Мой бывший пациент

Я собралась и выбежала из больницы так, будто за мной черт гнался. Понимала, что нужно успокоиться, но не выходило. А хуже всего – сердце младшего Князева разгонялось не от того, что нервничал он! Такому матерому волчаре наши перепалки никогда бы не пошатнули ни одного нерва.

Я продолжала его убивать. Медленно. И неизвестно, успеет ли восстановится его сердце прежде, чем не выдержит моего чувства вины. Пришлось принять успокоительного и добавить адреноблокатор, чтобы дать нам обоим передышку. А мне – время все выяснить.

У палаты Стаса дежурила охрана больницы и те, кого выставил следственный отдел. Князев вызвал следователей сразу, но те пока что колупались на территории больницы и за ее пределами, хоть и предупредили, что будут приглашать врачей на беседу. Но Стаса я не стала ставить в известность, чтобы не закатывал глаза. В то, что на такую занозу в заднице могли покуситься, я ни капли не сомневалась. Похоже, его послужной список лишь начинается тем, что он сволочь и плохой брат. Стоило выяснить о нем больше, чтобы понять, кому именно я отдала свое сердце.

Но сначала следует разобраться с тем, что именно я натворила с этим заклятьем.

Лужи захлюпали под ботинками, зачавкали мокрым снегом. Перед глазами все смазалось в серую бетонную массу. Я не стала садиться за руль. Машину в центре не бросить даже с ведьминскими способностями. Там даже дорожные камни не гарантировали возможность проехать. Теперь, вжатая в стенку троллейбуса, я смотрела на то, как распластанные по стеклу снежинки неминуемо обращаются в капли и стекают вниз, оканчивая свой бесславный путь где-то в грязном резиновом желобе.

Как я до этого дошла? Сейчас следователи начнут разнюхивать произошедшее, а если подключится Горький, то мне не уйти от ответственности. Уж он точно размотает, что это я стояла в тени здания и стреляла в Князева-младшего. Может, прийти с поличным?

Нет. Я замела следы отлично…

Стало тошно. Будто и правда профи-киллер.

Картинка перед глазами погрузилась в темноту, и я не сразу поняла, что спрятала лицо в ладонях.

Нельзя признаваться. Игорь плохо переносит чувство вины. А в том, что я такая идиотка, он не виноват. Вот же Князев-младший позлорадствует, когда узнает, что не его враги уложили его в холодную лужу с пулевым на пару сантиметров от сердца…

– Девушка, вам плохо? – поинтересовался кто-то позади.

– Нет, – покачала я головой и оттолкнулась от стекла. – Пропустите, пожалуйста…

На улице начал трезвонить мобильный. Привезли новых пациентов, и привычная круговерть решений помогла мне донести ноги до Исследовательского центра без нового витка самоуничижения. Только когда вдруг на экране мобильного высветился номер Горького, ноги подкосились. Я тяжело сглотнула и прижалась к стенке коридора перед проходной.

– Давид?

– Ива, привет.

– Привет, – хрипло каркнула я.

– До меня тут докатилось дело о покушении на Стаса Князева.

– Да. Я так и думала, что ты узнаешь…

– А почему ты не сказала?

– Не было времени. Он то умирает, то снова восстает. Тяжелая вышла ночь.

– Понятно. А прогнозы?

Если бы я знала. Только в груди вдруг все сжалось до визга, застрявшего в горле. Пришло осознание, что я не вывезу сама. Захотелось признаться во всем Давиду и сдаться на милость. Собиралась же нести ответственность…

– Пока сложно говорить, – выдавила кое-как.

– Ива, что с тобой? – насторожился Давид.

– Устала. Очень… – просипела я.

– Может, увидимся? Беспокоишь…

– Князев уже взял меня в оборот. – Я кое-как отлепилась от стенки и прошла в сторону проходной. – Так что я под присмотром. Назначил капельницы…

– Мне все равно ехать к вам. Хочу тебя увидеть.

– Ладно…

В аудитории оказалось пусто, и я, звонко постучав в дверной косяк костяшками пальцев, привлекла внимание преподавателя, сидевшего у стола.

– Карл Алексеевич…

– Ива, – поднял он взгляд от бумаг, – проходи.

Мой преподаватель по вспомогательным манипуляциям, как мы называли использование способностей, профессор Карл Алексеевич Видальский был ведьмаком в летах. Я написала ему утром, и он, к счастью, нашел время со мной увидеться. Мы встречались регулярно. Я любила собирать для профессора интересные случаи и обсуждать их за чашкой чая в тишине стен института. Область вспомогательных манипуляций постоянно развивалась и совершенствовалась благодаря сотрудничеству с практикующими врачами. Карл Алексеевич давно не практиковал, но занимался историей заклятий и собирал техники заклинаний, изучая древние записи и расшифровывая старинные дневники.

Собственно, то, что я сделала со Стасом – недоказанное по эффективности заклятье, нерекомендованное к применению и находившееся на стадии разработки и изучения. Оставалось только убедить старика, что я не всадила это заклятье в умиравшего, а просто заскучала настолько, что решилась на изучение. Дерьмовая идея, конечно, но выхода не было.

– Ты будешь как обычно черный с бергамотом? Или покрепче?

– Покрепче, – улыбнулась я вымученно, чувствуя прилив усталости. Бессонная ночь давала о себе знать. – Можно кофе с коньяком. У меня сегодня выходной.

– Что, нет перерыва у полевых бойцов? – крутанул он колеса инвалидного кресла и направился к дверям сбоку.

– Не предвидится. – Я поплелась я следом.

В небольшой комнате все было завалено книгами, и только стол у окна еще держал место для электрического чайника и подноса с чашками. У каждого посетителя чашка была своя.

– Ты не надумала преподавать? – Профессор потянулся за белой фарфоровой чашкой в дальнем углу подноса.

Давно меня не было.

– Не знаю, – пожала я плечами, освобождая стул от книг.

– Может, позже?

– Да, наверное.

– Так что случилось?

Я поставила стул и стянула куртку.

– Пациент был один. В общем, я вдруг вспомнила ту энергетическую манипуляцию, когда целое сердце является проводником для поврежденного. Помните? Мы много с вами его изучали…

– Да-да, помню, – прищурился он пытливо. – Ты его использовала?

– Нет, – мотнула я головой. – Я даже не помню правил его наложения. Вопрос не в этом…

– Пациент тебе дорог.

– Да, – кивнула я, усаживаясь. – Был.

– Соболезную. Понятно, почему ты такая вымотанная…

– Спасибо. Но я подумала…

– …Что могла бы спасти и дать время? Ива…

– Именно.

– Послушай, таким как ты свойственно предъявлять к себе завышенные требования. Ты всегда была такой. Но чтобы не свихнуться, нужно принять, что всех спасти невозможно. Ты не сможешь себя расходовать на всех.

– Он – не все. – Я опустила плечи, напряженно вздыхая. – Карл Алексеевич, я вам наврала. Он жив. И я применила это заклятье. Только это – секрет. Никто не в курсе.

– Вот как, – нахмурился профессор.

– Я не могла позволить ему умереть. Простите, что взваливаю это на вас.

– Ива… – покачал головой профессор, задумчиво хмурясь. – Ну, что ж. И теперь ты хочешь знать, что дальше.

– Он не знает. Тоже, – прошептала я. – И о чувствах моих не знает. Я ему просто друг.

Удивительно, как сплелись оба Князевых в моем вранье. Как же легко разбежаться по наклонной…

– Хорошо. Я принимаю твою тайну на хранение. Тем более, тепеорь у нас волею случая есть прецедент применения метода. Уверен, заклятье ты сплела качественно.

– Да, – с готовностью кивнула я.

– Сейчас какая ситуация? Расскажи подробнее.

– Разгоняем сердца друг друга. Я чувствую его переживания, он – мои. Оба на адреноблокаторах и седативных.

– Ну, по идее, бьется сейчас твое сердце… – Профессор азартно тер подбородок. – Мне нужна история манипуляций. Видишь ли, в зависимости от ситуации, может случиться так, что твое сердце не поможет восстановиться его сердцу. Если повреждения необратимые…

– Нет-нет, сердце уже запускали к тому моменту, и меня попросили помочь стандартным щадящим импульсом, – почти уверенно возразила я.

То, что Игорь спасал собственного брата и мог быть необъективен, я решила не принимать во внимание. Откуда мне знать, что было не так с сердцем Стаса и почему оно не хотело биться? Просто не хватило небольшого толчка или это был полный отказ функционировать?

– Тогда, возможно, твое сердце действительно сейчас перенимает часть нагрузки, которая неподъемна для травмированного. Но как оно повернется дальше…

– Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?

– Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.

Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.

– А можно попробовать расплести заклятье? – осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.

– Сложно предсказать последствия, – вздохнул он. – Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.

Я потерла виски и отвела взгляд на полки, заваленные книгами. Никогда эти стены еще не давил на меня настолько.

– Теперь этот твой пациент обязан тебе жизнью, – тихо заметил профессор. – Ты – очень отважная, Ива.

– Я – очень идиотка, Карл Алексеевич.

– Нет-нет, ты просто живая. У тебя есть чувства, и, видимо, ты давно не давала им волю, раз все вышло из-под контроля. Ива, когда-то оно бы все равно вышло, но уже с разрушающими последствиями. А сейчас ты спасла жизнь.

И разрушила свою.

– А почему не говоришь ему? – поинтересовался профессор после короткого молчания.

– Ему ни к чему это чувство вины. И так несладко…

– Нет шанса для вас?..

– Нет.

– Понятно.

Показалось, что грудная клетка лопнет от переполнявших чувств. По щеке скатилась слеза, и сухая теплая ладонь накрыла мою, лежавшую на столе. Я вздохнула и протерла щеку:

– Спасибо…

* * *

Уже через несколько минут я осознал, что без взбалмошной ведьмы мне тут неуютно. Я даже пожалел, что не взял ее номер, и даже обозвал себя за это идиотом в тишине палаты. Пульс, правда, успокоился и стал пиликать на приборе ровнее, без скачков.

В следующие полчаса я позвонил в отдел и выяснил, что по покушению на меня уже всех подняли на уши – завели дело, вызвали следователей, а больница предоставила охрану. И даже ведьмаки заинтересовались в лице, а, точнее, морде Давида Горького. Неймется этому ведьмаку в инквизиции, по привычке лезет в следовательские дела.

– Так Горький теперь председатель следственного комитета. Не знал? – вяло сообщил мне коллега.

– Нет, – нахмурился я.

А я-то думаю, какого хрена он мне везде дорогу перебегает. Полагал, что по дружбе с Игорем. А, оказалось, все еще хуже – полномочия у него есть.

– Поэтому жди. И к тебе лично заявится.

– Черт бы его подрал, – пробурчал я. – Ладно. Есть что-то по делу?

– Ничего пока. Ты сам-то что видел?

– Ничего я не видел. Стоянка, улица, фонарь. Что тут увидишь? Я же не ведьмак.

– Врачи только отчитались, что тебе повезло выжить. И становится непонятно – у киллера рука дрогнула или ты такой везучий.

– Ладно. Узнаешь что-то, набери.

– Выздоравливай.

Я отложил мобильный и уставился перед собой.

Мне нужно было поговорить с Игорем обо всем. Отец просил. Но не для себя. Он просил разрешить наш конфликт для меня самого. А мне и правда нечего терять. Работу? Волчью жизнь? Я ничего не создал за все время такого, ради чего хотелось бы остаться и жить… Ну, разве что ради одной беспризорной своры, которая, наверное, без меня не выживет. Нужно было как раз озаботиться этим. Только стоило снова взять мобильник, как в палату постучали. И по мою душу нарисовался сам Горький. Легок на помине.

– Приветствую, Стас, – встал он у дверей. – Можешь говорить?

Я отложил телефон и настороженно кивнул.

– Как ты?

– Говорят, жить буду.

– Это радует.

Он прошел к стулу.

– Тебя Игорь попросил? – вяло поинтересовался я.

– Ему не нужно просить. – Горький вытащил небольшой планшет. – Я затребовал выдать мне список дел, которые ты ведешь.

– Мог бы не утруждаться. Я сам могу все рассказать и подсказать подозреваемых.

– У тебя может оказаться много врагов, – поднял он на меня взгляд от планшета.

– Не так уж и много. Главный мой враг на сегодняшний день – владелец игорных домов и притонов Даниил Ветлицкий. Мы с ним очень не сошлись во взглядах на молодое поколение оборотней…

– Ты вытащил многих детей от него, – пристально посмотрел он на меня. – Я не знал.

Я только неопределенно хмыкнул. Да, пожалуй, единственное, чем я мог успокаивать свою совесть – это десятки спасенных жизней. Молодые оборотни – легкая добыча для тех, кто занимается незаконным делом. Мальчишек с детства подсаживают на наркотики, и они готовы батрачить на главарей за еду и дозу, образуя управляемую массу, которую боятся. Я вытаскиваю таких волчат. Расселяю по приемным семьям, отправляю на реабилитацию, если нужно, нахожу легальную работу и не позволяю вернуть их обратно в шайку Ветлицкого. Меня тоже боятся. Это – основное условие. Страх должен быть непроходящий и обоснованный. Белым и пушистым быть не получится. Силу приходится демонстрировать, чтобы зверье боялось. И постоянно оглядываться – тоже.

– Думаешь, покушение на тебя – его рук дело.

– Жирный мотив, – усмехнулся я.

– Да уж…

– У моего хобби нет легального покровителя, Давид Глебович. Если ты хочешь меня за что-то подтащить, как и обычно…

– Нет, не как обычно. Обстоятельства изменились – ты едва выжил и больше не угрожаешь Игорю.

– Я никогда не угрожал Игорю, – процедил.

– Я неправильно выразился.

– Ты тоже думаешь, что я решил загрести жар чужими руками и натравил на него сумасшедшую ординаторшу? – сузил я зло глаза. – Да иди ты!

– Стас, ты вставлял мне палки в колеса, пока я вытаскивал Игоря из газовой камеры за убийство пациента! – Ему надоело терпеть мои нападки. – Ты сознательно не давал мне его спасти тогда!

– Он виновен в смерти моей матери! Он убил собственноручно мужа пациентки! Я вмешивался абсолютно легально, а не исподтишка! Стрельба в Игоря – не моих рук дело!

– Что тут у вас происходит?! – вдруг ворвалась в двери белокурая ведьма, стягивая находу куртку. – Приборы шкалят!

– Привет, Ива, – хмуро глянул на ведьму Горький. – Беседуем.

– Ты должен был у меня спросить, можно ли с ним вообще беседовать! – вызверилась она неожиданно.

А хорошенькая она в гневе. И имя у нее интересное какое – Ива. И не та, которая плакучая, а та, которая розгами так отходит, что на задницу не сядешь неделю. Я восхищенно оскалился невпопад, любуясь сценкой и, что уж там, Ивой. Горький даже сдал под ее взглядом. Поднялся пришибленно, пока она, игнорируя его, пристроила стетоскоп на моей груди.

«Вали давай», – красноречиво сообщил ему довольным взглядом.

Горький вышел, а я заметно сдулся, проваливаясь в подушку.

– Плохо? – тихо поинтересовалась она.

– Значит, ты – Ива.

– Слабость чувствуешь?

– Да, – нехотя признался я, развлекаясь изучением ее лица. – Сколько тебе лет?

– Решишь, нужно ли спросить у меня отчество?

– Я не буду называть тебя по отчеству. Почему ты не сказала, что меня охраняют?

– Ну, ты же считаешь, что этой охраны недостаточно.

– Ты проницательна.

– Конечно. Таким нарциссам как ты всегда кажется, что они – особые персоны, которых все недооценивают.

– Тебя давно пороли? – сузил я недобро глаза.

Сердце на мониторе угрожающе набрало обороты.

– Ты еще и садист. – Она потянулась к ящику с медикаментами и принялась расколупывать ампулы.

– Ты себе глупые диагнозы позволяешь ставить только в терапии или и оперируешь также хреново?

– Ты обиделся на «садиста»? – усмехнулась Ива. – Не думала, что ты такой чувствительный…

– Что ты собралась мне колоть? – насторожился я.

– Успокоительное и адреноблокатор, – сосредоточенно сообщила она. – Ты не соблюдаешь спокойствие.

– Успокоишься тут с вами, – прорычал я.

– Я помогу. – Ива прыснула из шприца и направилась ко мне. – Руку давай.

– Кто еще тут садист! – процедил я, терпя инъекцию.

– Отдыхай, – заботливо прижала она место укола салфеткой.

– А ты когда отдохнешь? – поинтересовался, когда она направилась к креслу у стены, чтобы забрать куртку.

– Из нас двоих врач – я.

– Возвращайся быстрее, Ива, – прожег я ее взглядом, когда она обернулась от двери.

Бесила. Все тут бесило. И главное – мне с какого-то черта впервые захотелось доказать, что я – не такой, каким кажусь на первый взгляд. У хороших парней шансы на выживание больше, наверное. А мне все больше хотелось жить.

Я вернулся к плану дозвониться до своей своры и набрал самого старшего, которому доверял присмотр за остальными. Семён попал ко мне, страдая глубокой зависимостью. Стоило больших трудов вытащить его из того состояния, в котором он находился. Даже не знаю, чего я за него так уцепился… Но теперь он платил преданностью, и меня это устраивало. Сегодня моя большая орава жила в доме на окраине одного из поселков. Те, кого не удалось пристроить. С местными они были в ладах – часто нанимались в помощь, работали на совесть и не дебоширили. В основном никто из пацанов не хотел к прежней жизни и все они зубами цеплялись за возможность жить нормально. Но и без проблем, само собой, не обходилось. Наверное, я вымотался спасать кого-то постоянно. Но не мог остановиться.

Сёма ответил сразу.

– Тихо! Это Стас! – раздалось сначала в трубке. – Да, Стас.

На заднем фоне воцарилась тишина. Я знал, что Семен пугал мной временами ребят, но что было делать? Воспитание молодняка держится на страхе и уважении.

– Как обстановка? – постарался поинтересоваться я твердым голосом.

– Все, в общем, нормально, но тут Карен что-то жалуется…

Карен поступил в стаю недавно. Замкнутый мальчишка шестнадцати лет не привык жаловаться, и это давно стало проблемой. То он температуру на ногах перенес, то рану прятал. И, хотя оборотни в целом, живучи, все это добавляло проблем. Но то, что Карен жалуется, я слышал впервые.

– Что с ним? – напрягся я.

– Он то отключается, то жалуется на спину и ноги поджимает. С кровати не вставал сегодня. Еще он, кажется, горит. Ну, жар, в смысле у него.

– Я сейчас наберу участкового, чтобы привез врача вам, – нахмурился я. – Как в остальном?

– Нормально.

– Если у Карена жар, дай ему обезбол.

– Хорошо. Ты скоро приедешь? У нас продукты кончаются.

– Закажи. Привезут все.

– Хорошо.

– Давай. Буду звонить участковому.

Только участковый все не брал трубку, сколько я ни бился с дозвоном. Наш местный врач ответил, только порадовать меня тоже не смог – он уехал в другой поселок на срочный вызов. А тем временем Сёма написал, что Карену совсем плохо…

* * *

– Ну вот что ты мне усугубляешь состояние пациента? – хмуро вопросила я Горького, ожидавшего в коридоре. Давид глянул на меня исподлобья и взгляд такой виноватый состроил, что я сразу сдулась. – Прости, что накинулась. Я вторые сутки на ногах, злая… Еще и Стас тут, сам понимаешь…

– Понимаю. Но меня беспокоит то, что он тут в таком состоянии. Ему реально угрожает опасность, и, возможно, всем, кто тут рядом может оказаться…

– Он так же говорит.

– Ива, нужно устроить досмотр и проверку всех поступающих…

– Черт, – оперлась я о стенку и запустила пальцы в волосы.

– Иди сюда, – притянул меня Горький к себе и обнял. – Загнала себя совсем?

– Кто бы говорил, – замерла я напряженно в его руках. – Ты как Князев. У обоих семьи, а вы все скачете по полям.

– Семьи на то и семьи, чтобы ждать, – пожал он плечами, отстраняясь.

– От тебя будет пахнуть чужой ведьмой. Я бы на месте твоей собственной тебя бы убила…

– Этот этап мы со Славой давно прошли.

– Как сын?

– Хорошо все, – улыбнулся Давид слабо, но сбить с толку себя не позволил. – Ива, ты меня беспокоишь.

– Я сама себя беспокою. Но давай о Князеве…

– Игоре?

– О Стасе! – вспылила я. – Он просто заноза в заднице! Свалился, черт бы его побрал, на мое отделение!

– Я как раз хотел об этом и с тобой поговорить. Это ты же его нашла…

Я остолбенела, вытянувшись перед Горьким.

– Ива? – насторожился он.

– Это просто было жутко, – просипела я, сглатывая с трудом. – Сначала выстрел услышала, бросилась на парковку, а там – этот с дырой в груди. Я думала, что…

– Понятно, – помрачнел Давид. – Но, может, заметила что-то?

Я пожала плечами, мотая головой. А сама сжалась внутри. Горький – слишком хороший ведьмак, даром, что оборотень. А я заметала следы впопыхах… У меня ни единого шанса, что он не размотает след, ведущий ко мне. Правда, только если начнет это делать лично.

– Ладно. Если что, я в доступе круглосуточно, – хмурился Горький сосредоточенно.

– Я бы на месте Славы уволила тебя с работы.

– Хорошо, что вы со Славой не знакомы, – усмехнулся он.

А мне вдруг стало до тошноты отвратительно от самой себя – что я все на чужие места претендую постоянно? Будто у меня своего собственного нет. Ах, да, ведь точно нет…

Настроения не улучшало и то, что профессор ничем особо помочь не смог, кроме как разделил со мной тайну. Я была уверена в нем, как в себе. Но сведений о последствиях подобных заклятий маловато. Оно может развеяться досрочно, оставив более слабое тело без помощи. А может навредить тому, кто сплел заклятье и связал им двоих. Как именно – вопрос открытый. Самое простое – вытянуть силы из меня. Сколько? Сколько понадобится на восстановление сердцу Стаса. Это может быть немного, и я не замечу. А может оставить меня умирать от сердечной недостаточности. Пожалуй, стоит хотя бы капельницу сделать, которую прописал Князев. Пока не поздно.

Я обещала высылать профессору отчет о динамике – моей и пациента. Так моя глупость будет иметь хоть какой-то смысл, пусть и научный.

– Ива Всеславовна! – вдруг прозвучал обеспокоенный голос медсестры на весь коридор.

Мы с Горьким обернулись, и я, осознав, из чьей палаты она только что выскочила, бросилась по коридору. Чтобы, влетев в двери, застать Стаса за вытаскиванием из вены капельниц. Он мало того, что с успехом освободился от проводов, еще и слез с кушетки.

– Успокоительного! – рявкнула я медсестре.

Горький же профессионально вступил в переговоры:

– Стас, что такое?

– Мне нужно уехать, – недоверчиво буркнул он и перевел на меня злой взгляд. – Вот только подойди со своим успокоительным…

– Куда уехать, придурок?! – вскричала я, красноречиво взмахнув пистолетом с ампулой. – На тот свет?!

– Нигде он мне так не маячит, как в одной палате с тобой! – огрызнулся Стас. – Я имею право принимать решения о своем самочувствии. Я выписываюсь.

– Давайте успокоимся, – встал между нами Давид. – Стас, куда уехать? Что происходит?

– Мои личные проблемы, – спокойно постановил Стас, тяжело дыша. – Я в норме.

Что же Игорю такая уверенность в себе не досталась! Этот же еле стоит на ногах!

– Ты голым поедешь? – сложила я руки на груди. – Как ты собираешься одеваться, если от койки отлепиться не можешь? Да и шмотки я тебе не выдам!

– Я уже позвонил своим, меня заберут с минуты на минуту.

– Я не отпущу! – взвилась я. – Горький – свидетель! Я в тебя лучше еще раз выстрелю!

– Ива, ты не можешь в него стрелять… – начал было вкрадчиво Давид, но куда там!

– Да ты знаешь, сколько времени мы потеряли, собирая его сердце?! – обличительно тыкнула я транквилизатором в идиота.

– Горький, забери придуршную, – угрожающе процедил Стас, – а то привлеку ее по статье.

– Я тебе привлеку! – засучила я рукава и двинулась на Стаса.

– Ива! – предупреждающе крикнул Давид, как мы со Стасом вдруг синхронно осели на пол и улеглись едва ли не рядышком, вытянувшись вдоль плинтуса.

– Реанимацию! – прохрипела я медсестре. – Князеву!

Стас, в отличие от меня, сознание потерял. Я же, кое-как дыша, навела резкость на Горьком, державшем меня на коленях.

– Все нормально, – мотнула я головой. – Анемия…

Князева уже уложили на кушетку с кислородной маской.

– Пульс нормальный, – сообщила мне бригада. – Приходит в себя.

– Игорю не звонить, – глянула я на доктора. – Не тревожить без моего ведома, ясно?

Подчиненные нерешительно переглянулись, а я пересела на стул.

– Какого черта? – просипел Стас хрипло.

Хотела бы я знать. Но, скорее всего, этот идиот дал такую нагрузку на неокрепшее сердце, что даже мое не потянуло.

– Допрыгался, герой? – презрительно выдавила я. – Тебе нельзя вставать.

В палату послышался стук, и заглянул некто с мрачной небритой физиономией:

– Мы за Князевым.

– Я разберусь, – хмуро сообщил Горький и вышел в коридор.

– Какого черта ты творишь? – Я поднялась и прошла к кушетке. Стас лежал бледный, его глаза лихорадочно блестели, а лоб покрылся испариной. Даже жалко стало, если вспомнить, кто именно уложил его на кушетку. – Я поставлю тебе капельницу…