Карта, нарисованная между строк

Глава 5. Ластик и Ненаписанное Утро

Лодка, сотканная из шуршащих газетных страниц и сплетённых объявлений о пропавших котах, мягко коснулась берега. Под её носом чернильная вода Королевской библиотеки Веселундии встречалась с прохладным, знакомым мрамором пола. Мисс Элинор ступила на землю первой. Её шаг был твёрдым, но пальцы, складывавшие зонтик-книгу , слегка дрожали. Шёлковый переплёт сложился с тихим, почти бесшумным шелестом.

–Ни слова о случившемся, – предупредила она, поправляя очки. – Ни единого лишнего звука. Иначе чернила… они просочатся, как сырость сквозь трещину, в реальность.

Но библиотека уже изменилась. Знакомые дубовые стеллажи стояли, согнувшись под невидимой тяжестью, словно усталые старики. Книги на них перевернулись корешками внутрь, страницами наружу – неестественно, тревожно, будто пытались спрятать свои названия. Воздух, всегда наполненный ароматом старой бумаги, пыли и сладкого чая мисс Элинор, теперь пах стерильной пустотой, холодом и… чем-то забытым и далёким . На дубовом столе, где недавно лежала зловещая Книга Без Слов, теперь стояли три предмета, светящиеся тихим, внутренним светом:

1. Стакан, полный карандашей. Их грифели мерцали мягким, как светлячки в июньскую ночь, светом – золотистым, изумрудным, сапфировым.

2. Ластик. Не простой кусок резины, а облачко из розовой пены, искрящееся на краях перламутровыми блёстками. Оно тихо парило на сантиметр над столом.

3. И открытая тетрадь. Простая, в картонном переплёте синего цвета, потёртая на углах. На первой странице, чётко и безжалостно, стоял заголовок:

«Веселундия. Черновик»

.

Гизмо, чьи пальцы всегда тянулись к необычному, невольно потянулась к розовому облачку-ластику: – Это же… – начала она, заворожённая его нежным свечением.

не трогай! – рявкнул Ворчун, шлёпнув её по пальцам своей рукой так, что она дёрнулась. Он настороженно замер, будто почуяв неладное. – Пахнет… чужой реальностью. Синтетической сладостью и тоскливой тоской по настоящему сахару.

Пусик, всё ещё дрожащий мелкой дрожью после Чернильного Океана, прижался к Джо-Джо. Его полупрозрачное тело вибрировало, как струна. Он указал тонким пальчиком на тетрадь, голос его был едва слышен: – Там… они пишут. Без нас. Как будто нас… нет.

Джо-Джо наклонился над тетрадью, заслонив Пусика собой. На чистой странице под заголовком медленно, словно проступая сквозь бумагу, возникали строки незнакомого, угловатого почерка:

> «Утро было серым, как старая тряпка для пыли. Джо-Джо проснулся. Веснушек на его носу не было – лишь гладкая, бледная кожа. Фонтан Сюрпризов стоял молчаливый, без единого звука. Веселундия забыла, как смеяться.»

–Эй, так не пойдёт! – возмущённо вырвалось у Джо-Джо. Сердце ёкнуло от несправедливости. Он схватил ближайший карандаш – тот, что светился тёплым золотом. Не раздумывая, он нацарапал прямо под мрачными строчками, выводя буквы с жаром, вкладывая в них всю свою ярость и надежду:

«Но тут прилетела огромная радужная птица! Она чихнула прямо над площадью, и с её крыльев посыпалось конфетти всех цветов радуги!»

Буквы вспыхнули ослепительным золотом! За высоким окном библиотеки засвистели крылатые велосипеды, пролетело что-то огромное и пёстрое, раздался оглушительный "Апчхи!", и на щеку Джо-Джо, как по волшебству, вернулась первая веснушка – маленькая, тёмная, в форме ноты.

–Получилось! – засмеялась Гизмо, её глаза загорелись торжеством изобретателя.

Но радость длилась всего лишь миг. Розовое облако-ластик вдруг взмыло в воздух. Оно пронеслось над страницей, коснувшись её нежной, пушистой стороной. Строчки Джо-Джо исчезли мгновенно, без следа, словно их и не было. Радужная птица за окном растворилась в воздухе, как мыльный пузырь. Только бледное пятно на щеке Джо-Джо напоминало о ней.