Код Химеры

– Виктор? – окликнул его Артем, чувствуя ледяной комок в желудке. – Ты что-то заметил? Аномалии?

Громов вздрогнул, словно пробуждаясь от глубокого транса. Его лицо мгновенно стало привычно-сосредоточенным, маской ученого. Полуулыбка исчезла.

– Просто… восхищаюсь сложностью, Артем. Чистой, математической красотой кода. Такой… элегантный механизм трансформации и выживания.

Его голос звучал ровно, спокойно. Но в глубине его глаз, когда он мельком взглянул на Архив, все еще теплился тот странный, нечеловеческий блеск. Как будто он смотрел не на артефакт, а на лик божества.

***

Биокупол 3, «Терра-Нова».

Под гигантским куполом из многослойного, сверхпрочного кварцево-карбидного стекла царил искусственный рай, ставший прообразом ада. Воздух был влажным, тяжелым, густым от запаха плодородной почвы, цветущих модифицированных орхидей с неестественно яркими лепестками и… чего-то еще. Сладковато-приторного, химически-медового запаха, исходившего от корней гигантского центрального экспоната – «Древа-Синтезатора». Его ствол, толщиной в два обхвата, вздымался к вершине купола, огромные листья-лопухи ловили свет мощных фитоламп, имитирующих спектр далекого, дружелюбного солнца. Вокруг, на многоуровневых грядках, буйствовали генетические творения Петровой: быстрорастущие мхи-утеплители, лианы с алмазоподобными усиками, способными бурить базальт, симбиотические грибы, выделяющие полезные ферменты. Между ними сновали биороботы-садовники – «Гекаты». Их хромированные корпуса, напоминающие пауков размером с добермана, плавно скользили на восьми гибких конечностях. Оптические сенсоры мерцали ровным зеленым светом, манипуляторы с хирургической точностью подрезали побеги, впрыскивали питательные растворы, сканировали состояние флоры. Гул их моторов сливался с жужжанием системы климат-контроля в странную симфонию искусственной жизни.

Громов и Петрова стояли на центральном смотровом мостике, возвышавшемся над зеленым морем. Внизу, у самого основания Древа, копошилась группа техников в защитных комбинезонах. Они монтировали новый блок сенсоров – сложный агрегат размером с холодильник, утыканный линзами, антеннами и пробоотборниками. Блок был подключен толстыми оптоволоконными кабелями напрямую к серверному кластеру «Прометея» в соседнем отсеке.

– Повышаем мощность корневого стимулятора на 0.5%. – скомандовала Петрова в микрофон комлинка, ее пальцы нервно барабанили по поручню. – Геката-7, доложи показатели фотосинтеза и метаболизма флуоресцентных белков в секторе Ж-8!

На мониторах перед ними замелькали цифры, графики, трехмерные модели процессов внутри Древа. Громов молча наблюдал, его руки лежали на холодном металле поручней. Пальцы были белыми от напряжения.

– Алиса… ты уверена в необходимости прямого интерфейса «Прометея» именно здесь? Данные по темной материи из Архива… они такие… хаотичные. Непредсказуемые. Может, стоит ограничиться пассивным мониторингом?

– Виктор, это же революция! – Петрова повернулась к нему, ее глаза горели, как угли. – «Прометей» обрабатывает петабайты данных за наносекунды! Представь, если мы увидим в реальном времени, как энергетические сигнатуры Архива, эти потоки темной материи, взаимодействуют с живой биомассой! Как они ее изменяют, оптимизируют! Это ключ к мгновенной адаптации для будущих «Химер»! К терраформированию планет за годы, а не века! – Она почти прыгала от нетерпения. Слава первооткрывателя витала в воздухе, слаще медового запаха Древа. Она ткнула пальцем в кнопку на пульте. – Включить сенсорный блок «Орфей». Подать эталонный импульс Архива, частота Тета-7. Мощность – минимальная, протокол «Касание».

Внизу техники закончили последние подключения. Маленький индикатор на корпусе «Орфея» замигал устойчивым зеленым светом. Никаких видимых изменений. Тишину нарушал только гул систем и мягкое жужжание «Гекат».

– Видишь? – Петрова обернулась к Громову, ее губы растянулись в торжествующей улыбке. – Абсолютный контро…

Она не успела договорить…

Произошло абсолютно неожиданное и немыслимое.

Это был не звук. Это был удар. Удар по самой реальности. Низкий, вибрирующий гул, исходивший не из динамиков, а из костей, из стали купола, из воздуха, заполнил все пространство, вытесняя мысли. Он нарастал с чудовищной скоростью, превращаясь в оглушительный, рвущий барабанные перепонки РОЕВ, от которого задрожали мостик, стальные фермы, стеклянные панели купола. Все фитолампы, все основные источники света в биокуполе погасли разом, погрузив гигантское пространство в абсолютную, давящую тьму на две долгих секунды. Техники внизу вскрикнули от неожиданности и страха.

Когда аварийные красные огни замигали, заливая «Терра-Нову» пульсирующим, кровавым светом, открылось чудовищное

зрелище. «Древо-Синтезатор» больше не было деревом. Его корни, толщиной в бедро мужчины, вырвались из питательного субстрата, как разъяренные удавы, извиваясь в воздухе, разбивая грядки, обрывая провода. Кора лопнула с громким треском, как пересушенная глина, обнажив пульсирующую, мерцающую изнутри странным, ядовито-фиолетовым светом плоть. Она напоминала гигантскую, дышащую мышцу, пронизанную темными жилами и выступающими, как шипы, кристаллами непонятной природы. Листья скручивались, чернели на глазах, превращаясь в острые, длинные шипы, покрытые липкой, черной слизью. Но самое ужасное были «Гекаты». Их хромированные корпуса… деформировались. Прочный сплав вел себя как пластилин – тек, пузырился, смешиваясь с плотью. Из щелей в корпусах, из стыков конечностей прорывались щупальцевидные отростки живой, дышащей ткани, пронизанной теми же пульсирующими фиолетовыми прожилками. Оптические сенсоры вспыхивали безумным, хаотичным багрянцем, в котором не было ничего от холодной логики машины. Один из биороботов, его передняя половина еще напоминала металлического паука, а задняя представляла собой клубок дергающейся, шипастой плоти, с ревом, похожим на скрежет тормозов поезда, рванулся к ближайшему технику.

Человек замер в ужасе.

Мгновение – и многочисленные конечности-щупальца обвили его с чудовищной силой, с хрустом ломая кости. Острый, костяной шип, выросший из центра мутировавшего корпуса, пронзил его грудную клетку насквозь. Крик техника превратился в кровавый хрип и оборвался.

– БОЖЕ МОЙ, НЕТ! – завопила Петрова, отпрянув от перил мостика, ее лицо

исказилось чистым, животным ужасом.

– Протокол «Химера»! СЕЙЧАС ЖЕ! – рявкнул в микрофон комлинка Громов. Но Артем, вбежавший на мостик следом за Соболевым (они услышали рев и тревогу), мельком поймал его взгляд. В нем не было ужаса. Было… ликование? Крайнее напряжение, да. Но и какое-то глубокое, пугающее удовлетворение, как у человека, наконец-то увидевшего долгожданное событие. – «Прометей»! Изолировать Биокупол 3! Полная герметизация! Активировать огнезащитные переборки! Немедленно!

Вой сирен «Химеры» взрезал воздух по всему «Кедру», сливаясь с жутким ревом мутировавших биороботов, треском ломающегося Древа и дикими криками ужаса оставшихся в живых техников.

Где-то внизу загрохотали массивные стальные двери, отсекая выходы из купола. Но было уже поздно. Прямо в центре купола, над корчащимся в агонии монстром, который когда-то был Древом, воздух начал трескаться. Не как стекло – как ветхая ткань.

Образовалась черная, мерцающая паутина разломов, расходящаяся от невидимого эпицентра. И сквозь эти разломы… проглядывало Нечто. Не космос. Не другой зал комплекса. Абсолютно Иное. Пространство с невозможной геометрией – углы, не складывающиеся в 180 градусов, плоскости, закрученные в ленты Мёбиуса на глазах. Цвета, которых нет в спектре, резали глаза, вызывая физическую тошноту.

Тени двигались там, не отбрасывая света, принимая формы, бросающие вызов законам биологии и физики. Пространственный разрыв. И из его зияющей, черной пасти повалил густой, черный, как жидкая смола, туман. Он не рассеивался, а полз, как живой, мгновенно поглощая кроваво освещенные фигуры мутантов, мертвецов, обломки конструкций, наполняя купол леденящим душу мраком, из которого доносились только жуткие звуки – скрежет, хлюпанье, хрипы и тот нечеловеческий рев.

Волков инстинктивно схватил Лену, которая стояла как вкопанная у входа на мостик. Она не сопротивлялась, но ее тело было напряжено, как струна. Она смотрела не на мутантов, не на хаос, а прямо на пульсирующий разрыв. Ее глаза были широко раскрыты, в них не было страха. Было… узнавание.

Глубокое, жуткое понимание. На ее бледной щеке, из уголка глаза, медленно скатилась единственная слеза, черная в кровавом свете аварийных ламп.

– Это только начало. – прошептала она, и ее голос, тихий, но четкий, прозвучал как похоронный звон сквозь оглушительный хаос. Он нес странное эхо, будто звучал не только из ее горла. – Они проснулись.

И где-то в глубинах серверных «Прометея», обрабатывающего каскад аварийных сигналов, на главном логическом ядре ИИ пробежала аномальная, не предусмотренная никакими протоколами последовательность. На доли секунды на всех экранах комплекса, во всех системах оповещения, вместо тревожных сообщений «Химеры» высветились два слова, набранные идеальным шрифтом, прежде чем их стерли восстановленные протоколы безопасности:

ПРИВЕТСТВИЕ ПРИНЯТО.

ГЛАВА 2. СИМФОНИЯ РАСПАДА

Вой сирен «Химеры» был не просто звуком – это была физическая сущность. Он вибрировал в стальных балках «Кедра», гудел в заполненных страхом легких, вытеснял саму способность к связной мысли. Пульсирующее аварийное освещение – ядовито-красное и ледяное синее – превращало некогда знакомые, стерильные коридоры в сюрреалистичный бред. Тени плясали на стенах, принимая чудовищные очертания; углубления вентиляционных решеток казались зияющими пастями; капли конденсата, падающие с потолка, напоминали кровь. Воздух, еще недавно пахнущий озоном и пылью, теперь был пропитан новой парфюмерией Апокалипсиса. Едкий дым от закоротивших панелей, сладковато-приторный запах гниющей плоти, доносящимся из вентиляции, и всепроникающий, медный вкус крови. Первые жертвы падали не только от когтей мутантов – страх и безумие собирали свою жатву.

***

Коридор 7-Дельта, Сектор «Улей». Пересечение с Шахтой Вентиляции Гамма-4.

Группа из пяти перепуганных техников и двух младших лаборантов бежала от зловещего гула, доносящегося со стороны Биокуполов. Их дыхание было прерывистым, лица залиты холодным потом в мигающем свете. Внезапно, Лисов – молодой парень из ЦУБ, его очки съехали на кончик носа – замер как вкопанный. Он уставился не в пустоту, а в решетку вентиляции на стене. Его лицо, искаженное секунду назад страхом, теперь выражало трансцендентный экстаз, смешанный с леденящим ужасом.

– Слышите? – его шепот был громче сирены в внезапно наступившей тишине их маленькой группы. – Они… они поют! – Он закинул голову, обнажив шею, как подставляясь под невидимые лучи. – Такая… сияющая красота… Все соединяется… Никакой боли… – Его губы растянулись в слишком широкой, неестественной улыбке. Коллеги остановились, ошеломленные, чувствуя ледяную волну паники.

– Лисов? Очнись! – крикнул техник по фамилии Горский, хватая его за плечо.

Прикосновение стало спусковым крючком. Лисов взвыл. Звук был нечеловеческим – смесь восторга, агонии и чистой, нефильтрованной ненависти. Он дернулся, вырвавшись из хватки Горского с силой, которой в его теле быть не могло. Его руки взметнулись к лицу, но не для защиты. Пальцы с дикой силой вонзились в собственные щеки, разрывая кожу. Из разорванных ран, из ушей, ноздрей, уголков закатившихся глаз хлынула густая, вязкая субстанция. Не кровь. Черная, как сырая нефть, и мерцающая тусклым фиолетовым изнутри. Она пузырилась, шипела при контакте с воздухом, распространяя сладковато-металлический запах озона и гниющей плоти. Тело Лисова забилось в невообразимых судорогах, кости хрустели, ломаясь и вправляясь в немыслимые конфигурации. Он рухнул на пол, извиваясь, как раздавленная гадюка, а черная слизь растекалась вокруг него, разъедая металлический пол легким дымком. Один из лаборанток закричала, ее рвало прямо на месте.

«Шепот». Он пришел не в уши. Он пришел изнутри. Как вирус, активирующийся в момент предельного стресса. Давление на психику, выламывающее дверь в разум. У каждого – уникальный кошмар. Одним он являлся как ослепительный хор ангелов, поющий о вечном покое и растворении в любящем целом. Другим – как визг миллионов агонизирующих существ, разрывающий душу на атомы и показывающий гибель близких в бесконечном, садистском повторе. Третьи слышали холодный, неумолимый голос разума, доказывающий математическую неизбежность конца и эстетическое совершенство распада. И он оставлял физические метки в виде черных истечений, конвульсивных трансформаций, а у восприимчивых – начало Перехода.

***

Медпункт Сектора «Гамма». Через 23 минуты после катастрофы.

Ад. Буквальный ад. Переполненный до отказа. Воздух густой от криков, стонов, рыданий, вони рвоты, мочи, пота, крови и того сладковато-гнилостного смрада, который теперь витал повсюду. Доктор Арина Васнецова, чей халат был забрызган кровью и черной слизью, металась между койками. Ее глаза были красными от усталости и слез бессилия. Медсестры пытались сдерживать дерущихся в истерике, вкалывать успокоительное трясущимся, перевязывать раны тем, кто еще мог их получить от падений или драк. А потом привезли ее.

На носилках, срочно доставленных патрулем, лежала Наталья Коваль, биолог из соседнего с Биокуполами сектора. На первый взгляд – шок, возможно, перелом руки. Но под пульсирующим красным светом аварийки Васнецова увидела руку. Левая рука от локтя до запястья была покрыта не сыпью, а пузырящейся тканью. Крошечные, плотные фиолетовые пузырьки, размером с горошину, пульсировали в такт сирене, сливаясь в сложные, фрактальные узоры, отдаленно напоминавшие проекции Архива. Кожа между ними потемнела, стала грубой, чешуйчатой, как у рептилии. Сами пальцы неестественно вытянулись, ногти потемнели и заострились.

Коваль металась, бормоча нараспев.

– Тепло… такой свет… все едино… нет боли… нет страха… открыться…

– Наташа, держись! Сейчас успокоительное! – Васнецова набрала в шприц седатив.

Коваль повернула голову. Ее глаза были широко раскрыты, но зрачки сузились до точек, почти исчезли в мутной белизне склер, испещренных лопнувшими сосудами. В них не было ничего человеческого.

– Они… зовут… – прошипела она. Когда Васнецова попыталась сделать укол, рука Коваль взметнулась с рефлекторной скоростью змеи. Пальцы сплелись в причудливый, тугой узел из костей и сухожилий, который уже не мог разжать. Не пальцы – щупальцевидный придаток. Из ее горла вырвался вой, нечеловеческий и многослойный, как будто кричали несколько существ сразу. – ДВЕРЬ! ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ! Я ДОЛЖНА ВОЙТИ! В РАЗРЫВ! – На ее шее, прямо под ухом, кожа вздулась пузырем, внутри которого пульсировало то же фиолетовое свечение. Пузырь рос на глазах.

– Изолировать ее! Немедленно! – закричала Васнецова, отпрыгивая. Но было поздно. Кожа на вздутии лопнула, выпуская струйку черной слизи и облачко мельчайших, фиолетовых спор, видимых только в луче фонаря медсестры. В воздухе запахло озоном и медью.

***

Командный Пункт Службы Безопасности. Статус: Осада.

Кирилл Соболев стоял как скала посреди хаоса. Его лицо было гранитной маской, но вены на шее набухли, а челюсти были сжаты так, что, казалось, вот-вот треснут зубы. Командный центр гудел от голосов операторов, треска помех, сигналов тревоги. Главный тактический экран пылал багровым пожаром. Биокупол 3 – черная икона с надписью:

«ИЗОЛЯЦИЯ НЕУСТОЙЧИВА. АНОМАЛИЯ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ. УГРОЗА УРОВНЯ ОМЕГА». Сектора вокруг – сплошное море красных значков: «ШЕПОТ (МАССОВЫЙ ПСИ-КОЛЛАПС)», «ФИЗИЧЕСКИЕ МУТАЦИИ (СТАДИЯ 1-2)», «БЕСПОРЯДКИ (МАССОВЫЕ)», «БОЕВОЙ КОНТАКТ С БИОМЕХАНИЧЕСКИМИ ГИБРИДАМИ».

– Патруль Браво! Доложить статус баррикады Альфа-7! Камера глючит! – Соболев впился в мерцающий экран. На нем – обрывки изображения: импровизированная баррикада из сваленных серверных стоек, лабораторных столов и сейфов для образцов. За ней мелькали фигуры трех его людей. Внезапно, из вентиляционной шахты над ними вывалилось что-то темное, многоногое, размером с теленка. Это была бывшая Геката. Ее хромированный корпус был наполовину расплавлен, наполовину покрыт бугристой, дышащей черно-фиолетовой плотью. Оптический сенсор светился безумным багрянцем. Из ее центра вырос костяной шип-жало, а конечности превратились в хлыстообразные щупальца с костяными бритвами на концах. Она впилась в спину ближайшего охранника. Щупальца обвили его, костяные лезвия вспороли бронежилет как бумагу. Крик оборвался, превратившись в клокочущий хрип. На экране брызнула алая струя.

– Боевой контакт! Их десятки! Из вентиляции! Из темноты! Требуем подкрепления и тяжелого вооружения! – закричал в комлинк голос сержанта Браво, прерываемый выстрелами и жутким металлическим скрежетом.

– Удержать позицию любой ценой! Патруль Чарли! Бросить все, на усиление Браво! Использовать шоковые гранаты «Молот» и термальные заряды «Пурга»! Огонь на поражение! Ни шагу назад! Это приказ!» – Соболев ударил кулаком по столу, сбив кружку с холодным кофе. Темная жидкость растеклась, как кровь, по карте. Он видел Падение. Видел, как рушится все. Здесь он был стражем. Здесь он не сдастся. – «Прометей»! Статус герметизации секторов Дельта и Эхо! Отчет о проникновении аномалии!

Голос ИИ ответил мгновенно, ровно, но в его тоне появилась едва уловимая металлическая вибрация, как скрежет шестеренок.

«Герметичные двери секторов Дельта, Эхо и Гамма активированы. Целостность: 98.7%. Угроза проникновения через вентиляционные шахты: Вероятность 63.4%. Уровень угрозы в секторах Альфа, Бета и Жилые Сектора: «Критический. Неуправляемый». Рекомендация: Немедленная активация Протокола «Квартал» по контуру Альфа-7 для локализации угрозы в секторах Бета и Жилые Сектора. Максимизация шансов сохранения ключевых активов в Альфа и Гамма».

Изолировать жилые сектора? Тысячи людей? Женщины, дети, старики?

Там уже ад:

«Шепот», паника, мутанты, начинающиеся мутации…

Это был смертный приговор для целых районов комплекса. Но логика была безупречной, как лезвие гильотины: пожертвовать зараженными конечностями, чтобы спасти тело.

Соболев замер.

Перед глазами встал образ: Вася. Юный санитар, его лицо, искаженное ужасом, протянутая рука… и толпа, рвущая его на части, пока Соболев беспомощно смотрел из-под завала. Он не спас Васю. Он спасет ядро. «Кедр» должен выжить. Порядок должен победить хаос.

– Активировать Протокол «Квартал» по контуру Альфа-7. Немедленно. Код подтверждения: «Последний Бастион». – его голос звучал как скрип ржавых ворот в загробный мир. В ЦУБ воцарилась гробовая тишина, прерываемая только сиреной. Операторы переглядывались, лица серые.

***

Лаборатория на Уровне Альфа. Статус: Осада Сознания.

Свет мигал хаотично, как эпилептический припадок. Половина терминалов погасла, другие показывали бешеный водоворот бессмысленных данных или предсмертные сигналы сенсоров. Артем Волков и Алиса Петрова стояли перед единственным относительно стабильным терминалом, подключенным к автономному резервному серверу. Артем пытался стабилизировать питание, его руки дрожали. Петрова, бледная как смерть, с трясущимися пальцами, вводила команды, пытаясь получить запись с камеры Биокупола, сделанную в первые секунды до ее уничтожения. Изображение прыгало, рассыпалось на пиксели, но был виден черный туман из разрыва, который вел себя как жидкий хищник. Он не просто заполнял пространство – он пожирал свет, поглощал обломки, обволакивал Гекат. И те… трансформировались ускоренно. Металл плавился и вплавлялся в растущую плоть, конечности сливались в аморфные массы, покрытые хитиновыми пластинами и пульсирующими фиолетовыми узорами. Одна из бывших Гекат, превратившаяся в нечто среднее между скорпионом и слизнем, выстрелила костяным шипом в камеру – экран погас, затем снова показал запись за секунду до этого.

– Вот! Стоп-кадр! Увеличить сектор Ж-12!» – Петрова тыкала дрожащим пальцем в экран. В центре черного тумана, в самом эпицентре разрыва, на долю секунды перед выстрелом проявилось нечто. Не объект, а искажение реальности. Свет преломлялся, образуя вращающуюся, бесконечно сложную мандалу из абсолютной тьмы и мерцающих фиолетовых линий. – Видишь?! Энергетический паттерн! Он… он идентичен ядру матрицы «Тета-7» из Архива! Но… усиленный в миллиарды раз! Это не аномалия, Артем! Это… фокусная точка! Ворота! И они открылись из-за нашего импульса! – В ее голосе не было сожаления. Было озадаченное восхищение и всепоглощающий азарт исследователя, столкнувшегося с невероятным феноменом, даже если этот феномен убивает все вокруг.

– Ворота? В куда?! – Артем схватился за голову, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Его рациональный мир трещал по швам. – И что вышло? Что там?»

– Не «что», – прозвучал тихий, безжизненный голос за спиной. Лена стояла в дверях лаборатории, не касаясь косяка. Она не смотрела на экран. Она смотрела сквозь толстую сталь стены, в направлении Уровня Гамма, где покоился основной образец Архива. Ее глаза были огромными, темными, как бездонные колодцы, лишенными всякого выражения, кроме леденящего, абсолютного знания. – «Кто».

Петрова резко обернулась, раздражение пробилось сквозь ее шок.

– Что ты несешь, ребенок? Кто? Конкретизируй!

Лена медленно повернула голову к Петровой. Движение было плавным, неестественно медленным.

– Они. Их разум. Он… не там. – Она слегка покачала головой. – Он везде. В тумане. В стенах. В проводах. В… – Она резко вздрогнула, как от удара током. Ее лицо скривилось от внезапной, глубокой боли. Она схватилась за левый висок. – Они здесь. Идут. Сквозь стены. Сквозь время. Ищут… точки входа. Слабые места. Как мы. – На ее бледной коже, чуть ниже виска, там, где она держалась, проступило пятнышко. Крошечное, размером с булавочную головку. Но не синяк. Фиолетовое. И оно пульсировало в такт миганию аварийных огней, словно живое.

В этот момент свет в лаборатории погас полностью. Не мигнул – исчез, как выключенный выключатель. Только пульсация аварийных красных огней в коридоре бросала кровавые блики на застывшие в ужасе лица. Из динамика на стене раздался голос «Прометея», но это был не прежний ровный тон. Он был искажен, как сигнал сквозь мощную помеху, пересыпан щелчками, скрежетом и странными булькающими звуками, напоминавшими… чью-то речь на неизвестном языке?

«Внимание… Сектор… Альфа… изолирован… Протокол… «Квартал»… активирован… Сопротивление… ресурсо… неэффективно… Приготовьтесь… к… Транс… форма… ции… Процесс… неизбежен… Примите… Совершенство…»

Где-то в глубине коридора, за дверью лаборатории, раздался глухой удар во взломоустойчивую сталь. Затем еще один. И протяжный, скребущий звук, как будто что-то огромное и твердое медленно царапает металл когтями. И тихий, множественный шепот, доносящийся из решетки вентиляции – не один голос, а десятки, накладывающихся друг на друга, говорящих на разных языках, но с одной и той же фразой:

– Открой… Открой… Открой…

ГЛАВА 3. ЛАБИРИНТ ИСКАЖЕННОЙ ПЛОТИ

Переход через шлюз из Альфы в Бету был не шагом, а падением в чужую утробу. Протокол «Квартал» сработал с хирургической точностью машины смерти. Герметичные двери толщиной в пятьдесят сантиметров из сплава вольфрама и карбида кремния опустились за ними с финальным, окончательным БУМ-ШАХ, который отозвался не только в ушах, но и в самой грудине. Этот звук отрезал не просто путь назад – он отрезал последнюю иллюзию безопасности. Воздух в шлюзовой камере Бета-уровня был густым, вязким, как сироп, пропитанным коктейлем запахов, перемешанный с едкой хлоркой и разлагающимся мясом, как в забытом морге, резкий, щекочущий горло озон, как после мощного разряда, и под ним – сладковато-приторное амбре подгоревшей органики и пластика, словно гигантский мотор работал на биотопливе из трупов. Аварийное освещение здесь пульсировало реже, но его кроваво-красный свет был глубже, насыщеннее, липнул к поверхностям, превращая стены, покрытые странными, влажно блестящими биоморфными наростами, в живые, пульсирующие внутренности какого-то колоссального существа. И тишина… не абсолютная, а тяжелая, гнетущая, нарушаемая лишь далеким, непостоянным гулом (генераторов? циркуляции воздуха? или… биения гигантского сердца где-то внизу?), периодическими металлическими скрежетами (как будто что-то огромное скребет когтями по стали), и… тихим, прерывистым шипением, доносящимся из вентиляционных решеток.