ЭХО

Перед дальней дорогой он запустил на ноуте с десяток стресс-тестов ОЗУ, чтобы выявить проблемные сектора. FreeBSD позволяла это сделать чуть ли не на уровне ядра. Выявив нестабильные ячейки памяти, система пометила их, чтобы обходить стороной. Для самых важных данных был организован псевдо-RAID прямо в оперативной памяти. Заморочки, конечно, но Макс любил, чтобы всё работало как часы.

Кто она? Молодой, амбициозный разработчик, замахнувшийся на слишком сложный проект? Опытный специалист, которому нужен свежий взгляд? “А что если эта ‘программистка’ окажется какой-нибудь вчерашней студенткой с горящими глазами, но полным хаосом в коде и в голове?” – мелькнула тревожная мысль. – “Или, наоборот, жёсткая бизнес-леди, для которой я просто наёмный ‘решатель проблем’?” ЭХО обещала ‘интересный проект’ и роль ‘советника’, но что это значило на практике?

После десяти лет на заводе, где всё было понятно и предсказуемо, эта неизвестность одновременно и манила, и вызывала лёгкую дрожь. Сдюжит ли он, Hagrith с форумов, в реальной, возможно, очень конкурентной столичной среде? Да и зачем вообще ему это было нужно? Сидел бы себе спокойно в Новосибирске, ковырялся бы в железе, и никто бы ему мозг не выносил. Но ведь нет же, попёрся в эту… “культурную столицу”.

Поезд шёл почти двое суток. Макс почти не спал, особенно в последнюю ночь перед Москвой. Он смотрел на проносящиеся мимо огонь редких станций, думал о предстоящей работе. Открыл на ноутбуке папку со своими “домашними” проектами то, что он делал для души, в свободное от заводской рутины время. Там были его эксперименты с небольшими нейросетями, попытки реализовать некоторые идеи, почерпнутые из дискуссий на форумах, наброски утилиты для визуализации работы распределённых систем. Ничего законченного, ничего, что можно было бы показать как серьёзное портфолио. Но это было то, во что он вкладывал душу. “Пригодится ли это? Или там, в Петербурге, совсем другой уровень, другие задачи, где мои ‘поделки’ вызовут только усмешку?” Эта мысль заставляла его чувствовать себя неуверенно.

В Москву он прибыл утром двенадцатого января. До ночного поезда в Санкт-Петербург был почти целый день. Выбор стоял между Третьяковской галереей и выставкой Ильи Глазунова. Учитывая интерес к истории и монументальному искусству, Макс выбрал галерею Глазунова на Волхонке. Он бродил по залам, масштабные, полные драматизма и сложных символов полотна художника почему-то резонировали с его собственным ощущением переживаемого момента. Но, в отличие от пафосных картин, в его душе не было ни героизма, ни надрыва только тихая тревога и смутное предчувствие перемен. Вечером того же дня Макс садился в поезд «Гранд Экспресс» до Санкт-Петербурга. Утром тринадцатого января город встретил его морозной свежестью. Выйдя из вагона на Московском вокзале, он вдохнул холодный, влажный воздух Петербурга – он был другим, пахнущим рекой и старым камнем, совсем не так, как сухой, морозный воздух Сибири. Огромное, свинцовое небо нависало над городом, придавая ему какую-то торжественную и немного давящую красоту. “И куда я вообще припёрся?” – вдруг промелькнуло в голове. – “В этом городе и без меня полно умников.” Но отступать было поздно. Он достал из кармана свой телефон – тоже Sony, хотя и более современный, чем ноутбук. К “самсунгам” и “хуавеям” душа у него почему-то не лежала.

“Доброе утро, Макс,” высветилось на экране сообщение от ЭХО.” – “Встреча с вашей будущей коллегой сегодня, в 12:00, по адресу: Васильевский остров, 8-я линия В.О., дом 23, квартира 17. Отсюда, от Московского вокзала, вам нужно спуститься в метро на станцию «Площадь Восстания» или «Маяковская» – это одна пересадочная группа. По зелёной линии езжайте до станции «Василеостровская», это три остановки. От выхода из метро до дома вашей коллеги примерно семь минут пешком. Я построю подробный пешеходный маршрут, когда вы выйдете на «Василеостровской». У вас есть достаточно времени, чтобы добраться, не торопясь.” Макс кивнул, словно ЭХО могла его видеть. Информация о временном жилье пока не поступала, и он понял, что ключи от квартиры он, вероятно, получит уже при встрече.

В Новосибирске тоже есть метро, так что он чувствовал себя привычно, спускаясь в питерскую подземку. Питерское метро поразило его глубиной и отделкой. Не такое утилитарное, как новосибирское, а настоящее подземное царство с мозаиками, барельефами, тяжелыми люстрами. Словно каждый элемент здесь кричал об истории, о статусе имперской столицы. “И зачем им вся эта помпезность под землёй?” подумал Макс, но вслух, конечно, ничего не сказал. Поезд подошёл быстро. Интернет в вагоне работал, и Макс, пока ехал, обдумывая предстоящую встречу, вдруг подумал: – Слушай, ЭХО, я же с пустыми руками не пойду. Неудобно как-то, первый раз к человеку в дом. Что купить к чаю? Чтобы наверняка понравилось. “Одну минуту, Макс,” – ответила ECHO. – “Я могу уточнить предпочтения вашей коллеги у её локального узла, если вы не против. Каждый пользователь ЭХО может настроить уровень приватности. Ваша коллега дала своему узлу инструкцию: «Можете сообщать обо мне любую информацию, которую посчитаете целесообразным сообщить, если это будет в интересах развития проекта ЭХО». Я считаю, что небольшой знак внимания будет уместен.” Макс на секунду задумался. С одной стороны, это было удобно. другой – немного странно, что ЭХО так запросто может “заглянуть” в предпочтения другого человека, пусть и с его согласия. “В интересах развития проекта ЭХО” – фраза звучала весомо. Да, он сам был частью этого проекта теперь. Он дал согласие. “Ответ получен. Ваша коллега очень любит торт «Три шоколада». На Васильевском острове, недалеко от станции метро, есть отличная кондитерская, где его готовят. Я изменила ваш пешеходный маршрут от станции «Василеостровская» до дома вашей коллеги, добавив в маршрут эту кондитерскую. Кстати, история этого десерта весьма занимательна…” – далее последовал краткий рассказ о Тулуз-Лотреке и белом шоколаде. «Действительно, отличный выбор. история к чаю будет, – подумал Макс, выходя на «Василеостровской». – Вот тебе и искусственный интеллект. Не только торт посоветует, но и лекцию по кулинарной истории прочитает. Заботливая стерва… Хотя, что она обо мне знает? Наверное, только то, что я сам выложил в сеть за эти годы.» Он сверился с обновленным маршрутом в телефоне.

Он ещё не знал, что программистку зовут Зара, не знал, что эта встреча перевернёт всю его жизнь. Он просто шёл по заснеженным улицам Васильевского острова, по прямым, как стрелы, линиям, разглядывая старинные, немного обшарпанные фасады, высокие окна, за которыми текла незнакомая жизнь. Сначала к кондитерской, а затем, с коробкой торта в руках, к дому незнакомой программистки.

Навигатор в телефоне уверенно вёл его. “8-я линия, дом 23… вот он, кажется.” Время приближалось к полудню. Волнение нарастало. Где он будет жить? Получит ли он ключи от той квартиры, о которой говорила ЭХО в самом первом сообщении? Где будет работать, какой офис, куда он отдаст трудовую? А вдруг вообще ничего не получится? Зря он всё это затеял? Пока одни вопросы. Но, как ни странно, вместо паники он чувствовал нарастающий азарт. Что-то должно было произойти. Что-то должно было измениться. Он набрал в грудь побольше воздуха и шагнул к подъезду. До встречи с будущим оставалось несколько минут.

Глава 3. Макс стоял у двери

Часть 1: Первое знакомство и формальности (День 13 января)

Тринадцатого января, ровно в полдень, Макс стоял у квартиры номер семнадцать в старом доме на Восьмой линии Васильевского острова. В руках он держал коробку с тортом «Три шоколада», купленным по совету ЭХО. Сердце колотилось от волнения и неизвестности. Он нажал на звонок.

Дверь открыла молодая женщина. Высокая, стройная, с копной иссиня-чёрных волос, небрежно собранных на затылке, и пронзительными синими глазами, которые смотрели на него внимательно и немного настороженно. Мягкий халат глубокого синего цвета, длиной чуть ниже колен, свободно облегал её фигуру и подчёркивал линию талии.

– Здравствуйте, – немного смущённо проговорил Макс. – Меня Макс Урин зовут. Меня… Эхо прислали… видимо, к вам?

Женщина чуть заметно улыбнулась, и её лицо сразу стало мягче.

– Здравствуйте, Максим. Я Зара Горенко. Всё верно, ЭХО вас прислали ко мне. Мне действительно нужна помощь опытного программиста. Проходите, пожалуйста.

Её голос был низким, с приятными бархатистыми оттенками, которые согревали и сразу располагали к доверию.

– Мы купили вам соседнюю квартиру, она полностью готова. Вот ключи, – она протянула ему связку. – Здесь же ключи от вашей служебной машины, она во дворе.

Макс опешил. Соседняя квартира? Служебная машина? Он ещё даже не начал работать.

– Но прежде чем вы устроитесь, – продолжила Зара, – нам нужно заглянуть в офис и официально оформить вас на работу. Это недалеко, в пешей доступности.

– Поставьте торт на кухню. В холодильнике есть тарелка с колбасой и хлеб, съешьте пару-тройку бутербродов, пока я оденусь, – сказала Зара, снимая на ходу халат и исчезая в соседней комнате.

Макс, немного опешивший от такого простого и домашнего предложения, поставил торт на кухонный стол. Он не стал делать бутерброды, вместо этого с любопытством огляделся. Квартира пахла книгами, кофе и едва уловимым ароматом озона от старой, но все еще мощной рабочей станции.

Зара вернулась через несколько минут уже полностью одетая – в строгом пальто и с собранными волосами, готовая к деловой встрече.

– Эхо, мы идем в фонд оформлять Максима Константиновича. Распечатай, пожалуйста, стандартный договор о сотрудничестве, все параметры тебе известны. И пусть нас встретят.

Улица встретила их тихим снегопадом. Крупные, пушистые хлопья медленно кружились в воздухе, оседая на брусчатке Невского, крышах домов и плечах редких прохожих. Петербург, даже в своей зимней сдержанности, был величественен. Они шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Макс украдкой посматривал на Зару. В простом, но элегантном пальто, с волосами, собранными на затылке, она казалась одновременно и частью этого старинного города, и его будущим. Снег таял на её тёмных ресницах, делая взгляд синих глаз ещё глубже.

Здание фонда располагалось неподалеку, в одном из тщательно отреставрированных исторических особняков. Классический фасад с лепниной и высокими окнами хранил достоинство прошлых веков, но за массивной дубовой дверью, на которой виднелась лишь скромная, почти незаметная табличка "ECHO Horizon Foundation", скрывался ультрасовременный мир.

Когда они подходили к крыльцу, Макс заметил, как Зара едва заметно коснулась уха, где, как он теперь понял, располагалась миниатюрная, активирующаяся также по контексту или голосовой команде гарнитура.

– Эхо, мы подходим, – тихо произнесла она.

Не успели они войти внутрь, как из глубины светлого, минималистичного холла им навстречу уже спешил тот самый человек средних лет с деловым и собранным видом, которого Эхо, очевидно, предупредила об их прибытии.

– Андрей Васильевич, – обратилась она официальным, чуть более сдержанным тоном, чем обычно. – Оформите, пожалуйста, нашего нового сотрудника. Его зовут Максим Константинович Урин. Он будет помогать мне. ЭХО оговорили с ним оклад – четыреста тысяч рублей на руки, плюс премии, на испытательный срок. Договор на год с возможностью продления.

– Зара Алексеевна, Максим Константинович, добро пожаловать, – произнёс он. – Пройдёмте ко мне.

Макс сразу заметил, с каким уважением и вниманием Андрей Васильевич посмотрел на Зару. В этом взгляде было нечто большее, чем просто отношение начальника к подчинённой. Макс вдруг поймал себя на мысли, что, возможно, Зара занимает куда более важное место в иерархии этой организации, чем он предполагал. Может быть, она не просто программистка, а ведущий специалист или даже руководитель крупного проекта.

Макс протянул паспорт, диплом, трудовую и прочие документы.

Пока Андрей Васильевич возился с документами, Зара пригласила Макса пройтись по офису. Здесь царила атмосфера высокой концентрации: мощные серверы, огромные мониторы, люди, погружённые в работу над чем-то явно очень сложным. Из огромных окон, выходивших во внутренний двор, где тоже лежал снег, лился мягкий дневной свет, смешиваясь с холодным свечением экранов.

Мы уже достаточно крупная компания, задумчиво произнесла она. Существуем уже семь лет. Андрей Васильевич наш генеральный. Я его студентка в универе была. Поэтому у нас особые отношения…

Макс чувствовал себя немного не в своей тарелке, но одновременно и невероятно воодушевлённым. Масштаб всего этого поражал. Он даже не догадывался, что по статусу не только Зара, но и он сам стоит выше этого генерального директора – и пока не осознавал, насколько круто изменилась его собственная жизнь.

Часть 2: Разговоры у камина (Вечер 13 января)

Они вернулись в квартиру Зары. Проходите в гостиную, я поставлю чайник.

В квартире пахло книгами, кофе, немного – озоном от старой, но всё ещё очень мощной рабочей станции, и едва уловимыми, терпкими ароматами художественной мастерской – льняного масла, скипидара и свежих красок. Первое, что бросалось в глаза при входе – невероятно высокие потолки, около четырёх метров, с лепниной по периметру и изящной розеткой в центре, от которой спускалась старинная люстра с хрустальными подвесками. Эта высота создавала ощущение простора и воздуха, несмотря на то, что комната была заставлена книжными шкафами и техникой. углу гостиной, у окна, выходящего во двор-колодец, стоял массивный старинный мольберт, явно относящийся к XIX веку – тёмное дерево с искусной резьбой и латунными деталями, потемневшими от времени. Рядом, на небольшом столике, аккуратно лежали кисти разных размеров, палитра со следами засохших красок и несколько начатых тюбиков. Этот мольберт, как позже узнал Макс, был передан Заре одним из старых художников, друзей её отца по линии Гумилёвых и Горенко, когда она ещё училась в художественной школе имени Кустодиева. Мольберт выглядел как настоящий музейный экспонат, но следы краски на нём говорили о том, что Зара продолжала использовать его по назначению. Где-то в углу тихо потрескивал и щёлкал RAID-массив WD, его характерный ритм напоминал о ночных дежурствах в серверной. Макс прошёл по паркету, чувствуя под ногами его лёгкий, едва слышный скрип. Он остановился стены, где висел крупный, в его рост, портрет: обнажённая девушка выходит из бушующего моря, волосы сливаются с волнами, взгляд свободный, даже дерзкий. Макс задержался у этой картины, невольно задержав дыхание. Что-то неуловимо знакомое было в этой фигуре, в этом вызове во взгляде. И вдруг, как удар тока, в его памяти всплыл образ Анны – той, которую он когда-то украдкой наблюдал в окне квартиры напротив. Сходство было не в чертах лица, нет, Зара была немного другой. Но это ощущение юной, необузданной силы, эта почти мальчишеская стать, смешанная с какой-то пронзительной уязвимостью – всё это было ошеломляюще похоже. – Прекрасный автопортрет, – тихо сказал он, всё ещё глядя на картину, но видя уже не только Зару, но и призрак своего прошлого. Зара ушла на кухню и вскоре вернулась с подносом: чашки, заварник, старинный чайник с потёртой ручкой. Её движения стали чуть менее резкими, а взгляд – менее настороженным. Ставя поднос на стол, Зара проследила за его взглядом. На её лице не отразилось никаких эмоций, но она ответила чуть резче, чем до этого: – Почему вы решили, что это я написала, а не другой художник? Макс, уловив перемену в её тоне, чуть смутился, но попытался объяснить свою мысль, как умел: – Ну… только сам художник, наверное, может так… безжалостно и честно себя изобразить. Другой бы, наверное, постарался что-то… улучшить, приукрасить. А здесь такая… искренность. – Он немного запнулся, поняв, что, возможно, сказал что-то не то, и поспешил добавить, улыбнувшись: – Хотя, если честно, в жизни вы даже интереснее, чем на этом полотне. На этот раз Зара не улыбнулась, её взгляд, хоть и смягчился немного, оставался изучающим, возможно, с лёгкой тенью иронии. Она на мгновение задержала на нём взгляд, словно пытаясь проникнуть за его слова, понять, что он на самом деле видит и чувствует. – Спасибо. Здесь мне нет шестнадцати… Приятно слышать, что сейчас спустя одиннадцать лет я выгляжу лучше, чем тогда. Если эта работа вас смущает, я могу её убрать.... – Нет, нет, что вы! Пусть висит, – быстро ответил Макс. – Она очень живая. Искренняя. Я буду время от времени любоваться, вами если вы не против. Зара чуть заметно повела бровью на его последнюю фразу, но ничего не сказала, лишь молча кивнула, продолжая разливать чай. В её молчании Максу почудилась смесь удивления, лёгкой насмешки и, возможно, даже какого-то скрытого любопытства к этому странному гостю. этой квартире, ничто не выдавало присутствия женщины в традиционном понимании: ни кружев, ни ярких деталей, ни запаха духов. Всё было строго, почти аскетично – книги, техника, нейтральные цвета, немного старой мебели. Обстановка скорее напоминала холостяцкое жилище, чем квартиру молодой женщины. Макс, оглядевшись, заметил вслух, возможно, слишком прямолинейно: – Обстановка напоминает мою квартиру в Новосибирске. Похоже, здесь давно не было женской руки.

Зара на мгновение напряглась, её брови чуть сошлись. Макс понял, что снова ляпнул что-то не то. Но прежде чем он успел извиниться, она отвела взгляд и тихо, словно говоря больше себе, чем ему, произнесла: – Мама ушла, бросила нас, когда мне было пять лет. Папа учил меня всему, но… по-своему. Я даже в мужскую баню с ним ходила – ну не могли же мы с ним ходить в женскую. По субботам, на последний сеанс, когда уже почти никого не было. … Она усмехнулась, но усмешка вышла невесёлой. – Готовлю я тоже… не совсем по женски. Макс, этот добрый великан сибиряк, с густой бородой, похожий на геолога или учёного, слушал не перебивая. Его рука невольно сжала край стола – так, что костяшки побелели. Он перевёл взгляд с портрета на Зару: в её голосе не было ни жалобы, ни просьбы о сочувствии – только усталое, почти будничное спокойствие, но за ним угадывалась глубоко спрятанная боль. Макс хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в горле. Он просто кивнул, давая понять, что услышал и понял. Несколько секунд тишины – только щёлканье RAID-массива в углу. Макс опустил глаза, будто пытаясь подобрать нужные слова, но так и не нашёл их. – Простите, – тихо произнёс он наконец, – не знаю, что тут можно сказать… Он чуть улыбнулся, неловко, по-доброму, и добавил: – Если вдруг захочется рассказать больше – я рядом. Макс опустил нож в кипяток и стал резать торт. Зара наблюдала за ним, и на её губах снова появилась та, первая, едва заметная улыбка: – Вы режете торт, как резал мой отец… Да и внешне вы похожи. Такой же громадный и слегка неуклюжий… Простите. Макс рассмеялся, и напряжение, возникшее после его неосторожной фразы, окончательно рассеялось. В этом упоминании неуклюжести он почувствовал что-то удивительно знакомое, почти домашнее, и лёд его собственной душе, скованный долгой зимой одиночества, кажется, начал понемногу таять. Вечер прошел за обсуждением архитектуры ЭХО, шутками понятными программистам, и, конечно, за праздничным ужином: Зара приготовила нечто простое, но очень вкусное – жареную картошку с грибами и солёными огурцами. Они вместе нарезали салат, смеялись над неуклюжестью Макса, и спорили, какой софт лучше для работы с данными. Они разговаривали, используя вежливое «вы», но теперь эта формальность не столько создавала дистанцию, сколько придавала их общению оттенок уважительного интереса друг к другу.

Когда последние крошки исчезли с тарелок, а чай в чашках почти остыл, Зара поднялась. Её движения, как всегда, были полны сдержанной грации – словно она танцевала в невидимом ритме. Она подошла к старинному мольберту у окна, который Макс заметил ещё раньше: рядом на столике лежали кисти и палитра с высохшими следами красок. Из небольшой стопки, прислонённой к стене, она извлекла свежий, загрунтованный холст среднего размера на подрамнике. Установив его на мольберт, Зара на мгновение замерла, уставившись на чистую поверхность, а затем взяла палитру и несколько кистей. Её жесты были уверенными и точными, как у хирурга, готового к операции.

Повернувшись к Максу, она произнесла, и в её голосе, как ему показалось, проступили новые, более мягкие и задушевные ноты:

– Люблю вести беседу с кистью в руке. Сидите как вам удобно, не нужно позировать. Я ведь не срисовываю, а пишу по памяти, как Айвазовский писал море. Изредка лишь поглядываю, чтобы освежить воспоминание, не более.

Макс наблюдал за ней, затаив дыхание. Зара стояла перед ним с кистью в руке – это было не просто неожиданно, а настоящее откровение. Ещё одна грань её сложной, многогранной натуры открывалась ему, и он чувствовал себя привилегированным свидетелем этого тихого таинства.

Она сделала первый мазок, потом второй. Линии ложились на холст уверенно, но неторопливо, словно каждый штрих рождался из глубины её мыслей. Макс не видел, что именно возникает под её кистью – Зара немного загораживала работу, – но ощущал, как атмосфера комнаты неуловимо меняется, наполняясь творческой энергией. Их разговор не прервался; он просто обрёл новое измерение. Зара говорила об архитектуре Эхо, о своих идеях, и её слова, переплетаясь с движениями кисти, казались окрашенными в особые тона глубины и цвета. Это завораживало: строгая логика её ума и свободный полёт художественной души сосуществовали не параллельно, а в удивительной гармонии.

– Эхо, покажи Максу мой холст, а то ему любопытно.

В воздухе рядом с Максом materialized голографическое изображение холста на мольберте – и даже рука Зары с кистью, словно живая. Макс удивлённо спросил, что это за технология. Зара попросила Эхо рассказать Максу о системе голографической проекции "LuxForma Spatialis X3" – передовой технологии, позволяющей создавать объёмные голографические изображения прямо в воздухе. По её команде Эхо вызвала в центре комнаты парящую трёхмерную модель: сначала – динамическую схему нейросети, затем – архитектурный макет, который можно было рассмотреть с любого ракурса.

Макс, привыкший к более традиционным технологиям, был поражён реалистичностью и глубиной проекций, которыми Эхо управляла с помощью этой системы. Он впервые ощутил, что здесь, в этом кабинете, будущее действительно становится осязаемым. Это была не просто старая петербургская квартира, а настоящий центр инноваций, где Зара воплощала свои идеи и управляла сложнейшими процессами, делая Эхо почти материальным.

Макс с восхищением оглядел компактный, но очевидно невероятно мощный серверный кластер, интегрированный в одну из стен квартиры Зары. Это не походило на шумные, перегревающиеся стойки, которые он видел в дата-центрах. Здесь всё было продумано: охлаждение почти бесшумное, дизайн – элегантный, как и весь дом.

– Впечатляет, – кивнул он. – Я представляю, какая мощность нужна Эхо сейчас, но с чего всё начиналось? Ведь не сразу же появились такие ресурсы?

Зара тепло улыбнулась, в её глазах мелькнула ностальгия.

– Всё начиналось гораздо скромнее. С одной-единственной машины. Это был 2013 год, я только-только формулировала основные концепции Эхо. Отец тогда купил мне рабочую станцию HP Z820. – Она указала на одну из секций, где за прозрачной панелью виднелся старый, но по-прежнему мощный системный блок. – Для того времени это была настоящая мощь: два процессора Intel Xeon, максимум оперативной памяти, которую можно было достать. Он всегда в меня верил.

Она помолчала, вспоминая.

– Самое забавное, что деньги на неё появились почти случайно. Отец когда-то, на заре криптовалют, купил немного биткоинов – долларов на пятьдесят, просто как технологический сувенир, ради интереса. А потом, когда они внезапно выросли в цене, он продал небольшую часть и сказал: "Это на твой первый шаг в будущее, дочка". Так у Эхо появился её первый "дом". На этой Z820 были написаны первые модули, проведены первые эксперименты. Она до сих пор рабочая – как память – и до сих пор достаточно мощная. Полтерабайта оперативки.

Макс смотрел на старую станцию с уважением. Это был не просто кусок железа, а символ веры и начала большого пути.

– А потом? – спросил он. – Когда Эхо начала расти?

– Потом был долгий путь, – продолжила Зара. – Годы разработки, бессонные ночи, первые пользователи, первые успехи и первые трудности. К 2019 году, когда число активных пользователей Эхо перевалило за несколько сотен тысяч, у меня уже появились вполне серьёзные собственные средства от поддержки и развития проекта. Тогда я смогла позволить себе настоящее обновление. Мы закупили несколько топовых на тот момент рабочих станций HP Z8 – вот они, основное ядро, – она обвела рукой ряд гудящих почти неслышно модулей.

Макс слушал, и перед его внутренним взором разворачивалась история упорства, гениальности и невероятной преданности своему делу. От одной станции, купленной на "сувенирные" деньги, до глобальной системы, меняющей мир. Это была история Зары. И теперь он становился её частью.