На границе безумия

– А вы можете…

Адреса друзей я тоже не мог назвать. А уж объяснить им свой внешний вид тем более. Они решили бы, что я работаю в притоне. И обратного я уже не доказал бы. И в магазин поехать не мог – пришлось бы снять маску и светануть мордой. А перед Графом этого делать было нельзя.

– …короче, это малость неловко. Вы и так мне помогли. Может, просто… Ну типа высадите меня?

– В таком виде?

– Вид шикарный, – невесело согласился я. – А проверка надолго? Когда я смогу вернуться за вещами?

– До вечера точно провозятся. Может и затянуться. Зависит от того, кого поймают и что найдут. Ладно, Эльдар, поехали домой, а там посмотрим.

Граф отвернул зеркало в прежнее положение. Я поправил маску и с ужасом сообразил, что в доме её по-любому придётся снять.

Звездец, и как я умудрился так вляпаться?

2. Граф

Дом у Графа был не такой помпезный, как у толстяка, хотя и не без роскоши. Вдоль террасы тянулась аркада, вдоль полукруглого балкона на втором этаже – балюстрада. Была башенка с флюгером. Особо я ни черта не рассмотрел – меня быстро загнали в дом, да и морозить задницу не хотелось. Но вот холл точно был скромнее. Толстяк везде картин и статуй понатыкал, а у Графа было слишком строго и пусто. Ну разве что висела вычурная люстра со множеством висюлек. Видать, такие люстры были зна́ком отличия. Свет они реально красиво отражали, но мыть их, наверно, было той ещё пыткой.

Нас встретил дворецкий, или типа того, в классическом костюме и белых тканевых перчатках. И вот он-то как раз был похож на пианиста, в отличие от меня.

– С возвращением, господин.

– Здравствуйте, Валентин. Это Чарли. Нам пришлось спешно покинуть одно заведение, поэтому вид у молодого человека слегка непрезентабельный. Проводите его в гостевую ванную, выдайте халат. Он погостит у нас до вечера – покажите ему комнату, где он сможет отдохнуть, и предложите ему закуски.

Валентин кивнул.

– Вынужден тебя оставить, Чарли: у меня дела. Будет что-то нужно, сообщи Валентину или горничной.

Граф дружелюбно оскалился и двинул на второй этаж. Видать, имечко ему по титулу досталось. Либо он просто ему соответствовал. По крайней мере, со шлюхой – а на кого ещё я был похож? – он обошёлся весьма достойно.

– Идёмте со мной, – позвал Валентин.

Мы остались на первом этаже. Прошли мимо гостиной, столовой, пары комнат. Почти дотопали до выхода на веранду, но повернули в тёмный коридорчик с двумя дверями, на каждой из которых была табличка с капельками.

Дворецкий открыл стенную панель, молча выдал мне полотенце и махровый синий халат, указал на дальнюю дверь.

– Если желаете, можете принять ванну. Все принадлежности одноразовые – после использования выбросьте их.

– Ладно. Спасибо.

– Забыл показать вам комнату. Последняя дверь справа, которую мы прошли. Справа, если стоять лицом к веранде. Я оставлю дверь открытой, чтоб вы не прошли мимо.

– Спасибо.

Он снова кивнул и свалил.

Ванная оказалась огромной, со множеством перегородок и окном куда-то в сад. Но осматриваться я не стал, принял душ и нацепил халат. А потом беспомощно уставился на своё отражение – чёртовы глаза нужно было спрятать. Если Граф увидит их, сразу поймёт, кто я. И тогда Серафиму башку открутят за подпольный цирк, Костолома обвинят в шпионаже, а меня – в проституции.

Короче, случай был дерьмовый.

Не особо надеясь на успех, я нацепил маску: белая сеточка в прорезях для глаз единственная могла спасти меня от позора.

Вдох-выдох, чёрт возьми.

Маленькая гостевая комната была уютной: двуспальная кровать, комод и наполовину зашторенное окно, выходящее на голые кусты – весной они по-любому красиво цветут. На прикроватной тумбе стоял поднос с чайничком, чашкой и блюдце с сэндвичем – гостеприимство прям на высоте. Но было это малость подозрительно. Ну типа кто будет любезничать со случайной шлюшкой? Может, Граф давно понял, что никакой я на хрен не Чарли? Или он реально был до задницы учтивым?

Короче, всё это было стрёмно, и я резко решил, что пора сваливать. Но укатили мы загород, а у меня были только трусы и кроссовки! И, может, летом я бы и рискнул, но зимой точно нет – куда я в таком виде попрусь?

Найти бы телефон – и пусть Серафим сам это дерьмо разгребает.

В коридоре никого не было. Со стороны веранды тянуло сквозняком. В кухне изредка гремела посуда – обед, видать, готовили. Сразу жрать захотелось – в животе заурчало. Можно было сэндвич съесть, но вдруг Граф понял, кто я, и велел меня отравить? Труп-то недолго закопать, вон у него какой сад за окном.

В общем, мысли в башке хороводили идиотские. И самое паршивое: я в них верил. Сам себя напугал. И пульс так грохотал, что я ничегошеньки не слышал.

На первом этаже телефонов не было, только мобильная панель, но с паролем. Угадывать я не стал – хрен ли там угадаешь? – и потащился наверх. На втором этаже коридор тянулся вправо и влево, везде двери, даже спрятаться негде. Теперь и ноги задрожали. И тут где-то рядом зазвонил мобильник. Я вздрогнул и вжался в ближайшую дверь.

– Слушаю… – ответил Граф. – Нет, мы ни о чём не договорились – рейд нагрянул… Всё у меня хорошо, мы успели уехать. Сегодня в девять в «Эдельвейсе» договорим… Откуда я знаю, что он решит. Но ему, конечно, выгодно согласиться. Если вычеркнем Тао из схемы, все окажутся в плюсе… Я понимаю, но ко мне какие вопросы? Скажу: так решил Бажен. А Бажен перед ним отчитываться не обязан… Я тебе позже позвоню.

Я понятия не имел, про сигареты он болтал или нет, но информация, кажись, была важной. А ещё было важно не попасться – я быстренько двинул обратно, но до лестницы добежать не успел.

– Эй, птичка, ты чего здесь порхаешь?

Я медленно обернулся, натянул улыбку и, на удивление, спокойно выдал:

– Я никого не нашёл на первом этаже. Мне нужен телефон.

Граф доброжелательно оскалился и подманил меня жестом.

– Лети сюда.

Пришлось подчиниться.

В кабинете были зашторены окна и горел свет. Массивный стол стоял у дальней стены, а в центре – синий диван из бархата и низкий кофейный столик. По периметру висели стеклянные бра.

– Почему не снимаешь маску?

– Работой в притоне не гордятся. Не хочу, чтоб вы знали, как я выгляжу.

– Вот как? Может, ты и не Чарли?

– Может.

– Тогда, полагаю, будет честнее звать тебя Канарейкой.

– Пусть так.

Граф усмехнулся, жестом показал на диван и, дождавшись, когда я сяду, тоже сел. На расстоянии. То ли обществом моим брезговал, то ли создавал иллюзию безопасности.

– Я уже предлагал выкупить твой долг – предложу ещё раз.

– Я не хочу продавать сигареты. Там по-любому всё не так просто, как вы уверяете.

– Зато не придётся работать в притоне. Я гарантирую безопасность.

– Го́ните.

– Ладно, Канарейка, звони.

Он протянул мобильник, а я осознал, что наизусть знаю только номер папаши. Я как бы мог ему набрать, но объяснить это дерьмо – нет.

– Что такое? – участливо спросил Граф.

– Я номеров не помню.

– Могу узнать для тебя любой номер. Кому хочешь позвонить?

– Я не буду называть вам адреса и телефоны. Это тупо.

– Тогда я не смогу помочь.

Помощь была очевидной: номер Костолома он по-любому знал. От этого ситуация становилась более идиотской. Я мог, в общем-то, и в контактах пошариться, но Граф бы заметил и ни хрена не обрадовался.

– Я вспомнил один номер. Но… Вы бы могли выйти?

– Нет. Звони при мне. Номер потом можешь удалить.

А ведь он при желании легко бы смог узнать, кому я набирал.

– Короче, ладно, извините. Можете вызвать мне такси?

– В таком виде поедешь?

– Я заеду к другу, он не осудит. Конечно, если вы позволите взять халат.

Граф уставился долгим задумчивым взглядом и наконец кивнул. Забрал у меня мобильник и в приложении заказал такси.

– Номер триста четырнадцать. Приедет через пятнадцать минут.

– Спасибо.

Граф добродушно скалился, но на морде отчётливо рисовалось сомнение. Я же притворялся, будто всё ладно, скалился в ответ и надеялся, что за пятнадцать минут ничегошеньки не случится. Ну типа вдруг ему в башку взбредёт докопаться до моей личности или начать выпытывать, какого хрена я поднялся на второй этаж.

– Что ж, Канарейка, значит, долг отрабатывать ты будешь в притоне? От моего предложения отказываешься?

– Вы чё, хотите узнать, кому я должен?

Граф одобрительно рассмеялся.

– Смышлёный ты парень. Слишком уж осторожный. Обычно в твоём положении идиоты оказываются. И обычно лучшую долю ищут. Но не ты, так? Лицо ты прячешь, имя наверняка не своё назвал и, кому должен, тоже не говоришь.

Меня окатило кипятком, пульс дико колотил по шее и вискам.

– Это моё право, – проблеял я.

– Как же ты, такой осторожный, умудрился вляпаться?

– Много умничал.

Граф задумался, но кивнул. Взглянул на экран мобильника, лениво смахнул чей-то звонок и выдал:

– Машина подъезжает. Спускайся.

– До свидания.

– Несомненно. Ещё увидимся, Канарейка, я в «Цитадели» частый гость.

Он добродушно оскалился, будто мы давние приятели. Глянул на вновь зазвонивший мобильник, но не отвечал – ждал, когда я свалю. И я быстренько выскочил из кабинета и рванул к лестнице.

– Уже ухо́дите? – спросил дворецкий.

Я подскочил с испугу и закивал.

– Граф любезно вызвал мне такси. Спасибо за гостеприимство.

– Вас проводить до ворот?

– Нет необходимости, тут же по прямой – не заблужусь. До свидания.

Я нацепил вторую кроссовку, выскочил из дома и велел себе не оглядываться. Бежал по подъездной дорожке, а она, клятая, никак не заканчивалась. Вроде вот ворота, ажурные, чёрт возьми, как сраные кружева, а до них – вечность пути. Да и на хрена я побежал, будто украл чего! Но по домофону мне ничегошеньки не сказали, тупо открыли калитку. Я запрыгнул в машину и вздохнул с облегчением.

Грёбаный Серафим, чтоб тебе башку открутили!

Я вышел на Павловском за пару кварталов до «Пустоши». Потопал к жилому комплексу – ну типа вдруг Граф спросит, где я вышел и всё такое, – а потом по дворам двинул в клуб. Народу было немного, но и те, кто попадался, пялились с причудливой смесью осуждения и подозрительности. Но с вопросами не приставали и паладинам вроде не набирали – и на том спасибо. Хотя за вызов я бы никого не винил: адекватные люди зимой, конечно, могут выскочить на улицу в халате, ну типа до ближайшего магазина, но карнавальную маску цеплять уж точно не станут.

Короче, пока бежал до «Пустоши», всю жопу заморозил. Ладно хоть главный вход был открыт, я заскочил туда с разбегу, а мужик, который подметал, кинулся следом.

– Стой, урод! – заорал он.

– Где Серафим? – сходу спросил я у Велеса.

Велес вытаращился на меня, жестом отогнал мужика и, дождавшись, когда тот свалит, ошарашенно спросил:

– Ты откуда в таком виде?

– Какая разница? Где Серафим?

– Так он… – Велес пожал плечами. – Ещё в обед уехал.

– Набери ему. Пожалуйста.

Я сдёрнул маску и бросил её на стойку. Как же хотелось побыстрее с этим закончить. Но чёртов день тянулся бесконечно, собирая неприятности, как грёбаный коллекционер.

Велес ещё несколько мгновений растерянно пялился на меня, выудил из кармана фартука мобильник и, набрав Серафиму, передал мне.

– Некогда, Веся, чё у тебя? – нетерпеливо выдал Серафим.

– А чё такое? Кого-то потерял?

– Во даёшь, Лютик, ты уже в «Пустоши»?

– И в каком виде, представь себе. Привези мои вещи, мне домой надо.

Я дал отбой, вернул мобильник и спросил:

– Костолом здесь?

– У себя.

– Спрячь меня, пожалуйста, и никому не говори о том, что видел. Никто не должен об этом знать.

– Люций, если у тебя неприятности, лучше скажи сразу. И… это что, Серафим как-то виноват? – Он показал на мой внешний вид. – Серафим – командор, он не должен.

Я понятия не имел, кто такой командор. Да и должен или не должен – уже было неважно. Ну типа обратно-то всё это дерьмо не переиграть. Повезло ещё, что мне халат взять позволили – девчачий топ произвёл бы незабываемое впечатление.

– Велес, пожалуйста, пока Костолом не увидел.

Он покивал и позвал за собой.

***

Велес накормил меня чужим салатом: на крышке было написано «Дэн». Дэн по-любому расстроится, когда притащится на обед и найдёт свой контейнер пустым. Чуть позже Велес принёс чай и творожные палочки – они были отвратительные. А потом припёрся Серафим.

– Какой же ты проблемный, дружок, – с наигранным весельем выдал он и кинул мне вещи.

Я начал одеваться, а он пялился неотрывно и молча, но не вытерпел:

– Чё Костик сказал?

– Он меня не видел. Велеса я попросил не говорить.

Серафим заметно расслабился, оскалился с прежним дружелюбием.

– А чё с сигаретами?

Я не был уверен, что Граф говорил про сигареты, но вычеркнуть Тао из какой-то схемы он точно хотел. Нужно это было Серафиму или нет – хрен знает, а вот я бы вполне мог разыграть эту карту. Информация в обмен на помощь – вроде справедливо. Лишь бы Тао согласился меня выслушать.

– Про сигареты он ничё не говорил. Потом рейд нагрянул – и всё.

– Никаких всё, Лютик. Объясни толком, куда ты такой красивый исчез и как до «Пустоши» добрался? Я, знаешь ли, здорово стрессанул, пока искал тебя. – Он недобро оскалился. – Рассказывай.

Мне вовсе не хотелось заново окунаться в это дерьмо. Тем более неясно ещё было, опознал меня Граф или нет, вдруг я завтра проснусь знаменитым? Вот тогда вместе с Костоломом эту историю и обсудим. А пока я решил ограничиться ребяческим обвинением – завязал шнурки и выдал:

– Да ты сам виноват! Ты нарочно это сделал! Прям надо было столкнуть меня с Графом после того, как он грохнул моего друга, да? А ты не подумал, что мне будет стрёмно?

– Ой, нежный ты мой мальчик, обидели его. Жизнь, знаешь ли, не поле цветочное – тут, куда ни ступи, везде дерьмо. Учись отскребать его, не поморщившись.

– Катись ты к чёрту со своей философией. Ничё твой Граф про сигареты не болтал, а хочешь историю потешную послушать, так зови Костолома – пусть тоже поржёт.

Серафим усмехнулся, подошёл ближе и с явной угрозой спросил:

– Ты что же, с Графом уехал? И чё ты ему сказал?

– Назвался Чарли и не снимал маску.

Теперь Серафим пялился недоверчиво, будто я с три короба нагнал. Но, чёрт возьми, моя репутация была для меня важнее, чем для кого-либо, – не стал бы я так тупо лгать. А вот Серафим непонятно о чём беспокоился: о репутации «Пустоши» или о собственной башке. Хотя о башке надо было думать до того, как переодел в шлюху своего подопечного.

Короче, на том мы и закончили. Серафим снова подобрел, даже предложил довезти меня до дома, но я отказался и быстренько свалил. А в коридоре наткнулся на Костолома.

– Что за приятная неожиданность, цветочек, – обрадовался он. – Здравствуй.

Видать, его несомненным талантом было умение притворяться, будто всё ладно. Он каждый раз разыгрывал доброжелательность, но я уже выучил, что он грёбаный псих. И мне вовсе не хотелось с ним видеться, особенно после того, что случилось с Гриком. И, может, Грик сам был виноват и спасения не заслуживал – хрен знает, но я чертовски боялся оказаться на его месте. Ну типа что Костолому помешает однажды от меня избавиться – память о маме? Да хер там!

– Лютик? С тобой всё хорошо?

«Хорошо» и «Пустошь» – вещи несовместимые, это я тоже выучил. Но ответить что-то надо было, и я невпопад ляпнул:

– Мне в Лавкассе арендовали склад, туда отвезли все наши вещи.

Костолом вытаращился вопросительно и уточнил:

– Нужно оплатить?

– О чём ты?

– Об аренде.

– А, нет, мне его дали безвозмездно на четыре года. Просто… ну там типа есть вещи мамы, и ты можешь… можешь забрать их.

Костолом опешил и присмотрелся внимательнее: решил, видать, что я рехнулся.

– Зачем мне её вещи?

Я пожал плечами и предположил:

– Ну типа память и всё такое. Да и вдруг ты от меня наконец отцепишься.

– Не нужны мне её вещи, Лютик. Ты себя как чувствуешь?

– Всё со мной ладно. А может… – Тут меня озарила поистине гениальная затея: – А кому ты должен за мою лицензию?

– Это-то тебе зачем?

– Переведём долг на меня, а ты мой долг за арест аннулируешь.

Костолом пялился долго и настороженно, но едва ли предложение моё обдумывал, скорей высматривал признаки неадекватности. Наконец покачал головой и выдал:

– Так это не решается: долг есть долг. Да и тот, кому я должен, на такой обмен не согласится – с тебя же взять нечего.

– А ты тогда на хрена мне долг выкатил?

– На будущее. Подрастёшь немного, вольёшься в элиту, там и будешь полезным.

Я опешил:

– Какую ещё элиту? На хера оно мне надо?

– А это не тебе решать, цветочек. Будет так, как я скажу.

– Значит, нет никакой надежды, что ты меня отпустишь?

– Да что ж такое, Лютик, опять ты ноешь. Я ничего сложного от тебя не требую.

– Я хочу выйти из твоей семьи. Не хочу иметь с тобой ничегошеньки общего. Почему ты меня не отпускаешь?

– Этот разговор бессмысленный – даже не начинай.

– Обвиняешь меня в ребячестве, а сам не хочешь решить проблему. Скажи, чё тебе от меня надо, я это сделаю и уйду!

– Ты мой должник – и точка.

И тут я понял совершенно ясно, что как прежде уже не будет. Что нет ни единого шанса выбраться из этой криминальной задницы. Что дальше будет только хуже. И такой обидой накрыло, такой жалостью к себе, хоть реви. Но реветь перед Костоломом я не собирался, покорно кивнул и двинул на выход.

3. «Савельев Двор»

На улице потеплело, но настроение было паршивое. И что за день на хрен выдался, лучше б вообще из дома не выходил. И насрать на клятый зачёт – сдал бы его позже, зато не встретил бы ни Чарли, ни Серафима, ни Костолома. Так ведь нет, всё в один день приключилось, будто по сговору! Сначала Чарли прицепился к моим резаным запястьям, потом Серафим в шлюху обрядил. И не успел я порадоваться, что удалось избежать позора, как Костолом припечатал своим грёбаным долгом. Зато теперь я мог действовать с чистой совестью, потому что по-хорошему с ним договориться не вышло.

Зная, что затея опасная и тупая, я двинул в сторону Керамического. Где-то там была та самая улочка, которая типа территория Тао. Хотя, может, ему весь район принадлежал. Но даже если так, я понятия не имел, с чего начать поиски.

– Лю-юций! – раздался за спиной радостный вопль.

В нелепом красном плаще размера на два больше нужного меня догоняла Ив. Бежала она неуклюже, видать не очень умела на каблуках, но как же она была прекрасна! Медовые волосы, румяные щёки, горящие глаза…

С Ив мы виделись раз пять, не больше. Но она всегда болтала о себе слишком много – мне казалось: я знаю её вечность. И вот вроде эйфория уже схлынула, но в Ив по-прежнему было что-то особенное. Да сам факт её существования грел по-настоящему, будто она была моим личным солнцем. Но внутри жужжала противная мысль, что я не заслужил её. Что эта девчонка, которая благоухает апельсиновыми конфетами, шьёт себе одежду и любит фолк, – она чужеродная не только в моей жизни, но и во всей грёбаной вселенной.

– Привет! – воскликнула она и, чуть помедлив, обняла.

– Привет. Ты чё не в школе?

– А я сегодня ездила к Эрнесту Копенгейту. Это модельер, ты, наверно, не знаешь. В общем, показывала свои эскизы, о себе рассказывала. Мы очень тепло пообщались. Я оставила портфолио, он посмотрит и, надеюсь, согласится быть куратором моего диплома. С его именем я точно получу высший балл.

Для неё это реально было важно, типа светлое будущее и всё такое… Но как же мне было насрать!

– У тебя точно всё получится.

– Надеюсь.

– Если не поступишь, родители помогут тебе с брендом. Не придётся отвлекаться на учёбу.

Ив задумалась, взглянула на экран мобильника и оживилась:

– О, я тут журнал листала. Идём на какой-нибудь мастер-класс? Тут, вон, есть изготовление брелоков из смолы и полимерных материалов; плетение браслетов из ниток, бисера и кожаных шнуров; приготовление десертного супа из сах… Ой, ненавижу сахарные грибы. Вышивание узора из ниток, бисера, бусин; вязание кружевных салфеток крючком. И-и… – Она пролистнула несколько пунктов. – Чеканка монет. Может, браслеты?

Она взглянула на мои руки и неуверенно выдала:

– Парни же тоже браслеты носят. Из кожаных шнуров так точно.

– Ладно, давай сходим. Когда?

– Ну-у, давай в следующую среду? Браслеты только по средам, а мне на этой неделе физику пересдавать. Ну или можем на брелоки пойти, или монеты.

Она уставилась вопросительно и робко взяла меня за руку – вообще-то, за кончики пальцев – это было забавно и мило. Рядом с ней внезапно вернулось хорошее настроение, стало легче дышать. Рядом с ней снова захотелось жить, наплевав на всё дерьмо. И я был готов пойти хоть на кружевные салфетки.

– А сама ты чё хочешь?

– Наверно, браслеты. Вышивать и вязать я и дома могу, а брелок мне не нужен, я их не цепляю никуда. Значит, в следующую среду?

– Да. Погуляем?

Ив состроила такую гримасу, будто у неё живот скрутило, и виновато выдала:

– Я не могу. Мне надо маме помочь с одеждой, она к показу не успевает. Сейчас дома возьму эскизы и поеду.

– Давай я тебя провожу?

Ив недоверчиво нахмурилась:

– Тебе Керамический не по пути.

– У меня там друг живёт, а я как раз к нему.

– Ладно, – сразу повеселела она, – тогда идём.

До Керамического топать было прилично, примерно полтора часа. Но Ив на каблуках ходила паршиво, да ещё без умолку вещала о всякой ерунде: в основном про школу, оценки и диплом.

Минут через пятнадцать – а то и раньше – я сто раз пожалел, что предложил проводить её. Лучше б она укатила на такси, а я бы спокойно дотопал в тишине. Всё равно её пустая болтовня не отвлекала, только наслаивалась десятым слоем на мои визжащие мысли. И меня прям корёжило от всего этого.

– Ты вообще слушаешь? – спросила она.

Ни хрена я не слушал, но кивнул.

– Ну и что я говорила?

– Давай без этого, Ив, ну чё за проверки? У меня и так настроение дерьмовое.

Она сочувственно поджала губы, взяла меня за руку и, помолчав, продолжила болтать, теперь о подружке Снежке, которая собралась поступать в Академию театрального искусства аж в Али́бии. Типа как же ей повезло и как жаль, что они не смогут видеться.

И этот несмолкаемый поток сознания обрушился на меня настоящим отчаянием: Ив ни на секунду рот не закрыла, всё болтала и болтала. Её, кажись, даже перестало беспокоить, слушаю я или нет, она радостно вещала в пространство обо всей пришедшей ей на ум ерунде.

Когда мы дотопали до Агаты Романовой, я чуток ускорился. Потом ещё чуток. Ив, может, и заметила, но ничегошеньки не сказала. Она быстренько перебирала ногами, и её каблуки стучали в темпе вальса. Раз-два-три, раз-два-три. Левая набойка стучала звонче. А Ив наконец замолчала.

Тут у неё зазвонил мобильник.

– Это мама, наверно, – забеспокоилась она. – Ругаться будет.

Ив достала мобильник из кармана, глянула на экран и страдальчески хныкнула.

– Да, мама?.. Н-нет, я ещё… Нет, я ещё не еду. Я только вот домой пришла… Нигде я не шаталась, просто решила пройтись… – Ив совсем скривилась, будто реветь собралась. – Нет, мам, ну не кричи, я скоро… Я скоро приеду… Хорошо… Не забуду… Хорошо… Я поняла, пока.

– Прости, это я виноват.

– Да это ничего, она вечно так: если нервничает, кричать начинает. Я побегу.

Она робко улыбнулась, торопливо, едва коснувшись, поцеловала меня в щёку и побежала к калитке своего дома. А я наугад двинул во дворы старых семиэтажек.

Было почти четыре. Солнце выглянуло. Но лучше б, конечно, оно выглянуло раньше, когда я в халате бегал по городу, морозя жопу. Теперь-то уж по хрену было: куртку мы покупали в снежном Лавкассе. И чего я раньше её из чемодана не достал?

Я так-то много вещей не достал. И мамин свитер, который до сих пор пах её духами, лежал в чемодане. На самом дне. Сиреневый, крупной вязки, с белым цветком на левой стороне. Совершенно новый, она купила его в конце февраля. А четырнадцатого марта… четырнадцатого марта она умерла.

Я судорожно выдохнул и вздрогнул. Двор был хрен знает каким по счёту, семиэтажки сменились двенадцатиэтажками, относительно новыми, с ядрёно-розовыми дверьми и крылечками, похожими на скворечники. На площадке около рукохода стояли пацаны, явно старше меня, щёлкали орешки и молча таращились. И было в них что-то… какие-то едва заметные отголоски криминалитета.

В общем, уповая на то, что это таовские, я несмело подвалил. Дружелюбно оскалился и, остановившись у заборчика, выдал:

– Привет. А вы Мишку Царёва знаете?

Пацаны переглянулись.

– Вы же таовские? – совсем внаглую спросил я.

– Ты сам кто?

Пацан отдал пакет орешков приятелю и подошёл ближе. На роже у него читалось явное непонимание, – видать, поэтому не дерзил. Правило о том, что надо думать, прежде чем тявкать, он усвоил на отлично.