Когда рухнул наш мир

Если будет война – я готова.

Возвращаюсь в спальню. Андрей застегивает чемодан.

– Где буду жить?

– В гостинице. Или у мамы. Не мое дело.

– А деньги?

– Твоя зарплата будет перечисляться на карту до тех пор, пока мы не разделим бизнес. Этого хватит на съемную квартиру.

Он берет чемодан, идет к двери. На пороге останавливается:

– Двадцать лет, Настя. Неужели это ничего не значит?

Я смотрю на него – на этого мужчину, который обманывал меня восемь месяцев. Который привел любовницу в нашу кровать. Который считал, что я буду терпеть все ради статуса.

– Значило. Прошедшее время.

Дверь закрывается.

Я остаюсь одна в квартире, которая больше не семейная. Иду на кухню, ставлю чайник. Руки не дрожат, дыхание ровное. Удивительно – я думала, будет больнее.

Но боли нет. Есть только ясность и странное чувство освобождения.

Телефон звонит. Папа.

– Настя, как дела?

– Папа, – говорю я, и вдруг голос дрожит. – Можно к тебе приехать?

– Конечно. Что случилось?

– Расскажу при встрече.

– Еду за тобой.

– Не надо, я сама. Только… папа?

– Да?

– Помнишь, ты говорил, что я в тебя пошла? Что у меня стальной характер?

Пауза.

– Помню. А что?

– Сегодня я это проверила. Оказалось – да.

Еще одна пауза. Потом папин голос, теплый и гордый:

– Молодец, дочка. Жду.

Кладу трубку, иду собирать сумку. Но руки вдруг начинают дрожать. Реакция приходит с опозданием – тело наконец понимает, что произошло.

Сажусь на диван, обхватываю колени руками. Двадцать лет. Половина жизни. Как можно просто взять и перечеркнуть половину жизни?

Но ведь именно это сделал Андрей, когда привел сюда другую женщину.

Телефон пищит. Сообщение от сына: «Мам, можем сегодня не ночевать дома? У Макса новая приставка, очень классная!»

Отвечаю: «Конечно, сынок. Развлекайтесь.»

Хорошо, что детей нет дома. Им не нужно видеть, как рушится их мир. Пока не нужно. Хотя они уже чувствуют – последние месяцы часто спрашивали, почему мы с папой мало разговариваем. Дети всегда чувствуют ложь первыми.

Еще одно сообщение, от дочери: «Мама, мы с Катей идем в кино. Папа разрешил. Придем поздно.»

Папа разрешил. Интересно, когда он успел с ними поговорить? До встречи с любовницей или после?

Набираю номер Сергея Павловича— своего адвоката по корпоративным делам.

– Сергей Павлович, это Анастасия Покровская. Мне нужна консультация по семейному праву.

– Анастасия Викторовна? – Удивление в голосе. – Конечно, но семейное право не моя специализация. Могу порекомендовать коллегу.

– Нужен лучший адвокат по разводам в Москве. Дело сложное, с разделом бизнеса.

Пауза.

– Понял. Дам контакты Елены Петровны Власовой. Она ведет дела крупных предпринимателей. Жесткая, но справедливая.

– Спасибо. Скиньте номер.

– Анастасия Викторовна, а можно поинтересоваться…

– Завтра все узнаете. Это касается и наших корпоративных договоров.

Записываю номер адвоката. Завтра же позвоню. А пока…

Иду в детскую сына, открываю шкаф. На верхней полке стоит коробка с семейными фотографиями – те, что не поместились в рамки. Достаю, открываю.

Вот мы с Андреем в загсе. Мне восемнадцать, ему девятнадцать. Я в белом платье, которое шила мама. Он в арендованном костюме. Оба счастливые, влюбленные, уверенные, что это навсегда.

Вот первая квартира – крошечная однушка, которую снимали на папины деньги. Андрей обнимает меня на фоне старого холодильника. Я беременная первым ребенком, но еще не показывается.

Вот рождение сына. Андрей держит сверток в роддоме, смотрит на него как на чудо. Тогда он был хорошим отцом. Когда это изменилось?

Вот открытие первого агентства. Мы режем красную ленточку, улыбаемся фотографу. За кадром остались бессонные ночи, когда я готовила документы, изучала рынок, искала клиентов. Андрей тогда «налаживал связи» в ресторанах.

Листаю дальше. Рождение дочери. Покупка квартиры. Отпуска, дни рождения, юбилеи. Жизнь семьи, которая казалась счастливой.

Когда я перестала быть для него женщиной и стала только деловым партнером? Когда он решил, что я ему должна, а он мне – нет?

Закрываю коробку, ставлю обратно. Эти фотографии теперь как документы из прошлой жизни. Интересные, но уже не актуальные.

Звонит телефон. Папа.

– Настя, я в пути. Что тебе нужно взять с собой?

– Немного. Вещи на пару дней, документы.

– А Андрей где?

– Съехал.

Молчание.

– Папа, ты же не будешь спрашивать, в чем дело?

– Не буду. Если захочешь – расскажешь сама. Но могу сказать одно – что бы ни случилось, ты приняла правильное решение.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю тебя. Ты не из тех, кто принимает решения сгоряча. Если дошло до разрыва – значит, другого выхода не было.

Слезы наконец приходят. Тихие, без рыданий. Просто текут по щекам, пока я слушаю голос единственного мужчины, который никогда меня не предавал.

– Папа, мне страшно.

– Знаю, дочка. Но помнишь, что я тебе говорил, когда ты боялась идти в первый класс?

– «Храбрость – это не отсутствие страха, а действие вопреки страху».

– Правильно. Ты уже проявила храбрость. Остальное – дело техники.

– А если я ошибаюсь? Если нужно было попытаться сохранить семью?

– Настя, – голос становится жестким. – Семью сохраняют двое. Если один решил ее разрушить, второй может только с достоинством принять реальность.

Он прав. Семья умерла не сегодня. Сегодня я просто признала смерть.

– Еду к тебе, – говорю я. – Спасибо, папа.

– За что?

– За то, что научил меня не сдаваться. И за то, что всегда будешь на моей стороне.

– Всегда, дочка. Всегда.

Собираю сумку – документы, ноутбук, одежда на несколько дней. Последний раз оглядываю квартиру. Мой дом. Завтра здесь начнется новая жизнь.

Выключаю свет, запираю дверь. В лифте смотрю на свое отражение в зеркале. Лицо спокойное, глаза сухие. Двадцать лет закончились, но я не закончилась.

Я только начинаюсь.

Завтра будет новый день. Первый день новой жизни.

Но сначала – к папе. К человеку, который научил меня не сдаваться.

Выхожу из подъезда под первым снегом октября. Даже погода отмечает перемены.

Двадцать лет закончились. Начинается что-то другое.

Глава 5

Андрей

Сижу в машине возле подъезда, сжимаю руль до белых костяшек. Чемодан на заднем сиденье, как приговор. Двадцать лет жизни умещаются в один чемодан.

Как это произошло? Еще час назад у меня была жена, дом, стабильность. Теперь… Теперь у меня есть гостиничный номер и зарплата, которую мне милостиво будет выплачивать собственная жена.

Бывшая жена.

Руки дрожат, когда достаю телефон. Набираю маму.

– Андрей? – Голос встревоженный. – Что случилось? Ты же к Милане ехал.

К Милане. Боже, как наивно это звучит теперь. Я думал, что контролирую ситуацию. Что могу жить в двух мирах – семейном и… другом. Оказалось, что я вообще ничего не контролирую.

– Мам, – голос ломается. – Она все узнала.

– Кто узнала? О чем?

– Анастасия. Про Милану. Она… она нас застала.

Тишина на том конце. Потом тяжелый вздох.

– Ну наконец-то! – Мама почти радуется. – Я же говорила, что рано или поздно она покажет свое истинное лицо. Что она сказала?

– Выгнала меня из дома. – Слова застревают в горле. – Сказала, что подаст на развод.

– И правильно сделала! – Мама явно довольна. – Теперь ты увидишь, какая она на самом деле. Хватка у нее, ой хватка.

– Мам, ты не понимаешь. Я остался ни с чем. Квартира на ней, бизнес тоже в основном на ней…

– Что значит «на ней»? – Голос становится острым.

– Оказывается, юридически мне принадлежит только двадцать процентов агентств. Остальное – ее доля.

Молчание. Долгое, тяжелое молчание.

– Андрей, – голос мамы становится ледяным. – Ты хочешь сказать, что двадцать лет работал на нее? Что она тебя просто использовала?

– Не знаю… Наверное… Стартовый капитал был от ее отца, квартира тоже подарок от тестя…

– Значит, она тебя купила! – Мама почти кричит. – Купила за папины деньги и двадцать лет держала как домашнее животное!

Странно, но эти слова приносят облегчение. Да, меня использовали. Я жертва, а не предатель. Я не виноват – виновата она, со своими деньгами и документами.

– Что мне теперь делать, мам?

– Бороться! – Голос звенит как сталь. – Думаешь, я позволю какой-то выскочке растоптать моего сына? Ни за что!

– Но у нее есть компромат…

– Какой компромат?

– Фотографии. Меня и Миланы… в постели.

– И что? – Мама фыркает. – Любой мужчина может ошибиться. Это не преступление. А вот что она творила двадцать лет – это преступление против семьи.

– Мам, я не понимаю…

– Поймешь. Сейчас поймешь. Андрей, слушай меня внимательно. Где сейчас дети?

– У друзей. До вечера.

– Отлично. Значит, у нас есть время. Ты сейчас приезжаешь ко мне. Немедленно. Будем планировать операцию по спасению семьи.

– Какую операцию?

– Андрей, тебе сорок лет, а ты все еще наивный мальчик. Думаешь, в таких делах работают только фотографии? Есть вещи посерьезнее.

– Какие?

– Дети, например. Как думаешь, что скажут суд и общественность, когда узнают, что мать выгнала отца из дома на улицу? Что разрушила семью из-за мелкой мужской слабости?

Сердце стучит быстрее. Мама права. У меня тоже есть козыри.

– Но дети на ее стороне…

– Потому что не знают правды! – Мама становится воодушевленной. – А когда узнают, что мамочка была холодной стервой, которая довела папу до измены своим равнодушием? Что она выгнала его из собственного дома без разговоров?

– Она скажет им про Милану…

– А мы скажем им про двадцать лет унижений. Про то, как она тебя контролировала, как пилила, как не давала дышать. Дети же не слепые – они видели, что в семье творится.

Да, видели. Особенно в последние годы. Анастасия и правда стала какой-то холодной, зацикленной на работе. Все время документы, планы, совещания. Когда мы в последний раз просто поговорили? Не о делах, а так, по душам?

– Мам, а если она действительно подаст на развод?

– Подаст – и что? Думаешь, я двадцать лет была юристом зря? У меня тоже есть связи. И я знаю, как в таких делах добиваться справедливости.

– А Милана?

– Что – Милана? – Голос мамы становится презрительным. – Деревенская девка, которая соблазнила женатого мужчину? Она сама виновата. Пусть ищет себе холостого.

– Но я же ее люблю…

– Любовь! – Мама смеется горько. – Андрей, тебе сорок лет, а не шестнадцать. Это не любовь, это кризис среднего возраста. Прыщавые ножки и наивность – вот что тебя привлекло.

Слова больно ранят, но в них есть доля правды. С Миланой и правда было просто. Она не требовала отчетов, не критиковала, не напоминала о обязанностях. Просто любила и восхищалась.

Но теперь…

– Приезжай, – приказывает мама. – Сейчас же. У нас много работы.

Заводжу машину, еду к маме в Марьино. По дороге звонит Милана.

– Тигр, что происходит? – Голос дрожит. – Эта женщина меня уволила! Сказала, что я нарушила трудовую дисциплину!

– Знаю, – говорю устало. – Она меня тоже выгнала из дома.

– Что? – Визг в трубке. – А как же наши планы? Ты обещал, что мы будем вместе!

Планы. Какие планы? Я обещал ей квартиру, совместную жизнь, детей. Но это было в другой реальности, где у меня есть деньги и имущество. А теперь выясняется, что я работник по найму в фирме собственной жены.

– Милана, сейчас не время для планов. Мне нужно решить юридические вопросы.

– А я что – должна на улице остаться? – Плач в голосе. – У меня съемная квартира, мне нечем платить!

– Поживи пока у подруг. Или к родителям в деревню поезжай.

– В деревню? – Голос становится истерическим. – Ты с ума сошел? Я не для того в Москву приехала, чтобы обратно в деревню ехать!

– Милана, прошу тебя, не сейчас. У меня голова кругом идет.

– А у меня что – не кругом? Из-за тебя я работу потеряла, из-за тебя меня вся Москва теперь считает разлучницей!

Кладу трубку. Не могу сейчас решать ее проблемы. У самого проблем выше крыши.

Приезжаю к маме. Тамара Борисовна встречает в халате, но на лице боевая решимость.

– Ну что, сын, добился своего? – Но говорит без упрека, почти ласково. – Садись, чай пить будем и план составлять.

Кухня у мамы маленькая, но уютная. Пахнет борщом и домом. Здесь я всегда чувствовал себя в безопасности.

– Рассказывай все по порядку, – командует мама, разливая чай. – Как она узнала, что сказала, как себя вела.

Рассказываю. Про сообщение в ресторане, про то, как Анастасия нас застала, про документы, которые она показала.

– Документы… – Мама хмурится. – Значит, она готовилась. Это не спонтанное решение.

– Получается, что нет.

– Умная стерва. – Мама качает головой с каким-то уважением. – Но не умнее меня. Андрей, а ты помнишь, что она говорила детям, когда они были маленькие?

– В смысле?

– Помнишь, как она им внушала, что папа не слишком умный? Что мама лучше разбирается в делах? Что папу нужно слушаться, но советоваться с мамой?

Помню. Анастасия действительно часто так говорила. Типа в шутку, но регулярно.

– Она их настраивала против тебя двадцать лет, – продолжает мама. – Воспитывала неуважение к отцу. Это называется психологическое насилие в семье.

– Мам, но она правда лучше разбиралась в бизнесе…

– И что? Жена должна поддерживать мужа, а не унижать его перед детьми! Должна создавать его авторитет, а не подрывать!

Да, это правда. Анастасия никогда не скрывала, что считает меня не слишком деловым человеком. Говорила детям: «Папа хороший, но в деньгах лучше маме доверять». Или: «Папа добрый, но наивный, его легко обмануть».

– А помнишь, – продолжает мама, входя в раж, – как она запрещала детям ко мне приезжать? Говорила, что у бабушки аллергия у них начинается?

– Говорила…

– Никакой аллергии не было! Она просто не хотела, чтобы дети со мной общались. Боялась, что я им правду расскажу.

– Какую правду?

– Что их мать – холодная эгоистка, которая мужа за деньги купила. Которая двадцать лет им внушала, что отец – неудачник.

Мама встает, начинает ходить по кухне.

– А теперь она их совсем против тебя настроит. Скажет, что папа – изменник, что он семью разрушил. И они ей поверят, потому что двадцать лет приучены маму слушаться.

Сердце сжимается. Дети… Я же их люблю. Неужели они теперь будут меня презирать?

– Что делать, мам?

– Опережать события. – Мама садится, смотрит в глаза. – Андрей, завтра ты идешь к детям и рассказываешь им правду. Всю правду.

– Какую правду?

– Что мама двадцать лет тебя унижала. Что ты терпел ради них. Что измена случилась, потому что дома было холодно и одиноко. Что ты их любишь и хочешь остаться их отцом.

– А если они не поверят?

– Поверят. Дети не дураки, они видели, как мама с тобой разговаривает. Вспомнят, как она тебя критиковала, как поправляла, как распоряжалась.

Мама права. Дети действительно видели. Может, они даже сочувствовали мне, просто не показывали.

– А потом что?

– А потом мы идем в суд. Но не как ответчики, а как истцы. Подаем на лишение ее родительских прав.

– За что?

– За психологическое насилие над детьми. За настраивание их против отца. За создание нездоровой обстановки в семье. У меня есть знакомый психолог, он напишет экспертизу.

– Мам, это же невозможно…

– Возможно! – Глаза мамы горят. – Тем более что у нее будет новая жизнь. Она же не станет сидеть одна. Найдет себе кого-нибудь, будет заниматься устройством личного счастья. А дети ей только мешать будут.

– Ты думаешь?

– Знаю! Такие женщины все одинаковые. Сначала используют мужчину для достижения целей, потом выбрасывают как ненужную вещь. Дети ей тоже скоро надоедят.

Телефон звонит. Милана снова.

– Не отвечай, – говорит мама. – С ней пока разговаривать не стоит.

– Почему?

– Потому что она – компромат на тебя. Пока идет война за детей, ты должен быть кристально чист. Никаких любовниц, никаких встреч. Ты – брошенный муж, который страдает от разлуки с детьми.

– А как же Милана? Она же меня любит…

– Любит? – Мама смеется. – Андрей, очнись. Она любит твои деньги и статус. А теперь у тебя нет ни того, ни другого. Посмотрим, как долго продержится ее любовь.

Слова больно ранят, но в них есть логика. Милана привыкла к ресторанам, подаркам, поездкам. А теперь я сам не знаю, где буду жить завтра.

– Что конкретно делаем?

– Завтра утром едем к детям. Ты рассказываешь им свою версию событий. Я подтверждаю как свидетель. Потом идем к адвокату – у меня есть хороший знакомый. Он специализируется на семейных делах.

– А если Анастасия покажет детям фотографии?

– Покажет – и что? Ты объяснишь, что это результат ее холодности. Что любой мужчина на твоем месте поступил бы так же. Что ты раскаиваешься и хочешь вернуться в семью.

– Хочу?

– Конечно, хочешь! – Мама стучит кулаком по столу. – Ты хочешь вернуться к детям. А она тебе не позволяет. Она использует детей как заложников.

Все звучит логично. Я действительно хочу видеть детей. И Анастасия действительно этому препятствует.

– А если она не даст нам с ними поговорить?

– Даст. Потому что у нее нет выбора. Завтра я приезжаю к ним прямо в школу. Как законная бабушка имею право общаться с внуками.

– Мам, а если ничего не получится?

Тамара Борисовна встает, подходит ко мне, кладет руки на плечи.

– Получится, сынок. Потому что я не позволю этой стерве тебя уничтожить. Двадцать лет она тебя использовала, унижала, контролировала. Хватит. Пора показать ей, что с семьей Соколовых шутки плохи.

Обнимает меня, и я чувствую себя снова маленьким мальчиком, которого мама защитит от всех обид.

– Спасибо, мам.

– Не за что. Я же твоя мать. А матери всегда защищают своих детей.

Телефон снова звонит. Милана в третий раз.

– Отключи, – советует мама. – Завтра у тебя важный день. Нужно хорошо выспаться и подготовиться к разговору с детьми.

Отключаю телефон. Мама права – завтра будет решающий день.

– А что, если она уже настроила детей против меня?

– Не успела. Времени прошло мало. Дети инерционны, им нужно время, чтобы принять новую информацию. Если мы опередим ее – у нас есть шансы.

– А ты придешь со мной?

– Конечно. Я ведь их бабушка. И у меня с внуками особые отношения, несмотря на все попытки их матери нас поссорить.

Это правда. Дети всегда радовались, когда приезжали к бабушке. Анастасия это не нравилось, она говорила, что мама их слишком балует. Но запретить общение не могла.

– Мам, а что если дети все равно выберут мать?

– Не выберут. – Голос твердый, уверенный. – Потому что мать их предаст первая. Как только найдет себе нового мужчину – а найдет быстро, такие женщины долго одни не живут – дети станут ей помехой.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю таких. Они только на вид заботливые матери. На самом деле эгоистки до мозга костей. Дети для них – способ контролировать мужчину и получать алименты.

Ложусь на раскладной диван в маминой гостиной. Первый раз за двадцать лет сплю не дома. Странное чувство – и страшное, и освобождающее одновременно.

Завтра начнется битва за детей. И я должен ее выиграть.

Потому что без детей я действительно останусь ни с чем.

Глава 6

Анастасия

Номер в отеле пах стерильностью и чужой жизнью. Анастасия сидела на краю кровати, уставившись в окно на вечернюю Москву, и впервые за двадцать лет брака не знала, что делать дальше. Телефон лежал рядом, экран погас, но она все еще видела последнее сообщение от Андрея: «Настя, давай поговорим. Я могу все объяснить».

Объяснить. Как можно объяснить то, что она видела собственными глазами? Как объяснить, что в их постели, под семейными фотографиями, он трахал девчонку, которая работает в их агентстве? Которая восемь месяцев улыбалась ей в коридорах и говорила «Анастасия Викторовна» с такой притворной почтительностью?

Она закрыла глаза и попыталась выровнять дыхание. Профессиональная привычка взяла верх – она начала анализировать номер как потенциальный объект инвестиций. Расположение удачное, центр города, но планировка устаревшая. Ванная слишком маленькая, окна выходят не на ту сторону. Ремонт нужен капитальный, окупится не раньше чем через пять лет.

Господи, она даже в состоянии эмоционального коллапса думает о недвижимости.

Слезы подступили к горлу комом, который невозможно было проглотить. Двадцать лет. Двадцать лет она строила этот дом, этот брак, эту семью. Покупала продукты, которые он любит. Помнила, что у него аллергия на орехи. Терпела его мать, которая считала ее недостойной своего драгоценного сыночка. Рожала ему детей, недосыпала с младенцами, пока он ездил на рыбалку с друзьями.

И все это время он…

Телефон завибрировал. Андрей снова. Она даже читать не стала – просто отправила в заблокированные. Пусть объясняется адвокату.

В номере стало душно. Анастасия встала, подошла к окну, попыталась его открыть, но створки были заблокированы – только щелевое проветривание. Как в тюрьме. Или в больнице, где не дают покончить с собой.

Мысль была настолько неожиданной и пугающей, что она отшатнулась от окна. Нет. Так думать нельзя. У неё есть дети, есть дело, есть… что есть? Что осталось, когда рушится мир, который ты строила два десятка лет?

Телефон снова завибрировал. На этот раз не Андрей – неизвестный номер. Она хотела сбросить, но что-то заставило ответить.

– Анастасия Викторовна? – незнакомый мужской голос, деловой, уверенный. – Меня зовут Игорь Петрович Соломатин, я частный детектив. Вы заказывали услуги наблюдения?

Ах да. Кажется, это было в прошлой жизни. Когда она еще надеялась, что ошибается.

– Доклад готов, – продолжил детектив. – Могу отправить на электронную почту или встретиться лично. Там есть… деликатные материалы.

– Пришлите на почту, – выдавила она. – Все.

– Понял. И еще… – детектив помолчал. – Извините, что лезу не в свое дело, но я двадцать лет в этой сфере работаю. Возьмите хорошего адвоката. Сразу. Не тяните.

Связь прервалась. Анастасия уставилась на телефон. Даже чужой человек понимает, что ей нужна помощь. А она сидит в гостиничном номере и анализирует инвестиционную привлекательность недвижимости.

Уведомление на почте. Отчет детектива. Фотографии, даты, время. Все разложено по полочкам, как бизнес-план. Она пролистала папку – сорок три файла. Сорок три доказательства того, что ее брак умер не сегодня. Просто сегодня она признала его смерть.

На одной из фотографий Милана выходила из подъезда их дома в восемь утра, поправляя растрепанные волосы. На другой – Андрей покупал ей цветы в том же магазине, где всегда покупал Анастасии на годовщины. Та же продавщица, те же розы.

Телефон выскользнул из рук и упал на ковер.

Тишина в номере стала оглушающей. За окном гудела Москва – миллионы людей жили своими жизнями, решали свои проблемы, радовались, огорчались, влюблялись, расставались. А она сидела в коробке из гипсокартона и не знала, как дышать дальше.

Двадцать лет назад она была другой. Молодой, амбициозной, с горящими глазами и планами на всю жизнь. Помнила, как отец говорил ей перед свадьбой: «Настенька, ты сильная. Если что – всегда можешь вернуться домой». Тогда она смеялась: какой дом, папа, я взрослая, у меня теперь своя семья.

Теперь семьи нет. Есть только разваливающиеся иллюзии и ощущение, что земля ушла из-под ног.

Она подняла телефон, нашла в контактах «Папа» и нажала вызов прежде, чем успела передумать.

Гудки. Длинные, протяжные. Может, спит уже? Половина десятого, для его возраста поздновато…

– Настя? – голос отца, встревоженный. – Что-то случилось?

И тут плотину прорвало.

– Папа… – голос предал ее, задрожал, сломался. – Папа, я… я не знаю, что делать.

Она заплакала. Впервые за весь этот кошмарный день – заплакала по-настоящему. Не сдержанно, не «взрослой женщине нельзя», а как ребенок, который упал и разбил коленку.

– Дочка, – голос отца стал мягче, но в нем появились стальные нотки. – Что случилось? Говори.

– Андрей… он… у него роман. Уже восемь месяцев. С сотрудницей нашего агентства. – Слова вываливались бессвязно, между всхлипами. – Я поймала их… у нас дома… в нашей постели…

Молчание. Долгое, тяжелое молчание, во время которого она слышала только собственное хриплое дыхание и тиканье часов на прикроватной тумбочке.

– Где ты сейчас? – спросил отец наконец.

– В отеле. Я его выгнала. Подала на развод.

– Правильно. – В голосе отца не было ни удивления, ни сожаления. Только констатация факта. – Документы забрала?