В плену лжи

Анатолий Важенин

В плену лжи

Людям ложь вредна, а себе еще вреднее.

Н. Лесков

Стояла невыносимая июльская жара. Солнце, выкатившись в зенит, раскалило все, что существовало на земле. Не спасала даже тень. На небе не было ни одного облачка, и, казалось, что такое пекло будет вечно. В воздухе повисло марево, отчего все живое на земле пребывало в состоянии неги, когда не хотелось даже двигаться. Деревья стояли поникшие, листва на них не колыхалась и свисала к земле, словно прося влаги. А трава от жары выгорела и стала рыжей, редкие цветы удивляли своей красотой: солнечного цвета зверобой, белые нежные вьюнки, голубой цикорий, фиолетовые васильки. Все они радовались свету, радовались теплу. Своя особая жизнь была у насекомых: бабочки перелетали с цветка на цветок, хвастаясь своими красивыми крыльями, жуки занимались обычным делом, а вот улитка, примостившись на цветке, радовалась своей тихой и незаметной жизни. А воздух был такой сухой и горячий, что казалось, если вдохнуть его поглубже, то можно обжечь гортань.  И вот в эту самую жару в карете, которая неспешно ехала по пыльной дороге, находилась молодая помещица Елизавета Говорова. Она везла с собой двух дочерей: старшей было пять лет, а младшей три года. Разморенные от жары, которую они переносили с трудом, дети капризничали, постоянно просясь из кареты на волю. Путь их лежал в местную церковь. Муж Елизаветы, отставной офицер Семен Говоров, а ныне владелец двух ткацких фабрик, в последнее время стал раздражительным по причине того, что его жена пребывала в сильном психическом расстройстве. Она швыряла все, что попадалось ей под руку, при этом всегда говорила одну фразу: «Вы все сводите меня с ума». Тут надо заметить, что их младшая дочь Екатерина словно чувствовала состояние матери и закатывала истерики не только днем, но даже ночью, чем мешала отдыхать уставшему за день отцу. Приставленная к ребенку няня Акулина не могла с ней справиться, за что постоянно получала от хозяйки тумаков. И все равно эта беда не уходила. Семен Прокопьевич пригласил в дом лекаря Иванова, который внимательно осмотрев девочку, сделал вывод, что недуг ребенка трудно излечимый, и, скорее, похож на наследственный. К знахарке Семен Прокопьевич обратиться не позволил и отправил жену и детей в загородную усадьбу на свежий воздух, считая при том, что пребывание там пойдет всем на пользу. Однако, пользы в этом Елизавета не нашла, сама же скучала по городской жизни, ко всему младшая дочь вела себя в деревне не лучше. Кухарка Говоровых Авдотья надоумила барыню обратиться за советом к батюшке в церковь, чтобы тот снял порчу святой водой, на что Елизавета Максимовна охотно согласилась. В дороге она продолжала кричать на Катю, при этом доставалось и старшей дочери Даше.

 Церковь, куда Елизавета повезла свою дочь, чтобы показать батюшке, находилась совершенно в стороне от ее усадьбы, и надо было делать огромный крюк, чтобы выехать затем на основную дорогу. Больше всего барыню раздражал тот факт, что, когда она показала Катю священнику и рассказала ему о поведении дочери, последний много говорил о семейном ладе, милосердии и необходимости выявить причины раздраженности девочки в себе, уверяя женщину в том, что ей необходимо покаяться и причаститься. Выходило так, что все детские неурядицы – это отголосок семейных споров и непониманий…

 Раздражающий крик Екатерины так действовал на неуравновешенную мать, что она не выдержала и приказала кучеру остановить карету, затем барыня взяла маленькую Катю и посадила ее у дороги в траву.

– Вот здесь посиди и покричи, я, авось, вернусь за тобой,– нервно сказала Елизавета и затем приказала кучеру,– трогай!

Кучер был в недоумении. Как это мать может оставить меленького ребенка в чистом поле на жаре, однако спорить с хозяйкой было бесполезно. Всю дорогу он думал о девочке и ждал, что хозяйка прикажет развернуть карету, чтобы забрать дочь. Барыня же в это время задремала в карете и совсем забыла про девочку.

Карета уехала, а маленькая Катя, которой от роду было три года, осталась в чистом поле сидеть на жаре совершенно одна. И неизвестно, чем бы закончилась ее маленькая жизнь, если бы не молодая черничка Наина, которая шла со службы в свою деревню.

Наина, будучи в возрасте, когда родители выбирают для дочери жениха, заявила, что не собирается выходить замуж. И как бы они не убеждали ее, она стояла на своем. В этом возрасте ее не могли называть «вековухой», той девушкой, которая на селе считалась неспособной по каким-то причинам выйти замуж, будь то физические недостатки или дурной нрав. Таких «вековух» все сторонились и не имели с ними бесед и всяческих отношений. Другое дело решение Наины. Объявление о намерении девушки быть безбрачной прежде произошло в семье, где отец заявил во всеуслышанье, а уж после сообщил об этом на деревенском сходе. Тут скажем, что некоторые чернички продолжали жить в семьях, помогая по хозяйству, имея при этом смиренный нрав, трудолюбие, но отличались своей набожностью. Они строго соблюдали посты и усердно посещали церковь, отличаясь своей грамотностью, чтением религиозных книг, знанием службы православной церкви. Чернички сыскали уважение односельчан, хотя избегали встреч с чужими людьми.

Другое дело Наина. Она сообщила родителям, что собирается стать «келейной» черничкой, желая отделиться от мирской суеты. Отец срубил ей на окраине деревни небольшую избушку, которая стала для Наины келией. Сюда заходили отдохнуть и послушать чтение молитв и другие члены семьи. Наина принимала участие в обрядах похорон в своей деревне и соседних, читала Псалтирь, за что получала вознаграждение. И пусть эта плата была значительно меньше, чем давали священнику, но ей хватало. К тому же Наина обучала грамоте девочек, за что снискала уважение у живущих в деревне. А еще следует отметить, что Наина была рукодельницей: занималась вышивкой, вязанием, сбором трав и лечением ими. Однако, стоит заметить, что если вязать чулки или вышивать рубашки считалось для чернички допустимым, то она ограждала себя от занятий сельскохозяйственным трудом, по сему с этим делом к ней не приставали.

Проходя мимо плачущего у дороги ребенка, она не могла не остановиться.

– Святый Боже, кто же тебя оставил здесь такую малютку?! – испуганно заговорила Наина и начала креститься. Подняв девочку с земли, она увидела, что ребенок хорошо одет и не походит на деревенских детей. Ей в голову не могло прийти, что девочку оставила молодая барыня. Наина огляделась по сторонам, но никого не увидела. Ей стало жалко крошку, Наина взяла ее на руки и спешно пошла к своей келье, сокращая путь по полю и перелеску. Идти ей было напрямки не больше версты. Наина понимала, что девочка изнывает от жары, поэтому спешила так, насколько ей хватало сил.

Между тем барыня проснулась, уже подъезжая к городу.

– Проспала всю дорогу, – сказала она Даше, – а Катерина?! – тут она вспомнила, что высадила дочь у дороги. – Совсем забыла! Сейчас приедем домой, я отдам тебя на руки няне, а сама вернусь за Катей, – теперь уже раздраженно говорила барыня.

Елизавета с Дашей  подъехали на экипаже к своему дому, где  их уже ждал Семен Прокопьевич.

– Как отдохнули в деревне? – весело спросил он.

– Ужасно! – выдавила Елизавета.– Дети не давали мне покоя, готова была их убить,– добавила она  и затем  быстро пошла в дом.

– Папенька, я соскучилась по тебе, – сказала Даша.

– Я тоже по вам соскучился,– улыбнулся Семен Прокопьевич, но вдруг вид его изменился,– постойте, а где же Катюша?

– А  мама ее из кареты высадила,– сказала Даша.

– Как такое может быть?! – растерянно произнес Семен Говоров.

– Катя громко кричала, мама ее высадила, – объясняла дочь отцу.

– И где же она высадила Катеньку одну?!  – не понимал Семен.

– В поле, – тихо сказала Даша.

– Это же непозволительно! – крикнул Семен Прокопьевич. – Как могла так поступить мать?! – он приказал кучеру никуда не уезжать, а сам взял Дашу за руку и быстро повел ее в дом. Дочь еле поспевала за отцом.

– Елизавета Максимовна! – крикнул он, появившись в доме.– Немедленно подойдите ко мне.

– Чего вам от меня надо?– раздраженно  спросила Елизавета, выйдя из гостиной.

– Где вы оставили Катерину?–  строго спросил он.

– По дороге высадила, пусть прокричится, а после вернемся за ней, – без желания сказала Елизавета.

– Да что вы такое натворили? – возмутился Семен Прокопьевич. – Бездушная и истеричная женщина!

– Не смейте мне ничего говорить! – огрызнулась барыня.

– Да вас убить мало! – крикнул барин и выскочил из дома.

Семен запрыгнул в карету и приказал кучеру:

– Евсей! Гони к тому месту, где вы высадили мою дочь! Гони лошадей во всю мощь! Не жалей, слышишь?!

Экипаж понес Говорова из города выручать дочь из беды. Всю дорогу из головы не выходила Катя. Он готов был бежать впереди лошадей, хотя двойка неслась галопом и уже подъезжая к месту, где была высажена Катя, лошади были загнаны, под сбруей выступала пена, они хрипели от усталости.  Когда карета остановилась, Говоров выскочил из нее, но девочки у дороги не оказалось. Кучер был ошеломлен, он чувствовал на себе вину за содеянное, хотя перечить барыне было бессмысленно…

– Евсей, мы точно приехали к тому месту?– спросил расстроенный Говоров.

– Ваше благородие, туточки мы останавливались, – растерянно ответил кучер.

– Да как же тут, коли нет ребенка?! – допытывался барин.

– Так оно времени вона сколько прошло,– снова потупил взор Евсей.

– Что же ты барыню послушал, Евсей?–  упрекал кучера хозяин.

– Так перечить барыне – это приговор себе вынести, забьет, али прогонит вон,– извинялся кучер.

– Ты ступай налево в поле, я пойду направо, авось ушла куда-нибудь,– печалился отец.

 Они обошли большой участок, но девочки нигде не было. Вернувшись к карете, оба посмотрели друг на друга.

– Далеко прошел, ваше благородие, нигде нет,– сокрушался кучер.

– И я нигде не нашел свою дочь,– совсем расстроился Семен Прокопьевич.

– Ваше благородие, поедемте в церковь, здесь недалеко, может кто-то привел ее туда.

– Поехали, Евсей, да побыстрее!– приказал барин.

И вот уже карета мчит по пыльной дороге к церкви, подпрыгивая на ухабах. Они были полны надежды, что ребенка увели туда, чтобы затем вернуть родителям. Сердце Семена Прокопьевича бешено стучало в груди. Он отгонял от себя назойливые мысли, что ребенка уже нет в живых, но волнение будоражило сознание…

 Последние метры до своей кельи Наина бежала бегом, потому что девочка кричала истерически. Забежав к себе в келью, она первым делом напоила ребенка и приложила к ее голове мокрую тряпочку, затем дала ей кусочек сахара, чтобы та успокоилась.

 Когда малышка перестала плакать, Наина подошла к киоту и начала молиться. В эти минуты она просила прощение за себя, за ту женщину, которая бросила ребенка умирать у дороги. В душе чернички было смятение чувств. Наина еще не понимала, как ей поступить дальше. Вернуть ребенка матери она не могла, потому что не знала, кто эта женщина, жестоко поступившая со своим чадом. Ей почему-то не захотелось показывать девочку и своим родным, по крайней мере, пока. Для себя Наина приняла решение, вопреки всем устоям, оставить это красивое создание у себя, назвав девочку Аксиньей. Еще не понимая до конца, какие перемены могут ждать ее в будущем, Наина убеждала себя в одном – ребенок не должен вернуться к прежней матери…

Семен Прокопьевич подъехал к церкви, где уже не было никого, кроме дьячка Никодима.

– Послушайте, к вам не приводили девочку? – выпалил Говоров, даже не перекрестившись при входе в церковь.

Никодим посмотрел на него внимательно, но ответил не сразу, словно оценивал пришедшего.

– Вы про какую девочку, ваше благородие, судачите? – осторожно спросил дьячок.

– К вам в церковь женщина приезжала с двумя дочерями, – пояснил барин, – к батюшке за советом. Одну из девочек моя жена у дороги оставила…

– Грех какой она на душу взяла,– сказал Никодим и перекрестился, нашептывая слова молитвы.

– Так я спрашиваю, не приводили к вам девочку? – торопил барин дьячка с ответом.

– Нет, ваше благородие, никто не приходил,– ответил Дьячок и снова начал шептать молитву.

– А прихожане могли ее забрать? – с надеждой спросил Говоров.

– Одному Богу известно, – отвечал Никодим,– тут, ваше благородие, деревня рядом имеется, может кто-то из деревенских увел девочку с собой.

– И на том спасибо тебе, божий человек,– сказал уже с надеждой в голосе барин, – идем, Евсей!– теперь Семен Прокопьевич обратился к кучеру, а когда они  подошли к карете, то приказал ему,– гони, Евсей, не жалей лошадей!

– Как же так, барин, загоним мы их, помрут?!– недоумевал кучер.

– Я десять лошадей куплю вместо этих,– строго сказал барин,– мне дочь надо найти, понимаешь?!Приехали они в ту самую Липатовку, куда и пришла с ребенком Наина. Деревня эта небольшая, тридцать дворов. Многие дома от старости стали ветхими и вросшими в землю. Казалось, что надави на них легонечко сверху, и они развалятся. Отдельные избы присыпаны земляным валом до самых окон. Вместо стекол, многие рамы были затянуты бычьим пузырем, а в отдельных окнах натянута промасленная бумага. Крыши большинства изб покрыты соломой и лишь несколько домов деревянной черепицей в форме треугольных пластин. Частокол кругом стоял поломанным или вообще отсутствовал. Скотина гуляла по деревне сама по себе, точно отбилась от стада или перестала слушаться пастуха. Подъехав к крайнему в деревне дому, в котором жила семья Титовых, Говоров быстро спрыгнул на землю. Во дворе возился с косой хозяин.

– Доброго здоровья, ваше благородие,– встретил гостя Петр.

– Кто-то из деревенских ходил сегодня на службу? – спросил Говоров, даже не поздоровавшись с Титовым.

– Как не ходить, у кого время есть, непременно ходил,– ответил крестьянин.

– Дочь моя потерялась,– объяснял Семен, – маленькая еще совсем, от кареты отстала, ее могли в деревню вашу привести. – рассказывал барин. – У кого же мне спросить, не приводили ли девочку из церкви?! – продолжал Семен Прокопьевич.

– Ваше благородие, ее на причастие туда возили? – спросил Петр.

– Да нет, не на причастие, – объяснял Говоров. – Мать ее у дороги оставила…

– Как же так?! – не понимал Петр.– Разве может такое быть?!

– Может, мужик, все может, – занервничал Говоров,– вот только не знаю, где ее теперь искать,– уныло продолжил барин.

– Так надо к уряднику, ваше благородие,– научал Титов.

– Ты меня не учи, сам все знаю!– выругался барин.

– Так я же от души говорю,– смутился Титов.

– Не найдем мы ее здесь, ваше благородие,– засомневался кучер.

– Я сам обойду всю деревню и каждого расспрошу,– твердо решил Говоров и пошел в соседний дом…

В это время отец Наины направлялся к дочери, чтобы отнести ей еду, но больше его интересовал вопрос, ходила ли она сегодня в церковь, потому как не все деревенские посещали службы ежедневно.

– Мир этому дому,– сказал Павел, входя в келью, при этом перекрестился на иконы и низко поклонился.

– Слава Богу, и тебе мир и благодать,– ответила дочь.

И тут он увидел маленькую девочку, которая сидела на лавке и грызла кусок сахара. Отец Наины был удивлен увиденному. Он не мог поверить, что в келье у его дочери может появиться ребенок. Теперь уже Павел не знал, как продолжить разговор, но, собравшись с мыслями, заговорил:

– Как же так?! – недоумевал отец. – Кто же у тебя здесь?! Уж не та ли девчушка, которую барин ищет?

– Что вы, батюшка говорите, я не понимаю? – спросила черничка.

– Да как же, давеча в деревню барин приехал, – попытался объяснить Павел, – дочь у него потерялась. Теперь он рыскает по деревне, в каждом доме ищет ее…

– А кто же этот барин, батюшка? – поинтересовалась Наина, а у самой вдруг возникла мысль, что это отец Аксиньи.

– Барин- то?!– рассуждал отец,– помещик Говоров из города, всю округу обыскал, не нашел дочь…

– А как же она у него потерялась? – вытягивала из Павла дочь, хотя сама уже была уверена, что это настоящий отец девочки.

– А кто же про это знает?! – сказал отец, сам уже не понимая, что говорил дочери.

– Вот и мне неведомо, что он эту девочку мог потерять,– вдруг совершенно уверенно сказала Наина.

– А откуда она у тебя?–  спросил Павел.

– От Бога ,– ответила черничка.

– Я же хотел спросить,– растерялся отец.

– Не ведомо мне ничего!– строго ответила дочь.

– Зачем же я приходил?! – растерялся Павел. – Я подумал, что ты слышала про это в церкви…

– Нет, батюшка, не слыхала, – утвердительно сказала дочь.

– Вон оно как выходит, а вдруг эта девчушка и есть та самая пропажа?! – сомневаясь, но продолжая свою мысль, произнес Павел.

– Ребенок, батюшка, не вещь, чтобы его терять! – твердо и уверенно настаивала на своем Наина.

– Так- то  оно так, только ведь разрывается сердце у матери,– теперь уже убеждал дочь отец.

– Я, батюшка, сама ее в город отвезу,– решительно сказала дочь,– только ты уж никому пока не говори…

– Молчать буду, коли так надо,– нерешительно сказал Павел, затем учащенно крестясь, он сказал, – Бог тебе в помощь, доченька.

Павел ушел от Наины, но на душе у нее теперь было неспокойно, а ну как скажет он кому в деревне, пойдут слухи, и утратит она свое благочестие. Но отдавать ребенка матери, которая потеряла или оставила дочь на обочине дороги ей не хотелось. Принимать решение надо было незамедлительно. Наина подошла к киоту и начала молиться Пресвятой Богородице, чтобы она вразумила ее на благой поступок, затем черничка села на лавку и уставилась на Аксинью. Это маленькое чудо глядело на нее добрыми глазами, еще не понимая, что ее жизнь может измениться навсегда. Но вдруг, словно понимая намеренье чернички, девочка  заплакала и начала причитать.

–Мама, хочу к маме,– со слезами в глазах произносил ребенок.

– Что ты, милая, увезу я тебя к маме,– успокаивала Наина девочку.

– Мама, моя мама,– продолжала говорить со слезами на глазах Аксинья, потому как отныне ее так должны будут называть.

– Не плачь, милая, пойдем лучше погуляем,–  сказала Наина и вывела девочку на улицу.

 И сделала она это вовремя, потому что заметила, как к ее келье направляется повозка. Наина сразу догадалась, что это и есть барин. Перебирая в голове варианты, куда ей спрятать Аксинью, черничка решилась бежать с ней в лес. Она схватила девочку на руки и побежала подальше от кельи, чтобы никто не мог их увидеть. Только оказавшись далеко от деревни, Наина поставила Аксинью на землю и перевела дух.

– Отдать я тебя должна бездушной матери,– говорила Наина девочке, зная, что та не поймет ее,– хоть и жестоко она с тобой поступила, но Бог ей судья.

– Мама,– снова вспомнила маленькая Аксинья.

– Да, мама…

А в это время  Семен Прокопьевич Говоров подъехал к келье Наины, чтобы выяснить, была ли та сегодня на службе в церкви. Он постучал в дверь, но никто ему не ответил, тогда барин рванул за ручку и решительно вошел внутрь. Здесь Говоров увидел киот с иконами и совсем бедное жилье, ему даже вначале показалось, что в этой келье никто не живет, а деревенские ходят просто молиться. Выйдя на улицу, Семен обратился к Евсею.

– Нет тут никого…

– Выходит, барин, что черничка эта, как ее называют деревенские, вовсе здесь не живет,– вынес свое заключение конюх, – а посему не могла она видеть доченьку вашу.

– А мне говорили, что она одна ходит каждый день на службу,– разочарованно произнес барин.

– Теперь уже не знаю, куда еще ехать,– поддержал плохое настроение барина конюх.

– Мне, Евсей, жизни теперь не будет без моей Катеньки,– едва выговорил Говоров, а из глаз его полились слезы.

– Поплачьте, барин, легче будет,– наставлял кучер.

Семен Прокопьевич сел на траву возле стены и уткнулся головой в колени. Сидел он так долго, Евсей стоял поодаль и боялся сделать лишнее движение, чтобы не побеспокоить барина. Только тот вдруг решительно встал и уже совсем переменившимся в поведении, даже ставшим резким, сказал:

– Поехали, Евсей, все деревни объедем, каждый аршин пройдем, но найдем мою Катеньку.

 Они проехали не одну версту, загнали лошадей, но дочь барин так и не нашел, вернувшись в город уставший и злой…

В тот же вечер Наина уговорила деревенского парня Николу, который с детства  был  безответно в нее влюблен, помочь ей.

Они ехали по темной дороге, меняя в пути перелески и луга. Аксинья спала на соломе, укутанная одеялом, а Наина смотрела на убегающую дорогу и думала о том, как ей поступить дальше. Найти в городе семью Говоровых можно было обратившись в полицейский участок, а еще проще оставить ребенка в том же участке и вернуться домой. Теперь перед девушкой стоял сложный выбор. Ведь если она не захочет отдать ребенка настоящей матери, тогда пойдет против Бога и возьмет грех на душу, и все ее моления и исповеди затмит этот поступок. Дорога была неблизкая и надо было сделать выбор. Но случилось непредвиденное, Аксинья начала вдруг кашлять, и вся сделалась горячей. Наина была в растерянности, она не понимала, как ей теперь поступить, но все же собралась с мыслями и попросила Николу ехать в земскую больницу. К ее удивлению, все койки здесь были заполнены, и Наину не хотели оставлять с ребенком из-за неимения мест. Тут надо добавить, что в земской больнице был один врач, и помощь ему составляли фельдшер, повитуха и няня. Условия для больных были невыносимыми, не хватало лекарств, поэтому смертность оказывалась высокой. К тому же врач должен был постоянно отлучаться на вызовы к больным.

– Да ты сама посмотри, мамаша, куда я тебя положу?!– говорил врач Наине.

– Как же я ее такую маленькую одну оставлю?!– недоумевала черничка.

– У меня сегодня выписывается больная, положу ребенка твоего на ее место, а для тебя подставлю лавку к кровати, – предложил врач,–  только придется тебе немного потрудиться на благо больницы.

– Я согласна,– сказала Наина.

Все дни, пока Аксинья была на излечении, черничка помогала убирать палаты, ухаживала за больными и непременно всякую свободную минуту забегала к своей  Аксинье. А когда у малышки дела пошли на поправку, Наина решила остаться на время в лечебнице. Для проживания ей отвели маленький закуток в помещении для персонала, здесь стояла кровать и маленькая лавка, впрочем, Наина была рада и этому. Молилась она теперь реже, но молитву носила с собой в душе. Заметив усердие девушки, врач Борис Глебович Ягодин вызвал ее в свой кабинет.

– Прошу великодушно меня извинить,– начал он, – но я даже не узнал вашего имени.

– Меня зовут Наина, а девочку Аксинья, – взволнованно сказала девушка, а сама внимательно следила за врачом, пытаясь понять, что он скажет в следующую минуту.

– У девочки прошел острый период,– продолжал доктор,– теперь только отдых. За вами приедут родные?

– Нет, за нами никто не приедет,– тихо сказала Наина.

– Позвольте узнать, а по какой причине не приедут? – спросил Ягодин.

– Одна я в городе, нет здесь у нас никого,– вздохнув, ответила девушка.

– Стало быть вы деревенская? – расспрашивал врач.

– Да, я деревенская, но я туда никогда не вернусь! – решительно сказала Наина.

– Отчего же так? – поинтересовался Ягодин,– обидели вас в деревне?

– Я решила отказаться от прошлой жизни,– продолжала девушка,– мне хочется жить в городе.

– Куда же вы теперь пойдете? – все еще расспрашивал Наину врач.

– Я и сама не знаю,– растерянно ответила девушка.

– Такое дело не годится, – серьезно сказал Борис Глебович,– я смею заметить, что работаете вы исправно…

– Я совершенно никого не знаю в городе,– поникшим голосом сказала Наина.

– Но у вас девочка, ей нужно питание, ее надо одевать, как же так?! – убеждал девушку Ягодин.

– Я постараюсь сама справиться со своей бедой,– вдруг решительно ответила Наина.

– Смею вас заверить, что сделать это вам будет весьма трудно, – предостерег Ягодин. – У вас нет рекомендации, и вы не сможете устроиться горничной в дом господ. Позвольте полюбопытствовать, а документы у вас на себя и ребенка имеются?

– На себя документы имею, а на ребенка пока не успела сделать, мы деревенские, – оправдывалась Наина. Как же ей было неловко в эти минуты, ведь сейчас она обманывала человека, который помог ей в трудную минуту. В ней, словно расщепленное надвое дерево от удара молнии, боролись между собой за существование справедливость и самозащита. Да, она могла сказать правду и отдать ребенка, которого удерживает у себя, но что-то мешало ей это сделать. Наина не до конца понимала последствия поступка, который она совершила. С одной стороны ей думалось, что она вернет ребенка, и все ей простится, но с другой – осуждение и каторга. Однако больше всего девушку тревожило то, что она пошла против Бога, найдя себе оправдание. И не зарождающееся ли в ней чувство материнства было всему причиной?! Но как она могла знать о нем, если не вынашивала ребенка, не испытала мук при рождении младенца. Все перемешалось в голове Наины, однако чувство вины не покидало ее.