«Философия Первая». Курс лекции (1923/24)

Но, наконец, мы должны пойти еще дальше. Кто захотел бы отделить познающую субъективность от субъективности, которая чувствует, стремится, желает, волит, действует, от субъективности, которая в каком бы то ни было смысле оценивает и действует целенаправленно? Устанавливается параллель между теоретическим разумом и оценочным разумом, например, эстетически-оценочным, а затем также между ним и практическим разумом, особенно думая о правильном способе этической конфигурации жизни. Но от этого субъективность не распадается на отдельные фрагменты, которые лишь внешне сополагались бы в той же самой субъективности. Элементы чувствования и стремления и, возможно, воли, сознающей свои цели, присутствуют в познании, и элементы познания есть во всех других модусах действования и разумения. Повсюду возникают параллельные, тесно переплетенные проблемы того же типа, что и те, с которыми мы столкнулись в отношении познания. Корреляция между субъективной познающей жизнью и познавательными единствами, которые в ней становятся сознательными, имеет свой очевидный параллель в корреляции между чувственно-оценочной и практически-оперативной жизнью и оценочными и целевыми единствами, которые в ней становятся сознательными. Если, например, в сфере познания мы проводили различие между многообразным субъективным переживанием и объектом переживания – одним и тем же – о котором мы сознательны, то мы указывали на тот факт, что в то время как этот объект дан в качестве одного и того же, его субъективный аспект бесконечно изменчив и что, как очевидно, он может стать для нас сознательным именно благодаря тому, что он нам каким-то образом "является". И если мы различаем субъективное от объективного, то, естественно, должны делать это аналогичным образом и в случае произведения искусства, симфонии или скульптуры. Прекрасная фигура не дана для нас, если только наше чувство не говорит в определенных субъективных модусах, а это, в свою очередь, предполагает, что тона симфонии сознаются в определенных модусах субъективной данности, в определенных субъективно схваченных интенсивностях, в определенном ритме, или что, в случае скульптуры, мраморная фигура видится субъективно с определенных сторон, в определенных перспективах, при определенном освещении, оказывающем субъективный эффект и т.д. Только тогда говорит чувство и именно в форме эстетического чувственного сознания. В эстетическом наслаждении, в сознании, где произведение искусства дано в своей полной актуальности, протекает определенный ритм модусов представления и основанных на них модусов чувствования, упорядоченная определенным образом субъективная жизнь. Но само прекрасное, которое здесь сознается, – это не эта многообразная жизнь, не это сознание, в котором оно сознается. То, что зритель имеет перед собой сознательно и чем наслаждается эстетически, – это прекрасная фигура и ее эстетически-ценностные свойства, тогда как многообразная познавательная и чувственная жизнь, в которой состоит эстетическое сознание фигуры, естественно, скрыта от него.

Как вы видите, мы действительно сталкиваемся с подобными проблемами, касающимися эстетического единства и субъективности, а равно и с проблемами эстетического разума, относящимися к истине или подлинности прекрасного, и очевидно, что так обстоит дело во всех случаях, где речь в каком-то смысле идет о разуме. Все эти проблемы переплетаются в своем решении. Познавая, чувствуя, оценивая и действуя, познающая, эстетическая и этическая субъективность осуществляет не отдельные, гетерогенные по содержанию акты, но акты, тесно переплетенные и постоянно фундированные друг в друге, в объединяющих операциях, которые сами представляют собой соответствующие фундирования. Поэтому будет – мы видим это заранее – одна единая тотальная наука о субъективности, о субъективности, которая конституирует в себе и постольку, поскольку конституирует, все возможные единства сознания как единства интенции ("Meinung") и, возможно, рациональной верификации.