Через ресторан, в пыль

– Today – good day for kitchen wall, – сказал он с улыбкой, как будто шёл строить храм, а не подводку под вытяжку.

– А вчера был плохой? – буркнул Егор.

– Вчера Луна смотрела вниз.

– Надеюсь, сегодня она хотя бы развернулась лицом.

Работы начались. Если это можно было назвать работами.

Прем, повар, тихо стоял у стены и резал что-то похожее на имбирь. Рядом стояла кастрюля, в которой уже что-то кипело. Хотя ресторана ещё не существовало.

Мани, официант, сидел в углу и рисовал схему «движения энергии через трапезу». Он был уверен, что еда – это не просто процесс, а настройка. На что – не уточнялось.

Кеша зашёл позже, с пластиковой сумкой и папкой с бумагами. В сумке – лапша. В папке – старые договоры, расписанные шариковой ручкой и пёрышком павлина.

– У нас будет инспекция через неделю.

– Какая? – насторожился Егор.

– Просто человек. Придёт, посмотрит, благословит. Это как разрешение на шум, но по-другому.

– Ещё один шаман?

– Ну, не совсем. Но с барабаном.

Егор выдохнул. Посмотрел на зал. Всё ещё грязно. Стены кое-где сырые. На потолке – следы от воды. Но в воздухе уже висел запах чего-то живого: имбирь, жареный лук, специи. Даже пыль, оседающая на подоконнике, пахла не смертью, а начинанием.

– Прем, у нас нет меню. Мы не знаем, что будем подавать, – сказал Егор, наблюдая, как повар добавляет в кастрюлю что-то зелёное и резко пахнущее.

Прем кивнул.

– Но я уже готовлю. Люди будут есть. Потом ты поймёшь, что именно.

– Ты хочешь, чтобы ресторан открылся, а мы только потом узнали, что в нём подают?

– Именно.

Он улыбнулся – без иронии. Как будто в этом была великая истина. Как будто так и нужно.

Егор вытер руки полотенцем и пошёл на крышу. Воздух был сухой, пыль медленно ложилась на перила. Он снова вспомнил тот символ. Круг и ключ. Или змея. Или просто рисунок, сделанный кем-то с воображением. Он пытался отбросить это.

"Совпадение.

Я устал.

Я не в форме.

Это просто… город. Всё здесь странно."

Но внутри что-то дрогнуло. Как будто страх не ушёл, а просто затаился. Не страх перед опасностью. А перед смыслом.

К вечеру всё здание дышало специями. Прем вытащил кастрюлю на улицу, и мимо проходящие начали останавливаться.

– Это продаётся? – спросил кто-то на английском.

– Пока нет, – ответил Егор. – Пока это… проба.

– Это вкусно, – сказал незнакомец и ушёл.

Он не заплатил. Он даже не спросил, что это было.

Прем кивнул:

– Начинается.

Егор хотел возразить. Сказать, что ничего не готово, что нет меню, что стены не выровнены. Но не стал.

Он лёг спать в своём спальном мешке. Пыль под ногтями. Запах перца в волосах.

Он не думал о символе.

Он не думал о сне.

Он думал, как удивительно: иногда хаос создаёт начало.

Но где-то в груди – тихо и ровно – пульсировало ощущение, что кто-то следит. Не злобно. Не близко. Но точно – не случайно.

Глава 4. Вопрос без ответа

Катманду в этот день был особенно громким. Воздух дрожал от звуков: молитвенные барабаны, клаксоны, голоса, крики с крыш. Казалось, город что-то кричал – не разобрать что, но с отчаянной настойчивостью.

– Он говорит, ты не платил, – сказал Кешав, заходя с телефоном в руке.

– Что? Кому? За что?

– За рис. Два мешка. Ты брал – он уверен.

– Я не брал. Я вообще не знал, что они у нас есть!

– Но они есть.

Егор вышел во двор. Там, под навесом, действительно стояли два мешка с рисом – надутые, как животы. На одном – простая надпись чёрным маркером: "जय".

– Это что?

– Надпись на хинди, – пожал плечами Прем. – "Победа". Или имя.

– Чьё?

– Кто знает. В Катманду много имён, которые никто не помнит.

Егор решил дойти до поставщика сам.

 По пути – бесконечные повороты, базар, мопеды, два школьника, поющие что-то на крыше автобуса. Всё шумело. Всё жило. Город шептал на каждом углу. Только смысла в этом было чуть меньше, чем в плохом сне.

Склад находился в районе Калимати – между овощным рынком и рекой, в переулке, где пахло то ли кофе, то ли сыростью. Его встретил мужчина с повязкой на лбу и старым калькулятором в руке.

– Вы брали. Ваш человек взял. Он оставил расписку. Вот.

Он протянул листок. Бумага старая. Почерк – неровный. Имя – Ram.

– У нас нет никого по имени Рам.

– Но он был у вас. Он сказал – помощник.

Егор вздохнул. Всё как всегда: отсутствие структуры, лишние люди, город, где каждый может быть кем угодно. Он решил не спорить. Оставил деньги. Развернулся.

Уже у выхода он обернулся – и на стене склада увидел:

тот же символ.

Только теперь – чуть больше. Аккуратнее. В углу, под слоем краски. Почти стёрт, но всё ещё различим.

Ключ в круге.

И рядом – слово. Уже на английском.

"open."

Он не рассказал никому. Не стал фотографировать. Только записал на полях блокнота:

"open – где?

кого?

меня?"

Он пытался вернуть голову к делу: обсудить расклад столов, поставку газа, сварку дверной ручки, меню без свинины и с уважением к духовным практикам.

Но в груди – что-то звенело. Лёгкое, как чашка, ударенная ложкой.

В тот вечер он снова увидел её. Девушку. Та же. Через улицу. Стояла и смотрела. На него? Или на храм за спиной?

Он моргнул – и её уже не было.

Но на стене, рядом с тем местом, где она стояла, пыль выделила странный силуэт. Как будто кто-то оставил след руки. Или ключа.

Катманду вечером не замирал – он распускался, как цветок с другой стороны времени. Егор сидел на крыше ресторана. Перед ним – чашка чая, уже остывшая. Внизу – улица, по которой шли сразу в трёх направлениях, несмотря на то, что она была односторонней.

С неба падал шум города: лай собак, звон колокольчиков, чей-то смех, далекий барабан.

Он вдыхал пыльный воздух – и в голове крутились мысли.

Этот символ. Он появляется, когда я не ищу. Исчезает, когда пытаюсь найти. Как будто… как будто город знает, куда я смотрю.

Он подумал: а вдруг это всё правда просто совпадения? Пыль, стресс, жара. Усталость. И одиночество, которое маскируется под организацию дел.

Он попытался вернуть мысли к делу: до открытия оставалось меньше месяца, а кухня всё ещё не подключена. Полы – не выровнены. Меню – туман. Электрик обещал прийти «завтра», но завтра в Непале – это мифологическая дата, как "скоро" у чиновников.

Егор встал. Потянулся. Посмотрел на небо. На нём не было звёзд. Только лёгкое свечение. Как будто город сам выдыхал свет, вместо того чтобы ждать его с неба.

Ночью, в зале, он снова увидел силуэт на пыли окна. Сначала подумал – просто след от ладони. Но нет. Скорее – контур ладони, в которую вложено что-то продолговатое.

Он провёл пальцем – пыль легко слетела, будто уступая.

Он не стал звать никого. Не записал. Даже не сфотографировал.

Он просто сел рядом. И смотрел. Минут пять. Может, больше.

– Ты не со мной разговариваешь, да?

– Ты просто везде.

– Или я в тебе.

Он улыбнулся. Впервые – не с тревогой, а с каким-то странным согласием.

На следующее утро он проснулся рано. В голове не было ни сна, ни мыслей – только тишина, как будто внутри всё слегка перезагрузилось.

Кеша уже что-то кричал по телефону, Прем резал что-то острое и красное, а Мани, кажется, медитировал на скатерти.

Егор прошёл мимо них и сказал только одно:

– Сегодня едем в Бхактапур. За вдохновением.

– Почему туда?

Он пожал плечами:

– Просто кажется, что нужно туда.

Он ещё не знал, что именно там он увидит символ не на стене, а в чужих глазах.

И что это будет началом чего-то совсем другого.

Но пока – он просто ехал.

А город – улыбался пыльной улыбкой. И ждал.

Глава 5. Город дверей

Бхактапур встретил их звуком – не громким, но ясным: колокол, ударенный один раз. Он висел у входа в старый храм и звенел, когда его задевал ветер. Звук уходил вверх и оседал на черепичных крышах.

Кеша ехал рядом, молчал, что было странно. Обычно он рассказывал, какие молочные шарики где покупать, в каком храме лучше медитировать по вторникам и почему в Катманду можно найти больше иранских ковров, чем в Иране.

Но сейчас он просто смотрел в окно. Будто сам был на экскурсии внутри себя.

Бхактапур шёл мимо окна неспешно: двери, деревянные решётки, фрески, горшки на крышах, дети в школьной форме, козы в свитерах, женщины с подносами на головах. Всё двигалось – но не торопилось.

– Здесь всё сделано руками, – сказал Кеша наконец.

– Люди или боги? – спросил Егор.

– А разве это не одно и то же?

Они зашли в лавку с тканями. Там пахло мускусом и сырым деревом. На полках – платки, одеяла, странные верёвки, которые, по словам хозяина, не защищают, но уговаривают судьбу.

Хозяин был стар. Настолько, что, казалось, знал не только цену каждого товара, но и имя дерева, из которого тот сделан.

Лавка старика была похожа не на магазин, а на воспоминание о чьей-то жизни. На стенах – платки, связки сушёных цветов, амулеты, зеркала, маски. Потолок низкий. Воздух – тяжёлый. Не затхлый, нет. Просто такой, которым нельзя дышать без последствий. Когда старик заговорил, голос его был не как у человека, а как у внутреннего голоса, который вдруг решил озвучиться вслух.

Егор почувствовал, как внутри что-то напряглось.

Он мог спросить. Мог сказать: «Что вы имеете в виду?», «О чём вы говорите?», «Что это за символ?». Но не стал. Потому что был не тот страх. Не страх услышать что-то страшное. А страх – услышать что-то, что ты уже знал. Старик смотрел на него спокойно. Не как продавец. Как свидетель.

И Егор вдруг понял: если он сейчас спросит, то станет частью чего-то, от чего уже не отступить.

А пока – он ещё мог отступить. Мог сделать вид, что ничего не понял. Что просто зашёл за платком или палантином. Что он – просто турист.

Поэтому он кивнул, пожал плечами, сказал:

– Интересные у вас вещи.

И вышел. Почти бегом.

Когда он снова увидел её, у выхода с площади, она стояла спокойно, как будто знала, что он её найдёт. Свет падал под углом, её фигура была почти силуэтом. Она улыбнулась. Протянула тетрадку. Сказала то, что сказала. И пошла.

И у него было три секунды. Сделать шаг. Сказать: «Стой!», «Кто ты?», «Ты знаешь про знак?», «Почему ты везде?». Но он не сделал.

Потому что, он не был готов услышать то, что нельзя будет забыть. У человека есть лимит тайн на день. И он уже перебрал. Она исчезла слишком естественно. Не драматично, не в киношном "пыль взметнулась". Она просто пошла. А это – хуже. Это значит: она была реальна.

Он боялся, что, если пойдёт за ней – она исчезнет совсем. А так – она осталась как возможность. А возможность – легче переносить, чем потерю.

И, наконец, он слишком долго жил жизнью, где всё объяснялось. Где каждое действие в ресторане имело причину. Где пыль – это плохо, а знак – это ребрендинг.

А тут… Тут всё было намёком, а не инструкцией.

Он остался стоять с тетрадкой в руке. И даже не открыл.

Когда Кеша вернулся с жареным тестом и сладким чаем, он ничего не заметил.

– Ну что, идём дальше? – спросил он.

– Да, – ответил Егор. – Пора.

Он сунул тетрадку в рюкзак. Между схемой кухни и влажными салфетками. Словно просто бумажка. Как чеки.

Но внутри было ощущение:

Открыть – страшнее, чем не знать.

Но не открыть – значит потерять то, что уже нашёл.

Глава 6. В ресторане, где кухня спорит с кармой

Утро началось со звонка. Голос в трубке говорил на смеси английского и непальского, но суть была ясна:

– Лимоны будут не жёлтые. А зелёные. Или вообще лаймы. Или ничего.

– Мы заказывали жёлтые!

– Бог не прислал. Очень горячо. Всё зелёное.

– А если я дам в два раза больше?

– Тогда придёт жёлтый… но в среду.

Среда – через пять дней.

– Мне они нужны завтра!

– Тогда… зелёные. Но в мешке, где один будет жёлтым. Как знак.

Егор выдохнул. Сбросил звонок. Посмотрел на Кешу:

– Когда ты говорил, что рынок – живой, ты не уточнил, что он шизофреник.

На кухне пахло гвоздикой, поджаренным рисом и… обидой.

Прем стоял у плиты с выражением лица, будто его заставили резать ножом не лук, а собственные принципы.

– Ты хочешь, чтобы я стал поваром из больничной столовой, да? – бросил он, не поворачиваясь.

– Я хочу, чтобы у нас было меню, Прем, – спокойно ответил Егор. – Люди приходят в ресторан не для того, чтобы ты «чувствовал энергию сковороды». Они приходят поесть. А не гадать, что им вывалится из кухни сегодня.

Прем резко обернулся. У него были острые, уставшие глаза. Он говорил с паузами, будто взвешивал каждое слово на весах кармы:

– Я… не… конвейер. Я не стану механической рукой, вылепливающей одинаковые блюда каждый день. Я… я чувствую ингредиенты. Я с ними разговариваю. Если чеснок хочет быть сырым – я не могу его жарить.

– А если гость хочет, чтобы чеснок не разговаривал с ним всю ночь?

Пауза. Напряжённая. В воздухе будто потеплело от гнева.

– Это не просто еда. Это выражение внутреннего пути, – упрямо добавил Прем. – Если хочешь повара, который только жарит и молчит – ищи другого. Я не готов к такому.

Егор подошёл ближе. Его голос остался мягким – но внутри уже появилось то самое стальное "я знаю, что делаю".

– Слушай. Я открыл семь ресторанов. Я видел поваров, которые молились перед тем, как начать жарить омлет. Я видел шефа в Сочи, который кормил карпа клубникой, чтобы у него была «жизнерадостная послевкусица».

И я не против творчества.

Я за него.

Но творчество без рамок – это просто шум.

Прем отвернулся. Молчал. Потом бросил:

– Ты меня не уважаешь.

– Не правда. Именно поэтому я хочу договориться.

Он достал из блокнота страницу, положил на стол.

– Вот твои самые удачные блюда. Мы включим их в основное меню. Чёткое, понятное, повторяемое. А каждый день – одно твоё авторское блюдо. Как специальное предложение от шефа. С табличкой, с историей, с медитацией – хоть с цитатой Будды сверху. Оно будет твоим личным блюдом дня. Согласен?

Прем не ответил сразу. Он дышал тяжело. Потом взял лист. Посмотрел на него. Долго.

Пальцем провёл по строчке: «дал с дымом и перцем, настоянным на солнце».

– Это правда моё любимое…

– Вот. И его ты дашь миру. В формате, который не сожрёт твои нервы. Договорились?

Прем вздохнул. Не как проигравший, а как человек, которому дали шанс сохранить лицо и душу.

– Ладно, Егор. Но я всё равно иногда буду импровизировать.

– А я всё равно иногда буду проверять.

Они переглянулись.

Битва была завершена.

Партнёрство – началось.

Мани рисовал очередную мандалу мелом на полу зала.

– Мани, это убираем.

– Но она очищает пространство.

– А потом её раздавит каблук богатой туристки. И она не очистится, а испачкает ей ботинок за 300 долларов.

– Но гости почувствуют баланс.

– Они почувствуют, что официант в блаженстве и забыл про заказ.

Егор подошёл ближе. Говорил спокойно, но твёрдо:

– Мани. Я уважаю твой путь. Но здесь не храм. Здесь бизнес. И пока ты в униформе – ты не гуру, а сотрудник.

Медитируй, сколько хочешь. Но до смены. А не вместо неё.

Мани посмотрел на него. И – вдруг – улыбнулся.

– Спасибо. Я ждал, когда ты это скажешь. Теперь ты стал настоящим хозяином.

Егор удивился:

– Ты… специально?

– Нет. Просто мир работает так. Иногда мы проверяем. Даже неосознанно.

В тот же день, вечером, они сидели за столом в ещё пустом зале. Лампочки свисали с потолка, не все работали. Пахло краской, кориандром и нетерпением.

– Ты правда думаешь, что мы справимся? – спросил Кеша.

Егор посмотрел на недоделанную барную стойку, на пятно от соуса на скатерти, на мрачного Према, ковыряющего в блокноте список блюд.

– Нет, – сказал он. – Мы не справимся.

Пауза.

– Мы сделаем лучше.

Мы получим звезду. Здесь. В Катманду.

И весь мир приедет сюда, чтобы понять – как это случилось.

Молчание.

А потом – короткий аплодисмент от Мани. Кеша присоединился. Даже Прем слегка кивнул.

Семь часов вечера. Катманду медленно погружался в закат. Воздух становился густым, как масала, а свет ламп на стенах зала – золотистым и мягким.

 Они не успели купить все одинаковые скатерти, но Мани сказал, что «разность – тоже гармония».

Пятнадцать гостей.

Случайные и не очень.

– Лама в очках, приехавший на скутере.

– Пожилая женщина с рынка, в серьгах до плеч.

– Белокурая туристка из Голландии по имени Лив, которая просто «увидела, как вытирали окна», и решила зайти.

– Двое подростков – местные, но в кожанках и с ухмылками, как будто случайно здесь оказались.

– Мать с дочкой, обнявшиеся у входа.

И… инспектор муниципалитета, который пришёл, потому что «люблю наблюдать за хаосом, когда его называют пробным запуском».

Пахло кориандром, топлёным маслом и свежим рисом.

 Прем вышел из кухни в чистом фартуке, с лицом самурая перед последней битвой.

 Мани – стоял у входа, спокоен, как будто вот-вот начнёт читать мантры, но вместо этого говорил:

– Добро пожаловать. Здесь подают не только еду, но и тишину между вкусами.

Первое блюдо: Суп «Согревающий ветер»

Прозрачный бульон с тёмными вкраплениями специй, в нём плавал тонко нарезанный чеснок и нежные полоски курицы.

Поверх – капля масла с куркумой и кусочек жареного имбиря.

– Горячо, – сказала Лив, – но… как будто не обжигает, а будто кто-то положил руку мне на грудь и сказал «ты здесь, всё хорошо».

Подростки сначала смеялись, но один из них потом шепнул другому:

– Как будто в детстве, когда бабушка поила после простуды…

Второе: дал с горчичными листьями и дымной солью

Густая, тёмная чечевица. Горчичные листья придавали ей остринку и что-то дикое, как будто ешь лесной суп, сваренный где-то в Гималаях на костре.

Запах дыма был тонким, но цепким – он задерживался в носу, будто хотел остаться.

– Это… слишком странно, – сказал один гость.

Пауза.

– …но я хочу ещё.

Инспектор ел медленно. Потом записал что-то в блокнот.

– Впервые, – произнёс он, – чечевица напоминает мне о детстве, которого у меня не было.

Третье: жареный сыр в панировке из чапати

Нарезанные треугольники плотного сыра в хрустящей корочке. Подаются с густым соусом тамаринда, который пахнет сладким дождём.

Один укус – и внутри сыр тает, а снаружи – корочка хрустит, будто отпадает лишнее.

– Это преступление, – вздохнула пожилая женщина. – Я уже наелась, но съела бы ещё три.

– Это то, что я бы заказал ещё до того, как закончил, – сказал подросток.

Финал: десерт «Тихий Будда»

Рис, сваренный в кокосовом молоке, с крошкой из лепестков розы, немного цедры лайма, и подан в миске, вырезанной из маленькой тыквы.

Аромат – как шёпот. Тёплый, сладкий, но без навязчивости.

Мать с дочкой ели молча. Потом мать сказала:

– Мне кажется, я вспомнила, как звали первую подругу в школе. Хотя не вспоминала её лет двадцать.

Когда подали чай – с корицей и тмином, чтобы «закрыть еду», – в зале стояла не тишина, а очень мягкое молчание.

Как будто все внутри себя сказали «спасибо» – и ещё не знали, за что именно.

Егор стоял у стены. Не вмешивался. Наблюдал.

Прем подошёл. Сел рядом.

– Думаешь, получилось?

Егор не ответил сразу. Потом сказал:

– Да. И это – только начало. А теперь представь, что будет, когда мы вычистим вытяжку, купим нормальные тарелки и обзаведёмся официантами, которые не прячут меню за Буддой.

Они оба рассмеялись.

И в этот момент один из подростков подошёл, вручил Егору салфетку с надписью:

«Это было не просто вкусно. Это было… как будто кто-то вспомнил тебя лучше, чем ты сам.»

Той ночью, лёжа в комнате на втором этаже, Егор достал рюкзак. Пальцы коснулись тетрадки. Он мог бы открыть её сейчас. Но не стал. Он впервые не чувствовал спешки. Потому что впервые… почувствовал себя на своём месте.

Глава 7. Тот, кто нюхал соль

Катманду с утра был шумный и пыльный, как город, который только что проснулся – но уже злой.

Мотоциклы ревели, как демоны, в узких улочках. Уличные торговцы выкрикивали что-то, что звучало одновременно как заклинание и как жалоба на жизнь.

А воздух был настолько густой, что его хотелось жевать, а не вдыхать.

Егор протирал стеклянную дверь ресторана. Он никогда не мыл стёкла в своих московских проектах. Для этого были люди. Но здесь – всё иначе.

Ресторан назывался “Nakasha” – от непальского слова, которое Кеша уверял, значит "контур".

Потому что, как он объяснил:

– Мы здесь не рисуем картину. Мы создаём контур. А остальное – дорисует гость.

Сам ресторан занимал первый этаж старого трехэтажного дома из красного кирпича, с резными балконами над входом и дверью цвета запечённой куркумы.

Внутри – два зала:

Основной – вытянутый, с каменным полом, колоннами с трещинами и мягкими желтыми лампами под потолком.

Там стояли 8 столов, у стены – длинная скамья с подушками.

Малый зал – уютная комната на 4 стола, отделённая шторой цвета шафрана. Сюда Кеша хотел заманивать «тех, кто ищет уединение и вайфай».

На кухне – хаос, укомплектованный до предела:

● 

одна двухконфорочная плита,

● 

духовой шкаф (поживший, но работает),

● 

огромный котёл для риса,

● 

и полка, на которой всегда кто-то сидел: вчера это был Прем, сегодня – кот, которого Мани назвал Джатака.

В туалет приходилось проходить мимо кухни и через короткий тёмный коридор с ржавыми трубами и молитвенным барабаном.

Егор сначала хотел его убрать, но Мани сказал:

– Он держит в равновесии запахи. Если уберёшь – придёт сырость.

В девять утра, когда солнце только начало пробиваться сквозь городскую пыль, раздался глухой стук.

Кеша выглянул и побледнел.

– Это проверка.

– Какая?

– Любая. Здесь проверяют не когда ты готов. А когда у тебя на губе мука.

В ресторан вошли трое.

Первый – в бежевом жилете с нашивкой, где было написано: “Комитет по гастроравновесию”.

Второй – с портфелем и складным метром. Он сразу принялся измерять расстояние между столами и стенами.

Третий – седой, с серьёзным лицом и банкой соли. Он ходил и нюхал, как будто искал признаки духовного дисбаланса.

– Доброе утро, – сказал человек с солью. – Где у вас точка вкусового напряжения?

– Простите… чего?

– Где наиболее сильно проявляется энергия блюда? Мы должны замерить.

Егор моргнул. Потом посмотрел на Кешу.

– Они серьёзно?

– На всякий случай – отвечай серьёзно.

– Ну, наверное… вот здесь. – Он ткнул на стол ближе к окну.

Туда немедленно направили всю группу. Мужчина с портфелем достал подвесной маятник, стал водить им по воздуху.

– Маятник пошёл, – прошептал он. – Здесь действительно мощно. Визуализация бобовых сильна.

– Это что за розыгрыш? – наконец спросил Егор, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.

Но проверка продолжалась. Они открыли морозилку, постучали по ней пальцем. Один достал ложку и постучал по медному чайнику, как по гонгу.

– А этот звук? Слышите? Резонанс!

– Это кот прошёл по полке! – выдохнул Егор.

– Он и есть часть системы, – торжественно кивнули ему в ответ.

Через сорок минут после странных замеров, маятников и обсуждений "грузовой кармы риса", дверь снова открылась – и в ресторан вошёл седоволосый мужчина в очках, в белой рубашке, с широкой улыбкой.

– А! – закричал он. – Так, всё, всё, хорош!

– Поздравляю, вы прошли проверку!

Пауза.

Мужчина с солью заулыбался, снял бейджик. Метроносец рассмеялся.

– Это был розыгрыш! – хлопнул в ладоши новенький. – Мы так встречаем все новые заведения. Катманду маленький, а общепит – деревня. Надо же как-то проверить, не заносчив ли владелец. Если психанёт – не будем с ним работать. Если выдержит – значит, свой человек.

Егор стоял в абсолютной тишине.

– Вы меня проверяли?

– Да! И, знаешь, ты крутой. Держался спокойно, даже когда мы сказали про духовную проводку.

– Это вы придумали «пятно в форме бесконечности»?

– Гениально, правда?

– Вы больные на голову.

– Прекрасно! Значит, впишетесь!

У входа уже сидели дети. Один продавал лотосы из бумаги, другой дремал под табличкой «Nakasha».

Катманду жил, как будто на грани исчезновения – и в этом была его сила. Всё могло в любой момент исчезнуть или превратиться в шутку.