Тень на руке

– Их так и не нашли. Ни одного. Ни зацепки. Ничего. Полиция… просто махнула рукой. А я… я не могла. Не могу. Пока не узнаю, кто это сделал… я не смогу жить дальше.

Элена, наконец, заговорила. Тихо, осторожно:

– Адель… – Она крепко сжала мою руку. – Мне не нужно знать твоё имя, чтобы понимать, кто ты. Я знала тебя всё это время. Ты – моя подруга. Мой человек. И мне не важно, как тебя звали раньше.

– Только прошу… никому. Ни слова. Никогда, – прошептала я. – Обещай.

– Обещаю, – сразу ответила она. – Никому. Даже если нас посадят под лампу в допросной. Даже если мне будет грозить отчисление. Это между нами. Всё.

Я кивнула, опуская голову на её плечо.

– Спасибо, – выдохнула я.

…Я не ответила, только прижалась ближе. Молчание между нами больше не было тяжёлым.– Нет, это тебе спасибо, Адель. За доверие. И если ты думаешь, что тебе придётся идти по этому пути одной… то ты ошибаешься. Я рядом. До самого конца. Хоть в архив, хоть под прикрытие, хоть за этой татуировкой – я с тобой.

Она узнала всё. И осталась. Не отвернулась, не испугалась. Просто осталась рядом – и этого оказалось достаточно.

Теперь у меня был человек, которому я могла доверять без страха. Человек, перед которым я больше не пряталась.

Мы лежали на одной кровати, не говоря ни слова. Она крепко держала меня за руку, а я чувствовала, как медленно отпускает тревога, растворяясь в темноте.

Я закрыла глаза. Тихо, осторожно, будто боялась спугнуть это хрупкое чувство покоя. И когда дыхание Элены стало ровным и размеренным, я позволила себе расслабиться.

Глава 4

Мадрид, 2017

– …И да, – выдохнул инспектор Монтес, протягивая нам тонкую папку, – это всего лишь дело о краже в магазине, а не международный заговор. Постарайтесь не поджечь ничего, ладно?

– Оскорбление принято. Обработаю его, как только блестяще раскрою дело.Элена приподняла бровь и уставилась на него с притворной обидой:

Я с трудом удержалась от смеха. Монтес только покачал головой и скрылся за дверью отдела.

Мы остались вдвоём в коридоре полицейского участка. У меня в руках папка, у Элены – два бумажных стаканчика кофе. Она протянула один мне.

– Знаешь, на что это похоже? – сказала она, сделав глоток. – Нас отправляют «на дело», как будто мы реально что-то можем.

– Спасибо за поддержку, Крус, – фыркнула я. – А между прочим, я неплохо стреляю.

– Да? Напомни, кто в последний раз чуть не выстрелил себе в ногу?

Преступление случилось в мини-маркете на окраине. Владелец, седой и вечно чем-то недовольный дядька по имени Дон Луис, встретил нас с таким выражением лица, будто мы собирались ему устроить модный показ, а не расследование.

– Вы серьёзно? – произнёс он, скрестив руки. – Две девчонки? Где настоящие офицеры?

– А мы кто, по-вашему? – Элена уже начинала закипать, но я встала между ними.

– Мы курсанты, сеньор, но под присмотром академии. Просто расскажите, что случилось.

– Случилось? Да у меня колбаса исчезает! И это не метафора!

Я кивнула, сдерживая смех.

– Кто-то ворует колбасу?

– Каждый вечер! С девяти до одиннадцати! Я ставлю её в холодильник – утром уже меньше. Сначала думал, глюки. Потом взвесил. Минус килограмм! А я, между прочим, не благотворительная организация!

– Мы обязательно найдём виновного, – произнесла Элена самым серьёзным тоном, который у неё был, – и вернём… колбасу.

Через два часа мы сидели в сторожке за магазином, затаившись и наблюдая за холодильной камерой. Я зевала. Элена жевала жвачку.

– Ты думаешь, это вообще законно? – прошептала я.

– Засада из-за салями? Наверняка в академии был такой урок.

– Если нас уволят до выпуска, скажем, что спасали граждан от пищевого кризиса.

Внезапно заскрипела дверь. Мы замолчали. В кадре камеры появилась фигура – вязаная шапка, серый пуховик, пластиковый пакет в руке. Он быстро пробрался в холодильник… и сунул в пакет несколько батонов колбасы.

– Вор! – прошипела Элена.

– Не может быть… Это же…

– Пенсионер?! – хором.

Мужчина вышел из холодильника и… направился к заднему выходу, тихо как ниндзя. Мы выскочили из сторожки одновременно, как две пули. Он вздрогнул, увидев нас.

– Сеньор! Остановитесь! Полиция! – закричала я.

– Только не стреляйте, я диабетик! – завопил он и… побежал.

– Он же пенсионер! – Элена схватила меня за руку.

– Да, но бегает он очень даже не плохо, для пенсионера!

Через несколько минут погони по уличным рынкам, мы всё-таки поймали его. Он сел на ящик и, задыхаясь, поднял руки.

– Я просто… Я люблю колбасу, – выдохнул он. – А у Луиса она… она божественна. Но пенсии не хватает…

– Теперь… оформим его за кражу. А потом – я куплю ему батон. Один.Мы переглянулись. – И что теперь? – прошептала я.

Когда мы вернулись в участок, инспектор Монтес посмотрел на нас скептически.

– Колбасный вор? Вы шутите?

– Не совсем, – Элена усмехнулась. – Мы раскрыли дело. Вон – запись, отпечатки, признание. Классика жанра.

– Вы знаете, – добавила я, – быть курсантами всё ещё неудобно. Нас никто всерьёз не воспринимает. Но… мы справились!

Инспектор посмотрел на нас, потом хмыкнул.

– Ну… не так уж плохо. Может, из вас и выйдут толковые полицейские. Если не взорвете что-нибудь раньше времени.

Мы возвращались в академию, болтая и посмеиваясь после нашего, мягко говоря, странного задания. Воздух был ещё тёплым, но не липким. Где-то впереди слышался смех. Элена шагала рядом, ноги уставшие, но глаза блестели.

– Ты видела его лицо, когда я сказала, что мы из полиции? – засмеялась Элена. – Будто я пригрозила ему гаечным ключом.

– А когда он кинулся через ящик с апельсинами? Я чуть не поскользнулась и не сломала себе всё, что можно.

– Ну, хоть колбаса в безопасности. Граждане могут спать спокойно, – сказала она с преувеличенной важностью.

– Ага. Пока мы на страже мяса.

Обе засмеялись. Потом наступила короткая пауза. Элена выдохнула и вдруг посмотрела на меня боковым взглядом.

– Знаешь, до выпуска осталось всего ничего.

– Да, – кивнула я. – Не верится. Четыре года как один миг.

– Что будешь делать дальше? Ну… после всего?

– Вернусь в Толедо. И… – голос стал тише, – И буду… искать правду.

– Я не могу оставить это. Столько лет – и ни зацепки, ни ответа. Я должна докопаться.

– С чего ты начнёшь? Ты же говорила, дело закрыто.

Я пожала плечами.

– Начну с того, что есть. Дело, документы, протоколы. Попробую найти то, что могли упустить. Или… что кто-то скрыл специально. А дальше – как пойдёт.

Мы подошли к зданию академии. Элена молчала какое-то время, но потом её голос прозвучал – тише, чем обычно, осторожно, почти на грани шёпота:

– Адель… ты ведь понимаешь, во что собираешься влезть?

Я остановилась и посмотрела на неё.

– В смысле?

– Я о расследовании. О твоих родителях. Ты ведь можешь наткнуться на очень болезненные вещи. На то, что не хочешь знать. То, что может перевернуть всё.

Я опустила взгляд, не сразу нашла слова.

– Я думаю об этом каждый день, Элена. Но… если не я, то кто? Если я проживу жизнь, не зная, почему их убили, – это будет всё равно, что вычеркнуть их. Предать. Сделать вид, будто они просто исчезли. А я так не могу. Они должны остаться хотя бы в моей правде.

Элена сделала шаг ко мне, слегка коснулась моей руки.

– Ты сильная. Но, пожалуйста… если станет слишком тяжело – не замыкайся в себе. Обещай мне, Адель.

Я посмотрела на неё. В её глазах не было жалости. Только честная, голая тревога. Та, которую испытывает человек, который по-настоящему боится за тебя.

Я кивнула.

– Обещаю.

– Знаешь, – тихо сказала Элена, – я до сих пор помню ту ночь. Когда ты рассказала. Спасибо, что доверилась.

Я опустила взгляд.

– А я благодарна тебе, что осталась. Не испугалась. Не стала задавать лишнего. Это… многое значит.

– Адель, – сказала она вдруг, – я тут подумала… можно попробовать через архив.

Я посмотрела на неё вопросительно.

– У меня там есть знакомая. Лаура. Мы пересекались на прошлой стажировке – она сейчас работает в центральном хранилище дел в Мадриде. Знаешь, где соединяют межрегиональные материалы? Ну, типа когда дело закрыто, но по нему ещё возможны обращения из других отделов. Или, когда подозревают связь с другими регионами.

– И ты думаешь… там может быть что-то из Толедо?

– Если дело не закрыто официально – его могли передать сюда. Особенно если оно было «в интересах следствия» или потенциально связано с чем-то крупным. А судя по тому, что ты рассказывала… – она сделала паузу, – там явно что-то не чисто.

Я долго молчала. С одной стороны – шанс. С другой – без разрешения лезть в дела, пусть даже архивные, для курсантов – прямое нарушение. За такое могут выгнать. Без разбирательств.

– Элена… это нам обеим может стоить всего. Нам до выпуска осталось пару месяцев. Ты уверена?

– Я уверена в одном: если кто-то заслуживает знать правду – это ты.

– И что ты предлагаешь?

– Я поговорю с Лаурой, осторожно. Скажу, что у моей подруги есть старое дело из Толедо, личное. Что ей нужно только посмотреть материалы, не выносить ничего. Пару минут. Это не подделка улик, не вторжение – просто глаза на бумаге. Думаю, она согласится. Если нет – не лезем.

Я кивнула, чувствуя, как внутри борются два голоса: один – здравый, предостерегающий, другой – отчаянный, упрямый.

– Если что-то пойдёт не так, – прошептала я, – я возьму всю вину на себя. Не позволю тебе подставиться.

Элена усмехнулась и ткнула меня плечом:

– Во-первых, хватит играть героиню. Во-вторых, у нас с тобой договор – плывём или тонем вместе.

– Ты ненормальная.

– Ну, ты тоже.

Мы с Эленой подошли к старому зданию архива чуть позднее, чем планировали. Внутри царила атмосфера давно забытых историй – затхлый запах бумаги, тусклый свет ламп и бесконечные ряды шкафов с папками.

Лаура встретила нас у входа с доброй улыбкой, но сразу предупредила:

– Вы должны быть осторожны. Я могу помочь найти документы, но, если кто-то из начальства узнает, что вы здесь не официально – могут быть большие проблемы.

Мы кивнули, чувствуя, как страх и волнение переплетаются с надеждой.

– Спасибо, Лаура, – сказала Элена. – Нам нужно найти дело о смерти родителей моей подруги, Луис и София Ортега. Это 2010 год, Толедо.

Лаура кивнула и провела нас в глубь помещения. Мы блуждали между стеллажами, перерывая толстые папки, иногда вытаскивая документы, смотрели даты, названия – всё шло медленно. Архив был огромен, дела были рассортированы не очень аккуратно, а многие бумаги едва держались на скрепках.

– Вот, посмотрите, – наконец сказала Лаура, вытаскивая.

Мы с трепетом взяли папку. Она скрипнула – плотный архивный том, переполненный листами, с закладками, следами от пальцев на полях. Всё выглядело так, будто к этим страницам годами никто не прикасался.

На обложке размашисто написано: «Ортега Луис / 2010 / ТОЛЕДО»

Моё сердце пропустило удар.

– Это оно, – прошептала я, и мы с Эленой переглянулись

«Имя: Луис Ортега. Возраст: 43. Причина смерти: огнестрельное ранение. Время наступления смерти: ориентировочно 21:10.»

Фото – очень плохого качества. Темноватая гостиная, тень, очертания тела. Следом – лист за листом – формулировки: «Погибший обнаружен на полу, признаков жизни не подавал. Входная дверь вскрыта. Свидетелей происшествия нет.»

Ни слова о ней.И всё. Только отец. Его имя, его смерть.

Я пролистала до самого конца. Ни одной страницы, где упоминалась бы София Ортега. Ни отчёта, ни статуса, ни строк, будто бы её вообще не существовало.

– Элена… – я подняла глаза. – Тут… тут нет мамы.

– В смысле?

– В прямом. Её просто… нет.

Это было даже страшнее, чем если бы я увидела её фото под простынёй. Потому что эта пустота могла значить что угодно.Мы долго молчали. Я искала хоть строчку, хоть фамилию, хоть что-нибудь. Пусто.

– Может, её дело в другой папке? – Элена говорила осторожно, как по льду.

– Но ведь это было одно убийство. Одна ночь. Один дом. Почему она не указана?

Я посмотрела на последнюю страницу. Там был короткий вывод: «Дело закрыто. Подозреваемые не найдены.» В горле пересохло. В висках – тяжесть.

– Адель… ты уверена, что… мама тогда…

– Что она умерла? – Я подняла глаза. – Да.

– Я не в том смысле… просто… может быть, память иногда…

– Я видела её, Элена. Видела, своими глазами. Видела кровь. Видела, как её закрыли простынёй, как носилки катили по полу.

Мой голос дрогнул, но я не отвела взгляда.

– Прости. Я не хотела сомневаться. Просто… это странно.

Я кивнула. Мы обе понимали, что это странно. В документах была одна смерть. Один отчёт. Один погибший.

– Может, её дело завели отдельно? – прошептала Элена, вставая и потянув ещё одну тяжёлую папку с той же полки. – Если она, например, умерла позже. Или…

Папки пахли старым картоном. На обложках мелькали знакомые и чужие фамилии, города, номера, но не было ни одной надписи София Ортега.Мы принялись рыться дальше – в отчаянии, в попытке найти хоть что-то.

– Может, ошибка? – Элена перелистывала документы быстрее, почти нервно. – Перепутали в системе, забыли вложить…

– Как это возможно? – тихо спросила я.

Прошло ещё минут пятнадцать. Ни зацепки. Ни намёка. Только пустота и усталость.

Из коридора показалась Лаура, на этот раз уже без прежней доброжелательности. Она посмотрела на часы, потом на нас:

– Девочки, простите, но вы тут уже почти два часа. Сейчас начальство вернётся с обеда. Если вас здесь застанут – вы понимаете…

Я не двигалась.– Да. Конечно, – быстро сказала Элена.

Лаура смягчилась:

– Вы нашли, что искали?

– Почти, – ответила я, закрывая папку.

Элена собрала вещи. Я в последний раз провела взглядом по полкам, как будто за какой-то из них пряталась нужная правда.

– Пойдём, – сказала Элена тихо, кладя руку мне на плечо.

Мы вернулись в академию уже после захода солнца. Коридоры были почти пусты, только дежурный курсант кивнул нам, не задавая вопросов. С Эленой мы шли молча, каждая переваривая увиденное.

На лестнице она первой нарушила тишину:

– Я не могу это отпустить. Просто… взять и сказать себе «наверное, потеряли» – нет.

Я остановилась и повернулась к ней:

– Потому что такое не теряется. Архивное дело о двойном убийстве – не квитанция из магазина.

– Ладно, – выдохнула Элена. – Давай подумаем логически. Мы запросили через Лауру доступ к делам, которые были переведены в мадридский архив. Это значит, что в теории – оба дела должны быть здесь.

– Но в папке было только одно имя, – напомнила я. – Луис Ортега. Все документы: протоколы осмотра места, показания соседей, заключения экспертов. Всё. Никакого упоминания о Софии.

Элена сдвинула брови:

– Даже вскользь. Ни одного отчёта о её состоянии, времени смерти. Ни фотографии тела. Ни свидетельства о смерти. Только он.

Я кивнула:

– Как будто она не существовала.

– Или как будто… её смерть не была зафиксирована официально, – добавила Элена, чуть тише.

Я медленно провела рукой по виску.

– Но это невозможно. Я же… – мой голос дрогнул. – Я помню…

– Может, дело всё же есть, – осторожно сказала Элена. – Просто в другом архиве. Не связали с делом Луиса. Такое бывает.

– В одном доме убивают двух человек, а дела разносят по разным архивам?

– Если расследование быстро свернули, если не было отдельных улик или обвиняемых – вполне. Может была путаница с местной юрисдикцией. Или ошибочно оформили в базе. Архивисты не боги.

Я закусила губу.

– А может, его не передали из Толедо вообще. Случайно или… специально.

– Думаешь, что в Толедо может быть оригинал?

– Либо оригинал, либо… что-то, что объяснит, почему её смерть не зафиксировали.

Мы с Эленой молча поднялись в комнату. Я опустилась на кровать, чувствуя, как всё, что мы пережили за день, медленно накапливается внутри – усталость, тревога, и, главное, то глухое непонимание, которое не отпускало с того момента, как я увидела папку с делом.

Элена присела рядом, руки сцеплены в замок, взгляд упрямый, решительный.

– Слушай, – тихо начала она. – Я вот подумала… Мы можем поехать в Толедо. На пару дней. Что-нибудь придумать, чтобы попасть в архив…

Я подняла взгляд и перебила её:

– Нет, Элена.

– Почему? – она удивилась. – Это может быть наш шанс. Если в Мадрид не передали дело, наверняка оно осталось в Толедо. Мы могли бы хотя бы попробовать.

– И что? – я смотрела прямо ей в глаза. – Если нас поймают – ты понимаешь, чем это закончится?

Она замолчала, опустив глаза. Я продолжила, уже тише:

– Нас отчислят и возможности узнать правду тогда уже точно не будет. А я не могу этого себе позволить.

– Но ты ведь хочешь знать, Адель… – прошептала она. – Ты заслуживаешь знать.

Я кивнула, чувствуя, как внутри всё сжимается.

– Да. Я хочу. До боли. Но я уже 7 лет жду и готова ждать ещё, сколько потребуется.

Элена долго молчала. Потом выпрямилась, посмотрела на меня внимательно и кивнула, чуть устало, но с искренним уважением.

– Ты права. – Голос её был мягким, но серьёзным. – Это действительно может всё испортить, если сейчас сгоряча полезем туда, куда нельзя. А я ведь… – она криво усмехнулась. – Я бы реально сорвалась. Влезла бы ночью в архив в Толедо с фонариком и отмычкой.

Я не смогла сдержать улыбку.

– Ты бы точно устроила себе маленький полицейский боевик.

– А ты бы потом вытаскивала меня из отделения и просила никого не отчислять. – Она тоже усмехнулась. – Но я тебя услышала. И ты права.

Я кивнула.

Двор академии сегодня выглядел почти празднично. Над сценой развевались флаги, синие и белые ленты дрожали от лёгкого ветра, а в центре возвышалась трибуна с эмблемой академии. Кругом суетились курсанты – в парадной форме, отутюженной до блеска, с идеально закреплёнными погонами и натянутыми фуражками.

Я стояла среди них, чувствуя, как ткань рубашки натянута на плечах, а воротник слегка давит. Рядом, как всегда, была Элена – спокойная, собранная, с лёгкой полуулыбкой. Её глаза сияли.

– Не думала, что доживу до этого дня, – прошептала она.

– И я, – ответила я с тихим смешком, стараясь не показать, как дрожат руки.

Мы рассмеялись. Смех был немного нервным, но настоящим.

– Прошу всех занять свои места. Начинаем церемонию.Вдалеке затих оркестр. Кто-то произнёс в микрофон:

Мы выпрямились. Гимн. Слова, которые я слышала сто раз за последние месяцы, вдруг зазвучали по-другому. Торжественно. С силой. Под кожей бегали мурашки.

Командиры сменяли друг друга у трибуны. Говорили о долге, дисциплине, служении обществу. О том, что мы – новое поколение защитников. Всё было правильно. Всё было официально.

Но где-то глубоко во мне звучал другой голос – тихий, личный. Голос Камилы. Девочки, которой я когда-то была. Голос, который помнил совсем другую правду, не написанную в дипломах и протоколах. Я не просто окончила академию. Я прошла сквозь страх, через боль, через безмолвное ожидание. И это только начало.

Когда назвали мою фамилию, я вышла на сцену. Ветер тронул край фуражки. На мгновение мне показалось, что среди толпы стоит мама. Просто стоит, улыбается, гордится мною. Словно все было по-другому.

Но нет. Это была игра воображения. Я приняла диплом из рук командира, пожала ему руку. Он что-то сказал, но я не запомнила – всё было будто в тумане.

На обратном пути к своему месту я встретила взгляд Элены. Она подняла вверх большой палец. Я кивнула, и вдруг всё вокруг стало ярче, чётче. Я действительно сделала это. Мы сделали.

После церемонии все разбрелись по двору. Смех, фото, объятия. Кто-то звал преподавателей на снимок, кто-то рыдал, обнимая родителей. Мы с Эленой отошли в сторону от общего веселья.

– Ну что, сеньорита Маркес, – сказала она, потирая руки, – какие у нас теперь планы?

– Толедо. – Я говорила спокойно, но твёрдо. – Возвращаюсь туда.

Она немного помолчала, потом сказала:

– Тогда я тоже еду в Толедо.

Я резко повернулась к ней.

– Что?

– Ну а что ты думала? Бросить тебя там одну, в эпицентре твоего прошлого? Нет уж. Я тоже подаю запрос на распределение туда.

Я не знала, что сказать. Просто смотрела на неё.

– Элена… ты правда хочешь этого?

– Я хочу быть рядом. – Она посмотрела в мои глаза. – Хочу, чтобы ты не была одна в этом.

Тишина повисла между нами. А потом я медленно кивнула.

– Спасибо. Ты даже не представляешь, как много это для меня значит.

Элена улыбнулась.

– Я просто готовлюсь к новым приключениям. Думаешь, в Толедо будет скучно? С тобой – никогда.

Мы снова рассмеялись. И в этот момент я почувствовала: я не одна. Больше никогда.

Вечер выдался удивительно тёплым, будто и сам Мадрид не хотел прощаться с нами. Мы собрались на крыше одного из старинных зданий рядом с академией – площадка была небольшой, но уютной. Повсюду мерцали гирлянды, кто-то из ребят подключил колонку, и где-то в углу играла музыка – лёгкий джаз перемежался с хриплым испанским роком. Кто-то смеялся, кто-то уже фотографировался с дипломом, обнимая инструкторов. Мы были все вместе, такие разные, но всё равно – одна группа.

Я стояла с бокалом лимонада у перил, глядя на город внизу. Элена подошла и встала рядом. Она сняла каблуки и держала их в руке, расстёгнутая куртка поверх платья болталась на ветру.

– Вот и всё, – сказала она, бросая взгляд вниз. – Годы пролетели. А казалось – никогда не кончатся.

– Да, – усмехнулась я. – А помнишь нашу первую ночную отработку?

– О боже, не напоминай! – Элена захохотала. – Когда ты перепутала учебную рацию с настоящей и случайно передала «подозрительное поведение у столовой, подозреваемый по имени Пако ест слишком подозрительно»?

– А он просто ел бутерброд с тремя ломтиками хлеба! – я не сдержалась и рассмеялась.

– А ты ещё добавила в эфир: «Возможно, контрабанда сыра».

– Мы потом неделю были группой бутербродного спецназа.

Смех Элены был заразителен. Мы рассмеялись так, что кто-то из ребят обернулся, а один из инструкторов кивнул нам с улыбкой.

– А помнишь марш-бросок в дождь? – спросила я. – Когда я поскользнулась и потащила за собой ещё троих?

– Я тогда была уверена, что погибну героем. Но нет. Просто в луже. – Элена покачала головой. – А в итоге все промокли, инструктор поругался, но потом сам принес нам горячего шоколада. Ты так на него смотрела – я думала, влюбишься.

– Да не было такого! – фыркнула я. – Хотя… шоколад был действительно хорош.

– Я в первый месяц думала, что сбегу, честно – сказала Элена.

– В первый месяц? – Я фыркнула. – Ты в первый день звонила маме и говорила, что тебя тут кормят как в тюрьме, а соседка по комнате – "псих с глазами убийцы". Это ведь была я, да?

Элена чуть не захлебнулась от смеха.

– Нет! – взвизгнула она. – Ну… ладно, может быть. Но ты же тогда даже не улыбалась! Я подумала, ты меня сожрёшь во сне.

– А ты всё время разговаривала во сне. Причём громко. Я первые две недели думала, что у нас дух в комнате.

– Ну… зато теперь у нас с тобой пожизненное партнёрство, хочешь ты этого или нет.

Изнутри здания доносился смех, чокались бокалы, кто-то громко пересказывал инструкторам анекдоты, и те даже не делали замечаний – впервые за всё обучение.

– Слушай, – сказала я. – А помнишь нашу первую настоящую проверку на выезд? Когда нас отправили наблюдать за тем парнем, который якобы торговал крадеными телефонами?

– Ох, это. – Элена закатила глаза. – Мы сели в машину, как в кино, в солнечных очках, с блокнотиками… а через полчаса ты уснула, а я пошла покупать у него зарядку. Которая, кстати, до сих пор у меня!

– Я думала, мы профукали задание… Но оказалось, он просто продавал подделки, а не краденое. Нас тогда ещё похвалили. Это было странно.

– У нас вся учёба была странной. – Элена ухмыльнулась. – Помнишь, как я случайно накормила инструктора твоими самодельными энергетическими батончиками?

– Он потом два часа бегал по стадиону и орал на всех. Я чуть не умерла от стыда. Но с тех пор он ко мне с уважением относился. Наверное, боялся, что я его снова угощу.

Мы снова засмеялись. Музыка заиграла громче, кто-то уже вытаскивал других на импровизированный танцпол. Несколько человек махнули нам с террасы.

– Пойдём? – спросила Элена.

Я качнула головой:

– Ещё немного тут постою. Хочу запомнить это.

Элена посмотрела на меня с теплом и немного грустью, кивнула и пошла к остальным. Я осталась у перил одна, глядя на город.

Глава 5