Меньше вопросов, меньше подозрений.»

Тихими ночами, пока Вернер спал, Ганслер потихоньку переносил вещи в заброшенный сарай в лесу. Там, среди густых деревьев и мха, его приготовления оставались скрытыми от посторонних глаз. Всё было продумано до мелочей, чтобы слуга не заподозрил ничего странного.

Его походный сундук стоял заполненный самым необходимым. Компас в латунной оправе, подарок старого друга, обещал указать путь даже в самые туманные дни. Карты, тщательно изготовленные вручную, были аккуратно свернуты в тубус, чтобы не помяться. Среди них находились и современные географические схемы, и старые, загадочные рукописи с едва различимыми следами путешественников прошлых веков.

Он взял дневник с толстыми кожаными обложками, где собирался не только записывать свои размышления, но и делать наброски всего необычного, что встретится ему на пути. Чернильница и перо – неизменные спутники его мыслей.

Нож, острый как его ум, лежал в ножнах из простого дерева, украшенного только незамысловатым узором. Он служил больше инструментом, чем оружием, но от этого его ценность лишь возрастала.

В мешке находилась простая еда: сушеные фрукты, ломти хлеба и сыр, всё то, что могло долго храниться и не занимало много места. В отдельной коробочке лежали лекарственные травы, собранные заботливой рукой целителя, на случай болезни или ранения.

Но самое важное, что он брал с собой, – это твердое намерение и вера в то, что его путь приведет его к истине. «Мекка моей души ждет меня,» – тихо сказал он себе, застегивая пряжки на кожаных сапогах.

Он взглянул на себя в зеркало, поправил шляпу и с лёгкой улыбкой на губах взял в руки трость, которая служила не только опорой в пути, но и символом его решимости. Намечался не обычный поход – это был его личный крестовый путь, поиски смысла и свободы духа.

Ганслер Лебединский вышел на порог замка в утренней мгле, оставляя позади родные края. Его лошади, вздрагивая под хлёстким дождём, с трудом пробирались по раскисшим дорогам. Повозка, загруженная снаряжением, скрипела под весом, но Лебединский не обращал на это внимания. Он вглядывался вперёд, через завесу дождя в полной решимости.

Долгая дорога вымотала бы любого. Повозки тащились медленно, пробираясь через заболоченные равнины и ухабистые просёлки. Его путь пролегал через городки и деревни, где философ сменял уставших лошадей и добывал припасы. Он вёл неприметную жизнь, избегая разговоров о своей цели, ведь каждый день приближал его к тибетским вершинам.

Наконец, после долгих недель пути, путешественник достиг побережья Чёрного моря.

Хаджибей, османский протекторат: Лебединский прибыл в порт, где его встречает суета торговцев, запах свежевыловленной рыбы и аромат специй, привезенных из далеких стран. Он осматривает укрепления, записывая в дневник детали архитектуры османских стен, а потом направляется к узким улочкам, чтобы поговорить с местными жителями. Вечером он наслаждается видом заката над Черным морем, отражая его оттенки и шум волн в своих записках.

Лебединский поднимается на борт османского торгового судна, которое отправляется из порта Хаджибея в сторону Питиунта. Философ описывает судно в своих записях: старый деревянный корпус, потрёпанные паруса, которые легко ловят ветер, и матросов, говорящих на смеси языков – османского, греческого, славянского.

Путешествие проходит через неспокойные воды Чёрного моря. Лебединский с интересом наблюдает за работой команды: матросы ловко управляют канатами, а капитан, одетый в простой кафтан, отдаёт команды с твёрдостью. Во время пути писатель изучает побережье, отмечая в дневнике очертания гор и лесов, которые постепенно начинают меняться, приближаясь к Питиунту.

Вечером, под звёздным небом, он сидит на палубе, слушая, как вода ударяет о борт, и записывает свои размышления о бесконечности моря и переменчивости жизни. Его заметки наполнены меланхолией и вдохновением.

Однако путешествие по бурным водам оказалось достаточно тяжёлым: волны беспрестанно бросали судно, холодные ветра и постоянная качка выматывали тело и разум. Он пережил не одну ночь без сна, вглядываясь в мрачные горизонты, прокручивая в голове образы Шамбалы, которые становились его путеводной звездой.

Увы, когда корабль достиг Питиунта (современная Пицунда),

организм писателя дал сбой. Изнурённый дорогой и морской качкой, он свалился с лихорадкой. Его тело, горячее как огонь, ослабло настолько, что он едва мог двигаться. Дни он проводил в маленьком съёмном доме у порта, где местный османский знахарь старательно лечил его травами и настоями. Несмотря на болезнь, Лебединский не сдавался. Даже лёжа в постели, он твердил себе:

– Это испытание, которое я обязан преодолеть, иначе всё было напрасно! Шамбала ждёт меня, и я добьюсь своего. Вечный спутник Аимус, будто дух вдохновения, тихо нашептывал Ганслеру прямо в глубине его сознания:

– Нет, ещё не сейчас. Не сдавайся. Верь в себя, Ганс. Мы проделаем с тобой долгий путь, преодолеем преграды и раскроем перед собой чудеса мироздания. Шамбала ждёт тебя, мой друг.

– Из-под твоего пера выйдут сотни удивительных рассказов, – шептал Аимус. – Но сначала ты должен найти то, что ищешь. Всё это – лишь начало твоего пути.

Теперь Аимус стал лучшим другом писателя и философа. Они как неразделимое целое беседовали, у них появились общие планы на двоих, и пока друзья путешествовали вместе, ничего их уже не могло разлучить.

Ганс не из робкого десятка, а трусость – не его привилегия. Дорога состояла из массы неурядиц и неожиданных моментов. На одном из полустанков Гансер чуть ли не лишился своих золотых монет, фамильного перстня, а возможно и жизни. Если бы не Аимус, ни о каком путешествии не могло бы быть и речи.

Лебединский сидел в тёмном углу харчевни, с аппетитом уплетая за обе щёки горячую солянку. Её насыщенный вкус обжигал губы, но это его не смущало – дни в пути заставили его ценить любую пищу без прикрас. Вокруг него тяжёлым облаком висел густой табачный дым. Мужики за соседними столами, с хриплыми голосами и огрубевшими руками, неторопливо набивали махорку в свои трубки, доставая её из изношенных карманов.