Легенда 1613

Шестов издали увидел, что шатер уже собран, стол накрыт, ложе приготовлено, а вокруг стола суетятся дворовые девки, накрывая.

– Ну будет с тебя, возвращайся. И вот попрошу тебя, накажи Спиридону сыскать мне этого Найденыша – Потеряшку. Дело у меня к нему есть.

Найденыш и Иван вечеряли в Ивановой избе. Несмотря на то, что на улице только-только начался закат и окрасил все вокруг ярким оранжевым и розовым, в избе было темно, словно ночь уже спустилась. Окошко было малюсеньким и грязным. Видно, никто его давно не мыл. Пахло кислым и неблагополучием.

В избе, как и во дворе, все валялось тут и там. Егор в таких домах еще не бывал. Даже у него в конюшне было чище и опрятней.

Мать накрыла им, как смогла, угощение было небольшое – квашеная капуста, да огурцы, да хлеб. Венчала стол запотевшая бутыль с мутной жижей, извлеченная из погреба в честь дорогого гостя. Сама с ними не села. Хворая была, ходила уже плохо. Еле-еле избу прибирала, да какую-то снедь кухарила.

Егор пытался ее рассмотреть. Вроде мать Ивана была не старой женщиной. Но у нее не было передних зубов, оттого она казалась совсем дряхлой. Хотя голос был звонкий, девичий.

Егор налил себе и Ивану. Иван отрицательно покачал головой, Егор непонимающе пожал плечами и выпил.

– Хороша наливка, словно сил дала, – удивился Егор

– Это не наливка, а настой. И сильный настой. Правильно заметил, – ответила мать Ивана.

– Так вот откуда у твоего сына в тщедушном теле сила такая, – догадался Егор.

Иван недовольно глянул в сторону матери.

– Не пью я ее настои, – сказал он, глядя в пол.

– Хорошо настаиваешь. Надо боярину на пробу принести. Дашь с собой?

– Это смотря что ты хочешь от боярина.

– А чего мне от него хотеть? Службу хочу служить ему верную.

– Говорят, ты сын евойный тоже?

Егор налил себе еще и опрокинул в себя целую кружку. Все вокруг на секунду поплыло у него перед глазами, а затем вдруг стало таким четким и резким, что ему даже показалось светлее в избе.

– А если сын, чего ему от отца хотеть? – поинтересовался Иван.

– Ну все разное хотят: кто наследства, кто любви, а есть такие, кто и смерти хочет.

Егор перекрестился на маленький образ в углу комнаты.

– А кто знать отца своего хочет, – пробубнил под нос Иван.

– Да иногда лучше и не знать, себе спокойней жить получается, – вздохнув, ответила мать. – Вон Богдан своего отца знает, а что толку, коли его отец вор и пройдоха и об этом все знают, и Богдан тоже?

– Ну, отца не выбирают, – весомо сказал Егор – а что, можешь ты сделать настой, который делает человека удачливым?

– Да что я, ведьма что ли? – закрестилась мать Ивана, – Ты, мил человек, пришел к нам с добрым или со злым? Или донести на нас хочешь? Так с нас и брать нечего, сам видишь. Хочешь такой настой, ступай к Весте.

В дверь постучали и не дожидаясь ответа вошел Богдан.

– Вечеряете? А там все гулять пошли. Айда на реку!

Егор покачал головой.

– Мне схорониться надо, а чужого все сразу увидят, разговоры пойдут,

– Да брось, – перебил Богдан, кто там чужого в сумерках разберет? Тем более перед Купалой? К нам на реку и с того берега приходят, у нас самая опушка для костров ладная. Выбрать же надо опушку? Вот и ходят. Пошли.

Мать Ивана закивала, замельтешила, ей не хотелось оставаться в доме с незнакомцем.

– А как же, дело молодое, надо идтить! Иван, веди гостя показать, что у нас тут к чему.

Парни в сумерках шли вдоль темной деревни. Деревня ложилась рано, работа требовала раннего подъема. Только у молодых были силы сменять радость жизни на сон. Богдан шагал чуть впереди, как ведущий. На полплеча сзади справа шел Иван. А слева, неслышно, как кошка, отставая на полшага, шел Егор. По привычке все трое шли быстро, не вразвалочку, как полагалось бы на гуляние. Со стороны могло показаться, что есть у них какие-то важные дела, к которым, несмотря на позднее время, они отправились.

– Я доносить не собирался, – твердо сказал Егор.

– Ну сейчас ведь как, сам знаешь, никто не собирается, а жить-то хочется, – хохотнул Богдан – Слыхал я даже, как один боярин на девку донес за то, что та ему отказала, да верность мужу сохранила. А как ты ее, ведьму-то узнаешь? Они вона все с крестами, а у самой пальцы скрещены.

– Что ты несешь? – вдруг заговорил Иван.

Егор впервые услышал его голос в полную силу. Словно голос вырвался из Ивана, как Иван вырвался из своего закоптившегося дома.

– Нету у нас в деревне ведем, все православные. Честно по воскресеньям к заутрене ходят, живут каждый как может, но без колдовства. – Иван кулаком пихнул Богдана в спину. Егор его движения не видел, но почувствовал, что открытость их беседы куда-то улетучилась, словно спряталась.

– Мне нету резона доносить на вас, вы мне помощь оказываете. Я к вам с чистым сердцем. У меня другого приюта нету.

– А ты от чего прячешься-то? – поинтересовался Богдан.

– От себя, – ответил Егор.

Троица миновала последний дом, уже начинался лес. Вдруг в лесу что-то словно сверкнуло. На самом деле это был белый дом, но эта белизна словно сама себя подсвечивала и даже в сумерках слепила глаза.

– Что это у вас тут? – изумился Егор

– Дак к Весте идем, за настоем, что ты просил!

Иван вдруг сошел в сторону с дорожки, к белеющим в сумерках мелкими цветами, кустам. Стал рвать их, пока в руках у него не выросла внушительная охапка. Егор удивился, что цветы не закрылись на ночь.

Иван разделил свою охапку на три части и роздал попутчикам. От цветов исходил сладкий приятный аромат, съедающий все остальные запахи вокруг.

– Метеола, царица ночи, – объяснил Иван.

Дорожка закончилась, осталась только еле угадываемая тропинка сквозь кусты в лес.

Когда они пробрались сквозь репьи ближе, Егор увидел, что дом был беленый. Таких в деревне не было. У всех стояли срубы-пятистенки. У кого больше, у кого меньше, а тут дом словно был чем-то обмазан и покрашен сверху. Егор даже сначала решил, что он, на подобие монастыря, каменный. Ограда была хоть и из кольев, но все они торчали ровно вверх, один к одному. Егор пошатал один кол, но тот сидел в земле, как влитой. Надежно.

В доме было темно. Да и что понапрасну жечь лучины, время было позднее, хозяева, поди, давно уже спали. Калитка открывалась с усилием.

– Заперлась что ли? – посетовал Богдан.

Егор отстранил его, толкнул резко дверцу, чтобы понять, где упирается в замок, но калитка распахнулась. Беззвучно и широко. Они шагнули внутрь двора, и калитка за ними так же беззвучно затворилась.

Бежать отсюда будет неудобно, дверь на себя дергать, зачем-то подумал Егор. Хотя бежать никто не собирался.

Трава во дворе была скошена аккуратно. За домом виднелся скотник, но оттуда никаких звуков и шевелений не доносилось.

Сумерки и яркость дома сделали Егора слеповатым, четкость картинки куда-то пропала. А может это настой Ивановой матери так действовал.

Вдруг откуда-то резко и громко что-то ухнуло. Егор от неожиданности отступил назад, и словно его что-то перевернуло, он оказался на земле, а ему в лицо тыкалось что-то мохнатое, вонючее и с рогами.

Егор потер глаза, понял, что это белая коза. Чуть впереди щерился в улыбке Богдан.

Над Егором стоял Иван и протягивал ему руку. Егор руку не принял, вскочил самостоятельно. Вся история была унизительной и переставала казаться ему приключением. В нем закипало раздражение. Однако он привык сначала думать, стоит ли его выпускать наружу, потому пока раздражение притормозил и отряхнулся.

– Она что, козу на ночь не загоняет, бабка ваша? – спросил он.

– У нее козы всегда на свободе пасутся, в основном тут, вокруг дома. А когда за ворота выходят, всегда гроза начинается, – сообщил Богдан

– Что ты мелешь! – ответил ему Иван, – один раз в грозу ее козу в деревне видели, а ты уж и сказку сочинил

– А что, я не вру! А когда она… – закипятился Богдан

В этот момент дверь избы распахнулась и на пороге возникла девушка. Ее нельзя было назвать красавицей, больно худая она была, почти прозрачная. Но от ее лица невозможно было оторваться. Оно было миловидным и кукольным. Как будто у ребенка. Было что-то странное в сочетании детского лица и тела, пусть и костлявого, но тела взрослой женщины, словно ей пришили чужое тело.

– Кто тут по моему двору без спроса шастает ночью? – еле слышно спросила она

Богдан сунул ей в руки охапку цветов.

– Мы к тебе не с пустым, мы с просьбой.

– За настоем что ли пожаловали? Вам зачем, вон тот у вас уже и так валяется, на ногах не стоит.

Егору стало обидно, он упал вовсе не от головокружения, а по дурацкому стечению обстоятельств. И раздражение не удержалось и выплеснулось.

– Ты давай, девка, не болтай понапрасну, когда с бояревыми детьми говоришь, а зови свою старуху, у нас к ней дело! – развязно ответил Егор. Стоял он небрежно опершись на одну ногу, скрестив руки на груди, не шелохнувшись. Его часть цветов осталась на земле и была уничтожена козой, о которую он споткнулся.

Девушка спустилась с крыльца и стала накруживать вокруг него в достаточно быстром темпе. От ее движения у Егора стала опять подкруживаться голова. Наконец он не выдержал и остановил ее рукой. На ощупь девушка была еще меньше, чем казалась в одежде. И какая-то холодная что ли. Егор отдернул руку. Девушка засмеялась хрустальным смехом, будто маленькие колокольчики зазвонили.

– Это матеола что-ли не с пустым у вас зовется? Да ее все у нужников садят, чтобы не смердило! – сказала девушка – а этого, залетного, боярского зачем привели? Ищет, на кого бы донести?

Девушка глянула Егору прямо в глаза. Егору показалось, что она его кулаком в лоб ударила.

– Коли такая пронзительная и всезнающая, должна бы разглядеть, что я с чистым сердцем, без камня за пазухой тут у тебя, – Егор отступил на шаг назад.

– Это отцовской вотчиной завладеть ты мыслью чистой считаешь? За настоем удачи же пришел, или нет?

Егору стало не по себе. Ведьма, а не девка, все его сердце прочла.

Иван расправил свой букет и протянул его девушке.

– Царица ночи прекрасна,

– Как ты, Веста, – вклинился Богдан.

– Она негу дарит и мягкие мысли, – закончил Иван. – а у тебя не растет, вообще в лесу не растет, на болотах только ее встречал, а тут на дороге к тебе увидел, подумал, ты обрадуешься.

Веста помягчала, цветы у Ивана взяла, глянула на него по-детски, с ожиданием. Иван глаз на нее не поднял. Отступил на шаг, зато Богдан подлетел и приобнял ее, тоже протягивая цветы.

– Угости нас твоим настоем силы, а после идем с нами в ночевое, на Купалу. Там уж под вся деревня на берегу резвится, а мы все тут болтаем.

– Хочешь что ли со мной через костер прыгнуть? – Веста сбросила с плеча его руку.

– Конечно, хочу!

– Другие-то боятся, а тебе зачем?

– А я смелый, я ничего не боюсь. И в пару мне надо смелую, как ты, – захохотал Богдан.

– Ладно, – сказала Веста – пойдемте на гулянья, только мне надо на болота заглянуть, там в Купалу травы нужные поднимаются. Поможете собрать, и я вам после помогу.

***

– Купала – это день, когда все водой обливаются? – спросил Артем.

– Теперь так, – согласилась Евангелина Федоровна и достала из старой проржавелой духовки пирог. Его аромат мигом заполнил всю кухню, и даже сытые Артем с Саней вдруг дико захотели есть.

– Купала – это целая история. Праздник, он ведь что? Он всегда венец какой-то истории. И люди от отца к сыну передают ее, а затем, когда суть стирается, и праздник тоже перестает существовать. Теряет смысл и силу. Как с человеком. Каждый же человек – история. И когда он уходит, он имеет силу, пока его помнят. А как станет тенью, о которой все забыли, так и пиши пропало. Просто плоский отпечаток остается, а как, зачем он жил, все стирается. А иногда человеку припишут другую историю, так и запоминается всем не он, а какой-то вымысел. И душе его горько от неправды и забвения.

– А Ивана Купала – это потому, что какая-то баба Ивана купала, и теперь надо теперь обливаться, чтобы вспоминать об этом? – спросил Артем.

Евангелина Федоровна не смогла сдержаться и хихикнула, с нежностью глянув на Артема. Отломила рукой кусок горяченного ароматного пирога и поднесла к его рту, чтобы откусил-попробовал, как маленькому.

– Забавный ты парень, – сказала Евангелина, – вот, пробуй первым, скажи, мож не хватает чего – сахара или аромата? Не бойся, не обожжешься.

Артем откусил кусочек и вместо горячего ужаса, обжигающего рот, ощутил неимоверный вкус чего-то нежного, в меру сладкого, в меру ароматного.

– С черемухой пирог и с дикой клубникой.

Евангелина приглашающе кивнула Сане на пирог и в несколько мгновений пирог был сметен до последней крошки.

– Что это было? Мы же сытые! – поинтересовался Саня

– Суть человеческая ненасытная. Удовлетворить ее невозможно.

– Ну почему, я когда качался, я диету соблюдал, – не согласился Саня.

– Потому, что может ты чего и соблюдал, но это кратковременно. Да и хотел ты вовсе не диетического, пока соблюдал. Просто запер свои желания. Но надолго их без Божьей помощи не запрешь.

– Что же, все, что без Божьей помощи заперто, сильнее нас и вырвется наружу?

– А как же. Иногда даже и при Божьей помощи вырывается. А уж без нее вообще шансов нет.

– Ну это уж дурь какая-то, – возмутился Артем, – что мы, муравьи, ничего не решающие?

– Муравей ты или нет, только ты выбираешь.

На столе откуда ни возьмись из старой духовки возник второй пирог. От него шел пар и такой манящий запах, что парни мигом сосредоточились на нем.

Когда и второго пирога не осталось, Евангелина прибрала тарелку в раковину и сказала:

– Муравьи, не муравьи, но как саранча точно. Вы же сытые были? А уничтожили все подчистую.

– Так, а что там с Иваном, которого купали? – решил перевести тему Артем. Ему было неловко оттого, что он оказался саранчой и не смог продемонстрировать свою мужскую непоколебимую волю. Вел себя, как ребенок. Это было самое стыдное. Мужчине не подобающее.

Мама часто говорила ему такое и это было обидно и унизительно. Особенно когда после таких слов мама лезла со своими объятиями и поцелуйчиками. Артем все эти женские сопли-слюни не признавал. Мужчина должен быть груб, неприступен и не нуждаться в объятиях, а не все вот это.

Туман ушел. Ночь распахнула окно и медленно вползла в кухню, обняв Артема за плечи. Ее объятиям он не смог сопротивляться и даже нашел в них удовольствие и расслабился. Саня тоже прислонился к ночи и притих. Только Евангелина Федоровна была бодра, сидела с ровной спиной и говорила напевно и это убаюкивало.

Царица ночи, Купальница, сестра Зари-Зареницы, Полудницы, Вечёрки и Полуночницы, из всех сестер была самой красивой и самой загадочной. Каждый, кто глядел в ее глаза, находил в них ответы на свои вопросы, а в объятиях ее каждый находил то наслаждение, которое именно ему было потребно.

Потому многие в нее влюблялись и мечтали жениться на ней, но всем она отказывала, почитая свою свободу превыше всего.

Когда Купальница шла по земле, цветы засыпали и только Метеола-цветок раскрывалась и радостно приветствовала Купальницу ароматом и лепестками.

Купальница наклонялась к Метеоле и они долго секретничали, сплетничали и смеялись.

Затем Купальница шла к Волге и бросалась в богатую толщу воды. Она плавала и резвилась, а с ней и все речные обитатели танцевали странные водные танцы и упивались ночной свежестью. Так продолжалось всегда, до тех пор, пока однажды Купальница не задержалась в воде чуть дольше обычного. Воды были так нежны с ней, так гладили и обхаживали ее, что ей всякий раз стоило больших трудов выскочить из их нежных объятий.

В тот день на берегу уже нарисовалась ее рыжая сестра Заря-Зареница.

– Слушай, – крикнула она, – тебе и так больше всех времени отведено, а тебе все мало! Понежилась сама, дай понежиться другим! – и Заря распустила свои сверкающие волосы по плечам.

Купальница зажмурилась, но волны так заласкали ее, что ей не хотелось ссориться.

– Не сердись, сестрица, ответила она, я не открою глаз, пока буду выходить на берег, потому что твоя красота ярче моей и слепит все живое. А как-нибудь потом приходи пораньше, в мое время, и я тебе уступлю раньше, а значит и времени у тебя будет больше.

– Давай уже, уматывай быстрее, некогда мне сегодня, дел у меня много, – оборвала сестру Заря, нервно озираясь по сторонам.

Купальницу грубость сестры удивила. Она, зажмурившись, не спеша вышла на берег и погрузилась в чащу леса, сохранив там темноту, чтобы немного отдышаться и обсохнуть.

И вдруг она сквозь закрытые веки ощутила яркую вспышку света. Она открыла глаза и увидела красавца в лучах вспышки. Он шел и огонь исходил от него. Даже на большом расстоянии Купальница ощутила его жар. И он был не убивающим и уничтожающим, а притягивающим.

Заря в этот момент откидывала свои рыжие волосы с плеч, показывала ему свое белоснежное яркое тело и двигалась к нему на встречу.

Он был так притягателен и хорош собой, что сладкая волна дрожи пробежала по всему телу Купальницы. Раньше она никогда не испытывала подобных ощущений.

От удивления Купальница вышла из чащи, тень закрыла тело Зари. Красавец, моментально потеряв интерес к Заре, развернулся в сторону Купальницы и рассмеялся.

– Вы сестры? – поинтересовался он – все мужчины мечтают о красивых сестрах. Только перестань отбрасывать на нее тень, а то все ее очарование пропадает. Сестры должны заботиться друг о друге!

– Вот же кобель! – в сердцах ответила Купальница и юркнула обратно в чащу.

– Не кобель, а волк. Я Семаргл, бог дня и огня, и я должен быть таким, потому что я основа жизни, как без огня жизнь зачать? И нечего выпендриваться, я же вижу, что понравился тебе! – крикнул ей вслед красавец. – Ладно, до встречи!

– Слава Богу, что сейчас время Зари и я больше с тобой не встречусь, – ответила Купальница, растворяясь.

– Посмотрим, – насмешлиуо ответил Семаргл и направился в сторону Зари.

Наступил день осеннего солнцестояния. Купальница ему радовалась, так как с этого момента возрастало время ее купания и нежения на земле. Она знала, что теперь с каждым днем у нее будет все больше и больше власти.

Волга уже была холодна, и Купальница просто сидела на берегу и плескалась ногами в ледяной воде.

Семаргл присел рядом с ней незаметно. Она вздрогнула, ощутив его появление. Его тепло окутало ее и по телу пробежала волна сладкой дрожи.

– А где Заря? – с деланным равнодушием спросила Купальница.

– Понятия не имею. Я за тобой пришел, – ответил Семаргл и обхватил ее за плечи, развернув лицом к себе. – Все время после той нашей встречи я не мог забыть тебя. Никогда и нигде я не встречал такой, как ты. Не буду ходить вокруг да около. Просто будь моей женой, умоляю тебя! Верни мне мой покой, согласись! Иначе испепелю.

Купальнице было так хорошо в его объятиях, что она и не думала возражать. Но она была разумной и понимала, что они друг другу, хоть и пара, однако у них абсолютно разный образ жизни. А какое счастье в семье, когда один жаворонок, а другой – сова?

– Да как же нам с тобой жениться, когда нам и вместе побыть-то некогда будет? Ни ты, ни я своего дела ради семьи не оставим же! – ответила она

– Тьфу ты, – ответил Семаргл, – вот вечно женщины своей практичностью всю романтику убивают! Ну решим как-нибудь. Ты же умная девочка, придумаешь что-нибудь! Будем идти против своей природы время от времени, ничего страшного! Ну и равноденствия никто не отменял, а их целых два в году.

– Логично, – согласилась Купальница

– Вот и славно, – проворковал Семаргл и бросился на нее с поцелуями, настолько горячими, что Купальница даже вскрикнула.

Они слились в единое целое и долго не могли разлепиться. Природа замерла, но мешать им никто не решался. Только из реки повылезали любопытные русалки и стали шептаться промеж собой, какая Семаргл и Купальница красивая пара. И как прекрасно, что у всего в мире есть соответствие и пара. И у них тоже, наверняка есть где-то, просто надо подождать, когда найдется, и тогда они точно так же сольются в такой же огненный шар и будут счастливы.

Наконец Семаргл сел отдышаться, свесив ноги в Волгу, смотрел в небо и думал о том, какое это счастье – правильно жениться. Но Купальница, разогретая его ласками, вовсе и не думала униматься. Притянула его к себе обратно и снова они не могли разлепиться.

Так продолжалось долгое время. Природа уже слегка утомилась от отсутствия привычного порядка. Цветы то закрывались, то открывались, петухи то пели, то засыпали на жердочке, одним словом, любовь Семаргла и Купальницы понаделала делов. Все ждали, когда же новобрачные наконец уймутся.

В какой-то момент они очнулись от того, что Заря постучала Семаргла по плечу:

– Ты как хочешь, а я выхожу, неприлично, чтобы тебя все так долго ждали. Семеро одного не ждут, в большой семье таблом не щелкай, кто первый встал, того и тапки и что там еще, короче я пошла. А тебе за мной.

– Вот сука завистливая, – ответила ей Купальница. – Ну хорошо, иди дорогой, что делать, работа пуще неволи. Или это охота? Тебе вообще охота на работу?

– Надо так надо, вечером буду, – Семаргл поцеловал Купальницу взасос и отправился вслед за Зарей.

И теперь каждый день весь мир наблюдал, как Семаргл гнался за Купальницей вечером, и как она за ним утром. И никак не могли они догнать друг друга и воссоединиться. Только махали друг другу и посылали воздушные поцелуи.

А потом на день летнего солнцестояния, когда Семаргл был в самых своих силах, Купальница родила близнецов, мальчика и девочку. Природа в этот миг замерла, и Семаргл смог обнять свою любимую жену и поцеловать детей.

Назвали их Кострома и Купала.

Боги считали, что у Семаргла нет сердца, что оно давно истлело во всепоглощающем огне, которое он расточал. Но оказалось, сердце у него было, просто оно было огнеупорным. А когда родились дети, оно вдруг растаяло. И в кои то веки Семаргл расплакался. От счастья. Слезы шипели на огненных его щеках и испарялись.

Даже Перун, старший брат Семаргла, расчувствовался от такого, вложил частицу своей силы в никогда не цветущий папоротник, и дивной красоты цветок подарил новорожденным. А также повелел цветку расцветать раз в год, в день их рождения.

Дети росли потихоньку. Ночью они всегда были под присмотром отца, а днем за ними ухаживала мать. Они были, как отец, горячие и яркие, и как мать, красивые.

Многие завидовали Купальнице и Семарглу. Приходили всякие сущности из Нави и заглядывали в Явь сквозь толщу воды в Волге. Качали головами, цокали языками и судачили о том, что вот бы им таких Кострому и Купалу в их страшное царство, сразу бы там порядок наступил и благоденствие.

Купальница велела детям не разговаривать с незнакомыми, да залетными, как бы сладко они не пели.

Приближался день весеннего равноденствия, Купальница готовила для мужа всяческие сюрпризы и украшала себя. Семаргл тоже пребывал в нетерпении. Он собирался удивить жену своим пылом и напором. И лишь пробил час начала дня, они бросились друг на друга, как два голодных зверя. И даже солнце спряталось стыдливо за тучей.

Кострома и Купала остались без присмотра и вышли на берег Волги. Они смотрели на воду и пытались разглядеть в ней свое будущее.

На ветку плакучей ивы, рыдающей о том, что она одинока до самой воды, вдруг присела неведомая птица с ярким опереньем. В перьях ее словно блестели искры огня, а вместо птичьей головы было нежное женское лицо.

Она запела о неведомых мирах, где все еще прекрасней, чем здесь, в Яви, она описывала мир наслаждений и развлечений, который готов был встретить каждого, кто полетит с ней.

– Я хочу посмотреть на него, давай слетаем? – предложил Купала Костроме.

Но Кострома не расслышала, что он ей сказал, так как любовалась своими золотыми волосами в зеркальной глади воды.

– Все бы тебе любоваться собой, – рассердился Купала, махнул рукой на сестру и приветственно улыбнулся птице.

– Молодец, – одобрила птица, – мужчина должен быть любопытным и смелым!

– Кто угодно будет смелым, если у него отец – Семаргл, – насмешливо ответил Купала.

Птица подставила ему свою спину, он вскочил на нее, и птица подняла его в небо, а затем они оба моментально исчезли из Яви.

Кострома только и успела охнуть.

– Это же Сирин, птица смерти! – закричала она Купале, но он уже не слышал ее, так как был в Нави. Сирин ведь перемещается со скоростью света.

Небо было темным, словно ночью, Кострома испугалась и побежала искать родителей, но природа не пускала ее к ним – негоже было ребенку видеть мать с отцом в момент страсти. Кусты хватали ее за платье, деревья вставали вокруг нее стеной.

Наконец она утомилась биться и пробиваться, села и заплакала.