Город летающих собак

Снова посмотрела в мутное окошко, – Валентин, а мы не заблудимся, в такой темноте, не видно же ни зги! – с тревогой спросила Анна, но попутчик поспешил ее успокоить. Он заявил, что лично знаком с капитаном судна который, по его мнению, – Настоящий мужик.

Хоть слова случайного знакомого звучали успокоительно, Анна с облегчением выдохнула, только когда по шатающемуся узкому мостику сошла на берег. Ощутить под ногами нечто более основательное, чем палуба небольшого теплоходика, было приятно.

– Ну что, Анна Францевна, подбросить вас до госпиталя? – спросил Валентин, который продолжил опекать попутчицу. – Пойдемте меня должны встречать.

Глава 2

Картина, представшая перед глазами Анны, могла называться «50 оттенков темного», а нет, еще и «плохо видного белого». Под ногами крутилась поземка, и это в октябре месяце. Ноги в тонких ботинках сразу замерзли. На голову пришлось натянуть шапку, а руки поглубже сунуть в карманы, благо сумку не спрашивая подхватил Валентин. От причала недолго шли по огромному пустырю, освещение которого закончилось едва начавшись, поэтому ничего не оставалось делать, как следовать за провожатым. Вскоре показалось ограждение из колючей проволоки, а за шлагбаумом виднелся автомобиль, вдоль которого прохаживался водитель.

Завидев Валентина, водитель подобрался, вытянулся, козырнул, – Здравия желаю, товарищ полковник!

– Вольно, боец, – махнул рукой Валентин.

– Прошу вас, – открыв заднюю дверь, Валентин жестом пригласил Анну. Она скользнула в салон, сам Валентин уселся вперед на пассажирское место.

Пока водитель пристраивал вещи в багажнике, полковник обернулся и подмигнул своей попутчице.

– А вы полны сюрпризов, месье Валентин, – проговорила Анна, стягивая с головы шапку, в салоне было тепло.

– Разве же это сюрпризы? – делано удивился Валентин, а когда водитель занял свое место, сухо спросил, резко изменив интонацию, – Вас сразу в госпиталь отвезти или еще куда?

– В больницу, если не затруднит, – также бесцветно ответила Анна.

Мужчина велел водителю заехать сначала в госпиталь, а потом домой, и машина плавно двинулась по темноте, освещая себе дорогу только светом фар. Даже если бы она хотела рассмотреть окрестности во время этой импровизированной экскурсии, ничего кроме иногда встречающихся фонарей она бы не увидела. Машина петляла между каких-то темных строений, свидетелей того, что в этом месте тоже обитают люди. Попадались и редкие многоэтажки, с сияющей мозаикой разноцветных окон. Наконец машина затормозила у приземистого здания, окна которого светились казенным холодным светом.

– Госпиталь, остановка по требованию, – объявил Валентин, одновременно выходя из машины. Он раскрыл дверь и подал Анне руку, – прошу вас, Анна Францевна.

Анна обвела тоскливым взглядом обшарпанную стену медицинского учреждения. Молоденький водитель шустро вытащил сумку Анны из багажника, и поставил ее у ног женщины.

Она сняла перчатку и протянула руку своему попутчику, – Простите, что доставила вам столько неудобства, спасибо, дальше я сама. – Ее рука утонула в широкой теплой мужской ладони. Момент сентиментального прощания несколько затянулся. Она успела продрогнуть под порывами ледяного ветра, а Валентин ее все не отпускал. Полковник сощурил глаз, оглянулся вокруг и встал так чтобы его массивна фигура защищала Анну от ветра, а потом безапелляционно заявил, что не может бросить доверившуюся ему женщину, не убедившись, что она в безопасности. Он просто подхватил ее сумку и пригласил жестом проследовать за ним. Такая излишняя, на ее взгляд, галантность была совершенно ни к чему, но хотелось как можно скорее очутиться в тепле, поэтому спорить Анна не стала, а, пожав недоуменно плечами, последовала за мужчиной. – Веди Валентин свою Маргариту!

Поймала в дверях недоуменный взгляд полковника, пришлось пояснять, что это из Фауста, там был такой персонаж – Валентин – брат главной героини, заколотый на третей странице произведения.

Полковник улыбнулся краешком губ, видимо трагическая судьба убиенного тезки его совсем не тронула.

Эта чертовщина сама собой лезла в голову пока они прорывались на отделение сквозь медицинские кордоны в не приемные часы. Если бы она пришла одна без сопровождения, ее бы выставили из военного госпиталя на мороз в два счета, а так разрешили надеть белый халатик и пройти в палату, где лежал ее мальчик.

А мальчик, надо сказать, сильно кашлял, но это совсем не мешало ему болтать с молоденькой медсестричкой, которая прилаживала капельницу к его руке и сияла, как новенькая монетка. В палате кроме Данилы лежало еще пятеро больных. Они занимались кто чем, совершенно не обращая внимание на парочку, вовсю флиртующую за капельницей.

Когда Анна вошла в палату, все головы сразу повернулись в ее сторону и семь пар глаз, включая медсестру, уставились на нее.

– Мама?! – нерешительно произнес сынок, явно не ожидавший ее появления. Медсестра спешно выскочила из палаты, прихватив почкообразный лоток c использованными шприцами и окровавленными салфетками. В палате стало тихо, все с интересом наблюдали за ними, в не богатой на развлечения госпитальной жизни появилось что-то более занятное, чем судоку и шашки. На их глазах разыгрывалась почти библейская драма – сюжет достойный кисти великого Рембранта. «Встреча блудного сына с матерью».

Мать молча подошла к постели и возложила свою ладонь на лоб сыну. Затем привычным жестом прошлась по шевелюре, откидывая волосы со лба, внимательно вглядываясь в лицо парня. Перевела взгляд на его руку, из которой торчала игла, погладила по плечу и поняв, что все не так плохо, на секунду закрыла глаза, справляясь с расшалившимися нервами. Отвернувшись к стене, смахнула пару слезинок, что непрошеными выкатились из глаз. Данька все это время безотрывно следил за нею, виновато отводя глаза, когда они случайно встречались взглядами.

– Ну конечно я, а кого ты хотел увидеть? – Анна постаралась, чтобы ее голос не выдал все те переживания, которые она испытала за последние сутки, – А ты как? Что вообще с тобой приключилось?

Парень, насупившись, молчал, а мать терпеливо ждала, с любовью вглядываясь в любимые черточки. Отметила, что мальчик похудел, но мысли об откармливании чада прервал Валентин, вкатившийся в палату, тоже с белым халатом на плечах. Все больные, кроме Даньки, при виде его повскакивали с места, – Здравия желаем, товарищ полковник!

– Вольно, бойцы, – отмахнулся Валентин.

Анна уже поняла, что ее знакомый был каким-то местным начальством, а так и не скажешь – мужчина как мужчина.

– Так значит это и есть ваш герой, Анна Францевна? – спросил он, подходя. – Что же ты, парень, мать расстраиваешь?

Данька тяжело вздохнул и уставился в угол, потом встрепенулся, – Никак нет, товарищ полковник, я мать не расстраиваю, – начал он бодро, но к концу фразы скис и опять уставился в угол, – оно само как-то получилось…

Полковник покачал головой, недобро прищурился, – Молодец!

– Мать бы пожалел, хоть немного, она сорвалась, полетела тебя дурака спасать…

Это выступление разбудило в Анне воинственную наседку, которая готова закрыть чадо своими крыльями ото всех невзгод, и в случае необходимости выклевать обидчику наглые глаза. Зачем отчитывать больного ребенка? И уж, конечно, право взывать к Данькиной совести она считала исключительно своей прерогативой, а не какого-то залетного отца-командира.

– Ко всем, кстати, относится! – закончил полковник, глядя на остальных пациентов, которые виновато оправдывались, ворча себе что-то под нос. – Защитнички!

– Не смею вас больше отвлекать, Анна, – Валентин вышел.

Она отмерла только когда хлопнула закрывшаяся дверь, режим «наседка-ниндзя» выключился, глазами показала сыну, что сейчас вернется и поспешила в след за вышедшим. – Валентин! – спина мужчины уже мелькала в конце тускло освещенного коридора. Он услышал ее и остановился, подождал, когда женщина подойдет.

– Хотела поблагодарить вас еще раз за помощь, – Она замолчала, собираясь с мыслями.

– Пустяки, Анна Францевна, если нужна будет что-нибудь, обращайтесь по любым вопросам. Спросите Веденеева, вам все укажут, где меня найти. – с этими словами мужчина ушел, а Анна вернулась в палату.

Больные успокоились и тихо занялись своими крестиками-ноликами, а Анна снова подсела к сыну, поправляя одеяло.

– Ну мама, ты и с Веденеевым знакома? – приподнявшись на локте спросил Даниил, закашлявшись в конце фразы. Анна снова уложил сына на подушку, и следя за мерно падающими каплями, поведала обо всем что с ней произошло: как познакомилась с Валентином в самолете, а потом как тот спасал ее от морской болезни, он, можно сказать, стал ее персональным ангелом-хранителем.

Сын слушал и удивлялся, наверно благородные деяния полковника Веденеева никак не соответствовали человеку, которого здесь все знали с совсем другой стороны, и нужно сказать не с самой приятной.

– Хватит обо этом страшном Веденееве, я так и не поняла, что с тобой случилось? – Анна расправила складки на одеяле, заметила, что лекарство в бутылке закончилось, и обратилась к пациентам, – Мальчики, пожалуйста, медсестру позовите, капельницу снять.

Один из «ходячих» парней с готовностью поднялся и вышел, бодро шаркая госпитальными тапками, вскоре он вернулся с медсестрой. Девушка аккуратно вытащила иглу, прижав ранку ваткой. Анна наблюдала за этими манипуляциями и отметила про себя, что у ее Даньки красивые руки. Руки мужчины, а не мальчика, когда только успел так повзрослеть…

А потом она вышла вслед за медсестрой, у нее накопилась масса вопросов о здоровье сына. Медсестра сперва отнекивалась, ссылалась на правила посещения больных, но, когда перед ней на стол легла большая шоколадка, заранее приобретенная Анной для подкупа должностных лиц, отвела ее к дежурному врачу в ординаторскую. Врач тоже побухтел для порядка, повозмущался, – Обязательно этим заниматься ночью, а не днем как все нормальные люди? – но все-таки вытащил историю болезни. Анна если хотела могла быть убедительной.

– Двустороннее воспаление легких, – прочитал он. Затем пролистал дальше, взглянул на результаты анализов.

– Это у меня кто? – доктор посмотрел фамилию на обложке, – Туманов…Данила…

Пока врач листал бумажки, Анна рассказала ему, что сын уже должен был быть дома, что срок стажировки уже давно закончился и что его ждут в институте. Она осторожно поинтересовалась, когда можно будет забрать парня домой? Доктор ответил, что вполне возможно выписать его после того, как закончится курс антибиотиков. Доктор глянул на календарь, висевший на стене, – -Послезавтра, сделаем снимки, и если все благополучно, то отпустим на все четыре стороны.

Анна, услыхав это сжала кулаки и зажмурилась, боясь спугнуть удачу. Только бы это все побыстрее закончилось! Она уже мысленно покупала билеты на обратный рейс, видела, как они с сыном расположились на скамейке у темного окошка той самой «Клавдии Еланской», которая доставила ее сюда…

– А вы знаете, что на вашего парня большой зуб у Овсянникова? – спросил врач, поправляя очки на носу.

Глава 3

Матрос Артур Заманский нес вахту у ограждения рубки, завернувшись в необъятный тулуп. До конца вахты было еще достаточно далеко. Служба текла своим чередом. Времени скучать или рефлексировать практически не было. Но вот в такие минуты, когда ты стоишь в одиночестве под сводом ночного северного неба, густо усеянного звездами, мысли сами собой уносились куда-то вслед быстро несущимся низким облакам. Вспомнилась сытая и спокойная жизнь на гражданке, чистые, уютные улицы родного города, населенные пестрыми девичьими стайками.

Матрос вздохнул, поднял глаза над головой светили северные звезды, без всяких намеков на цивилизацию. Совсем не кстати вспомнилось матросу, как он бесславно завалил последнюю сессию, по собственной глупости. Вот чего ему не хватало? Всего-то нужно было прочитать учебник, и не злить профессоршу своей недалекостью на экзамене. А так хотелось проскочить «по нахалке»! Ох, как он запомнил перекошенное лицо Анны Францевны, когда он лепил какую-то дичь о Николя Пуссене. Это ж надо завалил историю искусства, и это при том, что он умел говорить много и о чем угодно. И плевать, что потом он завалили еще экономику и английский. Он не испытывал почему-то таких "нежных" чувств, как к профессору Долгушиной ни к англичанке и ни к экономисту. Дался ей этот Николя Пуссен. Вот чем помогут знания о тонкостях композиции картины «Венера и… какой-то бородатый мужик» здесь на вахте за полярным кругом?

Мысленно придумывал различные кары для «любимого» профессора – топил ее в свинцового цвета волнах Баренцева моря. Она отчаянно барахталась, с мольбой протягивала руки, но он был непреклонен. Потом, конечно, он вытащил бы мадам на пирс и с ее шубы потоками стекала бы вода. Она дрожала бы как мокрая облезлая кошка. От картин фантастической мести стало даже теплее, он вздохнул и опять уставился в черноту ночи, сквозь которую кое-как угадывались очертания прикрытых снегом дальних скал.

Вдруг его внимание привлек звук, напоминающий стук каблучков. Прислушался – тихо.

– Померещилось, – выдохнул вахтенный, тем более что в зоне обзора никого видно не было. Артур за время своей еще не столь долгой службы наслушался уже всяких страшилок о матросах, сошедших с ума в этой глуши. И то, что он уже словил глюки, ему очень не понравилось. Замер прислушиваясь, и всматриваясь в темноту – все спокойно.

И вдруг прям перед ним из ниоткуда возникла фигура в необъятном красном пуховике. Женщина, а это определенно была женщина, приблизилась и на Артура уставился фирменный взгляд Анны Францевны. Она отточенным жестом поправила стильные очки на переносице и строго сказала, – Заманский, и вы тут? Мне к Овсянникову, куда здесь? – неопределенно покрутив рукой при этом.

Матрос Артур Заманский на секунду растерялся, затем пролепетал, – добрый вечер Анна Францевна, пожалуйста, вниз и направо!

– Merci mon cher! проговорила профессорша, проходя мимо и обдавая его ароматом духов.

Уже у самого трапа она остановилась и снова повернулась к своему бывшему студенту, – Пуссена-то проштудировали?

Когда матрос собрался ответить – женщина уже исчезла. Он стал вспоминать, что там в уставе караульной службы говорится о посторонних на объекте, а в инструкции? Но там не говорилось о действиях при появлении глюков. Или не глюков? Тонкая нота жасмина все еще ощущалась в холодном воздухе. Эх была не была, он решился доложить.

Начхим капитан-лейтенант Никодимов, только недавно заступивший на вахту, находился в центральном посту, когда поступил доклад. – Верхний вахтенный -Центральному. Анна Францевна спускается вниз.

– Не понял, – пробормотал начхим. Не успел он связаться с начмедом, чтобы тот проверил состояние вахтенного, как вдруг услышал шум со стороны трапа и ему практически под ноги чертыхаясь скатилось нечто в ярко красном пуховике.

– Можно? – спросило оно, разгибаясь и потирая ушибленные конечности, не приспособленные к такого рода упражнениям, – Моя фамилия Долгушина, и я к Овсянникову…

– Тааак, – протянул дежурный по кораблю Никодимов, – вы вообще кто и как сюда попали?! Дамочка, немедленно на выход!

Женщина отступила назад, а затем расправила плечи, уперла руки в боки, – А никуда я отсюда не пойду!

Абсурдность ситуации просто зашкаливала, начхим даже слегка подвис от такой наглости. Но все статьи уставов и инструкций были непреклонны, поэтому он нарочито медленно, чтобы добавить весу каждому слову, произнес, – Мадам, покиньте вверенный мне объект, иначе я вынужден буду вас арестовать и препроводить…

Куда препроводить он не договорил, потому что в центральный пост вошел начмед, а следом за ним и сам командир подлодки Овсянников, разбуженный этой возней.

Начмед деланно всплеснул руками, – И что же это за мимолетное виденье? – глаза его заблестели интересом. Он переводил взгляд с женщины на дежурного по кораблю и обратно.

– А это, надо полагать, та самая Анна Францевна, о которой докладывал верхний вахтенный. Не понятно только с какого ляда он ее сюда пропустил. Ну да с ним будет разговор отдельный. – сквозь зубы процедил дежурный по кораблю, постепенно закипая.

– Я бы не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал из-за меня, тем более мой студент. Он, конечно, ленивый лоботряс, но парень способный, я бы даже сказала в чем-то талантливый. Вот когда вернется, то я с удовольствием похлопочу, чтобы его восстановили на курс, с условием, что он сдаст свои хвосты… Ну и Пуссен, разумеется. – Дама поправила оправу очков на переносице.

– Вы о чем, простите? – не понял начмед.

– Пуссен, Николя, – с видом того, что она объясняет всем известные прописные истины пояснила женщина, прожигая взглядом и начмеда, и дежурного по кораблю и самого командира, – живописец начала семнадцатого столетия, основоположник школы французского классицизма.

Под взглядом серых глаз гостьи начмед поежился, он уже мысленно пожалел матроса, который уже заработал себе на орехи тем, что пропустил это чудо на корабль, так еще, видимо, не ответил ей про…

– А причем тут Пуссен, простите? – вкрадчиво поинтересовался капраз Овсянников.

– Ну как же, Заманский нес на экзамене такую чушь про этого автора, что, простите, было стыдно слушать. Я вспылила поставила ему «неуд», и voila! Он теперь загорает под северным сиянием. Если сказать честно, то он отличился не только по моему предмету, но я тоже внесла свой вклад в судьбу этого юноши.

– А теперь, благодаря вам, мадам, он еще и на губу загремит, – трагически закончил начмед.

Женщина захлопала ресницами, за стеклами своих очков.

– Так, пора прекращать всю эту лирику, – дежурный по кораблю потянулся к телефонной трубке берегового телефона, – я звоню в комендатуру.

Женщина прижала руки к груди и замотала головой, возражая, и в этот момент опять раздалось бодрое, – Верхний вахтенный – центральному. Прибыл комдив!

Если комдив застанет эту… мадам здесь, то последствия будут такие, что даже думать о них не хотелось – это понимали все присутствовавшие на центральном посту офицеры. Поэтому Овсянников быстро скомандовал, – Семен Петрович, уведи куда-нибудь эту… французскую живопись! – начмед понятливо кивнул и схватив дамочку за локоть живо ее куда-то вытолкал. И вовремя, потому что по трапу уже спустился командир дивизии контр-адмирал Степанов со свитой в количестве трех персон.

Командир ПЛ «Соловей Разбойник» капраз Овсянников отрапортовал как положено, доложив, что на вверенном ему корабле никаких происшествий не случилось, а экипаж занят «согласно распорядка дня».

Контр-адмирал, приподняв бровь, все выслушал и объявил о внезапной проверке боеготовности, инициированной министерством обороны, и учебных стрельбах, на которых будет присутствовать посредник. – Кстати познакомьтесь, – От группы отделился один из свитских.

– Капитан первого ранга Ракитин, – козырнул он.

– Вводные получите от посредника… – далее контр-адмирал еще много говорил, а капраз Овсянников мысленно обращался ко всем морским богам с вопросом, – Где я так нагрешил, за что мне все это? – Морские боги молчали с интересом наблюдая за ним из своих глубин. Но жалеть себя ему позволялось примерно секунд десять, после чего он отдал команду: «Корабль к бою, походу и погружению приготовить!» и все завертелось.

Контр-адмирал со своей слегка поредевшей свитой покинул борт, старпом дал команду «Оружие и технические средства вскрыть, осмотреть, провернуть вручную!» и только что мирно спавшая подводная лодка ожила. Люди занимали свои места по штатному расписанию. Посыпались команды, доклады – все то что всегда сопровождало любой выход в море. За спиной командира в этот момент стоял посредник, который невозмутимо щелкал секундомером, то и дело помечая что-то в блокноте.

Только тогда, когда на вахту готовилась заступать вторая боевая смена, Овсянников спросил проходящего мимо начмеда:

– Семен Петрович, а наша…э…таинственная гостья? Как там бишь ее… Никто не заметил, как ты ее выпроваживал?

Доктор прищурился посмотрел на него, – Товарищ командир, она же в вашей каюте была, я ее там посадил и велел не высовываться. Я думал, что вы ее сами выпроводили.

– Я ее не… – Овсянников притормозил, – Погоди, так что выходит, что она там и сейчас сидит?!

Дальше командир целой атомной подводной лодки произнес такое, что в приличном литературном произведении написать никак невозможно.

Глава 4

Пока начмед в компании с капраз Овсянниковым топают к командирской каюте, у нас с вами есть минутка, чтобы познакомиться с нашим героем поближе.

Итак, капитан первого ранга Андрей Дмитриевич Овсянников уже видел на горизонте своей жизни черту, обозначающую полувековую отметку. Вы можете спросить, как же так получилось, что в столь солидном возрасте он бегает в звании, которое, как правило занимают гораздо более молодые офицеры. Но так сложилась жизнь, что два с лишним десятка лет назад, прослужив после окончания Академии какое-то время на одном из подводных крейсеров, он серьезно заболел, пришлось долго лечиться. Потом начались осложнения, да еще пошла побочка, короче, он ничего умнее не придумал как уволится из доблестных рядов ВМФ по состоянию здоровья.

И так получилось, что молодой мужчина в свои неполные тридцать лет стал фактически пенсионером и безработным. Но время было уникальное, люди делали деньги практически из воздуха, и страдающий от безделия мозг нашел себе применение. Как ни странно, бизнес пошел в гору, каждый квартал радовал ростом и расширением капитала. А вместе с деньгами пришли и все прочие прелести в виде красивых женщин, дорогих автомобилей, отдыха на заграничных курортах. Женился, что, впрочем, не мешало ему заводить интрижки направо и налево. Жена – мудрая женщина, смотрела на эти похождения сквозь пальцы, она спокойно занималась своими делами, обеспечивая ему надежный тыл.

Одно огорчало, у четы как они не старались не было наследников, доктора уверяли, что все это было следствием перенесенного им заболевания и агрессивного лечения. И как же они обрадовались, когда в один прекрасный день оказалось, что супруга в положении. В тот же миг Овсянников обрубил все свои амурные связи и стал самым примерным семьянином и самым счастливым отцом.

Дочь росла, радовала родителей, он пахал как мог, обеспечивая благосостояние семьи. Жизнь рождала все новые и новые потребности. С изяществом акробата он научился преодолевать таможенные препоны и разобраться с самыми заковыристыми вопросами налогообложения. Несколько финансовых кризисов, идущих один за другим, сильно задели, но он выплыл почти без потерь. Как-то все у него получалось, где-то хитростью, где-то наглостью пополам с ловкостью, а порой и тем и другим и третьим вместе. Дни монтировались в один сплошной длинный кадр, в котором с закономерной последовательностью менялись планы – работа, переговоры, дом. Картинки менялись одна за другой, как в клипе, но однажды он проснулся в самолете ночью – все спят, тусклые лампочки еле-еле освещают салон.

А он никак не мог вспомнить куда летит – на переговоры или уже домой. И здесь на высоте в двенадцать тысяч метров над уровнем моря он с предельной четкостью увидел свое будущее. Из того самолета он вышел совсем другим человеком. Подкрался тот самый кризис среднего возраста. Он еще какое-то время побарахтался, пытаясь себя переубедить и договориться с собственной совестью. Но становилось только хуже, поэтому он бросил все это и снова подписал контракт. Многие знакомые по бизнесу, узнав об этом крутили пальцем у виска, и были правы по-своему. Точно так же крутили пальцем у виска и нынешние сослуживцы, когда он им рассказывал о своем житье-бытье, и тоже были правы. Но ему жить только во имя получения более жирного куска надоело. Разочаровался.

В результате не старый еще мужчина, офицер пусть и не в самом высоком звании, с туманными перспективами на будущее, оказался именно там, где чувствовал себя на своем месте. И получал удовольствие от своей работы.

Выглядел он моложаво, лишнего веса не набрал, наоборот следил за своей спортивной формой. Здоровье тоже не подводило. Однако этот рейд, начавшийся с бухты-барахты, уже попортил ему немало крови. Подойдя к своей каюте, Овсянников попросил всех известных ему морских богов и чертей: – Пусть ее там не будет! Клянусь к спиртному… год не прикасаться!

Видимо, морские боги в этом вопросе были солидарны с чертями и не вняли его просьбе. Чуда не случилось – в своей собственной каюте он обнаружил женщину, которая сидела на койке, вжавшись в угол. Лицо ее было серым, глаза прикрыты, и дышала она через раз, даже никак не отреагировала на то, что в каюту кто-то зашел.

Начмед отодвинул застывшего на пороге Овсянникова в сторону и присел рядом с нечаянной пассажиркой. Пощупал пульс, затем легонько похлопал по щекам. – Мадам, вы меня слышите?